Мещанский район расположен на северо-востоке Центрального административного округа Москвы. В его современные границы входит территория Белого города между улицами Неглинной и Большой Лубянкой. С юга этот участок ограничен Театральным проездом и Лубянской площадью, а на севере – Рождественским бульваром между Трубной площадью и площадью Сретенские ворота. Территория Земляного города в границах современного района между Цветным бульваром и улицей Сретенкой простирается от Рождественского бульвара до Садового кольца (Садово-Сухаревской улицы). 

 

По административно-территориальному делению первой половины XIX века эти участки Белого и Земляного города относились к Сретенской части. Мещанская часть, сердце современного района, располагалась севернее Садового кольца, за Земляным городом. На западе Мещанская часть граничила с Сущевской частью города. Граница между ними проходила в районе современного Олимпийского проспекта, резко сворачивала в районе Троицкого подворья к 1-ой Мещанской улице (сейчас – проспект Мира) и шла по правой стороне 1-ой Мещанской до Камер-Коллежского вала (ул. Сущевский вал). Заканчиваясь на севере валом, на востоке Мещанская часть граничила с Лефортовской и Басманной частями Москвы, захватывая значительную территорию современного Красносельского района до Сокольничьего шоссе (Русаковской улицы). Сейчас на западе Мещанский район граничит с Тверским районом ЦАО г. Москвы по Самотечной улице. Севернее его граница с районом Марьина роща Северо-Восточного административного округа проходит по улице Советской Армии. На востоке Мещанский район граничит с Красносельским районом ЦАО по 1-му Коптельскому, Астраханскому переулкам и Пантелеевской улице...

 

Пушечно-литейный двор на реке Неглинной в XVII веке. Художник: А.Васнецов, 1918 г. 

В конце XV века река Неглинка в начале нынешней улицы была запружена для устройства водяных мельниц. Так как в образованный пруд пушкари и литейщики спускали отходы своего производства, пруд в народе звали «Поганым». В 1670 году с востока к Пушечному двору примкнули здания Пушкарского приказа, ведавшего всей артиллерией и пороховыми заводами страны. Эти постройки были разобраны до 1796 года, а в 1803 году был срыт и Пушечный двор. Рядом с ним находилась слобода работавших на Пушечном дворе кузнецов, давших первоначальное название улице Кузнецкой (ул. Кузнецкий мост). Здесь же с давних времен располагались обширные владения московских Чудова монастыря, Тверского подворья, подворья суздальских Покровского и Спасо-Ефимьева и костромского Богоявленского монастырей. В конце улицы Неглинной находилась слободка Рождественского монастыря, в которой проживали монастырские крестьяне. 

 

Богородице-Рождественский монастырь. Рис. кон. XIX в.

 

Построенный в конце XIV века женский Рождественский монастырь дал название улице Рождественке. Эта улица, идущая строго на север от Театрального проезда до Рождественского бульвара, лежит между Неглинной и Большой Лубянкой параллельно им. Немного южнее монастыря, в районе современного Звонарского переулка в XVI— XVII веках находилась Звонарская слобода, в которой проживали как звонари кремлевских церквей, так и мастера по отливке церковных колоколов (1., с. 247-248). Центром слободы был храм Николая Чудотворца в Звонарях, построенный в дереве в 1619, а в камне - в 1657 году. По соседству, между Рождественкой и Большой Лубянкой, в старину располагался Варсонофьевский женский монастырь, основанный в конце XV - начале XVI века. При этом монастыре находилось обширное городское кладбище, предназначавшееся для погребения безымянных усопших, нищих и убогих, свозившихся сюда со всей Москвы. Желая облечь позором память народа о царе Борисе Годунове, скончавшемся в 1605 году, самозванец Лжедмитрий I приказал похоронить его на этом кладбище. Позднее Борис Годунов был перезахоронен в Троице-Сергиевском монастыре (с 1742 года – Лавре). Варсонофьевский монастырь был упразднен в 1765 году. 

 

Церковь Вознесния в Варсонофьевском переулке. Бывш. соборный храм Варсонофьевского монастыря. Фотография ок. 1900 г. Отсюда.

 

В современном наименовании соседнего Кисельного переулка до наших дней сохранилось название Кисельной слободы, в которой проживали кисельники, специализировавшиеся на производстве этого традиционного исконно-русского напитка. Здесь же, в районе площади Сретенские Ворота и поныне находится мужской Сретенский монастырь, основанный в 1397 году царем Василием I в память встречи (сретения) Владимирской иконы Божией матери, перенесенной из Владимира в Москву в 1395 году. Эта встреча, которая произошла на месте теперешних Сретенских ворот, по преданию избавила Москву от нашествия орд Тамерлана. На востоке этот участок Белого города ограничен улицей Большой Лубянкой – одной из древнейших улиц столицы. По преданию, во времена основания Москвы здесь находились владения боярина Кучки и «Кучково поле» - первое поселение на территории будущей Москвы. В 1510 году по указу Василия III в начале улицы были расселены переведенные на жительство в Москву уроженцы Новгорода, которые перенесли в Москву название одной из новгородских улиц – Лубяницы, запечатлевшейся в названии Лубянской площади. Внук Василия III, Иван IV в 1569 году поселил здесь переведенных в Москву жителей Пскова. 

Вид улицы Большая Лубянка в Москве. Худ.: Барановский Г.Ф., 1848 г.  dedushkin1:на первом плане дом Голицыных (позже 3-я гимназия). Дом Ростопчина (в его основе палаты Пожарского) - соседний, в глубине рисунка.

 

Старинная Большая Лубянка издревле имела важное торговое значение. Здесь же в начале XVII века силились и представители московской знати. На углу современного Фуркасовского переулка находился обширный двор видного деятеля Смутного времени – князя Д.М. Пожарского. Весной 1611 года в захваченной польско-литовскими интервентами Москве вспыхнуло восстание. Вместе с пушкарями Пушечного двора Д.М. Пожарский отбил наступавших из Китай-города врагов, сам получив множественные ранения. В середине XVIII века между Кузнецким мостом и Сандуновским переулком находилось крупное землевладение графа И.Л. Воронцова. В 1778 году граф возвёл новое здание усадьбы, стоящее до сего времени. В начале XIX века усадьба перешла богатой помещице Бекетовой, а в 1808 году часть владений была приобретена в казну для устройства Медико-хирургической академии, подготавливавшей лекарей и хирургов. За главным зданием был парк, доходивший до Неглинной. В 1789-1791 годах река Неглинная была заключена в канал, обложенный диким камнем. Под Трубной площадью она протекала по подземному туннелю. По восточному берегу реки был проложен водопровод, доставлявший в Москву чистую воду из подмосковных Мытищ. Мытищинский водопровод в 1806 году был продолжен трубами до Большой Арсенальной башни Кремля. В том же, 1806 году, используя водопровод, артист Сила Сандунов построил здесь большие каменные строения бань, популярных и в наше время. После 1812 года, с 1817 до 1819 река была заключена в подземную трубу, а поверхность над ней и оба ее берега превратились в обыкновенную улицу. На месте стены Белого города, снесенной в 1760 году между Трубной площадью и пл. Сретенские Ворота после пожара 1812 года был устроен Рождественский бульвар.

Рождественский бульвар. Художник: Л. Корсаков.

 

К северу от бульвара, в Земляном городе издревле проживали служащие Печатного двора — первой московской типографии, основанной в 1553-1554 году на Никольской улице Китай-города. В 1631 году в дворцовой Печатной слободе значилось 49 дворов. Приходской церковью московских печатников был храм Успения Богородицы в Печатниках, сохранившийся и поныне. Чуть дальше к северу, на месте нынешнего Колокольникова переулка с 1680 года находился старейший литейный завод известной династии Маториных, в 1733-1735 годах отливших здесь знаменитый «Царь-колокол». За ним начиналась обширная Пушкарская слобода – место проживания литейщиков-пушкарей, служивших на Пушечном дворе. Севернее слободы пушкарей при царе Алексее Михайловиче были поставлены многочисленные дворы стрелецкого войска. Приходской церковью Стрелецкой слободы служил храм Троицы Живоначальной в Листах известный по документам с 1635 года и перестроенный в камне в 1661 году. На востоке через Пушкарскую и Стрелецкую слободы проходила улица Сретенка, застроенная дворами торговцев и ремесленников в середине XVI века. Издревле по ней проходили многочисленные паломники, направлявшиеся на богомолье в Троице-Сергиевский монастырь. Далее Троицкий тракт (Старая Переяславская дорога) соединял Москву с Ростовом, Суздалем, Переславлем-Залесским и Владимиром на Клязьме. На площади в начале улицы издавна проходил крупнейший в городе торг мясом. В XVIII веке на Сретенке возникли многочисленные усадьбы верхушки московского дворянства. Здесь поселились представители княжеских родов Волконских, Голицыных и Хованских. На западе владения слобод ограничивались руслом реки Неглинной. Северо-восточная граница Земляного города проходила по валу, насыпанному в конце XVI века по повелению Бориса Годунова после опустошительного набега на Москву крымского хана Казы-Гирея. К концу XVII века вал утратил свое фортификационное значение. В 1692-1695 годах на месте старых Сретенских ворот вала Земляного города по распоряжению Петра I был сооружен важнейший высотный ориентир этой части Москвы – Сухарева башня, названная по фамилии полковника стрелецкого полка Лаврентия Панкратьевича Сухарева. В башне размещалась знаменитая своими выпускниками «Школа математических и навигацких наук». Напротив, в 1792-1810 годах на средства графа Н.П. Шереметьева был возведен Странноприимный дом, положивший начало становлению одного из ведущих медицинских учреждений страны, НИИ СП им. Н.В. Склифосовского. После Отечественной войны 1812 года, по утвержденному в 1816 году проекту Комиссии для строений Москвы вал земляного города был срыт, а на его месте была создана кольцевая мощенная булыжником улица – Садовое кольцо.

Сретенка у Сухаревой башни. Фотография из собрания Э.В. Готье-Дюфайе.

 

За Садовым кольцом начинались земли Мещанской слободы, давшей название современному району. В 1671 году здесь были поселены многочисленные уроженцы белорусских городов, присоединенных к России в результате русско-польской войны. Слобода, под которую были отведены выгонные земли за Сретенскими воротами и бывшие стрельбища Пушкарского двора, получила свое название от польского слова mieszczanin – «горожанин». Духовным центром Мещанской слободы был построенный в 1672 году деревянный храм святых мучеников Адриана и Натальи, перестроенный в камне после пожара 1688 года. Жители Мещанской слободы занимались различными ремеслами: металлическим производством, золотым и серебряным делом, изготавливали одежду на продажу. Среди мещан в конце XVII века встречалась и такая профессия как лекари. В 1706 году на 1-й Мещанской (Пр. Мира) улице возник Аптекарский огород для культивации лекарственных растений (ныне – Ботанический сад МГУ). В 1777 году на 3-й Мещанской улице была построена Старо-Екатерининская больница, ставшая крупнейшим лечебным учреждением Москвы (ныне – МОНИКИ им. М.Ф. Владимирского).

 

Местность в районе Сухаревой башни, 1770-е годы. Художник В.А. Рябов.

 

К северо-западу от Мещанской слободы в XVII веке находились дворы Троицкой слободы, принадлежавшей Троице-Сергиеву монастырю. В 1646 году помимо пяти дворов причта храма Троицы Живоначальной в Троицкой слободе, построенного в 1632 году (в камне - с 1696 года), здесь по обе стороны р. Неглинной находилось 129 жилых дворов. Древнейшим поселением нынешнего Мещанского района за пределами Земляного города являлось дворцовое село Напрудное, располагавшееся на берегах речки Напрудной, впадавшей в Неглинку, и впервые упоминавшееся в 1331 году. К концу XVII века крупное село стало Напрудной слободой. Приходским храмом села была церковь Трифона в Напрудном, построенная в камне между 1475 и 1485 годами и сохранившаяся до наших пор. К концу XVI века высокое торговое значение 1-й Мещанской улицы и следовавшего за ней Троицкого тракта привело к образованию Переяславской ямской слободы, состоявшей из многочисленных дворов ямщиков, обслуживавших торговые пути к северу от древней столицы. В 1750 году к северо-западу от Напрудной слободы по повелению императрицы Елисаветы Петровны было устроено первое городское кладбище, названное Лазаревским по имени первого деревянного храма, освященного в 1766 году честь святого праведника Лазаря Четверодневного (ныне – Сошествия Св. Духа на Лазаревском кладбище). 

 

"...Нечего француза бояться: мы его шапками закидаем"

В понедельник 7 сентября (26 августа по старому стилю) вокруг Белого города, Китая и Кремля чинно продвигалась торжественная процессия. В очередной раз свершался ежегодный крестный ход из Сретенского монастыря. На своих плечах народ с честью нес взятые из Сретенской обители три самые обожаемые святые чудотворные иконы Богоматери - Смоленскую, Иверскую и Владимирскую. Во главе крестного хода шествовал викарий Московской епархии епископ Августин с двумя грузинскими архиереями. Но необычен был этот крестный ход в 1812 году...

 

Августин, архиеп. Московский. Портрет. Неизв. художник.

 

От Сретенских до Арбатских ворот шествие проходило посреди тянущихся обозов с ранеными и умирающими русскими воинами. Этих солдат, взиравших и молившихся на чудотворные иконы Божией Матери и на древние хоругви, священники окропляли святой водой. Изредка, в перерывах между церковными песнопениями можно было расслышать гулкие раскаты далекой пушечной пальбы. Во время пламенной молитвы образам Богоматери о спасении Москвы и России от кажущегося несокрушимым Наполеона за 100 километров от города кипела великая Бородинская битва и широкими потоками лилась кровь бесстрашных русских воинов. Москвичи  не знали точно, откуда ветер приносил в древнюю столицу грозное эхо сражения. Лишь на следующий день через афишу генерал-губернатора Москвы Ф.В. Ростопчина они получили первые сведения о героической битве. 

 

По воспоминаниям свидетелей тех полных тревог и волнений дней, московское общество разделилось в своих мнениях о ближайшем будущем. Одних успокаивали ростопчинские афиши и объявление о победе у Бородино, другие, предвидя неминуемое наступление неприятеля, спешно готовились к отъезду вглубь страны. Житель Мещанской части, купчиха Анна Григорьевна Круглова, проживавшая в доме купца Полякова за Сухаревой башней, вспоминала: «Когда прошли слухи, что идет на нас француз, стали мы уговаривать батюшку, чтобы он выехал из Москвы. Я всегда была своим родителям покорной дочерью и старость их всячески покоила, а что правда, то правда: отец был упорный человек. «Ни за что, говорит, не выеду, нечего француза бояться: мы его шапками закидаем». Что мы тогда слез-то пролили! А он стоял на своем, а не то, чтобы добрых людей послушаться» (2., с. 59). Но такие бравурные настроения быстро улетучивались. В то время в Богородице-Рождественском женском монастыре проживало много знатных представительниц московского дворянства из родовитых семейств Шереметевых, Евлашовых, Хованских, Чаплиных. Вместе с ними при монастыре жили их многочисленные слуги: кучера, повара, разные мастеровые и даже собственные певчие. Но в августе они стали спешно выезжать из Москвы, обитель стала пустеть. Несмотря на это многие монахини продолжали верить, что Ростопчин и Кутузов не допустят французов в Москву, и остались в своем монастыре. Тем не менее, монахини долго и настойчиво пытались уговорить игуменью Эсфирь покинуть Москву, но та, предвидя грозящие сестрам бедствия, говорила: «Хорошо, говорит, если бы всем можно, а ведь иным-то поневоле придется здесь оставаться, и мне совестно их покинуть в беде» (2., с. 78). 

 

Граф Федор Васильевич Ростопчин. Художник О. Кипренский, 1809. 

 

Московский генерал-губернатор, граф Федор Васильевич Ростопчин до последнего дня надеялся на то, что русская армия даст сражение у самых стен древней столицы. К его роскошному особняку на Большой Лубянке в приходе церкви Введения Пресвятой Богородицы во Храм было приковано пристальное внимание всей Москвы. Все высшее общество съезжалось сюда в эти дни, чтобы получить самые последние сведения о военных действиях и ответы на неизменный вопрос – стоит ли уезжать из города? Не раз сюда наведывался и преосвященный Августин, на долю которого легла забота обо всем московском духовенстве. 

 

Дворец гр. Ф.В.Ростопчина на Лубянке до перестройки. (Из колл. И.Е.Забелина).

 

Описывая дом графа Ростопчина, современник писал: «Казалось, в нем жила тогда судьба Москвы, которая высказывалась народу в гадательных афишках. Близка была развязка этой драмы» (3., с. 9-10). В эти грозные дни граф почти не спал и не переменял одежд. Утро после бессонной ночи он проводил на Тверской, в генерал-губернаторской резиденции. Днем следовали приемы посетителей в его доме на Большой Лубянке, а вечером Ростопчину изредка удавалось посетить семью, проживавшую в усадьбе в Сокольниках (4. Прим., с. 355). Оживленная переписка графа с главнокомандующим русской армией, М.И. Кутузовым долго не давала точного ответа на вопрос о судьбе города. В то же время напряженная ситуация требовала от генерал-губернатора незамедлительных решений и точных распоряжений по самому широкому кругу городских проблем. Так, по его приказу в эти дни были закрыты многочисленные французские торговые лавки, сосредотачивавшиеся в то время у Кузнецкого моста, вывески на французском языке были сбиты, а их хозяева-французы - высланы из Москвы в Казань и Нижний Новгород. 

Кузнецкий мост. Художник О. Кадоль, 1834 г.

 

Необходимы были срочные меры по сохранению крупного артиллерийского арсенала Московского Артиллерийского Депо на Каланчевском поле, находившегося на месте нынешнего Ярославского вокзала. Бомбы, гранаты и ядра, которые не должны были достаться неприятелю, были затоплены в Красном пруду, находившемся у Сокольничьего шоссе, севернее нынешней Русаковской улицы.

Красный пруд из Атласа Москвы А. Хотева, 1852 г.

 

 

Но не только практических и хозяйственных распоряжений требовало от графа время. Воодушевляя широкие массы на сопротивление неприятелю своими афишами, и желая предотвратить панику, которая могла вспыхнуть среди москвичей, граф Ростопчин продолжительное время запрещал священникам прятать церковные ценности. Желая предотвратить смятение и ропот в народе, он запретил вывозить из города особо почитаемые церковные святыни. В церкви св. Марии Египетской Сретенского монастыря на Большой Лубянке оставался на аналое ковчег с мощами преподобной Марии Египетской, постоянно находясь на виду у молящихся прихожан. По Москве было публично объявлено об оставлении этой святыни в городе.

Дом графа Ф.В. Ростопчина на Большой Лубянке. Гравюра, 1852.

Накануне: «готовьте хлеб-соль встречать дорогих гостей!»
Настала суббота 12 сентября (31 августа по старому стилю). Полки Наполеона двинулись на Москву из Можайска. Любое промедление грозило гибелью. Заботы по срочной эвакуации церковно-монастырских сокровищ взял на себя Преосвященный Августин, руководивший процессом из подворья Троице-Сергиевской Лавры в Мещанской слободе. С полудня со всех сторон стекались в Кремль подводы груженные ризницей из московских храмов. В то же самое время на Троицком подворье Августин прощался с тяжелобольным митрополитом Платоном (Левшиным), отправлявшимся из Москвы в Спасо-Вифанский монастырь под Троице-Сергиевской Лаврой (5., с. 31; 6.). 

 

Митрополит Платон. Художник А.П. Антропов.

 

Эта их встреча была последней. 11 ноября 1812 года митрополит Платон скончался в Вифании. В тот же день, 12 сентября, по всем храмам и монастырям Москвы было срочно распространено секретное предписание Августина принять меры по сохранению того церковного имущества, которое оставалось в городе. Во избежание паники духовенству рекомендовалось, запрятывая ценности, не касаться вещей, находившихся на виду у верующих (7., с. 23). Священник церкви Троицы Живоначальной в Троицкой слободе справа от здания храма под деревянным помостом вырыл яму, куда спрятал ризницу и серебряные оклады с икон, засыпав их землей, разным сором и прикрыв обломками разной рухляди. Строго исполнила предписание Августина и игуменья Богородице-Рождественского монастыря Эсфирь. Вместе с двумя монастырскими священниками и двумя специально нанятыми для этого работниками она уложила всю утварь и ризницу в ящики. Туда же они положили специально снятые с икон дорогие ризы. Часть ящиков была спрятана в яме, вырытой под плитами пола в трапезе церкви Иоанна Златоуста, а оставшиеся – отнесли в кладовую, находившуюся под колокольней, а дверь в нее заложили кирпичом и заштукатурили. Третья часть ризницы была спрятана в церковной палатке (8., с. 47). На престоле был оставлен крест и недорогие сосуды, чтобы не подать подозрения неприятелям. На виду были оставлены будничные ризы и кое-где серебряные венцы на иконах (2., с. 78). Вслед за этим, поддавшись на уговоры монахинь, игуменья Эсфирь пешком ушла из Москвы во Владимирский девичий монастырь. Печальная процессия, увозившая из Москвы в Вологду особо почитаемые святыни и церковно-монастырские ценности, выступила из Кремля в полночь с субботы на воскресенье 13 (1) сентября. Обозы тянулись на северо-восток, проходя по Никольской, Большой Лубянке, Сретенке и 1-й Мещанской к Крестовской заставе, которая выводила их на Троицкую дорогу. По недостатку казенных подвод, управлявший в 1812 году Сретенским монастырем игумен Чудова монастыря Феофилакт, не успел отправить имущество монастыря вместе со всеми. Богатейшая ризница Сретенского монастыря выехала из города лишь на следующий день по Владимирской дороге в Казань в сопровождении купцов Капустиных. Наместник Феофилакт отправился в Суздаль. 

 

Дом Ростопчина на Большой Лубянке. Современная фотография.

 

В то самое время, когда обоз двигался по Большой Лубянке мимо дома Ростопчина, в его окнах все еще горел свет. Внутри шли спешные приготовления к встрече незваных гостей. Генерал-губернатор приехал сюда из Сокольников накануне, в субботу, и отдавал личные распоряжения своим слугам (9., с. 139). Что это были за приготовления - мы узнаем уже из воспоминаний дворцового префекта, сопровождавшего Наполеона в походе, Луи-Франсуа де Боссе (1770—1835), писавшего: «даже трубы печей губернаторского дома, были полны маленькими адскими машинами, взрывом которых стены должны были обрушиться и задавить наших солдат. Предусмотрительность в деле разрушения была доведена до такой степени совершенства, что только после того, как разрубили поленья, которые казались предназначенными для топки печей, узнали, что они начинены порохом» (10., с. 208). Во время пребывания французской армии в Москве в доме Ростопчина на Большой Лубянке квартировал наполеоновский генерал, граф Анри-Франсуа Делаборд (1764—1833), командовавший одной из дивизий корпуса Мортье. Благодаря охране дома, выставленной генералом, дом Ростопчина был сохранен французами от пожара. В 1842 году особняк перешел от сына графа, Андрея Федоровича Ростопчина – герою 1812 года, генералу от кавалерии, графуВасилию Васильевичу Орлову-Денисову (1775-1843), а после его кончины, наступившей в следующем году – его сыну Николаю Васильевичу. Этот великолепный особняк – свидетель 1812 года цел и сейчас, хоть и требует профессиональной реставрации. 

Вид Сухаревой башни. Гравюра, вторая половина XIX в.

 

Всю ночь и весь следующий воскресный день 13 (1) сентября москвичи с горестью покидали свой город. Александра Назарова, в 1812 году бывшая послушницей Богородице-Рождественского монастыря, так описывала улицу Рождественку в этот день: «Тянулись обозы за обозами, ехали дорожные экипажи, шли толпы пешеходов с мешками да с узлами: всякий спасал, что мог захватить из своего добра. Женщины несли детей на руках, все покидали с плачем Москву: просто, стон стоял в народе» (2., с. 79). В пять часов вечера на историческом совете в Филях было принято решение об оставлении русскими войсками Москвы. Армия начала отступление по Владимирской и Рязанской дорогам. На северо-восток к Крестовской (Троицкой) заставе шли в основном простые жители, на Мытищи тянулись обозы с раненными. Купчиха Анна Круглова, выбежавшая из ворот дома купцов Поляковых у Сухаревой башни порасспросить солдат о приближении французов, получила в ответ язвительные слова: «готовьте хлеб-соль встречать дорогих гостей!» (2., с. 60). При огромном скоплении народа, шедшего по Сретенке, у Сухаревой башни будто бы произошло легендарное событие, описание которого встречается во множестве публикаций, издававшихся после Отечественной войны. Как описывал это «знаковое» событие писатель и москвовед Сергей Михайлович Любецкий: «на шпиле у Сухаревой башни, в крылах двуглавого медного орла запутался ястреб с путами на ногах; долго вырывался он, наконец, обессиленный, повис и издох. Собравшийся там народ говорил: вот так-то и Бонапарт запутается в крылах русского орла» (9., с. 148; 11. Т.2., с. 19-20). В этот день после литургии в Успенском соборе преосвященный Августин прибыл на подворье Саввино-Сторожевского монастыря на Тверской улице, где пробыл до вечера, а перед рассветом 14 (2) сентября, увозя с собой чудотворные образы Владимирской и Иверской Божией Матери, он отбыл по предписанию графа Ростопчина на Владимир. 

 

Гибель несчастного Верещагина

В понедельник 14 (2) сентября наступил переломный исторический момент. В четыре часа утра на дворе дома графа Ростопчина на Большой Лубянке произошла трагедия, сильно сказавшаяся на репутации московского градоначальника в последующие годы его службы и вызвавшая впоследствии полемику, не остывавшую весь XIX век. С утра густая толпа народа стеклась во двор дома графа Ростопчина. Генерал-губернатор, спустившись на крыльцо, приказал вести туда же во двор молодого купеческого сына, Верещагина, привезенного в дом с раннего утра из тюрьмы, где он содержался. Недоказанной виной молодого человека было то, что он перевел из одной иностранной газеты статью, в которой приводились недружелюбные по отношению к России слова французского императора и, приводя их как пример клеветы и лжи Наполеона, показывал эту статью нескольким близким друзьям и своим родителям. Но у Ростопчина были другие планы. Будучи яростным любителем всего русского и ненавистником модного в те времена в светских кругах масонства, московский генерал-губернатор нашел в Верещагине, так сказать, «козла отпущения».