|
|
|
|
http://stihi.ru/2024/04/18/4091 Ну где же вы , поющие в сети? /мне пистолет чернила и на ручки/ не надо нам терновников колючих, и так уже от смеха коротит. Лариса Конева У нас дожди, тайфуны, омикрон, Весна идет, весне дорогу дайте! Уже причалил старый хрыч Харон И, сгорбившись, стоит на низком старте. Мы-духи неба, леса и огня, Храним любовь, подсчитываем камни. Отчаянно прошу, укрой меня От глупости и тех, кто больно ранит. Я, в сущности, немногого хочу - Лишь пистолет, чернила и на ручки, Из всех привычно невозможных чуд Я верю только в розы без колючек И в то, что где-то, скажем, раз в сто лет Чистейший сахар обернется ядом… У зрелости-вкус дорогих конфет, А запах-коньяка и шоколада. © Екатерина Юргель |
|
Реальность такова: ушедшие молчат И дремлет сизый лес, и пахнет можжевельник И продолжает ночь до одури качать Холодную луну в белёсых птичьих перьях, И в рыхлой тишине мы слепы и глухи, Есть уникальный шанс - остаться незаметным Для теплого дождя, и только лопухи Качают головой, встревоженные ветром. Шероховатость чувств влюбленным не понять, Ведь в юности свет звезд и запахи поярче, Мы бьемся за травинки крошечную пядь, За блики на стекле, за лепестки ромашек За то, чтоб замереть, и в памяти хранить Сиреневую взвесь полуночного сада. Ушедшие молчат, но нам горят огни Далеких Персеид летящих звездопадом. © Екатерина Юргель |
|
|
|
|
|
|
|
прочитай и выучи наизусть: тьма имеет предел, и любая грусть преодолима, если построить мост; боль исчерпаема, горе имеет дно, если осмелиться встать в полный рост, дотянуться до счастья, ибо оно досягаемо, и рецепт его крайне прост. запиши и бумагу затем сожги: люди - концентрические круги, у всех одинакова сердцевина. память - вбитый в темя дюймовый гвоздь, научись прощать, он выйдет наполовину. обиды и скорбь созревают в тугую гроздь, выжми до капли, получишь терпкие вина. взрослей, но и не думай стареть, смерть существует, но это всего лишь смерть, дань закону контраста. не стоит пытаться нумеровать страницы, ибо время тебе неподвластно. в твоих силах помнить слова, имена и лица, рушить стены и презирать границы, любить, покуда сердце не задымится, и знать, что всё это не напрасно. © Ксения Желудова |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Тому, кто любит жизнь, никогда не хватит слов, чтоб ее описать. Красота дня, очарование ночи. Головокружение от вина и чувственных наслаждений. Скрипки нежности, азарт работы, здоровье. Немыслимое счастье проснуться утром, имея впереди целый день, огромный день, полный радостей и забот. И можно упиваться им, пока сон, подобно смерти, не скует тебя неподвижностью до следующего утра. Никогда я не найду слов, чтобы отблагодарить небеса, или бога, или мою мать за то, что я явилась в этот мир, где все для меня: свежесть простыней и их помятость, близость с любовником и одиночество, серо-голубой океан, ровная, гладкая, прямая лента дороги на студию, музыка всех радиостанций и умоляющий взгляд Льюиса. © Франсуаза Саган - «Ангел-хранитель» |
|
Был „то что надо”, но не тем, кто нужен! Есть форма жизни — день без интернета. Не помнил старожил, чтоб здесь не пили. Он кое-что б сумел, когда бы мог хоть что-то. На плавках сэкономил — стал нудистом. Мне сделали УЗИ — лечу за ним в Израиль. Жизнь сколько стоит вам подскажет килер. Сизиф катил на водку с пивом бочку. Он на руках её носил — ей туфли жали. Так вы цвет общества? Не стоит плодоносить. Сняла решительно! Он — так и не решился. Ведь баба бабой! А туда же — Дева! Горошину припас. К ней подберу принцессу… Златые горы впереди, а ты о шубе. Рога чертям ведь кто-то ж наставляет!.. Не зря хранил, чтоб зря потом потратить. Не вышел из меня певец — во мне остался! А лизинг — это тоже Камасутра? Чтоб выспаться, ставь на зеро будильник! С ума сошедший не дурак был точно. И наше время станет старым добрым. Ансамбль антинародных инструментов. Пёс на Двине мечтал собакой стать на Сене. Нет теплоты в объятиях Венеры. Брал взятки зеленью — пока не перезрели. Дар мысли предпочёл он дару слова. Горыныч ел в три рта — его в три шеи гнали. Влез в душу, но в потёках заблудился. Играл гормон, пока не доигрался. Красивой женщине мы даже ум прощаем. Бежишь в Шотландии за юбкой? Не бабник ты — бисексуал. © Леонид Либкинд |
|
Это было на Чертовом озере. Возле него. По конкретным субботам, ещё по значительным датам, и когда анекдот становился таким бородатым, чтобы требовать лампу, внутри ощущая родство с кем-то жгучим, пустынным и древним, — в подобные дни появлялся Смеющийся. Скромного вида бродяга. Невысокого роста, субтильный, почти доходяга. Любопытным русалкам зачитывал письма родни, одиноким лягушкам шутя обещал женихов — не царевичей, только поэтов, любителей жестов. Никаких тебе стрел, коробчонок, родительских квестов. Если вдруг припеч;т — понапишут дурацких стихов. Вечерами Смеющийся часто смотрел на закат, извлекая из пламени явную пользу для слога. Даже книгу писал. Правда, путано, редко. Немного. По весне становился участником шумных регат, суетливых базаров, где проще забыть про тоску, изучая пахучие специи, лица, привычки. В захолустье встречал поезда. Уважал электрички. Подарил деревенской шаманке сухую треску, а шаманка взяла, вдоль хребта нанесла письмена — послужило толчком к появлению нового мира. Задремал на Памире. Проснулся в покоях эмира. У правителя в тысячный раз опустела казна. Ситуация помощи немощи. Кстати, родной жил на книжной странице под номером триста двенадцать. Или дух-врачеватель? Смеющийся мог обознаться. Близорукий. К тому же рассеян, как всякий иной. В тех краях, где, закончившись, вновь начинается край, слушал сказки крылатых китов, наслаждался приливом. Безусловно, Смеющийся выглядел самым счастливым. Полетал с альбатросом — расслабься, лежи-загорай, наблюдая: ползёт по песку насекомый силач, на штормовке освоился краб без малейшего риска. Это было на Ч;ртовом озере. В принципе, близко. Там Смеющийся в глиняной хижине прятал свой плач. Иногда забывал, отлучившись до худших времён. Иногда навещал ежесуточно. Будто с повинной, неуклюже топтался двенадцать минут (с половиной), говорил — извини, не расч;тлив, не слишком ум;н, потому до сих пор человек — не кипящая мгла, потому разрывает на части сердечную мякоть. Уходил в одиночестве к Ч;ртову озеру плакать. Смерть стояла по правую руку. Других берегла, выливала на берег туман, добавляла помех, уводила свидетелей в наспех состряпанный морок. И Смеющийся думал — в одной из лисичкиных норок Смерть по-прежнему прятала маленький ссохшийся смех. © Наталья Захарцева |
|
|
|
|
|
|
|
|
|