Вчера в Японии отмечался День чёрного чая. В 1791-м году капитан японского корабля в результате шторма попал в Россию и 1-го ноября был приглашён на "чайный приём" к императрице Екатерине Великой. В Японию чёрный чай попал в итоге ещё только через сто лет, но праздник в его честь отмечают именно в этот день.
Сразу скажем, что чай у императрицы был так себе, ибо выписывала она его для себя из Англии. А туда везли морем из Китая, он успевал сильно подпортиться, и приходилось пользоваться грушей сорта бергамот, чтоб отбить запах плесени и крысиного кала. Вот и весь секрет знаменитого "Эрла Грэя". Но эффект от напитка всё же был, чувствуется, усиливал активность мозга. А мы уже два века сидели себе у Байкала и пили отменный китайский чай, который нам привозили на конях через хребты, и похожий подавали только у императора Поднебесной. Город наш, кстати, заложил как раз английский подданный, которого по облыжному обвинению в подкатах к царице (ну чего и ждать от дикого Зауралья) был сослан сюда - в продолжение трудового контракта - и с тех пор у столицы Восточной Сибири характер основателя... Звали его Уильям Барнсли, уехать на родину специалист так и не смог, интрижки русского населения свели его в могилу, но уже не на брегах Ангары, а в Якутской палестине. Очень жаль девушку на Альбионе, что ждала его из русской кабалы всю жизнь. Да-да, никакого казака-разбойника Якова Похабова - его зимовьё развалилось после первой же зимы, потому что у парня не было знаний инженера и навыков их применять. Его имя и вытащили-то в советское время, чтоб промолчать чья была реальная заслуга в становлении града на Ангаре. Так что советую смириться, Иркутск - поделие британское, и с этим уже ничего не поделать, даже если попытаться стереть его с лица планеты. Оттого у этого города и очень конкретный характер, несмотря на активную смену населения за минувший век.
А между тем у нас на дворе весёлое продолжение темы с землетрясениями. Для начала, имеются показания жителей села Быстрое в Тункинской долине, что заметили сперва взрыв в сопке, которой занимались геологи, а затем уже отметили сейсмотолчки, аккурат через 5 минут после 2 часов ночи. Так что то, о чём мне пришлось писать в прошлой записи - уже не конспирология ни разу, а фактаж. И вот нынче Кремль отмечает Хеллоуинн на свой лад, раскачивая Балканы и Эгейское море. Почему нет - ещё в 1988 году официально первый президент СССР Михаил Горбачёв официально признал: "СССР обладает мощнейшим в мире сейсмооружием". Разве правопреемница СССР - уже нет? Так что просмотрим, насколько хватит совести жать на кнопки обиженному на весь мир диктатору - или даже двум таким... Могу лишь констатировать, что совесть там и не ночевала - пример Горбачёва и Спитакского землетрясения в помощь.
Кроме того, ликвидируется Пенсионный фонд РФ. Поздравляю всех законопослушных идиотов. Да-да, я про Лену Казакову,что ежегодно налом делала туда отчисления. Пусть представит себе, что она могла приобрести себе на эти деньги.
Далее. У меня в мой юбилей раздался вдруг звонок жутко обиженной Ники Песчинской - она как истая гопница требовала объяснений от моего мужа, утверждая, будто я пишу в этом дневнике под его диктовку... Повторяю для олигофренов ещё раз - как педагог по инструкции я должна это делать 5 раз, но позволю себе отойти от правил - Роман понятия не имеет о чём я тут пишу. Если для кучи горожан мой блог - офигенное культурное событие, то это уже даже не весело хотя бы и с учётом ковидобесия. Мне реально пофиг что там обиженки воображают себе на мой счёт. И если у кого-то непомерно раздуты амбиции, настолько, что готовы за всякое нехвалебное слово мчать на разборки - вынуждена огорчить. Меня это не впечатлит - никогда. Аргументацию контингента ПНД тоже оставьте при себе - здесь она не сработает, просто потому что не сработает. Вопли о поливании грязью - тоже. Вы, дуры, не знаете как на самом деле поливают. После чего люди из инета удаляются:
Просто одна такая инфантилка тоже полагала, что если она разместит в открытом доступе свои инсинуации про Ольгу Палкевич вкупе с придуманными истериками - то не будет видно её ущербный стиль и её воплям поверят. Но ничего внятного тем более по делу ни сама олигофренка, ни её подружайки так и не могли сказать. В итоге - прозябают без работы, тогда как руководство библиотеки повысило заслуженного работника. Честно скажу, эту фигурантку я видела - ещё на работе... на месте Палкевич бы сразу выгнала за враньё на каждом шагу и неумение себя вести с гостями. Однажды это и боком дисциплине на работе вылезает - ну да для обиженок даже закон не писан - она-де не хочет работать, и всё тут!
Что и говорить, вся история человечества есть один большой конфликт между особями здоровыми и больными - вторые агрессивны и социально опасны. Вот, к примеру, к чему приводит попытка делать вид, будто этого нет:
А ведь здесь всё просто - достаточно выполнять должностные инструкции правильно, как это и делает этот врач...
В больнице всё равно разберутся, что в школе произошла тупая уголовщина, и накажут врача, что не подал сообщение куда положено.
Кто виноват? Всё просто.
В моё время в школе реально чихали на права ребёнка. Так, Романа 3 года травили в школе без причин, прежде чем его матушка соизволила это заметить. Со мной в той школе всё было намного проще - когда я там грохнулась в обморок после побоев одноклассника, отце навестил учебное заведение и после этого сказал мне : "Делать нечего в этом истеричном Тель-Авиве. Будешь учиться в том классе, в который пошла с первого". Да-да, 1988 год, школа № 11. Правда, мне свезло что в год моего окончания начального образования отменили совковые "характеристики". Испортить мне жизнь злобная класснуха уже не могла. Хотя конечно, очень хотела - да просто так, чтоб напакостить ну хоть кому-нибудь. А может, я дружила не с той девочкой, по её мнению, с дочкой судьи. Или задавала слишком умные вопросы предметникам и ей на классных часах. Или не хотела страдать ерундой на генеральных уборках, требуя дела, а не бессмысленного "единения с коллективом".
Но только общая безграмотность и лень родителей мешала им отстаивать права своего ребёнка. Честно скажу, свекровь за её ничегонеделание за эти три года охота бы наказать, кабы это могло исправить уже причинённый вред.
Но педколлективы, тем не менее, разъяснительную работу среди учеников вели - сообщая, что в случае нанесения реального вреда здоровью будут проблемы и у такого драчуна,и у его родителей. И потому все знали, что удар ногой - неприемлем ибо опасен как раз этим. И отпираться будет бессмысленно. По инструкции такую работу положено вести или 5 раз в год, или разово собирая подписи детей и их опекунов в том, что им были разъяснены эти правила - нельзя заниматься рукоприкладством даже... Ну потому что да, олигофрены предпочтут не воспринять или не выполнить - тем они и отличаются от здоровых людей, которым всё понятно сразу. Таким образом - есть у Вас книжка по ТБ с подписями учащихся и опекунов? Есть докладные учителей о девиантном поведении конкретной драчуньи? Есть встреча с опекуншей или родительницей, где ей разъяснена недопустимость драки и последствия её? Спите спокойно. Нету? Быстро подделайте документацию, этому учить никого не надо. Но заявлять врачу скорой в лицо - "давайте не будем школу подставлять" - это уже такой непрофессионализм, что пора не просто с места гнать... нужны репрессии. И не надо мне говорить, будто дураков не предупреждали... В начале века по всем педколлективам ИПКРО гонял специалистов-дефектологов. Которые разъясняли, чем опасны олигофрены и прочие насельники бывших вспомогательных школ. Как с ними следует себя вести и почему к ним неприменимы общепринятые нормы поведения. Грубо говоря, что делать с этим наследством маразматичной политики КПСС 80-х годов.
Но русские люди - в отличие от сибиряков, которых суровая природа заставляла думать о выживании и вообще думать - этого не хотят и не умеют. Восторги их алогичному поведению, умилявшие европейцев издалека, те привыкли веселиться, видя всякую самобытность, - развратили их окончательно. В итоге всё, что не нравится слышать - объявляется вражеским, трактуется как личная неприязнь и подлежит атаке с целью уничтожить. И политика задабривания агрессора никогда не приводила к позитивным результатам. Это истинная причина гибели Российской Империи. Откройте Гусева-Оренбургского... Иерею не выгодно ссориться с абьюзером, забившим жену насмерть. Потому что тот платит десятину Церкви и лично иереею несёт презенты. Убитую не вернуть - проще сделать вид что убийства не было или убийца-де покаялся. Преступление не наказано - в итоге у поколений в генную память вбивается поведенческий мотив, можно бить слабых, женщин и всех, кто чем-то не понравился или просто лучше тебя. Но проблема в том что преступление подействовало не только на его участников. Но и на свидетелей - так, вырос сын, племянник, сосед, который знает, что произошло. И он не считает возможным не то что уважать убийцу - он и убить его считает возможным, почему нет, если-де конфликт среди равных? И вот пожалуйста - большевики-де сжигали деревни... А зачем жалеть ТАКИХ жителей деревни, справедливо думает современник-большевик, который по факту всего лишь сын такого жителя? А сейчас все в ужасе от количества абьюзеров... А ничего что это просто потомки вот таких убийц, у которых отключена опция "нельзя бить"? А безнаказанность продолжает развращать и дальше.
Плевать на все эти факты интеллигенции, которая жаждет видеть в уже уничтоженной деревне некий сусальный идеал "духовности". Им даже на свидетельства тогдашних современников плевать - они их или проигнорируют, или объявят вражескими.
Виктор Бердинских "РУССКАЯ ДЕРЕВНЯ. Быт и нравы"
«Отношение к женщине в некоторых семьях было прямо варварское. Ругали жен, дочерей, выгоняли на мороз, били чем попало. Весь доход был в руках главы семьи. Женщина без разрешения мужа пятака не могла использовать. Если она пойдет в магазин, муж точно подсчитает, сколько фунтов ей того-то, того-то купить, и денег даст в обрез. Прав у нее никаких не было, а работать заставляли больше. Если муж или сын пьяный вернется, прячется по чуланам да подвалам. Это больше было до 30-х годов. Приведу один пример. При строительстве дома, подымая бревно на сруб, женщина нечаянно упала на землю, ее придавило бревном. И муж, даже будучи в трезвом виде, начал ее, лежащую под бревном, избивать: пинать ногами и бить попавшей под руку палкой».
«Отец мой был суровый, неграмотный. К своей жене, моей матери, относился грубо. Суп сварит — он свиньям выльет, ярушники испечет — под порог сбросает. Закона на женщину не было, была рабыня, и все. Боялась мужа со взгляда». «А разве женщина одна многое может? Чтоб хозяйством управлять, мужские руки нужны. Хорошие мужики и жен жалели. А вот, помню, был у нас сосед такой, Иваном звали, так он как пьяным напьется, так и избивал свою жену, а потом за ноги ее привязывал— вниз головой. Как она бедная терпела все это? И ведь ребятишек у них было восемь человек. Раньше женщины мужчин боялись, угнетенные были. Женщина и не хозяйка в доме была, всем муж руководил. Она знала только горшки, ухваты, детей рожать да за скотом смотреть. А уж позднее женщины волю себе таки взяли» «Однажды самосуд видела своими глазами, в детстве это было. Ну, может, лет 12 мне тогда было, а может, и того меньше. Украл один мариец у нашего соседа телку, зарезал в лесу. Потом это раскрыли, нашли шкуру. Так вот эту шкуру надели на него и стали бить чем попало. Вот такой был суд! И вели его по всей деревне. И по шкуре, и по вору черви ползли, так как шкура уже портиться стала. Все видели в деревне этот самосуд. Били вора очень сильно. Помню, он еле шел. Не знаю, выжил или нет? Не помню. Но кражи — это был редчайший случай. Жили спокойно, не боялись никого. Не думали о том, что кто-то может нарушить наш покой. Даже ночью не закрывались. А сейчас днем на запоре сидим». «Малашковские вообще-то часто воровали. Однажды хотели ограбить церкву. Прискакали на двух лошадях, не наши, хотели убить сторожа. Он смикитил, стал звонить, те и убежали. Малашковских тут не было, а к ним все равно придрались — и их убили. Вилами, ножами прикололи двух баб и пять мужиков. Было тогда еще Временное правительство, и никакого суда не было, и им, убийцам, тоже ничего не было. Нельзя же так! Собаку убить и то страшно. А мужиков этих я хорошо тогда запомнила. Лошади у них тоже были очень хорошие, если попадешься им на дороге, ни за что не свернут. Все воровское у них распотрошили. Какое-то начальство потом все награбленное увезли, не знаю куда. Кто-то из наших вздумал организовать самосуд, вот их и убили. Дедко Никита ходил в деревню Малашки смотреть на убитых, а тяти дома не было, он куда-то уезжал».
«Отношение с женщиной было самое простое. Муж говорил своей жене “ты”, а она ему “вы”. Он называл ее “баба”, а она его по имени-отчеству. Когда он с ней заговаривал, она отвечала, когда он молчал, она не смела спрашивать. Жена своего мужа боялась, считала, что поставлен он над нею законом божеским. Мирному житью ее это не мешало. Грамоты мы не знали, учили грамоте, когда в колхоз вошли. Женщин-то в доме много было, семейно жили. Так свекровка-то у печи, а сноха и золовки поденно стряпали. А когда не стряпает, так прядет сидит. Никто без работы не оставался». «Мужики между собой дрались часто, если кто раздерется, вся деревня сбежится. Бывало, и до смерти забивали. Дрались еще деревня на деревню, но это уже страшнее было. Иногда мужики из одной деревни полностью другую сожгут. Тут уж бабьих слез не хватает. Кроме мужиков и молодежь сильно дралась. Какой праздник — так раздерутся, все заборы сломают». «У меня тетка выходила замуж у Зубиных в деревню. Муж ее бил, запихал в печку и заложил дровами. Она как-то выкарабкалась оттуда. Пошла доить корову. Он с сарая сбросил сутунок ей в голову. Она у коровы и умерла. Никто не искался. Из Прокопья взяли молодушку тоже в нашу деревню, убили. Она и полгода у них не прожила, вот не полюбили, и все. А мастерица какая была, на всю деревню славилась. Когда ее убили, лесину выворотили из дому и под лесину положили, обратно задвинули. Раньше ведь женщин не считали за человеков».«В нашей семье не читали: газеты не было, книжек не читали. В 30-х-то годах мать уже умела читать. Мужики, бывало, на лавках сходились. Обычно мужики шли в одну избу, а бабы в другую. И жили-то больше слухами». «Боялись мы темноты, рано ложились спать. Сидели дома без огня, керосина не было. По деревне не ходили, мама нас не пускала — не в чем было, да и работу дома сразу находили: пилить дрова и другую». «Некоторые очень привещали нищих, а некоторые нет. У нас мама часто их пускала переночевать на печку. Часто к нам приходили два брата Вася да Павлуша. А одна бабка Данилиха до чего втянулась сбирать, что потом уж и жили они хорошо, а она все равно шла сбирать — так потом и застыла с котомкой зимой». «Помню такой случай. Зашел нищий и попросился ночевать. Бабушка накормила его и положила согреться на печку. Отдала ему отцовские рубаху, пиджак, портянки А на печке был прибран ситцевый отрез на платье кому-то из сестер, и он его украл. А узнали об этом, когда он ушел. Бабушка с мамой страшно горевали и долго вспоминали. Денег-то не было в доме. Платье нам шили только на Пасху из домотканого полотна». «Раненьшо в основном-то нищие были. Тады по деревне собирать ходили. Я тожо ходила, есть-ту нечё. Вот сидели на траве. Траву насобираешь, муки малехо положишь и хлеб печешь. Посидишь-посидишь на одной траве и пойдешь по деревне. Ходила с братьями младшими. Пореву-пореву, но иду, ести-ту ведь надо чёто. Собирали хлеб, картошку. Ой, ходило много собирать народу. Да которы эшо пройдут не по одной деревне. Раныио нишшые-ту здорово ходили. Так богаты-то и давали. Кусок хлеба да дадут. Они к нам хорошо относились, и мы к ним тожо хорошо относились». «Хвостали мужики баб своих. Нахвощет отец мать, вытолкнет на мороз, а мне ее жалко, хоть и не родная. А отец отойдет немного погодя “Зови!” А мать на печь залезет и не гукнет. Напротив нас дядя Сергей, как начнет, выгонит всю семью на улицу. Одну только дочь Маньку любил. А уж позднее совесть появилась у них, не смели уж бить баб-то своих». «Женщины в семье, конечно, были бесправны полностью покорялись мужу. У всех куча ребенков. У меня был дядя, так он, прямо сказать, издевался над своей женой. Однажды ехали мы из города: я, он с женой — с базара. Дядя купил новые лапти и отдал жене, положи, говорит. Она оставила их на бревне, где мы сидели— отдыхали. Он прекрасно видел, что она забыла положить их в телегу, но ничего ей не сказал. Отъехали километров восемь, он и спросил: “Где лапти?” Жена поискала, конечно же, не нашла. Дядя ссадил ее с телеги и говорит: “Иди пешком обратно и принеси!” Жена ушла обратно на базар, зная, что домой вернуться без покупки нельзя, заняла денег у знакомых купила новые. Пришла обратно домой пешком. В тридцатые годы женщины стали ходить на собрания, учиться грамоте, стали более самостоятельные. С ними уже стали больше считаться». «Раньше слова говорили иначе. Однажды поехали в Полом с товаром. Есть захотели дорогой. Одна женщина и говорит: “Доставай ярошник”, другая — “мусник”, а третья — “буханку”. А я не могла понять, что они так называют хлеб. Раньше не было ни радио, ни телевизора и поэтому во всех волостях был свой акцент языка. У нас было много приходов, но люди встречались из разных волостей редко, и потому в каждой волости были свои слова. Раньше жизнь была оседлой». «Раньше мы жили плохо, материально-то. Ой, а сосед с соседкой встретятся — наговориться не могут. Жили бедно, но гораздо веселее и дружно раньше жили. Все вместе работали, кто чего скажет — смеемся до слез, никогда никаких ссор не было. А как жить стали богаче, стали завидовать друг дружке. Народ раньше-то лучше был». «Белый хлеб раньше как бы деликатес считался. Отец пришел с германской войны в 1918 году, привез каравай белого хлеба. Помню его, как сейчас, лежал на столе. А я у отца сидел на правом колене, сестренка — на левом колене, держали мы по ломтю белого хлеба». «У детей от употребления большого количества хлеба, картошки, капусты, грибов животы были вздутыми, натянутыми, с посиневшими пупками. До семи лет дети не имели штанов, их заменяла длинная холщовая рубаха, и только зимой одевались в штаны, валенки или лапти. Все лето дети, да в большинстве и взрослые, ходили босиком. Болели мало. Если случалось заболеть, болезнь переносили спокойно. Никаких лекарств не имели, врачей не звали, морозов не боялись. Зимой к соседу многие бежали по деревне раздетые, босиком, радуясь своей лихости. Если же простуда иногда брала за горло, садили ребенка в русскую печь на смоченную ржаную солому, закрывая печь заслоном. Вместе с обильным потом выходила простуда, после чего было легко и весело». «А вот рассказ моей бабушки. Это было где-то в 1900 году. Из деревни Суханово убежала молодая жена от мужа — от невыносимой жизни в новой семье — к своим родителям на Высоково. За ней приехали муж и свекор. Катерина в слезы — просит отца и мать не отдавать ее на муки, а отец сказал: “Отдана замуж — отрезанный ломоть, и теперь муж — твой хозяин, я уже ничего не могу сделать”. Привязали Катю за заплетки (косы) к телеге, сами сели на телегу и погнали лошадь. Как она бежала, как волоклась по дороге — да как-то оторвалась у Ожегова и спряталась в овине. А они на деревню выехали, спохватились: Кати нет, заорали, забегали, нашли ее в овине, привели, снова хотели привязать. Но тут кузнец, уважаемый в деревне человек, сказал: “Привязывать не сметь! Садите на телегу и везите как человека”. Посадили и увезли. Так и жили. Умерла Катя молодая». «Питались, помню, очень плохо. Мясо ели раз в неделю. А больше все дак хлеб, молоко, яйца, картошку. Особо не искались, в голодный год как и травину всю приели. Как выжили-то? Собака и то бы подохла!». «В праздничный день пьяный мужик Степка Лабазов плелся из кабака к своей избушке и, на беду, увидел среди гуляющих свою жену. Он схватил ее за ворот и приказал тут же раздеваться. Бабы и девки с визгом разбежались, а пьяные мужики хохотали в сторонке. Трое трезвых мужиков сгребли Степку, избили до потери сознания. После той порки он уехал в Сибирь и не возвратился. Что с ним стало, не знали даже члены семьи». «Женщины в 20-е годы в нашей семье были как бы отделены от мужской половины, им предназначался определенный круг обязанностей: уход за скотом, детьми, прясть пряжу, ткать новины, шить нижнюю одежду, стирать белье. Все остальное по хозяйству вел муж: пашня, посев, уборка в положенный срок, когда и что посеять, уход за состоянием избы, конюшни и вообще всего двора — какую скотину нужно пустить на следующий год, например. Надо было сеять, кроме ржи и овса, обязательно лен, но почему-то лен у нас родился плохо. Одевать было трудно большую семью, а купить на базаре было трудно из-за высоких цен. Денег было в хозяйстве мало, прежде надо было что-то продать, чтобы купить одежду. Вплоть до самой Октябрьской революции, да и после нее сами плели лапти, и эта обувь была самой главной для всех крестьян». «Носить приходилось в основном самотканину. Не увидишь сейчас этой грубой рубашки и штанов, которые от соприкосновения с телом натирали его до корост, волдырей и превращались нередко в чирьи, чесотку». «Пряли сами, ткали сами, шили сами — и было из чего. Шили польта, пиджаки, платья носили холщовые (ткали в клетку). Мужикам шили кальсоны, а женщина не носила штаны — и моды не было или сообраза не хватало. Если и носил кто из баб штаны, дак смеялись над тем, пальцем тыкали. И взамуж выходили без штанов». «Хлеб жали мы вручную, ночью. Днем колос крошится, да и жарко. В три часа ночи бабы соберутся — да на поле. А стерня колется. В баню придешь — все ноги исколоты. Вот мы и носили поголешники. У чулков низ износится, обрежем его; да эти чулки и оденешь. И обуви никакой не надо, и солома уж так не колется». «У нас в семье было семь детей. Пять дочерей и два сына. Жили мы бедно. Одевались очень плохо. Ходили в самотканой одежде. Ткали лен и сами пряли. Старую одежду платили. Младшим приходилось донашивать обноски старших. И если приходилось одевать что-нибудь новое, что еще никто не носил, то считали это за большую радость. Приходилось и так: в бане вымоешься, с себя все выстираешь, за ночь высохнет, а утром снова все на себя одеваешь». «Раньше ведь сами не знакомились. Кого родители сосватают, с тем и будешь жить. После свадьбы редко ведь дочери к родителям-то вырваться удавалось в гости». «В деревне нужна была работница-рабыня. Женится парень — осенью играли свадьбу. Девку брали — даровую работницу. Через год родит она ребенка. Муж посмотрит: если девчонка — рожу скривит, мальчик — на руки возьмет. На девок надела не давали, вот девкам и не радовались». «На девятнадцатом году я вышла замуж. Он овдовел. Девчонка у него была в три годика. Я пришла жить к ему в деревню и прожила с ним четыре года. Тятенька его хорошо ко мне относился. Обучал, чего не умею. К примеру, хлеб сначала не умела хорошо пекчи. Когда он умер, свекровка стала злиться на меня, родня ее подстрекала: “Голую взяли, по соседству в Чураковке богатая невеста есть, у ее сундуки набиты”. Заставили мужа расходиться, хошь и не хотел он. Он не обижал меня, жалел. Придет, бывало, с работы и скажет: “Бросай пряжу, айда отдыхать”. Но не ослушался матери своей, почитал ее, боялся. Я услыхала как-то за дверью, что свекровка говорила мужу: “Пошел в лес за дровами и заруби ее”. Вот пошли мы с им в лес. Он все похаживает, елки рубит. Я и говорю: “Гриш, а я знаю, что ты меня зарубить хочешь”. Он отказываться стал, а я из лесу к матери своей убежала. Дочка моя Клава в ихнем доме осталась. Два года ей было. Мама и говорит: “Давайте, пошолте с братом за Клавой!” Я у ихнего дома в лужке притаилась, а брат за девкой зашел и забрал. С тех пор я одна без мужика и живу». «У моих родителей было четырнадцать детей, взрослых осталось только шестеро: три брата и три сестры. Мама меня родила в хлеву, у овец, на навозе. Сразу после родов пошла баню топить».«Внебрачных детей презирали, над ними жестоко смеялись, называя “выблядками”. Они были — никто. Не считали их даже за людей, хотя они ничем не отличались от других, разве что этим… »
Ну и где же тут великая мечта о какой-то там неземной русской культуре? Где все эти ведические женщины с их благородными и святыми мужьями-детьми? Где эта идиллия, которую жаждут видеть идеологи РПЦ? Ответов не будет, будет просто истерика с обвинениями... в непатриотизме, для начала. А также - в сознательном стремлении к непозитиву и чернухе.
Всё это - не просто нездорово и нормой быть не может. Это сознательный уход от реальности, попросту сумашествие. И мироздание такое наказывает жестоко, обрывая будущее. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
У нас любят гордиться тем, будто хрущёвки лучше аналогичного жилья для бедняков Европы. Но за 70 лет там не просто убедились в непригодности такого жилья - всплеск преступности неадекватных жителей и насельников обществу вышел дороже - но и запретили его просто. В Америке и вовсе снесли всё то, чему в СССР слепо подражали, превратив в карго-культ в итоге. Ещё в 80-е руководству СССР докладывали - новые спальники-микрорайоны будут выращивать психически больных детей и агрессивных преступников. Руководство весело отмахнулось от учёных с их "бреднями" - важнее было отрапортовать бодро об успехах строительной отрасли, а там хоть трава не расти. Нынешнее руководство, тогдашние вторые секретари - и вовсе не хотят решать никакие задачи. Они отлично знают что население предпочтёт сделать вид что ничего не происходит - и чувствуют себя столь же безнаказанно, как и абьюзеры.
Сможет ли покрывать этот беспредел та или иная конфессия? Уже нет, в царской России пытались. Аж 300 лет старались, делать вид будто всё лучше чем есть. Потом и вовсе выдумывали всякие теории дабы объяснить почему всё же хуже, чем должно быть. Объявили суицидальную мотивацию личности геройской. Не помогло. Просто потому, что человек изначально рождается не с ней, ему свойственно радоваться жизни.
Она находится в пади Щелка на окраине Порта Байкал. Живёте со всеми удобствами в средневековом замке.
Террикурный эффект не уступает полученному в Аршане, к примеру.
Прекрасный способ поправить здоровье, фактически ничего и не делая - просто гуляя по музею Анатолия Фенина на открытом воздухе и посещая построенный им храм:
В храме ведут службы настоящие монахи из Киево-Печерской лавры, там находятся мощи святых.
Ещё новости из серии "не умеешь - не берись"...
Вопрос к автору этого курьёза - он что-то из реальной живописи, настоящей, видел хоть когда, или дальше артиков в сети штаны не выросли?
Например, выставку работ Петра Турчанинова, который считается наследником Врубеля...
Вот мой портрет в гостиной, тоже к классической манере.
А этот вот ЛОГГо-кошмар в этакой раме прибыл:
За которую даже школоте стыдно:
Вот это - приличная рама под старину:
Она делается из плинтусов, руками:
На лицевой стороне
отделывается бархатом
и виньетками:
.
А вот этот позор:
Просто стыдно предлагать серьёзному человеку. А тем паче солидному лётчику, у которого дома коллекция живописи академической и иконы 18 века.
Багет, правда, ничего не спас, как видите.
Этот портрет хотя и был в оригинале с нарушением композиции, но он хотя бы не отрезал натуру - за что на втором курсе училища искусств настучат головой по мольберту и правы будут.
Если сеть забита дилетантами, которые лыка не вяжут в элементарных правилах ИЗО - это что, повод им слепо подражать?
Если уж так была охота за краски браться - можно было бы погуглить правила изображения натуры?
Ну дааа, сейчас на меня жутко обидятся, так?
Кстати... пришлось мне как-то забавы ради написать книгу про героев Дюма:
