Она родилась состоятельной, красивой и просто напичканной различными дарованиями. Щедрость фортуны? Или ее же изощренная жестокость? В изнеженное тело девочки судьба вложила внутреннюю силу настоящего мужчины, в белокурую головку – беспокойный ум и честолюбие полководца. А затем последовательно начала отнимать: великолепный голос – хроническим ларингитом, невероятное трудолюбие – общей слабостью, частыми болезнями и, в конце концов, прогрессирующим туберкулезом.

Слишком много стремлений, слишком мало времени… 23 года жизни и 150 картин.

Мария Башкирцева хотела одного – не исчезнуть бесследно, о чем и сообщила в своем предельно откровенном "Дневнике".


Свеча

Она видела себя свечой, разрубленной на четыре части и горящей со всех концов. Все перечувствовать, все попробовать, все осознать… В совсем еще маленькой Мари Башкирцевой проснулось ощущение неотвратимо уходящего времени. Секунды вспыхивали и, сгорая, обжигали душу – что, если она так же сгорит, что, если не успеет? Надо спешить, спешить!..

В первых строчках дневника, который она начала вести в 12 лет, Мария определила свой самый главных страх – забвение. "Если я умру вдруг, внезапно захваченная какой-нибудь болезнью!.. Быть может, я даже не буду знать, что нахожусь в опасности, – от меня скроют это. А после моей смерти перероют мои ящики, найдут этот дневник, семья моя прочтет и потом уничтожит его, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего, ничего! Вот что всегда ужасало меня!"


Исключительность



Мария, выехавшая вместе с разведенной матерью из России в Европу в возрасте 10 лет, не знала финансовых ограничений, но светом, хоть сама была аристократкой, признана не была – слишком скандальным виделось ее семейство. Жадный и чуткий ценитель искусства, пересмотревший все спектакли, идущие на европейских подмостках, и посетивший все музеи, Мари не находила ни достойных собеседников, ни друзей, ни, тем более, кандидатов в спутники жизни.

Сознание собственной исключительности не давало ей покоя, внутренняя сила разрывала и требовала применения – все это, наряду с тонкими зарисовками своего времени и общества, Мари Башкирцева вверяла дневнику. Она вела его каждый день с той прямотой, без которой "эта книга не имела бы никакого смысла, если бы не представляла точной, абсолютной, строгой правды".

Она рассчитывала, что, если доживет до седых волос, обнародует дневник – как мемуары уже состоявшейся великой Башкирцевой он, безусловно, будет интересен. Но тут же внутренне содрогалась от предощущения: не доживет. Горящее время! А коли так, если ей вдруг суждено умереть молодой, она хотела бы остаться в памяти людской гениальной художницей.


Время


В возрасте 20 лет Мария Башкирцева появилась на пороге парижской школы маэстро Роберта Жулиана. Тот поначалу только вздохнул, бегло окинув взглядом посетительницу, закутанную с ног до головы во все белоснежное: очередная богатая выскочка.

Но через несколько дней, когда Мария сменила рюши на черное закрытое платье и начала запираться в мастерской по 12 часов, Жулиан вынужден был отметить в ней и серьезность намерений, и трудолюбие, и, что отрадно, очевидное дарование.

Холст. Туда Башкирцева постановила выплеснуться своему честолюбию. Слабые руки отказывались держать кисть, и только время подгоняло: скорее, скорее… Стремясь за 2 года постигнуть семилетнюю программу обучения, нагнать и перегнать лидеров школы, Башкирцева изумляла педагогов тем, что… ей это удавалось.

С виду капризный избалованный ребенок, внутри – закаленная сталь и чудовищная бездна амбиций, которую подозревали и страшились, настолько она могла оказаться необъятной.


Слова

Ни на день не переставая вести свой уже многотомный дневник, Мария Башкирцева завела переписку с самим Ги де Мопассаном. Начала с мистификации – отправила писателю шесть писем будто бы от шести разных людей, искусно меняя почерки, ритм слов и отбирая темы. И Мопассан позволил себя провести!

Позже игра открылась, но заинтригованный Ги с головой окунулся в это эпистолярное половодье чувств. Мари жонглировала словами как прирожденный литератор.


Восхищенный Мопассан все настойчивее искал сближения, и наконец стал откровенно неприличен. Художница решительно оборвала игру: "Вы не стоите меня. И я очень жалею об этом. Мне так хотелось бы иметь человека, с которым можно было бы поговорить".

Поговорить о том, что слава, пришедшая после нескольких ежегодных парижских выставок-Салонов и получения Золотой медали, не греет, как должна бы. О том, что на пути бесконечного стремления более высокому и совершенному содеянное уже не удовлетворяет. О том, что настоящий мастер самобытен, он не может подражать, и о том, что те, кто смеется над натурализмом, – дураки. Ибо это и есть искусство: "изображая перед нами тело, волосы, одежду, деревья с полнейшей реальностью, доходящей почти до обмана чувств, передать в то же время душу, мысль, жизнь…"


След

Единственным собеседником оставался дневник. И когда время художницы догорело, когда прогрессирующий туберкулез сжег ее последние дни, и она умерла 31 октября 1884 года в возрасте 23 лет, именно "Дневник" превратился в тот неповторимый след Марии Башкирцевой, который она мечтала запечатлеть в Вечности.

Большинство ее полотен погибло в пожарах Гражданской и Отечественной войн, немногие оставшиеся рассеяны по музеям Лувра, Ниццы, Санкт-Петербурга. "Дневник" Марии, написанный на французском языке, был переведен и полностью издан в России лишь в 1999 году, тогда как Европа зачитывалась этой исповедью с начала двадцатого столетия.

И до сих пор "Дневник" считается одной из самых откровенных книг. Не зря Мария Башкирцева признавала всепобеждающую власть натурализма – искусства жизни через правду.