В колонках играет - фильм "Мельница и крест"


Пепельно-голубое небо с клубящимися облаками, льнущими к опустошенному взгорью земли. Вытоптанная, выжженная жухлая трава, скалы и пропасти. Смерть, вороном пролетающая в высоте, смерть, зияющая в пустоте глазниц лошадиного черепа. Смерть, позвавшая в свой хоровод верховых и пеших, богатых и нищих, крестьян и горожан. Красные всадники, увлекающие процессию от стен Иерусалима к плеши Лобного места.


«Путь на Голгофу». Шедевр Питера Брейгеля-старшего, Брейгеля «Мужицкого», датированный 1564, хранящийся в Музее истории искусств в Вене.

Смысловой центр этой картины – маленькая фигура Спасителя, упавшего под тяжестью креста. Но Брейгель, верный своему принципу, нарочно отводит наш взгляд от этого события, прячет самое важное в людской суматохе и толчее.

Картина Брейгеля – это строго организованное пространство, схождение силовых линий. Это мир, увиденный с высоты полета ангела.

Это полотно вдохновило одного человека, исследователя Майкла Фрэнсиса Гибсона, написать о нем солидную научную книгу, а второго, режиссера и художника Леха Маевского – снять по ним полнометражный художественный фильм.

Картина «Мельница и крест», чья мировая премьера состоялась в январе 2011 года, уже была представлена российскому зрителю летом текущего года, во время 33 Московского международного кинофестиваля. Но официальная премьера фильма в России состоялась совсем недавно – в кинотеатрах его стало возможным увидеть с 22 сентября.



Лех Маевский попытался реконструировать мир полотна Брейгеля изнутри, поместив, таким образом, зрителя внутрь самой картины. Для этого пригодились все современные технические достижения: компьютерная графика, спецэффекты и тому подобное.


Кадр из фильма «Мельница и крест»

Вдохновленный масштабным полотном нидерландского живописца, польский кинорежиссер создал свою картину, смысловым центром которой, как и у Брейгеля, остаются Страсти Христовы, Крестный путь и смерть.

Однако Маевский расширяет как географические, так и временные рамки картины, вводя в качестве главного рассказчика и главного действующего лица самого художника. Образ Питера Брейгеля воплотил его соотечественник – нидерландский актер Рутгер Хауэр.

Роль Марии исполнила Шарлотта Рэмплинг, а богатого антверпенского купца, благотворителя Брейгеля и заказчика его картин Николаса Йонгелинка сыграл Майкл Йорк.

История кинематографа знает немало кинокартин, вдохновленных или основанных на живописных полотнах. Это и «Девушка с жемчужной сережкой», и «Тайны ночного дозора». Для самого Маевского новая работа – продолжение уже начатого. В 2004 он снял картину по «Саду земных наслаждений» Иеронима Босха.

Однако «Мельница и крест» – не просто рассказ или виртуозная экранизация картины, это отдельный образ, новый пересказ Евангельской истории.

В интервью, опубликованном в «Независимой газете», Лех Маевский произнес очень важную фразу, характеризующую его как художника и режиссера.

По его словам, вся современная киноиндустрия с ее миллионными вложениями — это машина, которая помогает людям убежать от себя. Да, зрители остаются на месте, в то время как бежит кто-то другой, но речь на самом деле идет о побеге, потому что людям некомфортно наедине с собой. Таким фильмам, по мысли Маевского, нечего сказать, поэтому они оставляют в разуме и сердце зрителя лишь пустоту.

Необычность темы, глубина идеи, отзывы рецензентов и захватывающая глубина кадров из фильма, опубликованных в сети, позволяли надеяться, что «Мельница и крест» действительно является важным и интересным проектом 2011 года.


Но насколько оправданы эти ожидания?

Первые кадры картины – расстановка декораций. Уже выведены главные герои, намечена канва, задан ритм. Питер Брейгель обращается к своему спутнику, объясняя свой замысел, после чего действие начинается разворачиваться как спектакль со множеством действующих лиц.

Все они живут в полотне картины – ее пейзаж нарочито распахнут за ставнями, оконными створками, дверями, сквозит в арках и проемах.

День начинается с сумерек, в которых молча проходят два человека с факелами, словно очерчивая будущее пространство.

Разгорается утро, прогоняя сон всех тех, кто должен сегодня сыграть свою роль: мельника, его жены и помощника, крестьянина и крестьянки, лесорубов, монахов, художника и его детей…

Все герои, кроме художника, его заказчика и Девы Марии – молчаливые статисты, призванные изображать, а не объяснять. Они исполняют свои роли, чтобы после раствориться в толпе, смешаться с теми, кого не выявил пристальный глаз кинокамеры.

Но чем дальше ведет нас камера по пространству сконструированного мира, тем враждебнее и неуютнее оно становится. Скрытое обнажено, все бытовое выводится на первый план, торжествует пошлость, жестокость, лицемерие, грубость.

Вспоминая «Дневник сельского священника», мы говорили об особенностях визуального языка кино, границах слова и образа. В «Мельнице и кресте» все эти принципы доведены до логического предела.

События показываются во всех подробностях, в то время как слово специально выброшено за рамки кадра. Словно бы на сцене действуют актеры с вырезанными языками, способные мычать, стонать, плакать и смеяться, но не больше.

Даром речи наделены лишь Брейгель, который объясняет несколько интересных принципов своей картины, купец Николас Йонгелинк, повторяющий одни и те же пафосные фразы, и та, кто говорит от имени Богородицы.


Причем в русском прокате фильм идет на английском языке с русскими субтитрами. Вообразите себе этот эффект: четкие английские фразы на фоне фантастического брейгелевского пейзажа.

Как бы ни углублял пространство режиссер, оно остается до отчаяния плоским. Самым аккуратным способом строится образ Христа – мы так и не увидим лица Спасителя (хотя Брейгель действует иначе), но от этого не меняется смысл. То, что нам показано – это страдания и смерть хорошего, но ничем не примечательного человека, не Бога. И все те слова, которые вложены в уста Марии, ничего не меняют, если не хуже.


Кадр из фильма «Мельница и крест»

Помните строки из «Реквиема» Анны Ахматовой:

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

Увы, в «Мельнице и кресте» камера слишком пристально смотрит именно туда, обнажая все, что должно остаться скрытым, и вытягивая из уст Марии слова, которых Она никогда не произнесла бы.

Если бы режиссер остановился в тот момент, когда остановилась мельница, в ту минуту, когда остановил время на своей картине Брейгель! Увы, будет все – и распятие, и метание костей, и долгая конвульсия Иуды.

В итоге получилась интересная и поучительная иллюстрация к истории искусства Средних веков, но не картина, в которой бы горнее было явлено сквозь грубую плотяную оболочку.

Камера выходит из пространства картины, оставляя нас в пустом музейном зале. Наверное, когда съемочная группа соберет свои вещи и уйдет, стоит подойти поближе и посмотреть на полотно Брейгеля в одиночестве.