"Прошедшее России было блестящее, её настоящее более чем великолепно, а будущее превосходит всё, что может представить даже самое смелое воображение."

(Бенкендорф - шеф тайной полиции при Николае I. )

«Гражданин» - высокое социальное звание, которым обладают только те, которые соотносят себя со страной, в которой живут. И умеют факт обобщать. Они, например, смотрят на разбросанный мусор и слушают укоры властей, что люди что-то больно много мусорить стали, и что у людей нет совести. Но граждане сразу понимают, что совести нет у властей, потому что укорами они просто маскируют свое неумение справиться с мусором.

И еще граждане понимают, для чего существуют журналисты. Они понимают, что журналист, если он не на зарплате у Кремля, предназначен для разговора о проблемах общества. Конечно, любого журналиста можно всегда в чем-то упрекнуть, но граждане понимают: не было бы журналистов, было бы еще хуже.

Этот нормальный ход мыслей в соответствует внутренней свободе, что также является признаком гражданского сознания.

Но есть и другая категория блогеров . Я их называю «портянками» и часто с радостью о них пишу, потому что мне интересно изучать парадокс человеческого самоуничтожения.

«Портянка» - это человек, который живет в проблемах и неустроенности, как все. Он понимает, что ничего в этой неустроенности изменить не может, и его это раздражает. Но удивительным образом он переносит свое раздражение не на авторов проблем, не на тех, кто должен, но не может или не хочет эти проблемы устранить, а на тех, кто напомнил про эти проблемы.

Записи портянок на сайтах унылы и однообразны.Портянки пишут что-то антисемитское или про то, что именно журналисты привели к власти Ельцина, который привел Путина. То есть, Путин у власти был два срока и победил с огромным рейтингом. Но оказывается, сделали это журналисты и покойный Ельцин. В общем, портянки много чего пишут. Но что бы они не писали, у них одна мысль – не трогай святое. Иногда портянки пишут это искренне, иногда они на зарплате в специальных командах по «быстрому реагированию» по дискредитации журналистов.

Конечно, это дело каждого - быть или не быть портянкой. Проблема только в том, что каждый день укорачивает нашу жизнь, и совершенно непонятно, зачем портянки, если они конечно не на зарплате, тратят эти оставшиеся дни на защиту проступков властей и собственной неустроенности.

Матвей Ганапольский (Эхо Москвы)

...про "Медный всадник" я всю жизнь думал. У Пушкина красивая постройка получилась. Поэма же выплыла у него, как Петрополь - по пояс в воду погружен. Как тритон. Она вся так выступила. А где содержание - вы никогда не увидите. И такого видения катастрофы, какое он предъявил читателю, нигде не найдете. Я пятьдесят лет об этом думаю и не могу сформулировать. Что само по себе что-то значит.

Вещь эта вся из загадок. И выходит так, что содержание проваливается в дыру между торжественным вступлением, которое стало гимном, и историей бедного Евгения. Эта дырка и есть, собственно говоря, гениальность Пушкина. Ничего иного - ищите, попробуйте. Кроме того, что поэма очень хорошо написана.

Далее. Пушкин ведь не видел ни разу в жизни наводнения, пережил внутри себя эту катастрофу. И слова катастрофа нет у Пушкина. Вот мы живем в катастрофе нашей, в прошлой и в нынешней, а у него даже слова такого нет. У него вообще очень многих слов нет. Например, нет слова ландшафт. И слова пейзаж. Нету. Как он без них обходится, непонятно. Вид встречается, природа встречается... И равнодушная природа... А вот как у него звучит катастрофа: насмешка неба над землей. Ну все-таки неба - а не человеческая насмешка.

Как я понимаю, вы про Питер пришли разговаривать... вот мы про него и разговариваем.

Злоключения мысли

Питер с семнадцатого года находится в постоянном состоянии катастрофы. Судьба этого города чудовищна, абсолютно чудовищна и не прекращается. Как пел Высоцкий: блокада затянулась даже слишком.

Кто-то из эмигрантов еще первой волны, тайно, как Набоков, попав в Питер - уже Ленинград, сказал: мол, если это не столица, то зачем это. Город строился как столица - это была мысль. Мысль Петра. Где-то я писал уже, что при Петре не так много было построено. Важно, что была выложена некая идея, и в эту идею даже люди, совершенно не собиравшиеся так уж за Петром пешком ходить, попадали и уже из нее вылезти не могли. Из Петербурга вылез только Ленинград. Была такая грубая черного юмора шутка давняя: архитектора одного спросили: что останется от Ленинграда, если на него сбросить нейтронную бомбу? - и он ответил: Петербург.

Но все не так оптимистично. Ленинград, конечно, окружил Питер кольцом вот этих - как теперь говорят, "спальных" - районов, в них ни спать, ни жить нельзя. Но внутри он оставался Петербургом. Я думаю, единственное благо долгосрочного гонения города - с тех пор когда Москва, эта порфироносная вдова, вернула себе все полномочия с Кремлем - в том, что в Петербург меньше вкачивали денег. Москва тем временем разрасталась, разрасталась, разрасталась - как более живое образование типа дворового сада, так многие именно нормальные города развиваются. И в Москве очень много прелести... Хотя ее слишком социалистической еще перестройкой напрямили. Она претерпела те же, по сути, разрушения, которые сейчас начались в Петербурге.

Но то был другой ход истории, прямо скажем. И что бы об этих самых коммунистах ни говорить - они как-то были добросовестны в своем стремлении все разрушить и стать ничем - то есть всем. Кремль только не затронули, слава богу. Потому что... как без ста рублей обойтись? По сути дела, впечатан в Москву только Мавзолей по-настоящему. Вот Щусев сообразил эту тяжесть древнеегипетскую. Человек революционного мышления и образования, он многое в Мавзолей вместил.

Я мечтал, кстати, и где-то идею высказывал, но ее все сочли не politically correct, чтобы именно Мавзолей стал мемориалом для всех убиенных. Захоронить того, кто в нем лежит, и вырыть там огромную штольню, чтобы она дышала подземным холодом. Чтобы можно было туда войти - вдохнуть - и выйти. Вот памятник жертвам. Уже готовый. И нечего тратить государственные - или народные - деньги.

Хронотоп

Но это Москва. А Питер построен по единому плану.

Не будучи специалистом, одну закономерность я обнаружил в строительстве Петербурга. Он каждый раз строился в начале века. Первые четверть века - самые важные. При жизни Петра, пока он не простудился в наводнение 1725 года, - закладка. Потом я долго ничего не вижу. Затем оказывается, что хотя Пушкин никакого непосредственного отношения к архитектуре не имеет, но именно при нем строится очень мощно Петербург. А в начале ХХ - моего - века вошел модерн.

Это Петроградская сторона, где я вырос. При мне пробовали ее разрушать, но разрушение было какое-то такое... вроде нынешнего воровства цветных металлов. Помню водопроводчика Семена, который выдергивал из ступеней лестницы бронзовые такие крючья, куда вставлялись палки, уже украденные, - они держали прежде ковер, чтобы лежал. Помню, как лифт ломали.

В советские годы я был невыездной и попал за границу уже взрослым человеком. Впервые оказался в Финляндии, смотрю: это все мое! Это же питерский модерн! Финны заезжали в Питер водку пить всегда через северную сторону и видели в окно автобуса не только Карельский перешеек, но и "свою" архитектуру...

И вот теперь мы попали в начало четвертого века Петербурга. И что же? По-видимому, снова включается та же самая энергетика. Та же подсознательная инерция. Раз город уже три раза строили - наверное, пора еще раз как бы построить.

Хруст

Но если эта инерция будет такой же чудовищно тупой, какую мы сейчас наблюдаем, - придет гибель города, а не его следующий этап.

Вы можете выглянуть в мое окно. Боль моего сердца. Напротив стоял дом, который не был уж таким чудом архитектуры, прямо скажем. Однако постройка прошлого рубежа веков, как бы и много против вкуса, но очень богато и очень хорошая работа, с большими изысками в лепнине. Однажды я проснулся и вдруг увидел, что, оказывается, мне в окно смотрят слоны какие-то индийские. А раньше не видел.

Вообще люди редко задирают голову. В Петербурге надо задирать голову все время, чтобы увидеть какие-нибудь балкон или окно. Лепнину. Чтобы понимать: когда-то все это достаточно рукотворно было произведено. Имеет, кроме объявленной художественной или там архитектурной ценности, и такую ценность - ценность труда.

Но ломать не строить, как говорят. Вот этот дом. Сначала людей выселили, и он внутри стал зиять блокадной пустотой. Завесили фасады щитами, они сообщали, сколько квадратных метров чего тут будет построено. Сообщали больше чем десять лет. Они висели, висели - с моего этажа видно было, что ничего не делалось. Ну как объяснил мне один грамотный человек, основное воровство - при строительстве и ремонте. Самый богатый способ нагреть руки.

Руки дошли. Дом стали ломать. А ломают теперь не бабой... Вообще помню свое чувство, когда впервые увидел, как чугунная баба била по дому... как происходило его разрушение... Потом Феллини это здорово показал в "Репетиции оркестра".

Но тут была уже не баба. Механизм, похожий на ископаемого ящера, который не бьет, а грызет. И вот грызли дом. Устроенный когда-то так, что челюсти динозавра еле справлялись.

А в это время у меня погибала жена. Так совпало. Некого обвинить в человеческой частной судьбе, но вот это разрушение уже никогда у меня не кончится. Не так много мне, может, и доживать, но останутся со мной навсегда вот эта дыра, которую я вижу, смерть жены и этот жуткий совершенно механизм, который грызет стену.

Кардиограмма

Зато я стал видеть первую собственную квартиру - через вот этот пустырь, на котором теперь собаки лают - ветер носит.

Правда, сейчас появились рабочие наконец. Ну будет "Стокманн". Ну логично: вокзал - "Стокманн".

А скоро рядом снесут еще один дом, сказав, что он не самой большой ценности. И каждый раз так будут говорить. И пустырь опять разрастется. Зачем эта чрезвычайность? Нельзя так. Нельзя потом засобачить в центре эти современные штуки. Мне лично - больно.

Когда готовились к трехсотлетию Петербурга, то, ревностно приписывая этот праздник отчасти себе - поскольку я потомственный питерский, да еще у меня день рождения совпадает с днем города, - я очень обрадовался двум народным мгновенным высказываниям. Люди сразу обозвали трехсотлетие зоолетием и эмблему в виде графической кривой, обозначающей силуэт Петропавловки, - кардиограммой инфарктной...

В общем, Питер был хорош тем, что до него руки не доходили.

Однажды Юз Алешковский очень хорошо сказал: "Представляешь, если бы большевикам поручили творение - ну в смысле божественное, - какие бы это были КОРОВЫ!". Ну вот и можно сказать про этот "Стокманн": какая это будет корова!

То есть темноте нет предела. Просвещению предел положен. А темноте - нет. Поскольку делают это все люди, которые считают: нас много, а они у нас одни.

Эти люди очень озабоченные. И ничего не умеют. За всеми этими новостройками и перестройками, которые бьют непосредственно по горожанам, нет ни одной мысли о человеке - тогда этот раж хоть можно было бы понять. Но мысли про инфраструктуру для жизни нет.

Даже вымереть спокойно не дали - тем, кто в основном и живет густо в центре. На самом деле рожденных в Ленинграде и переживших блокаду остались доли процента. Цифра может быть сколь угодно неточна, можете ее проверять, но ощущение именно такое: мало. И еще им приходится все время бороться за жизнь с этим блокадным удостоверением - будто на недоданные копейки можно сломать, к примеру, дом и построить тот же "Стокманн".

Центральная отопленность

Бред оголтевших какой-то... Коммунист был труслив, у него был страх более высокого начальства и страх расстрела. Имелась некоторая порядочность вот на таком уровне страха. А сейчас разгул бесстрашия: никогда никого за руку не поймают. Получается, пора просить о сильной руке, что ли? Чтобы какие-то вещи не делались. Или можно было бы что-то запретить. Ну ведь нельзя творить такое. Город и так не для жизни, прямо скажем. Трудный город. Больной город. Город пышный, город бедный, дух неволи, строгий вид, свод небес зелено-бледный, скука, холод и гранит. Никто лучше не сказал. Сказал тот же самый, который написал люблю тебя, Петра творенье.

Ну белые ночи есть. Эрмитаж есть. Красота все еще есть. Но ею же не прикроешься как фиговым листом. Петербург построен фасадно, это имперский фасад. Значит, хотя бы фасады должны быть святы. Все петербургские набережные, Невский проспект должны быть объявлены заповедными. Но надобно думать и о том, как и где человеку жить. Не в "Стокманне" же...

В начале прошлого века дома строились для людей, пусть для состоятельных. Моему дому на Аптекарском сто лет теперь. А тогда электричество еле-еле заводилось и было печное отопление. Но оно было продумано - грело сразу плиту, бак, колонку. То есть без всякого газа получалась центральная отопленность такая. А холодильников электрических не имелось, поэтому были такие шкафы, для которых специально привозили лед. На даче до сих пор существует мебель - столы с цинковыми ваннами, в них тоже клали лед. Цивилизация приходила к человеку в виде еще примитивных вещей.

Но все шло и обустраивалось для людей. Так жили. Потом начались, конечно, неприятности - первая мировая, потом революция, потом наша советская жизнь. Потом блокада. Сильно сказалась на городе нелюбовь Иосифа Виссарионыча - он Питер не любил, как, может быть, и революцию...

Бедствия

Все было продумано в наших старых домах, начиная с фундаментов и балок. Они укреплялись чем-то, и сам рецепт уже утерян, древнеегипетский почти что. Во всяком случае помню очень хорошо, как долго топил дачу балками с разборки какого-то здания Университета. Перекрытия заменяли, старые балки налево ушли... целая машина их мне перепала. Помню эти дрова - такая прелесть. Их счастливо было рубить и пилить. Это было вечное дерево. Я просто удивлялся красоте и полноценности заменяемого товара. На что его, кстати, заменили?..

Тогда же, давно, я слышал, что Нева повысила необычайно свою какую-то там химическую активность. И теперь под угрозой многие наши свайные строения, основания которых сожрутся водою.

Перспективы катастрофические с разных концов. Венецианские такие, да. Но как от этого спастись? Как уберечься от этой пресловутой "кукурузины", этой нелепости полной, полной дури? Известно же: в Петербурге не должно быть высотного здания. Я бы хотел, чтобы оно провалилось в болото - доказательством того, что в Петербурге такие вещи нельзя делать.

Кстати, когда-то я предсказывал, что в Москве будет землетрясение, в виде Страшного суда, и Кремль провалится. А в Ленинграде - наводнение. Думал, оно на трехсотлетие случится.

К счастью, город не утонул. Только в моче, поскольку не предусмотрели такую простую потребность. И сейчас некуда сходить на Невском. У нас люди, видите ли, такие возвышенные, что они в туалет не ходят. В моду вошло - может, как-то и хорошо - вместо туалетов много цветочных магазинов. Теперь это благоухает все. А туалетов-то нет.

Вот она - мысль об инфраструктуре.

Когда отмечали двухсотлетие Пушкина, меня спрашивали: какой бы памятник ему поставить? Я говорил: да поставьте хотя бы скамейки - Пушкин любил посидеть под деревом. Чтобы люди тоже могли. Но НЕТ. Опять сочтено шуткой.

При всей своей - как это называется? - уживчивости с властью могу впрямую сказать: исчезла мысль о человеке вообще.

А если у вас нет мысли о человеке - вы ничего не построите. Таков мой приговор.

Участь

Знаете, у Глеба Горбовского есть стихи полувековой давности:

За щеки вставив пирожок,
Идут смышленые прорабы.
Они построят нам завод...

Смышленые прорабы не виноваты. Виноваты прорабы будущего. Фокус в том, что они не собираются жить в том будущем, которое сами обещают людям. Они, по-видимому, собираются жить каким-то другим способом. Может, ввести насильную меру: ты из мэрской структуры - будь любезен, живи там, где ты строишь. Отвечай за базар, как говорится. Не где-нибудь в отдалении, в доме повышенной комфортности. А там, чем людей соблазняешь, - там и поживи.

Это и про архитекторов-строителей британских. Англичане островной народ. И мы, кстати, островные люди, часть нашего сознания вполне британская. Я с Аптекарского острова. Остров представляет собой лабораторию свободы. Потому что он и так тюрьма. Со всех сторон - вода. И поэтому, кстати, у Соловков такая сложная странная парадоксальная биография: там испытывался не только монастырь, но и ГУЛАГ. Питерские острова - суть менталитет этого города.

Англию я люблю, и мне нравятся англичане. Они упертые. У них по другой стороне ездят машины. Своя система мер, которую они не хотят отдавать. И вот монетки... - я в детстве увлекался монетками... - знаете, почему фунтик такой толстый? А зачем другая монета с дыркой, третья - широкая и плоская? Чтобы слепой не обознался. Вот демократия практического уровня. Чтобы слепого не обманули.

Или почему по Лондону ходят расконвоированные сумасшедшие совершенно спокойно? Конечно, вынесено постановление, что он не опасен. И он будет ходить - говорить сам с собой, жестикулировать... он никого не обижает. Может быть хоть Гамлетом, хоть Эйнштейном, кем угодно. И так лучше и для Бедлама этого, и для семьи, чтобы под семейной опекой находился неудачный ген.

У англичан много подобных вещей, которым стоило бы поучиться. Но этим английским фирмам, архитектурной и строительной, надо бы сказать, что пусть они в Лондоне что-нибудь поделают для своих тренировок. Поскольку вот так проявляются колонизаторские навыки. Если можно строить на чужой земле не так, как ты строишь у себя, - это колонизация. Значит, Россия дает себя колонизировать.

Остаток любой империи - ужасен. Как бы ни кичилась Европа - действительно основа мировой цивилизации на сегодня, - она сделана в основном за счет колоний. Перед Африкой, Индией, перед всеми есть вина у Европы. Расчет за эту вину идет долгий. Судьбы колонизированных стран оказались сильно поломаны - их приспособляли жить по одному способу, потом пришлось вырабатывать другой способ... За это приходится отвечать. И поэтому Европа, условно говоря, сильно "потемнела". Но у нее все-таки есть ответственность за тех людей, которых - как говорил Экзюпери - приручили.

Нельзя насиловать нигде. А уж в своей собственной стране...

Чтобы сделать даже маленькое дело, надо очень большой путь пройти.

Самой земле, может, тоже больно, только мы еще не поняли. Она дает себя под то, чтобы жили, а не под то, чтобы властвовали. Оправдать ужасную стройку можно только красотой - мол, зато мы сделаем хорошо. С добрым чувством. Для людей. Однако, как я понимаю, этими мотивами только прикрываются. На деле что-то совсем другое...

Нет возврата

Но вот вы представьте себе, что действительно можно одному человеку решить про страну: пусть будет так! Здесь будет город заложен - это в стихах красиво. А то, что при строительстве Петербурга был впервые применен массовый лагерный труд, и мы на костях живем, и тут полегла треть мужского населения России, - уже забыто.

Петр, антихрист, дьявол, построил город не на том месте. Предупреждали более грамотные шведы, показывая ему на стволе дерева - у Гете написано, где-то я читал, - до каких отметок будет подниматься каждое столетие вода. Выстроил не для жизни имперский фасад. Но мы им любуемся. Уже люди-то живут. Красоту эту употребляет весь мир так или иначе. И стоят уже могучие тексты русской литературы, они кое-как оправдали это чудовищное преступление, которое лежит в основании Петербурга.

Допустим, сейчас не будет применяться рабский труд в той стародавней форме, хотя откуда возьмутся рабочие - их завезут?.. Но ведь нас самих оставляют в положении рабов. То есть решили те, а жить нам.

Только чуть-чуть поменялась декорация. Мы расконвоированы. А сам конвой оказался на свободе. И это называется - демократия. Конвой на свободе, а мы расконвоированы. А у конвоя - дети. И внуки. Вот и все перемены.
Колонизаторы даже не понимают, что этот город ценен тем, какой он есть. Он стоит гораздо больших денег в конце концов, чем те, которые сейчас им застят глаза. То, что делалось три века, не черновик, пусть, как и у Пушкина, гениальный.

Не понимают, что Охта - ох ты... Я давно говорю, что катастрофа нового времени началась с того момента, когда церковь наша взяла себе аббревиатуру. За такое отсутствие слуха может покарать только Господь. После ВКПб, НКВД, КПСС, КГБ, ФСБ ну нельзя называть церковь РПЦ. Это же вам не комиссарское учреждение. Нельзя заменить одно другим на тех же основаниях.

За всем этим - отсутствие вкуса. И, тогда уж скажем, совести. Вообще того органа, который у человека определяет выбор: что можно делать, а что нельзя. Этот орган исчез. Раньше он был силовой, скажем. Ужасное времечко было при Сталине, страшное. Но все-таки было "можно" и "нельзя". Кроме страха, еще водилась и совесть. А сейчас... лысина полная на месте совести. Все можно.

Меж тем обратно вы не сделаете даже муху. Потому что она живая. И совершенна как акт творения.

Нет, я не знаю, кто может сказать самой себе: ты не права! Екатерина разве что. Екатерина, которая все предусмотрела, ничего не забыла - даже ввести две точки над е. Вот она, наверное, могла бы...

Ольга ШЕРВУД - Андрей Битов
Санкт-Петербургские ведомости.

"Оговорюсь сразу. Я карикатурный представитель аудитории, на которую расчитан фильм: юная рыжая студентка с влюбленными глазами и «романтично настроенным юношей» под мышкой, смотрела «Плюс один», как водится, в предрассветный час, подгрызая «Киндер шоколад» и поминутно улыбаясь, а после просмотра мы танцевали джайв под дождем и фоткались с миллионом мыльных пузырей. Прагматики и реалисты уже могут биться головой об стену. Контрольный в голову: действо происходило в центре Питера.

А если по-взрослому, Оксана Бычкова упорно продолжает гнуть свою линию и делать фильмы про счастье. У многих счастье - это любовь, немудрено, что в обеих картинах так много романтики. Когда вышел «Питер FM», было три главных действующих лица: он, она и Петербург. В «Плюс один» все иначе: Москва никогда не вмешивается в отношения, стараясь держать нейтралитет, поэтому тут голые чувства без примеси патриотизма. Но любовь в большом городе не может быть без большого города, поэтому в кадрах скользит Питер. Еще столица любит истории про Золушек со счастливым концом, и главная героиня преображается по мановению волшебной палочки. А кукловод, как волшебник, который еще только учится, улетает в свой юнайтед кингдом, помахав разноцветными ластами.

Кстати, мой «романтично настроенный юноша» запустил в меня тапком, когда я начала сравнивать «Питер FM» и «Плюс один» - он считает, что бедная Бычкова навсегда останется заклеймена своим дебютом и до конца ее дней все будут сравнивать ее творчество с первой картиной. Но почему это плохо? Она, наверное, единственная в России, кто может увидеть в серых буднях грязных усталых мегаполисов чудеса: будь то бомж, который прекрасно говорит по-английски или миниатюрный дестрой вокруг невозмутимой главной героини.

Более того, она может эти чудеса хранить и показывать огромному числу людей, которые их даже не замечают. Возможно, реалисты и прагматики правы: не стоит витать в облаках и вечно стукаться носом об двери, мечтательно возведя глаза в небо, крайности всегда опасны для здоровья. Но «Плюс один» и «Питер FM» - это всего лишь фильмы, прививки от других фильмов про насилие, наркотики и порнуху, которых, кстати, больше. И если вы все-таки можете улыбаться такой прямолинейной романтике, может, и правда все будет хорошо. Прав не тот, кто прав, а тот кто счастлив."

КРОКОДИЛ,
КРОКОДЮ И
БУДУ КРОКОДИТЬ...

Я люблю вас - глаза ваши, губы и волосы,

Вас, усталых, что стали до времени старыми,
Вас, убогих, которых газетные полосы
Что ни день - то бесстыдными славят фанфарами!
Сколько раз вас морочали, мяли, ворочали,
Сколько раз соблазняли соблазнами тщетными...
И как черти вы злы, и как ветер отходчивы,
И - скупцы! - до чего ж вы бываете щедрыми!

Она стоит - печальница
Всех сущих на земле,
Стоит, висит, качается
В автобусной петле.

А может, это поручни...
Да, впрочем, все равно!
И спать ложилась - к полночи,
И поднялась - темно.

Всю жизнь жила - не охала,
Не крыла белый свет.
Два сына было - сокола,
Обоих нет как нет!

Один убит под Вислою,
Другого хворь взяла!
Она лишь зубы стиснула -
И снова за дела.

А мужа в Потьме льдиною
Распутица смела.
Она лишь брови сдвинула -
И снова за дела.

А дочь в больнице с язвою,
А сдуру запил зять...
И, думая про разное, -
Билет забыла взять.

И тут один - с авоською
И в шляпе, паразит! -
С ухмылкою со свойскою
Геройски ей грозит!

Он палец указательный
Ей чуть не в нос сует:
- Какой, мол, несознательный,
Еще, мол, есть народ!

Она хотела высказать:
- Задумалась, прости!
А он, как глянул искоса,
Как сумку сжал в горсти

И - на одном дыхании
Сто тысяч слов подряд!
("Чем в шляпе - тем нахальнее!" -
Недаром говорят!)

Он с рожею канальскою
Гремит на весь вагон,
Что с кликой, мол, китайскою
Стакнулся Пентагон!

Мы во главе истории,
Нам лупят в лоб шторма,
А есть еще, которые
Все хочут задарма!

Без нас - конец истории,
Без нас бы мир ослаб!
А есть еще, которые
Все хочут цап-царап!

Ты, мать, пойми: неважно нам,
Что дурость - твой обман.
Но - фигурально - кажному
Залезла ты в карман!

Пятак - монетка малая,
Ей вся цена - пятак,
Но с неба каша манная
Не падает за так!

Она любому лакома,
На кашу кажный лих!..
И тут она заплакала,
И весь вагон затих.

Стоит она - печальница
Всех сущих на земле,
Стоит, висит, качается
В автобусной петле.

Бегут слезинки скорые,
Стирает их кулак...
И вот вам - вся история,
И ей цена - пятак!

Я люблю вас - глаза ваши, губы и волосы,
Вас, усталых, что стали до времени старыми,
Вас, убогих, которых газетные полосы
Что ни день - то бесстыдными славят фанфарами.
И пускай это время в нас ввинчено штопором,
Пусть мы сами почти до предела заверчены,
Но оставьте, пожалуйста, бдительность "операм"!
Я люблю вас, люди!
Будьте доверчивы !

1972 (Александр Галич)

"... Мы рвем - и не найти концов.
Не выдаст черт - не съест свинья.
Мы - сыновья своих отцов,
Но блудные мы сыновья.

Приспичило и припекло!..
Мы не вернемся - видит Бог -
Ни государству под крыло,
Ни под покров, ни на порог.

Вранье -
ваше вечное усердие!
Вранье -
Безупречное житье!
Гнилье -
Ваше сердце и предсердие!
Наследство - к черту!
Все, что ваше - не мое!


Довольно тискали вы краль
От января до января.
Нам ваша скотская мораль
От фонаря - до фонаря!

Долой
Ваши песни, ваши повести!
Долой
Ваш алтарь и аналой!
Долой
Угрызенья вашей совести!
Все ваши сказки богомерзкие - долой!

Выжимайте деньги в раже,
Только стряпайте без нас
Ваши купли и продажи.
Нам - до рвоты ваши даже
Умиленье и экстаз!

Среди заросших пустырей
Наш дом - без стен, без крыши - кров.
Мы - как изгои средь людей,
Пришельцы из других миров.

Уж лучше где-нибудь ишачь,
Чтоб потом с кровью пропотеть,-
Чем вашим воздухом дышать,
Богатством вашим богатеть.

Плевать
Нам на ваши суеверия!
Кромсать
Все, что ваше, проклинать!
Как знать,
Что нам взять взамен неверия?
Но наши дети это точно будут знать!..."

Владимир Семёнович Высоцкий

Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца,
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.

Вот вам авария в Замоскворечье -
Трое везли хоронить одного.
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу - ничего.

Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон - и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы -
Только который в гробу не соврал.

Бывший начальник и тайный разбойник
В лоб лобызал и брезгливо плевал.
Все приложились, и только покойник
Так никого и не поцеловал.

Но грянул гром. Ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать.
Все побежали под плиты и крыши,
Только покойник не стал убегать.

Что ему дождь! От него не убудет.
Вот у живущих закалка не та.
Ну, а покойники - бывшие люди -
Смелые люди - и нам не чета.

Как ни спеши, тебя опережают.
Клейкий ярлык, как отметка на лбу,
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.

Можно в отдельной, а можно и в общей -
Мертвых квартирный вопрос не берет.
Вот молодец, этот самый усопший,
Вовсе не требует лишних хлопот.

В царстве теней, в этом обществе строгом,
Нет ни опасностей, нет ни тревог.
Ну, а у вас? Все мы ходим под богом.
Только которым в гробу - ничего.

Слышу кругом: он покойников славит!
Нет, я в обиде на нашу судьбу.
Всех нас когда-нибудь кто-то задавит,
За исключением тех, кто в гробу.

(Владимир Семёнович Высоцкий)

В отдаленном совхозе "Победа"
Был потрепанный старенький "ЗИЛ".
А при нем был Степан Грибоедов,
И на "ЗИЛе" он воду возил.

Он справлялся с работой отлично.
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.

После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.

На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье,
И таращили бабы глаза.

Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб развеять обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.

Он спокойно взошел на эстраду,
И мгновенно был вдруг поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.

И поплыли знакомые лица...
И приснился невиданный сон -
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!

Он увидел свои эскадроны.
Он услышал раскаты стрельбы
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.

Но он легко оценил положение
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.

Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом,
Водовоз Грибоедов Степан.

Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.

Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.

На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.

Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали "Ура!"

Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.

Он смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский, серый сюртук.

"Между колбасой и людьми,
я выбираю людей..."
Логика людоеда.

18 октября 2006г

Открытое письмо Президенту РФ Владимиру Владимировичу Путину

Мы, члены Международного ПЕН-клуба: писатели, литературоведы, историки, крайне обеспокоены нынешним состоянием российско-грузинских отношений и антигрузинской кампанией, развернутой в нашей стране. Полвека тому назад два советских сержанта, русский Михаил Егоров и грузин Мелитон Кантария, водрузили знамя над поверженным рейхстагом. Могли ли они представить себе, что их внуки окажутся во враждебных станах? Между тем, это произошло. А могли ли мы представить еще месяц тому назад, что с Грузией будут прерваны все виды сообщений, что на почте не будут принимать отправляемых туда писем и телеграмм, и внуки ветеранов Великой Отечественной войны не смогут прислать своим старикам заработанные в России деньги? И это тоже произошло.
Русские и грузины никогда не воевали друг с другом. В 1783 году царство Картли-Кахети приняло покровительство России, и это спасло грузинский народ от возможного физического уничтожения. Потомок грузинских царей князь Багратион погиб на Бородинском поле, защищая свою вторую родину. И вот теперь мы на пороге русско-грузинской войны.
"Горячей" войны пока нет, но развернута война "холодная". Московские милиционеры требуют от директоров школ списки грузинских детей. Мы больше не увидим на телеэкранах грузинских певцов и певиц. Ретивые чиновники, уверенные, что грузин порядочным человеком быть не может, унижают писателя Бориса Акунина (Чхартишвили) налоговыми проверками. Сами-то, небось, читают его романы на сон грядущий, если вообще что-либо читают. Что же будет дальше? Может, запретим Олегу Басилашвили сниматься в кино? Или измажем дегтем памятник Окуджаве на Арбате? Или выкинем кости Багратиона из могилы?
Надо ли напоминать всем известное? О связях с Грузией Пушкина и Грибоедова? О том, что одна из лучших русских поэм, "Демон", написана на основе грузинской легенды? О том, что значила эта страна для Бориса Пастернака и Николая Заболоцкого? В мир людей русской культуры вошли грузинская поэзия, живопись Пиросмани, грузинский кинематограф. Как сказал Андрей Битов, мы любили Грузию помимо провозглашенной "дружбы народов".
В одночасье можно разрушить то, что складывалось веками. Когда в 1968 году советские танки вошли в Прагу, от традиционной симпатии чехов и словаков к России не осталось и следа. Хотите ли Вы этого? Хотите ли Вы, чтобы пути грузинского и русского народов навсегда разошлись?
Антигрузинская истерия, сейчас захватившая лишь начальство и тех, кто это начальство обслуживает, может перейти в массы. Если это произойдет, пострадают не только грузины, но и азербайджанцы, армяне, абхазцы, вообще все выходцы с Кавказа. На рынке не будут разбираться, кто грузин, а кто абхазец. А в поликлиниках начнут отказываться от услуг врачей-грузин, как это уже бывало с врачами-евреями во время "Дела врачей".
Мы не политическая партия и не вмешиваемся в политику. Мы не знаем, как разрешить грузино-абхазский и грузино-осетинский конфликты. Но во всякой политике есть гуманитарный аспект. Народы не должны расплачиваться за действия своих правительств.

С уважением,

Исполком Санкт-Петербургского Русского ПЕН-клуба
Исполком Русского ПЕН-центра

.