Окружающие Судогду деревеньки мало чем внешне отличаются друг от друга, но у каждой есть своя судьба, возраст и характер. Лухтоново - одна из таких деревень. Для большинства жителей Судогодского района она ассоциируется с детским домом, тишиной и красивой природой. Живущие здесь ныне, конечно же, не помнят, кто облюбовал это место, заложил первый дом, дал замысловатое название, но есть истинные любители своего края, по крупинкам собирающие краеведческий материал, и старожилы, на глазах которых много чего происходило в нашем двадцатом столетии и которые помнят рассказы своих дедов.
По некоторым сведениям, деревня появилась в X-XII веках и получила название от финского слова "лухт" - протока.
Этот очерк построен на исследованиях и воспоминаниях педагогов Лухтоновской вспомогательной школы Р.С. Андреевой и Ю.Д. Андреевой, а также самой пожилой - 90-летней жительницы Лухтонова бабы Тани Шацковой.
В XIX веке деревней в 200 домов владел дворянин П.Н. Дубенский. Была она для него вроде летней резиденции, местом для отдыха. Ранней весной Пётр Николаевич вместе с семьёй посещал тихий уголок и «наводил порядки» среди своих расслабившихся за год его отсутствия дворовых.
Несмотря на то, что хозяин имел воинский чин, с людьми он предпочитал разговаривать на средних тонах. Его боялись за суровость, но уважали за справедливость. Любые доносы (или, как называл их управляющий, местный житель Рытов, «отчёты») хозяин досконально проверял и действовал по своему усмотрению. Он был нетерпим к хамству, обману, воровству и с каждым, кто преступал черту дозволенного, был жесток. Проходя однажды мимо кучки парней и девчат, услышал крепкие высказывания одного остряка в адрес молодой особы. Вскоре хам был доставлен к барину, где получил сначала урок вежливости в устной форме, а затем – несколько десятков плетей на конюшне для лучшего усвоения пройденного материала.
Дворяне того времени вели собственное хозяйство и имели запашки, обрабатываемые обязательным крестьянским трудом – «барщиной». Кроме своих дворовых, на барина работали крестьяне из соседних сёл, нанимаемые Рытовым по поручению «самого». Местные не были тунеядцами, но хозяину хотелось иметь особенно трудолюбивых и ответственных людей в своей деревне.
С этой целью он купил несколько человек в Поволжье, в городке Шацк, и привёз в имение. Одному из приобретённых дал фамилию Шацков. Последний из этого рода и был мужем тёти Тани.
По рассказам бабы Тани, барин не был жадным человеком. Всем приходящим на поденную платил по 10 копеек, а в первый день сбора поил и кормил работников «от пуза». Вино подавал пить ковшом из полной бочки…
Рытов жил в дружбе с Дубенским и по его разрешению выстроил себе двухэтажный каменный дом, на месте которого ныне новая школа. Вместе с хозяином они заказывали в соседних областях лис и лосей, заселяли их в леса. Каждое лето на барских полях зеленели капуста и огурцы, цвели лён и гречиха.
Дубенский немало занимался улучшением лесов и парковой зоны. Каждое дерево было на счету. Если и прореживали зарастающий лес, то сучья вязались и шли на дрова, а брёвна – исключительно на строительство домов. Однажды Быковский житель, лесничий барина Иван Пикалин разрешил своему племяннику потихоньку привести бревно для замены сгнившего в нижнем ярусе его дома. Петра Николаевича известили об этой самовольной выходке лесничего, и он вызвал виновных к себе. Разобравшись, что к чему, хозяин приказал племяннику как следует выпороть дядю. Тот, боясь барского гнева, прошелся по ребрам родственника розгами так, что тот долго не мог спать на спине...
...Разбитый хозяином в имении липовый парк не был столь богатым, как на Муромцеве у Храповицкого, но имел свою особенность. Центром служил ровный круг деревьев, а от него в виде солнечных лучей расходились аллеи, причем самые большие из них шли крест-накрест. Сейчас заброшенные, они уже еле просматриваются, другие задичали, заросли кустарником, многие деревья отжили свой век.
Парк некогда окружали четыре больших пруда, вода в которые поступала по специальным каналам из речки Судогды. Говорят, берега были выложены мрамором. Здесь водилась рыба и плавали лебеди. До наших дней живность не сохранилась, плавают лишь ротаны, а сами водоемы прекратились в заболоченные канавы, питающиеся талыми и дождевыми водами. Ещё в советское время местные руководители пытались очистить их от ила и свалившихся деревьев, но затея провалилась.
… Напротив дома по приказу барина соорудили большую стеклянную оранжерею. За границей выписали диковинные деревья, среди которых были и цитрусовые. Сортовые цветы благоухали ароматом и восхищали деревенских, особенно ребятишек, пышностью цветения. Некоторые из них, но уже выродившиеся, продолжают распускаться и по сей день.
Хозяину доставляло удовольствие показывать свою щедрость простому люду, поэтому он одаривал работниц оранжереи заморскими фруктами и огромными сладкими ягодами клубники. Плоды насыпал не в стаканы и кружки, а в чайники.
Все постройки того времени делались на совесть, с перспективой на будущее. Поэтому, когда директор детдома С.А. Маврин пытался посадить на месте бывшей оранжереи яблоневый сад, ему и ребятам пришлось ломами разбивать и выворачивать огромные глыбы былого фундамента.
Полковник в отставке, бывало, разрешал на своей земле размещать воинские казармы. Солдаты проводили боевые учения, помогали обрабатывать земли, ухаживать в свинарнике за свиньями и в каретном дворе за лошадьми. Главным в учениях считались строевая подготовка и меткость в стрельбе. И то, и другое отрабатывалось на совесть. На месте стрельбищ уже после изгнания хозяев долго находили гильзы.
Среди находок были и солдатские нательные иконки, но на них лухтоновские жители натыкались у родника, расположенною вблизи деревни. О месте, где бьет ледяной ключ, ходит немало любопытных легенд, и многие утверждают, что всё это было на самом деле.
Сказывают, что у Дубенского было то ли один, то ли двое или трое детей. Сыновья пошли по стопам отца - стали военными, а дочь в раннем возрасте якобы утонула где-то рядом с ключом. Другая притча гласит, что возле родника господские собаки разорвали дворового мальчика. Как бы там ни было, но на месте предполагаемых трагедий барин выстроил белокаменную часовенку. Спустя некоторое время из-под нее выплыла икона Николая Угодника. Божий дар поместили в часовне, и местные священники во время больших праздников ходили с этой иконкой по деревне.
После 17-го года большевики до основания разрушили «весь мир насилья», не пощадив и белокаменную малышку. Кто прибрал к рукам икону - одному Богу известно. Деревенские и по сей день берут прозрачную воду из родника, а ребята из интерната вместе со своим педагогом по труду А.Н. Сальниковым стараются поддерживать здесь порядок.
Ну какой военный не имеет на стороне зазнобу? Любовные романы будоражат кровь и даже придают определенный вес в глазах друзей-приятелей. Полковник Дубенский не отличался излишней скромностью и не скрывал своих отношений на стороне от дворовой челяди. Однажды барин приехал в усадьбу не с семьёй, а с молодой девицей лет восемнадцати-двадцати. По деревне пошел слух о "мадам", резко отличающейся в туалетах от господской жены: молодушка носила невиданные по тем временам на женщинах брюки.
Любопытство местных баб не знало границ: каждой хотелось знать, что за штучка да откуда, какая из себя? … Но любовница не высовывала носа из барского дома. Правда, изредка ее можно было видеть на лошади. Что случилось у них с господином - никто не знает. По одной версии, девица повесилась, но Юлия Дмитриевна Андреева утверждает, что она застрелилась, а ее кровь (прямо как в романах) "долго еще алела на стене балкона" в господском доме.
Несколькими годами позже пожилой донжуан в тайне от жены стал встречаться с местной замужней женщиной – Любушкой. Её муж стойко сносил эти выкрутасы. За преданность зазнобы и молчание супруга барин выстроил им двухэтажный дом с каменным низом, а кроме этого, выделил за деревней земельный участок. Бревна на строительство было велено возить из Даниловки - лес там считался самым прочным. Этот "особняк" жив и поныне. Сейчас на первом его этаже открыт частный магазин, а на втором живут хозяева-предприниматели.
О последних днях дворянина Дубенского рассказывают так. Местные в один голос утверждают, что имение Петр Николаевич проиграл в карты своему муромскому родственнику (брату жены) Емельянову. Говорят, новый хозяин был более лоялен, великодушен к крестьянам, но прожил здесь недолго: после Октября "товарищи" дали ему "пинка под зад", а чуть позже его и всю семью Дубенских репрессировали и сослали в далекие края.
Виктор Никонов в своей книге "Судогда" несколько иначе интерпретирует события: "Купцы помогли муромцевскому помещику Храповицкому "свалить" с должности председателя Судогодской земской управы помещика П.Н. Дубенского.
Черная кошка пробежала между дворянами еще в 1884 году, когда Храповицкий вступил в наследство. При оформлении документов один из чиновников земской управы обратил внимание, что налогом обложена только удобная земля - луга и пашня. А лесные рощи, пастбища и заросшие лесом сенокосные угодья считались угодьями неудобными, то есть бросовыми. П.Н. Дубенский, по-видимому, из зависти и соперничества потребовал нового обклада. И оказалось, что все 22838 десятин, за исключением дорог и речек, были признаны землями удобными.
Налоговые платежи удвоились. Это озлобило Храповицкого. На очередных земских выборах он договорился с А.К. Голубевым прокатить Дубенского "на вороных". Александр Козьмич привлек к этой компании Н. А. Воробьева, стеклозаводчика, его дядю купца Широкова и всю многочисленную родню. Были задействованы и свои конторы. Совместными усилиями - где уговорами, а где и угощениями - удалось подкупить крестьян-выборщиков на волостных съездах. На уездный прошли, в большинстве, нужные люди. Петр Николаевич Дубенский был забаллотирован.
По этому случаю московская газета "Современные известия" в фельетоне "Выборная комиссия" писала, как Судогда и Муромцево "гуляли два дня с цыганским хором, привезенным из Владимира. Из окон купеческого дома лились песни, звучали тосты "за Петрушку" и за умную голову Козьмича". П.Н. Дубенский был смертельно оскорблен, но в открытую ссору с гвардейским офицером вступить побоялся. Тут же ночью покинул Судогду и уехал в Крюково - меленковское родовое имение. А несколько позднее распродал и судогодские земли.
О семье Дубенских сельчане вспомнили перед войной, а поводом для разговоров послужил приезд двух незнакомцев в чёрных длинных кожаных плащах на черном лимузине. Те разыскивали имение. Пробыли у разрушенного дома недолго, сходили к роднику. На вопросы местных: кто вы и чего хотите? - отвечали грубо и с пренебрежением: не ваше дело... Все почему-то решили, что это родственники бывшего хозяина, один из которых - сын.
Белокаменный двухэтажный особняк с балконами, колоннами, принадлежащий П.Н. Дубенскому давно утратил былой блеск, но не перестал быть достопримечательностью Лухтонова.
Барин Пётр Николаевич был прогрессивным человеком. Одним из первых в уезде оборудовал свой дом паровым отоплением. При разработке проекта здания учёл все до мелочей: здесь были комнаты для прислуги, прачечная, кухня, подсобки, бельевая и огромные, с высокими окнами и потолками, залы для господ, помещения для отдыха, спальни, гостевые.
Вскоре после революции в господский дворец въехали коммунары. Их было немного – четыре семьи. Организовал эту братию мызинский товарищ Капустин. Руководство свыше выделило коммуне землю, но работа не заладилась. Разобрав господское имущество по себе, они бросили дом и разъехались по соседним деревням. Ещё при Дубенском на втором этаже был открыт класс для крестьянских детей. Но вскоре он оказался тесен, и по приказу барина в деревне выстроили двухэтажную начальную школу (размещалась она на месте теперешней остановки). Никто уже толком не вспомнит почему сгорело это здание: то ли по халатности, то ли подожгли специально.
… Особняк до 1937 года смотрел на происходящее вокруг него чёрными проемами выбитых окон. Но осенью 37-ого о нём вспомнили. Местная власть приложила немало сил, чтобы восстановить паровое отопление и открыть классы. Однако занятия вскоре пришлось свернуть (разморозили систему), а учеников раскидали по соседним деревенским школам. Непривычная русскому человеку замысловатая отопительная система срочно была заменена на печную, и ребятишки вернулись.
Сюда ходили учиться из Соколова, Суховки, Трухачёва, Чамерева, Лаврова, Быкова. Один мальчик из Глебова (деревня возле Владимира) упросил родителей разрешить закончить семилетку именно в Лухтонове, и те определили его на постой к одному местному жителю.
В сороковых годах исторический памятник пытались отреставрировать. Пригласили специалистов, но как ни старались, пробурить полутораметровую стену для спецанализов так и не смогли. Больше ученые в деревне не показывались. Два года школа стояла заколоченной, однако местным жителям замки и гвозди не помешали растащить всё ценное и бесценное, что ещё в здании оставалось.
...Война уродовала города, калечила судьбы, осиротила тысячи ребятишек. Детей-блокадников вывозили из Ленинграда небольшими партиями. 120 человек были направлены и в Лухтоново. В Судогде ленинградцы сделали последний "привал", отобедав в местном трактире, а после, взвалив на худые плечики свои узелки и котомки, отправились по пыльной дороге к конечному пункту назначения. Колонну изнеможенных, бледных детдомовцев сопровождали не менее исхудавшие директор, воспитатели, ночные няни. Лухтоновские встречали и их молча, многие, увидев, заплакали.
Прибывших сразу же остригли "под Котовского", разместили в одной из частей бывшего особняка (в другой потом открыли школу). Первые дни пришлось спать на полу на матрацах, набитых соломой, с одной стороны - мальчишки, с другой - девчонки, воспитатели - посередине. Кухни не было. Готовили в телятнике (бывшем каретном дворе), где стояли большие котлы. Из еды был только суп. В первые же дни мальчишки из тех, кто еще мог держать в руках инструменты, нарезали из деревянных брусков каждому по ложке.
Мальчишки и девчонки выглядели маленькими старичками. У некоторых был рахит. Многие не могли не только бегать, но и ходить. Очевидцы вспоминают, как с приходом теплых весенних дней детвора выходила к южной стороне конюшни. Все садились и грелись на солнышке.
Ю.Д. Андреева, устроившаяся после окончания школы воспитателем в детдом, искренне привязалась к сиротам и стала для них вроде мамы. Именно ей рассказывали трагические и жуткие истории о гибели близких: чтобы получить карточки на хлеб в конце месяца, ребятишкам приходилось скрывать трупы сестер, братьев, родителей, а позже вывозить их на санках на кладбище.
У познавших голод была немножко странная мечта - купить целый мешок гороха, поставить его в угол и понемногу парить каждый день. Наплевав на все законы, Юлечка (так называли дети свою воспитательницу) водила ребятишек на гороховое поле в Суковку. Сама садилась на пенек и зорко смотрела по сторонам, чтобы малышня не попалась на глаза сторожу. Детдомовские "партизаны", кто на четвереньках, кто лежа на спине, набивали за пазуху сочные стручки. Она готова была охранять их хоть битый час, просто очень хотелось побаловать настрадавшихся.
...Постепенно детдом обживался. У каждого теперь было постельное белье, байковое одеяло. Из кухни в столовую пробили окно, сделали раздаточную. Это окно до сих пор вспоминают бывшие блокадники, приезжая в гости к своей любимой Юлечке. С каким нетерпением ждали они появления из него рук поварихи, протягивающий тарелку с кашей или картошкой, смазанной желтым английским маслом! Кусочки хлеба - 28 порций для каждого стола, разложенные на подносе, - до сих пор стоят перед глазами. Каждый старался ухватить горбушку, но далеко не всегда получалось побаловать себя "большим" куском.
Дети не чурались никакой работы, отлынивали только редкие. Вместе со взрослыми заготавливали сено, дрова, разрабатывали землю, выращивали овощи, занимались подсобным хозяйством. Сироты-ленинградцы по образованию, воспитанию, эрудиции резко отличались от деревенских. До войны обучались кто в театральном кружке, кто в музыкальной школе. Даже воспитатели из местных набирались у малолетних уму-разуму, невзначай учились этикету, культуре.
Праздники любили все от мала до велика. В теплую пору их проводили на открытом воздухе (на балконе особняка). Обязательно были пироги и сладкий чай. Детдом просуществовал до начала 70-х, а позже там открыли вспомогательную школу для умственно отсталых детей.
Более полувека прошлое тех страшных, суматошных дней, но первые выпускники-ленинградцы до сих пор не теряют друг друга из виду и стараются хотя бы раз в год, 9 Мая, собраться в родном городе, вспомнить прошлое почтить память ушедших – не родных по крови, но ставших близкими людей. Не забывают они и уже поседевшую пенсионерку Юлию Дмитриевну Андрееву - свою Юлечку.
В последнем адресе, врученном ей в честь сорокалетия работы в Лухтоновском детдоме, они написали:
"...Мы были твоими самыми первыми воспитанниками и самыми первыми выпускниками 1945 года. В те далекие, страшные дни войны нас, осиротевших, голодных ленинградских детей, привезли сюда по ленинградской Дороге жизни… Мы очень любили тебя, потому что ты глубоко понимала наше детское горе и окружала нас такой материнской заботой и лаской, что стала для нас родным и близким человеком...
Прошло много лет, нам уже за пятьдесят, но все эти годы мы храним благодарную светлую память о нашей второй родине - Лухтонове, и о тебе, как одном из лучших воспитателей.
Ты помогла нам стать настоящими людьми, любящими труд, мир, добро и все прекрасное на нашей Земле..."
Источник: beewap.narod.ru 09.03.2006
