Стоит ли верить словам, когда слова не значат ничего?
Стоит ли верить людям, когда тебя обманывают самые дорогие и близкие?
Стоит ли верить миру, раз за разом разрушающему твои моральные устои?
Стоит ли верить зеркалу, в котором отражается красивое лицо, когда ты знаешь, что внутри - гниль?
Стоит ли верить себе, когда ты боишься верить хоть чему-то?
Чему вообще стоит верить?

Я кричу: "Карету мне, карету!", яростно пытаюсь откреститься от всего, от чего только возможно, но у меня как всегда. Кучер где-то лежит в канаве с перерезанным горлом и "множественными ножевыми ранениями", карету растаскивают на масленичный костер, а крест все еще при мне. Как и грабли, собственно. Так что кареты нет, и нам с граблями и крестом остается лишь плестись в сторону ближайшего паба, заказывать себе пиво светлое нефильтрованное и много-много мяса. А то грабли пьянеют ну очень уж быстро.
На четвертом бокале на меня снисходит озарение, а грабли начинают буйствовать. Мне попадает по лбу, и озарение уходит туда, откуда пришло. А откуда оно пришло, я не скажу. Неприлично. Крестик как всегда индифферентен.
На седьмом озарение приходит снова. Грабли уже спят под столом, крестик индифферентен, нам никто и ничто не мешает. Мы удаляемся в приватную комнату, где я познаю все тайны мироздания и вообще какого хрена у нас такой очаровательный пиздец в стране. Сознание становится прозрачным, а мотивы людей предельно ясны.
Озарение уходит, я в ахуе; мир умир васкрес и убил все знаки препинания и правила грамматики.
Ну а крестику, как и всегда, впрочем, на все наплевать.

Через тебя проходит волнами энергия. Ты жив. Ты счастлив.

Что лучше: получать подарки или их дарить? Что ярче: быть зрителем или выступать на сцене?

Отдача. Безумная мощь чужой радости, чужой энергии идет через тебя; ты сам смеешься и танцуешь, стоя за кулисами, смотря, как танцуют твои, пусть на 10-15 минут, любимые люди. Это восторг, это настоящее чудо. Ощущать себя центром все, частицей чего-то огромного. Огромной силы. Это то, что мой скудный словарный запас передать не в силах. Счастье от того, что ты вместе, что ты слит воедино, что вся эта энергия сейчас потоком идет людям. Она возвращается назад мгновенно. В зале крики, смех; даже не видя лиц зрителей, чувствуешь все. Тебе, нам, одному нашему общему организму аплодируют стоя, дарят улыбки, которые мы только что подарили им. Это равный обмен. Это истинное, самое правильное в мире счастье. Дарить и любить.
Дарю, люблю, счастлива.

Кто о чем, а я все о каникулах.
"О да, я буду спать больше пяти часов в день!"
"Наконец-то сон!"
"Неужели? Мы выспимся?!"

Да. Последний день. И можно идти спать.

К слову. Если я вдруг прибавляю к вашему имени "мой/моя", то это значит очень многое.
Люблю вас, мои.

Вот что меня в себе поражало, так это способность проживать за день несколько месяцев. Или несколько месяцев жить одним днем. Мои сентябрь-октябрь растянулись на парочку лет. Хороших лет. Ох черт. Мне бы сейчас полагается плакаться кому-то (плюшевому мишке, как вариант, но михаила нет) в жилетку/мягкую теплую грудь, причитая. Мол, "вот дура я, как все плохо". Но все до того хорошо, что я боюсь того, что взлечу. Кстати, руки усиленно тянутся ставить смайлики в конце строк. Чего я себе обычно не позволяю в дневнике. Но как же здорово.)
Безумное количество энергии. И дело не в одной чашке кофе. Я хожу на руках, переворачивая себя с ног на голову, убираю (!), улыбаюсь как безумная и подпеваю музыке в наушниках. А про музыку разговор отдельный. Где же мой дарквэйв? Пылится в папках. Восхитительные ощущенчески летние треки. Под них так здорово улыбаться, ходить на руках и дарить тепло. Его же безумно много во мне сейчас. И спать не хочется, хотя вчера спала лишь 3,5 часа. А вот говорить хочется. Обо всем. Признак счастья личного, которым хочется делиться. И тянет делать, прыгать, скакать и еще больше улыбаться. Черт, странно. Давно не любила так сильно.
Чудесность.

Знаешь, я бы хотела перед тобой извиниться. Хоть ты и говоришь, что все в порядке, но. Сейчас я тебя понимаю прекрасно. И эгоистично радуюсь, что ты не умеешь так же легко отпускать прошлое, как это делаю я. Действительно рада.
Знаешь, меня не просто можно, меня нужно любить. А можно мне любить тебя?

 

Я целую чужие руки: теплые, мягкие. Грею в чужих карманах свои - холодные, вечно ледяные кисти. На улице холод, в доме - холод, в школе - холод. В глазах - тепло, в душе - тепло.

Мои глаза светятся. Они красивые, даже сами по себе. От улыбки яркие. Тепло. Мысли на уровне ощущений. Наречно.

Еще немного, и  я решусь обнять. Дам себя обнять. И не передернет. 

У меня вдруг резко повсюду люди. Мой мир снова толкает меня к новому пониманию. Причем, что очень забавно, истина снова прописная. И мне нравится это. Принятие мира, понимание его законов. Того, что я не смогу понять, но что надо знать, чтобы подстраивать под себя, чтобы жить с этим. Своеобразная математика. 

Какая я сейчас? Я стала куда открытее и дружелюбнее. Самой странно, честно. Стала еще улыбчивее. Хотя и так улыбалась очень много. Я вот сейчас пишу и улыбаюсь. Себе, миру,  своим вечно холодным пальцам, моей чудо-девушке. А теперь еще и яблоку. А вообще - многим. И что показательно - улыбаются в ответ. Не было такого. Чувствуют. А мне нравится чувствовать, как меняется мой мир. Четкие чувства оформляются в прыгающие слова. 

Я знаю, что будет завтра. Завтра будет вторник, олимпиады, очередные прыжки на холоде, смех и чужие теплые руки. Улыбки глазами, чужие пальто. Сейчас мне хватает этого знания. Я знаю, что будет в завтрашнем дне. Знаю. Моя жизнь. Счастье.

Это лето было самых добрым из всех. Самым улыбочным и самым счастливым. Я честно помню большую часть наших разговоров, улыбок и ваще-ваще. Нет, не из-за того, что так надо, - я очень много забываю - просто помнится. Важно.
Лето было чудным. Таким... Особенным, что ли. Я помню свои светящиеся глаза, улыбку от уха до уха. И сжимающиеся кулаки помню, и глаза грустные помню. Это лето стоит помнить хотя бы из-за того, что я поняла, что людей можно любить. Сильно. Пусть никому в этом не признаваясь. Лето было чудесным. Первое такое что-то в жизни.
Жалко, что все. Вот, финита лету. Всему приходит конец. Это естественно. Просто не думала, что так рано. Но все-таки. Хорошо, что оно было у меня. Такое вот. Необыкновенное. А ошибки. Ошибки - это опыт. На ошибках учатся. А я всегда лучше всего учусь именно на своих.
Хорошо, что было. Я рада этому. В памяти останется точно, а память, память - это главное.

Я люблю вешать на людей ярлыки. Свои собственные такие. За счет этого, наверное, и люблю.
Бывают люди разные. Не в зависимости от того, какие они, а в зависимости от того, какие они к тебе. Ты к ним. Они с тобой.
Человек-небо, человек-воздух. Ты тянешься к нему. Пытаешься подняться на один уровень. Прорасти сквозь. Хотя бы так. И пусть даже человек абстрактен. Так, обычно, и есть. Пусть человек этот - ты. Ты - идеальный, яркий, безумно притягательный, настоящий во всем этом. Твой воздух, твое небо.
Человек-земля, человек-основа. Ты учишься у него, ты буквально из него. Он твой создатель, твоя вода, твои фосфор, калий, азот. Без - загнешься. Буквально.
Человек-спасатель, человек-опора. Ты обвиваешься вокруг, он держит тебя. Не дает - слабому, глупому, пытающемуся поминутно упасть - потеряться, заблудиться, перестать смотреть в небо. Держит.
Каждому - свой, свои. У каждого - небо, земля, опора. Каждый в разных ролях. Многозначно, многовариантно. Каждая роль важна.
Расти.

В длинной синей пайте с Микки Маусом я танцую во дворе. Под летнюю музыку под осенним солнцем. У меня есть ведро винограда, а птица счастья ну невообразимо желтая. Пора бы наконец понять, что у меня все хорошо.

Я какой-то ментальный мазохист. Садомазохист, точнее.
Уже не нужна. Без меня хорошо. Абсолютно спокойно. Мне бы тоже надо. И причины есть. Абсолютно разумные. Как логически обоснованные, так и внутренне-моральные. А вот не выходит. Сердце сжимается. Больно за. И боязно очень. Тоже за.
Я права не имею так говорить, так думать и так чувствовать. Мне полагается забыть, забить и начать менять окружение и меняться самой. Во избежание. Так вроде и забываю. Забиваю, меняю людей,провожу старательную самосоциализацию, толкаю себя к чему-то важному. А потом вдруг вижу, что не все хорошо. И сразу тянет подорваться, бежать, узнавать, помогать. Но вспоминается, что не примут. И вернуть уже, скорее всего, не получится. И на глаза слезы буквально наворачиваются. Хорошо, что о причинах грусти врать легко.
Это один из тех моих нерушимых принципов, которые внезапно начали рушиться. Что-то из того, чего я себе бы никогда не позволила. Что осуждалось мной, воспринималось как слабость. Низко, глупо, зачем?
Все так же внезапно.

Можно сколько угодно выстраивать вокруг себя стену из принципов и убеждений. Стена. Тверже некуда.
А потом однажды приходит кто-то и разбивает. С легкостью.
Внезапно: Ты беззащитен.

Есть особые люди. Стоит им начать говорить, как воцаряется тишина. Тишина особая. Не с примесью страха, легким налетом опасения за свою шкуру. Не просто почтительная, дань традициям, положению на иерархичной лестнице. Тишина особая. Восторженно-затаившаяся. Молчишь, ловишь слова. Восхищен.
Что-то непонятно. Вскинуть голову, зажечь глаза и вперед - спрашивай! С горящими глазами, доверием к каждому слову - спрашивай! Впитывай, жадно. Прививай любовь. Слушай и смотри.
Это особенные люди. Они так говорят. И они так живут. Они не приемлют другого. Нет, не так даже. Они не могут по-другому. Это их суть, их назначение. За такими идут, в таких верят, таких возносят на пьедестал. Но они отказываются. Скромно говорят, что они такие, какие есть, что большего им не надо. Удаляются в тень, к тебе, к людям. Редкие люди. Бесценные. На вес счастья. Так что тебе повезло. Смотри. Смотри и слушай.

Меня ранит любовь в этом голосе. Эта улыбка, это счастье. Это тепло, сквозящее в каждом слове. Эта искренняя правда о чувствах. Это желание быть ближе. Это все; все, что настоящее.
Ранит: я ничем не могу помочь.
Доказательства прошлого надо уничтожать.

Я очень люблю разговоры. В общественном транспорте, например. Ехать довольно долго, скучно, потому я начинаю болтать о всякой ерунде. О влиянии друг на друга языков, о загробной жизни, о ботулотоксинах, о Гумилеве. Звучит сейчас, наверное, больно заумно для разговора в маршрутке, но просто это то, что вертится в голове.
А еще так радостно сидеть, молчать и слышать подобный разговор. Кто-то рассуждает о болезни Боткина, а ему в ответ контраргументы. Такие четкие и красивые. Люблю красивую, выстроенную речь.
Наверное, мы забавно смотримся. Идут две девчонки, смеются как сумасшедшие, переходя с английского на французский, потом на украинский, потом на русский. А еще болтают почему-то о генетике и математике.
Люблю подобные вечера. Темно, фонари, в руках любимое макдональдсное мороженое или пластиковый стаканчик с горячим шоколадом. Идешь, улыбаешься, говоришь о чем-то. И тебе так хорошо, что просто слов нет. И к черту все свои идеализации, разделения и непонимания. Просто есть ты. Просто есть этот чудесный, добрый, поддерживающий человек рядом. И горячий шоколад. И отъехавший только что последний автобус. И фонари. И воздух. И жизнь.
Хорошо.

По сути, мы ничего не знаем о многих близких нам людях. Выдумываем себе там чего-то, старательно подгоняем личность под образ. Используем логику себе на пользу, поставив, как всегда, все с ног на голову. И вот нас уже окружает стадо баранов/великолепные люди/скукота и серость.
Ничегошеньки не знаем, не видим и делать не хотим. А потом - бац! - и ты балбес.

С 16го сентября мир старательно сбивает с меня спесь.

Научите меня кто-нибудь сублимации. А то у меня, право слово, хуйня какая-то выходит.

Ты улыбаешься жестокой улыбкой, даешь две секунды форы и спускаешь с цепей свою  выхоленную стаю гончих псов. Я бегу со всех ног, зная, что если догонят - не выживу, не выдержу, разорвусь. Я бегу так быстро, как только могу, но они настигают меня. Больно. Все. Но вдруг  я - не я. Я в стороне. И кровь - не кровь вовсе. Из разорванного нутра, прогрызенного горла гранатовый сок. Я - не я. Усмехаюсь. Там - не я. 

Глаза в глаза. В твои красные пустые глаза мертвеца. Усмешка. Моя. Прости, ты ошибся. Опоздал. Я жива, у меня свое солнце. Я жива. В отличие от тебя. Прощай. 

 

С утра я снова никакая. Подрываюсь в четыре. Французский, зарядка, МАН. Спи на алгебре, смейся и грусти на уроках. Время.
Целый день с людьми. Завораживает. Я не знаю людей, совершенно. Просто рядом можно сидеть, можно смеяться, можно молчать. Это хорошо. Когда рядом люди.
Заранее планы на вечер. Точнее, их нет. Я ищу, прокручиваю в голове варианты убийства времени, лишь бы не идти домой, лишь бы позже, только бы не видеть, только бы не боль.
Срываюсь с места по чужим делам. Хорошо. Удивительно. Не знала даже, что просто можно, просто так абсолютно, подорваться с места и радоваться этому. Чужой человек, дело чужое. А радость своя. Только спать в автобусе плохо. Грустные больные сны.
Слишком быстро домой, слишком много голосов в голове. Кричат, каждый на свой лад, но не убрать их никак. Свое, часть ведь.
А потом страх. Столько страха. Боль в груди, дышать нечем, говорить нечем, затылок горит, почему не знаю. Отпускает, боль выходит наружу. В теплой воде плавает кусок лимона, голоса в голове немного утихают. Хорошо.
Я за день прожила месяц, я устала, а завтра снова рано вставать. Я так плохо соображаю, что слова уже путаются, а глаза слипаются. Хотя сообразительность и зрение вроде не связаны, верно? В общем, я уже ничего не знаю, кроме одного. Пальцы в теплой воде. Мне тепло. Теплая.