[]Великий русский писатель или
удачливый графоман-конъюнктурщик?

Многим такая постановка вопроса покажется кощунственной. Но с другой стороны, достаточно беглого взгляда на автобиографию Солженицына, написанную им, как лауреатом Нобелевской премии в 1970 году, чтобы понять, что в ней необычные факты выдаются за обыденные, в то время, как обычные излагаются с пространными пояснениями, а о некоторых событиях в своей жизни писатель вообще предпочел умолчать.
Однако, давайте внимательно почитаем текст автобиографии. Как говорится, что написано пером…, поэтому будем заключать слова автора в кавычки.
«…я мечтал стать писателем, и довольно серьезно воспринял этот обыкновенный юношеский порыв. В 30-е годы попытался опубликовать свои сочинения, но не нашел никого, кто бы желал взяться за мои рукописи. Я хотел получить литературное образование, однако в Ростове сделать это не было возможности»… и далее следуют пространные пояснения чисто с конъюнктурных позиций, почему автор вопреки своей мечте поступил на физико-математический факультет. Но неужели в университете не было филологического факультета?!
И все-таки в 1945 году рукописями, правда, другого рода, заинтересовались. Заинтересовались, как ни странно, сотрудники фронтовой контрразведки. Произошло это почти сразу после выхода автора из окружения – 2 февраля.
«Я был арестован на основании переписки, которую вел со школьным другом в 1944-1945-х годах: по большей части это были некоторые неуважительные высказывания о Сталине…».
Автор, будучи армейским офицером, не мог не знать, что все письма проверяются, а подобные высказывания в адрес Главнокомандующего будут расценены как пособничество фашистской пропаганде. Следовательно, он преднамеренно подставился из конъюнктурных соображений. На мой взгляд, в такой ситуации могло быть только два мотива так поступить: либо автор, под впечатлением пережитого в окружении, решил дезертировать таким способом (все-таки в тюремной камере более безопасно, чем на передовой), либо его графоманские амбиции зашкалили настолько, что он захотел заполучить хоть какую-то известность, хоть каким-нибудь способом. А чем еще можно объяснить подобное безрассудство?
«В 1961 году после 22-го съезда компартии и прозвучавшей на этом съезде речи А.Т. Твардовского, я решил выйти из темноты и показать Твардовскому "Один день Ивана Денисовича».
В тщательно отредактированной, с комментариями в превосходной степени биографии Солженицына, изложенной в БРЭ, сказано, что рассказ «Один день Ивана Денисовича» был написан за три недели в 1959 году. Но его никто не видел. Дескать, автор, несмотря на быстрое написание, положил его в стол. Затем, спустя два года, вдохновленный речью Твардовского на съезде, автор вспомнил о нем и заспешил с рукописью в Москву. Путь от Рязани до Москвы, по странному стечению обстоятельств, автор преодолел тоже за три недели (съезд длился с 17 октября по 30, а рукопись в редакцию журнала «Новый мир» была принесена 10 ноября).
На публикации "Одного дня...", собственно, и заканчивает автор свою автобиографию, упоминая лишь, что очень скоро он попал в немилость властей и его перестали печатать. О переезде в Москву в 1969 году автор предпочел умолчать.
К слову сказать, и рассказ напечатан был не сразу, несмотря на то, что Хрущеву и его сторонникам он был нужен, как воздух, во внутриполитической борьбе. Кресло под ним уже зашаталось, и у него оставался последний козырь - «борьба с культом личности», а этот рассказ, как нельзя, кстати, утверждал, что в тюрьмах по вине сталинистов сидели сплошь порядочные зэки.
Но рассказ слишком был необычен – никто прежде не додумался писать публично о том, как выносить парашу «не пролья». И все-таки через год, под личным давлением Хрущева, политбюро принимает решение о публикации.
Так Солженицын, наконец-то получил известность. Но вскоре ему отказывают в публикации его сочинений. Даже Хрущева не устроил, так называемый, роман «В круге первом» по причине своей примитивной политической ангажированности. Перед Солженицыным, в условиях информационной войны тех времен, встал новый конъюнктурный выбор: либо развивать оказавшуюся столь успешной тюремную тематику о тюрьмах капиталистических стран с их парашами и даже пытками (в частности в США), либо, в гипертрофированном виде, о жизни в исправительных колониях СССР. Солженицын не мог не выбрать последний вариант, т. к. он сулил ему гораздо более высокие дивиденды.
Как известно, госдеп США именно в это время отлаживал финансовые каналы щедрой оплаты деятельности, так называемых, советских диссидентов. И совершенно не случайно в биографии Солженицына ни слова не говорится о его переезде в Москву и проживании там, в период с 1969 по 1974 годы. За это время им был приобретен неплохой капитал. И что же, отдать его, как Шолохов отдал свою Нобелевскую премию, на строительство школы? Как бы не так! Он благополучно отбывает в США и покупает себе поместье в штате Вермонт. Часть денег, очевидно, еще и расходуется на планомерную кампанию, которая до последнего обвиняет Шолохова в плагиате (собственно, зависть воистину великим писателям свойственна графоманам). Приобретают недвижимость в Париже и его покровители, «изгнанные» почти одновременно с ним.
Казалось бы, забытого, но разбогатевшего «правдолюбца» ждет хорошо обеспеченная старость на чужбине. Но оказывается в начале 90-х годов он снова, как и в начале 60-х, понадобился властной номенклатуре – грядут президентские выборы, а рейтинг Ельцина низок как никогда. Снова нужна поддержка!
Но на этот раз Солженицын не спешит. Он как истинный графоман ставит условие: издайте сначала все мои книги. И только после этого с небывалой помпезностью прибывает в Москву на специальном поезде «Владивосток-Москва», проехав всю страну, в развал и обнищание которой, он, по иронии судьбы, внес немалый вклад…