Представление философии о том, что человек живет в мире представлений, совокупность которых обычно называют культурой, нашему, включенному в Интернет современнику уже не кажется чем-то неправдоподобным, хотя ему, разумеется, вовсе не приходит в голову мысль доказывать или опровергать как иное - то, что человек, к примеру, есть «часть природы» или «часть общества» или ещё нечто столь частичное, отчего и причастное к чему-нибудь более фундаментальному, целостному. Ему, похоже, стали уже совсем не интересными традиционные классификации людей по какому-либо внешнему, например, возрастному признаку: детство, отрочество, юность и т.д., – всё это перестало быть важным для нашего современника. И он тем более не станет придавать значение этому временному определению ни по отношению к своим музыкальным или политическим кумирам, которым уже давно «за тридцать», ни по отношению ко всем тем, кто, так или иначе, разделяет с ним его образ мыслей-представлений. А последнее только и важно.

Человек действительно живет в мире представлений, изменения которого зависит как от внешних по отношению к данному индивиду факторов (социальных, культурных, психологических), так и от него самого, поскольку мир, о котором здесь идет речь есть его собственный мир намерений и ценностей - одним словом, представлений. Первая сторона, несмотря на то, что в ней подчеркивается момент определения формы сознания содержанием предмета-вещи, вызывающий, как сказал бы Фихте, чувство необходимости, предполагает все-таки и определенный способ восприятия вещей. А способ, каким сознание образует ту или иную точку зрения, в которой для него представлен предмет восприятия, зависит уже от самого человека как субъекта познания. Именно ему принадлежат такие формы познания предмета как пространство и время, в лоно которых субъект в начале помещает созерцаемый материал, чтобы затем, «переварив» его в своем мыслительном «чреве», обратить в определенные представления. Кант определил эти формы как априорные, т.к. они изначально выступают в качестве субъективных условий или форм всякого восприятия и познания вообще. Как известно, к субъективным условиям познания Кант относил не только пространство и время, но понятия, или категории рассудка, а также идеи разума, так что конкретный способ восприятия вещей зависит, несомненно, от степени развития в целом того или иного индивидуального сознания, т.е. от степени развития формы представления. Впрочем, даже достаточно развитый способ восприятия, присущий тому или иному индивиду совсем не защищен от обстоятельств или факторов восприятия.

Современный испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет в очерке «Немного феноменологии» показывает как одна и та же реальность (агония человека), рассматриваемая с разных точек зрения, буквально расщепляется на множество отличных друг от друга реальностей, и после чего становится совершенно невозможным определение одной из возникших реальностей в качестве подлинной. Они все истинны с точки зрения определенного восприятия. Ортега-и-Гассет предлагает сопоставить различные между собой реальности по одному признаку, который он обозначил как «духовная дистанция». Так, для убитой горем жены умирающего человека эта дистанция практически сведена к минимуму. Ослепленная скорбью женщина как бы «растворена» в этой ситуации так, что не в состоянии видеть событие в качестве созерцаемого объекта. Она и событие суть нечто нераздельное. Врач же, присутствующий при этой сцене отстоит уже настолько от непосредственного переживания, что для него созерцаемый объект возникает как некоторое внешнее не-Я и становится уже предметом профессионального рассудочного анализа. Ещё более отдаленным от бескорыстно-интимного переживания находится репортер, хотя перед ним и стоит профессиональная задача в своем рассказе как-то передать атмосферу общего волнения. И, наконец, в лице художника, подчеркивает Ортега-и-Гассет, «мы имеем максимальную удаленность от события и минимальное участие в нём чувств». Бесстрастно наблюдающий эту сцену художник свободен от переживания, он – «бесчеловечен» в своем творческом процессе объективации реальности, в превращении «живой» картины в предмет чистого созерцания. Отсюда, с точки зрения Ортега-и-Гассета, как раз и начинается дегуманизация современного искусства, когда привычные представления о красоте изображаемого предмета, будь то в музыке или в литературе и т.д., испытывают беспрецедентные метаморфозы. Художник отныне заточает нас в темный, непонятный нам мир своих субъективных представлений, при этом ещё испытывая некоторую эстетическую радость «триумфа над человеческим». Впрочем, к числу форм проявления дегуманизации современного искусства философ относит не только то, что «живая» реальность уже «не выступает в качестве субстанции эстетического предмета», так как художник всецело погружается в самого себя, в «сторону субъективного ландшафта», но и его особое нежелание подстраивать свою творческую потенцию под традиционные представления о прекрасном. Откуда вдруг появилось у современного художника это особое нежелание, или, лучше сказать, желание бегства от всего классического и традиционного, Ортега-и-Гассет, правда, не говорит, хотя и обращает внимание на «подозрительную симпатию к искусству, более отдаленному во времени и пространстве, - к искусству первобытному и варварской экзотике». Бунт против серьезности классического искусства, против всякой обремененности человечностью, религиозностью и пр., бурно обнаруживающий себя с начала XX столетия, порождает у художника новые представления и задачи, чтобы публика смотрела на искусство как на некую игру, как на новый тип развлечения. «Символом искусства, - замечает Ортега, - вновь становится волшебная флейта Пана, которая заставляет козлят плясать на опушке леса». Никакой тебе метафизики, духовного переживания, «достоевщины» … Одно только чувство котируется отныне – это спортивно-праздничное чувство жизни. Парадокс в том, что как раз в то время, когда выходит «Закат Европы» О. Шпенглера, под знаком современного искусства пробуждается новое, можно сказать, «восходящее солнце Запада», гимн которому исполняют совершенно иные музыканты. В виде духа юношеского задора и первобытно-джазовой разнузданности с присущим этому духу культом тела и технической импровизации Европа впадает в свое первоначальное «невинное» состояние - вступает в эпоху тотальной инфантильности (ребячества). Тем самым, «извращенный конец всего сущего», о котором писал в своё время Кант, похоже, пытается охватить все народы мира.

Фрагменты современной поэзии: «Одно дуновенье в чаще весенней расскажет тебе о роде людском, о зле и добре вернее и больше, чем все мудрецы на земле»; «Отбрось же науки, искусства, закрой эти затхлые книги, выйди же в мир, с сердцем в груди, готовым внимать и принять»; «Прощай Платон и Гегель, закрывается ваша лавочка, довольно с нас философов-королей»… Проблема современного искусства, которую видит Ортега-и-Гассет, заключается в том, чтобы оно, с одной стороны, смогло найти дорогу, «на которой оно не стало бы искусством дегуманизирующим», и, с другой, «не повторяло бы вконец заезженных путей».

Попробуем подойти к решению этой проблемы. Во-первых, бесчеловечность, или бессердечность художника в глазах публики может быть и мнимой бесчеловечностью. Художник, если это настоящий художник, в своем стремлении увидеть абсолютное и вечное в относительном и временном, подобно религиозному деятелю или философу пытается перевести своё, субъективное отношение к изображаемому предмету в форму безусловного, духовного созерцания, чтобы в своем произведении буквально воскресить это смертное. Он подобен иконописцу, а его произведение – исповеди. Его, не затуманенное мифологическими фантазиями, творчество предполагает личный опыт развития в себе самом той самой формы представления, благодаря которой он постепенно «выдавливает» из самого себя влияние идолов, препятствующих видеть мир таким, каков он есть в себе самом. Мир одухотворяется им настолько, что начинает отвечать ему взаимностью. Мало иметь дар, нужна ещё «духовная жажда» самому беспрестанно карабкаться по каменистому пути познания истины и подниматься «до звезд и ангелов», до своей духовной субстанции, чтобы видеть прекрасное как таковое.

http://studopedia.ru/10_284649_ot-avtora.html

Сегодня – реальность, а завтра я просто виденье.