Я всегда хотел стать журналистом. Кто-то берет пример с Майка Тайсона, или с Тимоти Лири, или с... как же его звали... чертов старик... Он еще играл в Битлз на барабанах... Точно! Ричард Старки. Хотя вам привычнее было бы услышать Ринго Старр, но это не ключевой момент. У кого-то на столе стоит фотография великого, не буду спорить, Федерико Феллини... А над моей кроватью висел в рамке портрет человека, которого миру подарил штат Кентукки в июле 37го года. Имя этому великому — Хантер Томпсон. Я восхищался его «Дерби в Кентукки упадочно и порочно" когда Джонни Депп еще в школу не пошел.

Что вы знаете об этом великом журналисте? Абстрагируйтесь от впечатления того единственного фильма который вы о нем видели. «Страх и ненависть в Л. В.» Что этот фильм показал нам? Что нам показал малыш Джонни? Безумного наркомана мчащегося по пустыне с заряженным чемоданом, взрывающего своей харизмой все на своем пути. Но не будем придираться. Фильм не о Хантере Томпсоне и его адвокате. Фильм больше о Лас Вегасе... Но я ушел в сторону.

И так мистер Томпсон, он же Рауль Дюк (Впервые Хантер использовал этот псевдоним как раз после написания романа «Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце Американской мечты») Хотя изначально Рауль Дюк был всего лишь персонажем его романов, его альтер-эго если угодно. Ох уж эти «Ангелы Ада», я читал их раз семь... Черт, простите меня. Я снова клоню в сторону и отхожу от сути. Но раз уж мы заварили всю эту словесную кашу, то будьте добры, потерпите еще чуть-чуть, а я, как любой уважающий себя старикашка, вспомню былое. Создание Гонзо-журналистики... это переворот в повествовании между рассказчиком и автором.

Думается мне, что сама по себе журналистика это своего рода односторонний диалог между автором и читателем. И когда текст выглядит как самостоятельное произведение, или как сухие данные, или еще как похуже, то он-текст-то личность автора отчасти отходит на второй план. Томпсон перевернул эту позицию с ног на голову. Он высказывал крайне субъективное, порой жесткое и не очень то приемлемое для социума мнение. И когда читаешь его работы-чувствуешь себя именно собеседником, автор выходит на первый план, он может донести до тебя что-то напрямую, не прячась за персонажем. ....(продолжение следует).  (с)

 

Все начинается в момент соприкосания двух рельефных металлических поверхностей. Вы слышите легкое звяканье, а затем замочная скважина увлекает это маленькое металлическое продолжение вашего «Я» внутрь себя, дабы совершить тот мимолетный акт, вызывающий металлический хруст внутри невидимой вам пустоты. Что же потом? Щелчки выключателей, которые по совместительству еще и включатели, но их почему то так никто не называет. Мурлыканье и мяуканье восьмикиллограмового куска мяса, покрытого шерстью, вальсирующие тональности всех звуков, на которые только способно это лохматое создание. Потом довольное чавканье. И небольшой мурмурлог (своего рода кошачий монолог) в благодарность. Затем чирканье зажигалки, бульканье воды, выход, кашель, и восхитительный аромат, заполняющий собой пространство, раскатывающийся по помещению. Дальше легкий «бзынь» из-за ударов промерзшего продукта взрыва кислорода и водорода в пропорции один к двум о стеклянное дно бокала. Скрежет железа о стекло и снова бульканье чудесного напитка, одноименный которому персонаж жил в лампе и испонял желания. На бутылке изображен о чем то задумавшийся пожилой мужчина, стоящий в красной форме с копьем на фоне туманного альбиона. А еще у него смешная шляпа. Да. Снова чирканье зажигалки и бульканье воды. И снова сатива заполняет своим ароматом все вокруг. И это комбо из волшебного синего парня из лампы (мне почему то всегда казалось, что джины именно синие, как в Алладине, наверное) и прородителя сканка дарит полноценное вдохновение. Часы пробивают полдень. Стены сужаются заставляя тебя становиться меньше. И твое слово-единственное оружие в борьбе с ними и самим собой. Кельтская арфа переходит на восточный мотив, а потом и вовсе сменяется бессмертным нигрилой, который играл на саксе так, как не играл бы Иисус, будь у него сакс. Луи и Джо. Вот э вандефул волд... Его староватый голос идеально по джазовому похрипывает, но когда надо, становится мягким, словно свежий пончик. Он поет о том, как пиздато на небе смотрится радуга. И о том, какой чудесный мир. О да.

Хэй, Луи, жаль ты уже мертв. А то я пригласил бы тебя в 8 утра в московское метро и попросил бы повторить текст песенки. Сотни угрюмых лиц в автобусах и метро, в троллейбусах, трамваях и маршрутках. Каждый идет на работу, которую ненавидит, каждый зарабатывает меньше, чем хотел. Каждый ломится внутрь, словно от этого зависит его жизнь. Он так спешит на работу, на которую не хочет, потому что купил в ипотеку квартиру, которую хотел. Баланс желаний соблюден. Мне в такие моменты очень сильно помогают мысли о космосе. И как раз в такие минуты мне приходит в голову, что люди, которые верят в Бога и отрицают существование других форм жизни самые недалекие на этой чудной планетке. Ничего личного... Верить в большого парня с неба еще куда ни шло, хоть это и пиздец для здравомыслия. Но отрицать, что мы не одни во вселенной, вот где истинный идиотизм. Люди даже не задумываются о глобальности тех вещей, о которых говорят. Все понимают, что в сравнении с макро-космосом даже наша планета-крошечная песчинка. Вы видите на небе сотни звезд, и то, что вы видите, лишь малая часть того, что есть. Есть звезды больше солнца, и меньше чем оно. И преподолагать, что в таком, прошу прощения, неебовом массиве вероятностей различных условий на планетах жизнь зародилась только на чудной, уникальной и так любимой нами третьей планете... не знаю... очень узкие взгляды. Но мне ли вас судить...

Снова из меня прорвался старый брюзга. Я буду отвратительным старикашкой. Я уже щас не подарок... ну да ладно. Еще самокопания тут не хватало. Хэллоу, Долли! кричит великий негр. А я только вновь булькаю бонгом. На меня нападает легкая послеобеденная грусть. Надеюсь, она одна на всех, и пока она у меня, никто другой ей не озабочен. Приятного аппетита.

 короче смотри

как повысить температуру объекта дистанционно?

передать ему энергию

либо температуру напрямую, что тоже будет передачей енергии

сегдня кстати 540 со дня рождения Николая Коперника

так вот

еще есть излучение

конвекция

и что-то четвертое, я не помню

специально гуглить не буду

так вот

 если коспонавт

в космосе

в одном скафандре

охладить его тело теми же способами что нагреть нельзя да?

ну я имею ввиду с помощью излучения охладить ведь не получится

потому что нужно что бы тело-космонавт потеряло энергию

тогда типа проебет температуру

то есть

если мы делаем теплоизулирующий скафандр

для открытого космоса

можно ли сделать его 100% изолирующим тепло?

то есть что бы потеря тепла была не очень маленькой

а вообще отсутствовала?

а если нельзя

и можно скажем сократить до 98% возможную потерю тепла

то хватит ли этих 2% что бы пиздец охуеть

потому что там все таки не -20 а обсолютный ноль

а это значит что разница температур внутренней поверхности скафандра и внешней составит

ляляля

почти 300 градусов

273 абсолютный ноль и 36.6 темепература тела

310 градусов разница температуры поверхностей скафандра

и насколько быстро через эти 2% не теплоизоляции человек внутри скафандра обосрется?

вообще можно создать абсолютный теплоизолятор? или нет?

 а время течёт независимо от того, позволяешь ли ты ему течь:

так однажды ты поймёшь, что лишь в тишине обретаешь речь,

что предназначенных встречаешь, даже когда избегаешь встреч,

теряешь - несмотря на то, что хотел сберечь.

 

так ложится вдоль позвонков небывалая лёгкость и пустота,

так среди разгульного пира хочется вдруг трезвости и поста,

если ты где-то и будешь дома, то только не здесь, а там,

где никто не окликнет тебя по имени,

не станет преследовать по пятам.

 

ты войдёшь по колено в мутную воду, и океаном станет река;

везде, где ты остановишься, ты будешь прибывшим издалека;

но где бы ты ни был, я знаю, ты тянешь руки к моим рукам:

в одной ладони граната, в другой - выдернутая чека.

я ничем не обременен.

выбрит неровно, угрюм.

я стою на пороге времен,

собирая секунд изюм.

 

у меня две большие корзины,

сверху донизу - пустота.

это все безупречные зимы,

и альбомного свежесть листа.

 

твое наглое имя

и твои руки,

шептали мне о проклятиях.

я еще слегка помню,

твое гладкое вымя,

сладкие и с толчками моего тела, одновременные звуки,

словно стоны,

в моих неуклюжих

медвежьих объятиях.

 

я поменял все микросхемы,

заменил где-то свет и проводку.

от старого комплекта теперь - нихуя.

небольшая отладка системы.

поменявши чуть-чуть походку,

я теперь становлюсь у руля.

 

только плот мой из ветхого пня,

что растет на могиле счастья.

Я не прожил еще ни дня,

чтобы трупов не видеть части.

 

и соленым багром с утра, я ломаю тело на эллипсы.

стерегу вощеное горло, и читаю записки любивших.

давай посидим и закажем еды. хлопнем немного бейлиса

и утонем в степи, из креветок с шафраном и бывших.

 

я хотел бы узнать о прошлом -

что было то и это?

и движения руками, намеки о нашей постели и борьбу, с синяками,

без крови,

с уставшими лицами и потной спиной.

И с глазами, застывшими меж поясницей

и коленями,

просящими сладкий бой.

 

я утопил их на дне своего пола,

ты открыла рот, на пределе возможного - как шкаф купе.

я глаза запрокинул, и без лишнего мола,

наслаждаюсь твоим языком, что ласкает мой член и мешки

зародышей

не в скорлупе...

 

я живу зажимаясь то в угол,

то в стены, то в кляксы.

мне без ласк как-то туго,

как ботинкам без ваксы.

 

мы не виделись десять лет и мне больше нравится думать что ты

умерла.

Что нет больше ни коленок, ни разгрызанных кистей. И даже

царапин на внешних

полостях рта.

Мы не виделись десять лет,

но внутри души замерла,

та идея,

что где-то тот самый искомый язык,

нежно шепчет на ухо

кому-то

 

- Ну, иди ко мне. Я согрею.

Ты мой маленький нежный стык

времен. Я не помню, что значит сухо.

Только влажно.

 

И клитор раздутый.

 

Я сижу и читаю газету.

Буквы, абзацы, швы...

Я, кажется, проебал планету..

Не проебите и вы. (с)

 Кто тебя выпустил, о девочка с апельсиновыми волосами. Кто позволил тебе покинуть темницу, которую столько создавал для тебя. Кто отважился на столь опрометчивое, глупое, самонадеянное решение? Кто снял с тебя ошейник и цепи? Кто подарил тебе миру возможность насладиться тобой? 

Тот, кто не понимал, что мир не умеет делиться. Мир отбирает у тебя все ценное. А такую ценность, как она, не отобрать не возможно.

Я плевал на любовь, а она кривлялась,

хватая воротник моего пальто -

за тебя говорят стихи, а за меня кто?

Сияние комнатной лампы царапало наши глаза,

и если бы не передоз, то я бы нашёлся, что ей сказать.

А она вся задёргалась жутко, точно я существую один,

словно всё остальное - какая-то шутка, проданная в кинофильм.

Она закричала, чтобы я испугался: - Без меня ты подохнешь, сволочь!.

я плюнул на неё и остался, и город сожрала полночь.

- Я так же тебя ненавижу и делаю, что мне хочется, хотел ей сказать ...

и вижу, как эта падла корчится от приступа жуткого смеха,

делая из меня дурака.

И в этот момент я уехал

от передозняка. (с)

 

 

"За 118 часов сна было всего лишь 11. Хлоп. В ушах звон, мозг почти не соображает, говорить не представляется возможным. Я стою на Вашингтон-Авеню и держу руку в бумажном пакете. Сейчас полдень среды и город будто пчелиный улий жужжит и движется внутри себя, словно маленький вальс молекул кружащихся до упада. На мне футболка и клечатые шорты, кепка и кеды. Я вижу мерседес, который паркуется у фонтана. Я вижу как водитель открывает дверь и подает руку шикарной блондинке. Я вижу как через мгновение она падает на землю, а ее чудные белые волосы обогряет кровь из ее головы. Я вижу как с спустя пару секунд из фургона с надписью "Поглотитель. Спасаем от насекомых" выбегают двое мужчин.

я осознал сухость и умершие папоротники
и комнатные растения, жёлтые, как кукуруза:
ушла моя женщина,
и пустые бутылки как кровавые трупы
окружали меня своей бесполезностью;
солнце было всё-таки по-прежнему добрым,
и записка моей хозяйки трещала о задолженности
нетребовательной желтизной; что было нужно — так это
хороший комик, старый стиль, юморист
с шутками о боли абсурда, абсурде боли —
поскольку уж это есть, ничего больше...
я осторожно побрился старым лезвием —
человек, однажды бывший юным и
назвавшийся гением; но
это трагедия листьев,
умерших папоротников, умерших цветов;
и я шёл по тёмному коридору,
где стояла хозяйка,
окончательно проклинающая
и посылающая меня к чёрту,
колышущая свой жир, потные руки,
и вопящая,
вопящая о квартплате,
ведь мир обманул нас
обоих.

Наша общая память во мне, как коктейль для стойких:
Двадцать слабых процентов событий, мыслей, прочего нуля.
Плюс крепких восемьдесят — наполовину сладких, наполовину горьких -
Все до единого состоящие из тебя.


Из твоих выходок, занудства, веселья, привычек.
Из твоих слабостей. Из количества ложек сахара в чай.
Из всего, что всплывает всегда внезапно, невзначай.

 

Аллыч.

"...

Образы, образы, образы. Слова. Мне последнее время везде некомфортно. Я открываю пачку Пэлл Мэлл и достаю сигарету. Она вертится в моих пальцах, как крошечный финский нож. Наконец я решаюсь ее прикурить. Фонарь создает круг света в метре от меня, мое лицо освещает лишь уголек, вспыхивающий время от времени чуть сильнее. Я опираюсь спиной на ясень, который стоит в этом городе уже почти 200 лет, самое старое дерево на ближайшие 30 миль в округе. Интересно, что он успел повидать за время своей жизни. 

Через дорогу бар "Портер каждому", который должен был закрыться 15 минут назад. У бара припаркован красный пикап и мой взгляд прикован к нему. Я жду. Братья Мак-Конаханы, судя по всему владельцы бара, почти бывшие владельцы, но это не особо важно. Я расскажу вам, что будет. Один из этих чертовых ирландцев умрет быстро, а вот второй будет моим всю ночь, пока не расскажет то, что мне нужно выяснить. Заднее колесо было заботливо надрезано мной почти до конца. Из 8 милиметров резины не расрезанными остались два. Братья выйдут из бара, сядут в машину и как только давление в колесе немного изменится из-за движения - оно лопнет. На случай, если это не сработает-я заткнул выхлопную трубу. Далеко эти ребята от меня не уедут. 

Тук-тук. Тук-тук. В ушах стучат маленькие мескалиновые гномы. Ненавижу свою работу! Обожаю свою работу! Мне похуй на мою работу... и все одновременно. Рыжие выходят и садятся в пикап. Как я и говорил, даже со стоянки не выехали-колесо лопается. Я достаю мобильный телефон, жму тройку на быстром наборе и говорю "работай". Один из братьев выходит из машины и одет посмотреть, что произошло с его колесом. Дальше-как по нотам. Фа-соль-ля-фа. Фонари на стоянке гаснут вместе с половиной района. Это буквально секунд на 40-пока аварийка не заработает, но пока система выясняет что не так-у меня есть немного времени. Фа. А я уже пересекаю улицу. Я достаю берету, на которую заботливо накручен глушитель. Выглядит пафосно, но мне нужно произвести именно такое впечатление. Соль. Два выстерал в спину. Один в затылок. Я бросаю на труп конверт. В нем письмо, где сказано, что это урок в назидание остальным. Это ложный след. Я отхожу на пару шагов. Ля. Я начинаю орать "О Боже! Человек ранен! Помогите!". Я уверен, что когда в Гарлеме заполночь, ни один здравомыслящий, будь он копом или хорошим парнем - не отзовется на подобный крик. Кроме второго брата. Он выскакивает из машины и бросается к остывающему трупу. Он бормочет что-то нечленораздельное и из-за паники никак не может найти мобильник. Фа. Удар по голове и он без сознания рядом со своим мертвым братишкой. Когда он придет в себя, то поймет, что это именно он-невезуйчий, в отличие от брата, который и пяти секунд не страдал. 

Я улыбаюсь и кладу живого в багажник. Мы уезжаем. Склад в доках ждет нас с распростертыми объятиями. Так же, как ждал каждого, кто был моим гостем в том чудном месте по своей воле или же против ее. 

------

Процедура стандартная, расспрос, угроза, запугивание. Не сложно напугать человека, который только что видел своего мертвого брата и буквально пару минут спустя (без сознания тяжеловато ориентироваться во времени, знаете ли) он уже сидит в огромном пустом помещении, связанный и безпомощный. Кажется, он обмочился. Что ж, такое случается где то в половине случаев. Естественная реакция. Затем люди либо сдаются, либо включают героя и тогда я перехожу ко второй фазе. 

Я многое знаю о пытках, всегда хотел поработать на правительство пыточником или палачем, но я не нашел, куда отправить резюме. Лезвия, огонь, электрошок. Три самых простых способа причинить боль. К лезвиям нужны жгуты, что бы человек не умер раньше времени от потери крови. Огонь... тут главное не перестараться. А с электричеством можно баловаться сколько угодно, пока сердце не откажет.

Он строит крутого парня, посылает меня и отказывается сотрудничать. Я упираю бритвенное лезвие ему в висок и плавно, медленно, с сильным нажимом веду его вниз, вдоль лица, почти к подбородку. Эрни орет, что есть сил. Я говорю, что его дочери очень идет это новое платье с зеленым тиснением. Он сразу меняется в лице и умоляет оставить в покое его семью. Не хочу его расстраивать, поэтому не говорю, что они уже 6 часов мертвы. Он выдает мне все. Все, что я хочу знать. Как на исповеди. Имена, даты, ключ к шифрованию. Все. Я держу в левой руке телефон. В правой лезвие. Тип плачет, слезы попадают в рану на лице, от чего ему только больнее. Кровь капает на его белые брюки. Я помню, что мне однажды сказал полковник, под началом которого я был в Афганистане. "Цени человеческую жизнь. Особенно, когда отбираешь ее."  

Я звоню. "Арчи, для тебя есть работа, я в доках." А Эрни все еще умоляет его отпустить, но теперь он делает это в более вопросительной форме. Говорит мне, что он все мне рассказал и ничего обо мне не знает, не будет обращаться в полицию и вообще уедет к черту на рога. Я слышу это почти от каждого, мало кто может умереть достойно, без соплей и истерики. Я вспарываю его кадык. Затем сонную артерию. Резать надо быстро и по правильно траектории, что бы тебя не забрызгало кровью, а хлещет она будь здоров. Давление на пределе. Кажется, будто в офисном кулере пробили дырку у самого низа. Он наконец замолк, только вдыхает через новую дыру в горле. Хлюпает кровью, но я уже иду к выходу. 

..."

Зелёный и белый, который был скомкан,
кому он теперь нахуй нужен?
это я не к тому, Вовка, что всё было зря,
ведь гораздо хуже когда про тебя говорят
и жизнь твою обмусоливают,
им до стихов нет дела,
ёбаным сукам без совести и без предела,
передовые столичные бляди
фыркают, услышав имя
ну да, футурист, продался,
дать бы им по ебалу!
да хули с ними вообще разговаривать, с ебонатами
из, например, контркультуры,
для которых пройдоха Летов это литература,
музыка и поэзия и философская мысль,
а ведь на самом деле ему просто не с кем было ебстись,
рылом не вышел, да и, наверное, хуем!
прометей двадцать первого века
дедушек и контркультуры!
вот тебе и потомки, роющиеся в окаменевшем говне!
Вовка! сейчас потёмки, а не при тебе,
сытые морды Приголых, Пелевиных и прочих П...
которые, падлы не знают о настоящей борьбе!
да и сам я сижу в полной жопе, с набором известных фраз:
значит, кто не Маяковский - уже пидорас!

 

 

 

 

Мой любимый стих в принципе.

 Она поджигает занавес,  в нее вселяется бес, и начинает смеяться, залитая пламенем комната, и два синих глаза где то в глубинах города, меня заебала погода, мелкий и моросящий, у перехода пьяный просящий вытянул руку вперед, непредсказуемый ход, когда она ставит коня к слону, голову клонит ко сну и волосы лезут в глаза, а за окном гроза, а ты такая же ласковая, как кошка, которую покормили, и она, благодарная, трется об руки хозяина, но может и укусить, такая ее природа, а мы бесимся год от года, от города к городу, от завтра к сегодня и от сегодня к вечности, а мне нехватает беспечности, ты слишком многое выставила напоказ, этот экстаз, будто бы в первый раз снова приводит к нирване, а ты на своем диване, точнее в моей кровати, в маленьком шелковом платье, вся в кружевном, куришь и закидываешься вином и забываешься сном. Или комой. Занавес догорает, но ты не спеши. В театре моей души одни миражы и иллюзии. И самообман. 

Что за стук стоит с утра в этот день воскресный?
Старый плотник столяра подбадривает песней -

Ладят они новые столы, скамьи еловые,
Чтоб город весь гулял как есть
Здесь, на Октоберфесте!

Вот и собран урожай, сделаны запасы,
На столах горой лежат булки и колбасы.

Умелых рук отменный труд готов вкусить нарядный люд,
Лишь пивоваров дара ждут -
И ждали не напрасно!

БУДЕМ
ВМЕСТЕ
НА ОКТОБЕР -
ФЕСТЕ!!!

Нам не встать со своих мест -
Выпьет все и все доест
Ежегодный, бесподобный, грандиозный наш Октоберфест!!!

В ранний час под бой часов усатый бургомистр
Громогласно объявил Октоберфест открытым:

Из бочонка выбил дно и крикнул: "Хорошо пошло!"
Не нарушая вековых
Баварии традиций!

В каждой бочке эликсир пенного веселья
Загуляем на весь мир в это воскресенье!

Эй, девы! Кружек шесть за раз несите каждому из нас,
И, выпив, пустимся мы в пляс
На празднике осеннем!

БУДЕМ
ВМЕСТЕ
НА ОКТОБЕР -
ФЕСТЕ!!!

Нам не встать со своих мест -
Выпьет все и все доест
Ежегодный, бесподобный, грандиозный наш Октоберфест!!!

Громче бей в свой барабан,
В кружки пива скорей налей! Налей!
Повсеместно люди славят
Эль кромким криком "ХЭЙ! ХЭЙ!"

Этим днем ты, и я, и он -
Братья навек за большим столом!
Позже отдохнем - сейчас
За Октоберфест пьем!!!

Религия - как член. Если он у тебя есть - это нормально. Если ты гордишься им - это тоже нормально. Вот только не надо, размахивать им у всех на виду. И уж тем более не надо запихивать его в детей. (с)

 "....

       Это тот самый момент, когда саксофон и скрипка в своем, почти сакральном симбиозе напоминают тебе вопль собственно души, которая бьется в застенках твоей черепушки. Похоже, у нее так же мало сил, как и у тебя. Поэтому ты тут. Поэтому слегка затупившееся лезвие ножа разбирает корабельную сосну, из которой сделан стол на десятки маленьких щепок. Никто ничего тебе не говорит. Когда у человека в левой руке почти пусткая кружка, а в правой обоюдозаточенное лезвие из 3-Т или дамаска длинною около двадцати двух сантиметров, то ему становится сложно что-то предъявить. Внешний вид мотивирует и как бы намекает, что стоит избежать контакта в данный момент. А ты мирно продолжаешь разбирать сосну. Пластинка в автомате переворачивается, и ты слышишь попсовенький джаз, который, кажется, играл уже в каждом кабаке этого чертова города. 

Официантка, которую ты зовешь, прося повторить улыбается тебе одними губами, выходит мило, но слегка смущенно и от этого еще более искринне. На следующей салфетке, которая лежала под кружкой было написано "Я заканчиваю после часа, забери меня". Похоть и сразу же тупая боль где-то в затылочной доле. Напиток лишь утоляет жажду. В сознании давно ничего не меняется. И к чему же это? Маленький леприкон в зеленом цилиндре, сидящий на уголке стола прикуривает сигару от крошечной зиппы, на которой четырехлистный клевер. Леприкон подмигивает "Это твой вечер, друг."

Это мой вечер. Семья из 6 человек. Жена, муж, его брат, его отец и двое сыновей. Я обычно не убиваю детей, но в этот раз это был не заказ. Скорее приказ. И никакой возможности отказаться. Пришлось сжечь дом. Точнее пришлось добавить немного эфира в вентиляцию, а потом устроить замыкание. Дом загорелся сам. Они просто не проснулись. Жаль. Но я не задаю вопросов. Я делаю, то, что говорят. И вот теперь... забрать тебя... Я убиваю, не потому, что получаю удовольствие, хотя признаться, иногда это так. Я убиваю потому, что не боюсь попасть в ад. Когда смиряешься с этим больше границ не остается. И я просто могу. Не я-так кто нибудь другой. Я, если угодно, выбрал эту профессию из-за милосердия. Я делаю все, что бы мои жертвы не мучались. Ни капли страдания, кроме случаев, когда они этого заслуживают или когда мне приказано. 

Она снова проходит мимо меня, я легонько придерживаю ее за локоть и она оказывается вплотную ко мне. Чудесные духи... манго, древесная смола, мускат, немного миндаля и... я не могу разобрать во всем это зловонии... кажется апельсиновая цедра... Тяжелый, сладко-горький запах с оттенком самодостаточности. Я шепчу ей в самое ухо, что в буду ждать ее тут хоть всю ночь. Затем я убираю прядь волос и целую ее в щеку, и время на мгновение замирает... Она мягкая, теплая. На вкус напоминает зеленый чай с жасмином. 

Пластинка в автомате переворачивается. Кто-то поставил Элвиса. Я кричу "Эй, кто это включил? Поставьте парню выпить за мой счет."

..."