Внемля настойчивым просьбам читателей, наконец начать объяснять-что же, черт возьми, здесь происходит Автор публикует отрывок из главы "Разговоры с Милордом"
-Ты вообще есть, спросила она, безуспешно пытаясь стереть размазанную тушь. Я вначале стопудов подумала про грузовик… .
-Есть, нет, какая нафиг разница, ты же меня видишь, можешь даже потрогать, улыбнулся он ей открытой, ясной улыбкой. Ангелы не умеют иначе, они ведь не люди, Ничего в них не осталось человеческого, совершенно. Нету в них так привычного нам патологического, но, черт побери, настолько привычного землянам раздвоения личности, когда одна половина хочет сказку, подарить другу мороженое и спасти бездомную собаку, а другая хочет эту сказку испоганить (чтобы не верили, никогда), мороженое сожрать самостоятельно и желательно втихаря, а собаку пнуть и насвистывая «Подмосковные вечера» счастливо пойти дальше.
Они совершенно, кстати, не умеют врать. Что, в данном случае Леониду Валерьяновичу совершенно было необязательно. Достаточно было просто не говорить половину. Важную, я бы сказал решающую. Просто промолчать. Но и в той части, которую он сам себе дозволил произнести, можно было развернуться.
Начал он с краткого, но убийственного разбора ее жизни. Которая, к слову, совершенно не блистала яркими запоминающимися событиями.
Белка слушала его совершенно молча, лицо белело и принимало спокойное, даже отрешенное и веселое выражение. Она сидела на старой рыжего цвета трубе, изображавшей дворовую оградку, слова как будто проходили сквозь нее, не оставляя никакого видимого следа на лице. Только губы кривились в усмешке.
После наступления более менее взрослого состояния она не смогла вспомнить границу, после которого ее душа закрылась от существующей реальности, нарастив скорлупу напускного оптимизма, в любой, даже бредовой и безнадежной ситуации.
А Лаврик решился этот гордиев узел разрубить. Сразу, не задумываясь, просто следую инстинктам. И желанием искренне изменить мир к лучшему. Сразу и навсегда, перескакивая через две ступеньки не замечая. И начал с самого больного. Он специально подбирал слова, которые роились, зацепляясь за выступы черепной коробки. Это были ее, невысказанные самой себе, мысли на грани ощущений, и ощущения на грани дозволенного самой себе. Наверное, поэтому она ему поверила сразу, ведь от несбывшегося практически невозможно избавится.
«События происходят во времени» было ее любимым выражением, и однажды в ее жизни появился человек, который дал ей силы для очередного прыжка. Она была счастлива, абсолютно счастлива. Да, у него было полно недостатков, но, черт возьми, какое это имело значение, ведь она его любила. Егор стал для нее всем. Миром, в котором она жила и, наверное, хотела бы умереть. Они поженились, Белка родила сына. И мир, существовавший для двоих, разделился на три части, и она думала, что вот так оно и будет, будет всегда.
Но реальность не дремлет, скрывается в злой засаде, чтобы потом накрыть с головой, обдав не какими-то там брызгами, а целым ушатом ледяной воды. Неправильно понятое слово может посеять зерно, из которого вырастет жестокая обида.
Этот мир не стал исключением. Как в плохом романе «он вышел покурить, а она решила, что он ушел навсегда». И небеса вдруг превратились в трясину, которая засасывала все глубже. Она была плотной, но все же давала возможность дышать, и постепенно она привыкла. Временами Белка смотрела на себя в зеркало и не понимала, почему на нее смотрит оттуда совершенно чужое лицо. Какое-то замученное, глаза потухли на лице, которое сохраняло веселое и задорное выражение.
В конце концов, она начала забывать, какой она была на самом деле, там, много лет назад в небольшом домике на Карельском перешейке.
Леониду Валерьяновичу, наверное, было больно. Не знаю. Автор пока еще не настолько знаком с миром ангелов, чтобы с достоверной точностью это описать. Поэтому Автору также неведомо, знакомо ли им чувство жалости или, упаси Бог, вины за содеянное. Его, наверное, грела мысль, что по абсолютному времени Базы все это здесь уже произошло. Правда, то важное обстоятельство, что вмешиваясь в готовый Сценарий, вводить в него заведомо не настоящих игроков, создавать альтернативные финалы ему по рангу было совершенно запрещено. Но разве это могло остановить молодого и амбициозного помощника Экселенца. Да ни в жисть! К тому же у Лаврика были свои виды на этот полукруглый кабинет.
-Ты же хочешь почувствовать, каково это - играть на грани фола, смотря ему в глаза? ТЫ ЖЕ ХОЧЕШЬ ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЖИВОЙ! Странный туман белым непрозрачным липким саваном окутал место их беседы, голоса и звуки двора пошарпаной советской девятиэтажки слились в одно невнятное бормотание, от которого веяло настороженностью и бедой.
-Да.
-Тогда завтра ты придешь на работу. И я не буду объяснять тебе, что надо делать. Вольдемар ждет невероятных событий, и ты его не разочаруешь. И…я тебя ничего не обещаю - никаких благ, счастья до гроба или смерти в один день. Скорее всего, ты ничего из этого не получишь.
Тут Лаврик улыбнулся Белке широкой белозубой улыбкой. Просто ангел. Выглядело это, правда, со стороны совершенно по-другому. Знакомо это выглядело, только в роли искусителя выступал кто-то совсем другой.
Но кто сказал, что предлагать можно только земные запретные блага или чего похуже? Вполне успешно можно торговать и совершенно привычными вещами. Особенно хорошо это удается, если у человека их никогда не было, но очень хотелось иметь. Он решил, что дальше тянуть не стоит. И так сказал слишком много, театрально появившись.
-Но ты уже и так без меня все решила. Единственно, что я могу тебе обещать - это подлинность происходящего. И даже, я бы сказал, некоторую сказочность.
-Ты сказочник? Она спросила совершенно серьезно, как будто узнавала в магазине цену.
-Я хуже. Вот, заговорился с тобой, а мне пора. Осторожнее, весь наш разговор занял не больше полминуты, не испугай Никиту - он как раз идет от гаражей.
Липкий туман рассеялся, Леонид Валерьянович деловито одел рюкзак на плечи и, не оглядываясь, побрел прочь.
Она даже не спросила, что же будет дальше. Это было не странно. Будто сам бог обреченности Харон увез эти вопросы на своей лодке. Цена, которую придется заплатить, не называлась, однако сам Леонид Валерьянович ее знал, поэтому старался не думать.
Это счастье, иногда не думать.
.
Автор любит котов, это известно многим. А то, что наш с Белкой кот Черчилль является в некотором смысле соавтором и редактором романа, вы знаете? В доказательство этого факта привожу снимок, сделанный мною вчера на нашем диване.
