Крамжай обратиться по имени
Надеюсь, что сейчас будет продолжение. Пятница, 03 Января 2014 г. 18:23 (ссылка)
Дальше он понял, что сидевшая возле него женщина является медсестрой. Та поняла, что больной приходит в себя, мгновенно встала со стула и быстро вышла из палаты.
Еще через несколько мгновений в ту дверь, которую Кружкин уже «застолбил», вошли двое в одинаковых костюмах, одна из которых была все та же медсестра. Вторым был мужчина с руками мясника, закатанными по локти рукавами.
Проницательные глаза за массивными очками внимательно осмотрели и больного, и многочисленные трубочки, проводки, и приборы, помогавшие последнему.
Далее проницательный мужчина посмотрел прямо в зрачки Кружкину, улыбнулся и спросил: «Как Вас зовут, везунчик?»
Лежавший на кровати не понял, почему его незнакомый человек называет везунчиком, хотя понял, что от него ждут ответа. Но ответить было не просто, потому что давило в груди, потому что не слушались связки, потому что не хотели шевелиться губы.
Но Кружкин поднатужился, настроился на ответ и выдавил из себя: «С-е-е-р-р-р-е -й».
На что вопрошавший снова улыбнулся и сказал: «Вот и отлично. А я Ваш врач Степан Анатольевич. Будем знакомы». И вышел.
Оставшись на самое короткое время один, Сергей Михайлович стал глазами блуждать по стенам, потолку, уже знакомой двери, желая найти хоть какую грязную точку, хоть полуживую, как и он сам, муху, но все исследуемые предметы были безукоризненно чистыми; ни мух, ни грязи для своего развлечения он не нашел.
А мозг не хотел работать. Понятное дело, он запустился, спавшие нейроны очухались, но они своими шарообразными телами не понимали, что надо делать; они шатались из стороны в стороны, как ваньки-встаньки; они не понимали, что следует запасаться упругостью и напряжением, и искать всем своим несусветным количеством вдалеке одну единственную точку, устремиться к ней, исследовать и выдать кровавым рекам и сосудам, текущим и растекающимися по всем частям тела готовый ответ. И так каждый раз.
Но пока не хотелось думать. Не хотелось даже хвататься за вопросительный знак, который пытался сыграть роль под кодовым названием «Везунчик».
На самом деле, внушающий доверие «доктор Айболит» назвал его не как-нибудь, а везунчиком.
Почему везунчиком? Ведь, попытался Сергей Михайлович рассуждать,, лежу амебой, не в силах пошевелиться, но произвожу впечатление везунчика. Почему?
Кружкину завидовали, порой даже очень откровенно, но везунчиком в глаза не называли, даже когда поступал в аспирантуру, даже, когда выпал случай стажироваться за границей. Может, в глаза не называли, а за глаза? Но этот, с волосатыми руками доктор, называет. Что он о нем знает?
Нейроны заметно оживились, но не давали ответа.
В палату вошла медсестра и ввела в вену ему какое-то лекарство. Поинтересоваться, какое лекарство, не было сил.
На следующий день большую часть трубок и проводков убрали. Степан Анатольевич, сколько бы не заходил, всегда спрашивал: «Как дела, везунчик?»
Сергей Михайлович, зная, какие титанические усилия надо совершить, чтобы ответить, ограничивался помаргиванием ресниц, полагаясь , что такой условный знак будет понятен врачу.
Врач понимал, оттого и продолжал держать Кружкина на дорогой реанимационной койке в течение десяти долгих дней. Настолько долгих, нудных и беспросветных, что больной рад бы был обнаружить в палате даже солнечный зайчик, но окно было завешено тканью, для зайчиков непроницаемой.
Когда наступило время переводить Кружкина из реанимационного отделения в другое, он уже мог сказать про себя, что зовут его Кружкин Сергей Михайлович, что ему исполнилось полных 43 года, что он работает заместителем директора по науке экономического колледжа, что женат и прописан по такому-то адресу.
Степан Анатольевич в свою очередь так же рассказал пациенту, что больного 13 июня в 23.15. на большой скорости сбила иномарка, что он подскочил, как мяч и плюхнулся, как увесистый мешок, да не на тротуар, на котором его сбили, а по закону «счастливой» инерции упал на клумбу со стелющимся можжевельником, оттого и получил в отделении прозвище «везунчик», а еще вернее, «везунчик в квадрате», опять же по причине того, что возле клумбы в то время целовались влюбленные; они моментально вызвали милицию, а последняя- скорую; что находился в коме 35 часов, что от удара и падения сломал Кружкин ребра, сломанные ребра исковеркали правое легкое; что получил пострадавший сотрясение мозга, опущение почек и небольшой разрыв селезенки, не считая растяжения связок и выпадения левой плечевой кости из сустава.
Для дальнейшего долечивания перевел его Степан Анатольевич в тот же день в хирургическое отделение больницы. Привезли его в пятиместную палату, где лежали, сидели и «болтали» в полголоса выздоравливающие мужики.
Он поздоровался с окружающими кивком головы. Сопровождающие помогли ему лечь в постель, после чего он закрыл глаза и стал «переваривать» информацию.
Отчего он попал в такой «переплет»? Кто управлял иномаркой: пьяные молодчики, или? Куда делась фотография любимой женщины?
Серое вещество распирало черепную коробку, но не давало ответа на вопросы.
К прочему, он не мог концентрировать мысль, оттого, что теперешние его соседи шушукались, посмеивались, «травили» анекдоты; этот посторонний шум вероломно вторгался в мозговые ходы и ячейки, устраивал переполох среди клеток , цепляя их и разрывая единство действий.
Уже глубокой ночью Сергей Михайлович нашел ответ на вопрос, который лежал на поверхности. Он вспомнил, что резинка на его ветровке, которая облегала талию, была слабой и во время его виража фотография в рамке могла выскочить, совершить кульбит и оказаться далеко от места его падения. Возможно, так и произошло. Как жаль, подумал Кружкин, что обнаженной Наташкой любуются другие.
Он не выспался этой ночью, его мозговые процессы продолжались вплоть до утра; а рано утором начинали всех будить для принятия лечебных процедур, оттого-то больная голова страдала: надо ей отдыхать и надо ей думать, но одно противоречило другому.
Ближе к обеденному перерыву к Кружкину допустили следователя районного отделения прокуратуры.
Тот представился, показал удостоверение и стал расспрашивать о том, что Кружкин знает о наезде на него. Мой невыспавшийся герой ответил на это , что знать – ничего не знает, что врагов не имеет и что отказывается от возбуждения уголовного дела по этому поводу. Напоследок, правда, добавил: «У меня в тот вечер была фотография любимой девушки в рамке; Вы что-нибудь знаете об этом?»
Следователь утвердительно закивал головой и произнес: « Как только поправитесь, приходите ко мне в отделение и я Вам ее верну. Если честно, это фото нашли очень далеко от Вашего падения, в 10-ти метрах; отчего посчитали, что оно не имеет к Вам никакого отношения, но, все-таки, с собой прихватили, как доказательство обворожительности русских женщин. Ну, право, Софии Лорен».
Кружкин захотел непременно похвалиться представителю власти и сказал: «Она- моя невеста, я с женой уже давно не живу, только осталось формально развестись, что и сделаю после выписки из больницы».
Представитель власти, однако, не заулыбался, слушая его, а предусмотрительно заметил: «Не торопитесь с разводом-то, если он из-за «Софии Лорен».Подумайте крепко. На таких, что на фото
« в чем мать родила», не женятся и из-за них не разводятся.Дор свидания Сергей Михайлович!»
И этот завидует, ментовская рожа, советы мне дает, советы своим детям давай, когда вырастут, а у меня и без твоих советов голова пухнет, подумал мой герой.
Если же, как следует разжевать советы ментовской рожы, то можно было бы в них найти «зерно», или ту правду жизни, на которой нужно было стоять до потери пульса.
Но, ментовские слова «отбросив в сторону», Кружкин опять и опять стал думать да гадать, отчего его жизнь «дала трещину». Вроде бы, капитал в голове большой; вроде бы, какие-никакие связи есть тоже; вроде бы, никому дорогу не переходил; однако же, черная полоса в жизни наступила и без его ведома, и ему вопреки.
Соседи по палате, видя, что новенький «гонит», старались его растормошить. Но Сергей Михайлович не готов был откровенничать, потому, как на трезвые мозги это плохо у него получалось да, отчасти, потому, что говорить было физически трудно.
Друзья по несчастью от Кружкина отстали. Не хочет говорить сосед, значит, душа его не болит, а душа заболит, тогда и выскажется – так думали они. Вполне возможно, что правильно думали.
Сами себя, чтоб «не увянуть», веселили, как могли. Читали в слух журнал «Плей-бой», обсуждали жизнь видных людей; язвили много и открыто, говоря о политиках и бизнесменах, об их воровстве, об их молодых женах. Говорили, приблизительно, так: «Такой-то не одну уж жену поменял, и все- чем старше сам, тем жену моложе выбирает. Сейчас у него известная топ-модель, а это ведь, мужики, если рассудить, только,срамно сказать, дырка, а не жена. Ну, какие из них, из расфуфыренных проституток жены? Кто мне скажет?!».
Кружкин хоть и слышал эти разговоры, но не «примеривал» их на себя и , конечно, не считал, что простые обыватели, которые лежали с ним в палате, могут сказать что-то умное.
К обывателям же приходили жены, домовитые, с увесистыми авоськами, с домашними котлетами и куриными бульонами.
Кружкин тоже хотел, чтоб к нему кто-нибудь пришел. С домашними котлетами. Хотел, но понимал, что не каждое хотенье сбывается.
Когда он начал уже понемногу вставать, к нему пожаловал Николай Степанович. Принес пакет с гостинцами. Передал привет от сослуживцев и, между прочим, сказал: « Нашему Вене ты должен будешь в ножки поклониться, когда выйдешь отсюда. Ведь он в реанимацию 10 тысяч «отвалил» на самые лучшие импортные лекарства. Ты уж нас не подводи теперь, поднимайся».
Сергею Михайловичу в который раз могло бы быть стыдно, но не стало. За последние недели перед трагедией он «выкинул» такие же тысячи «в трубу»; сейчас начальник его изыскивает огромную, по меркам колледжа, сумму, чтоб поставить его на ноги, но больной мозг нашего героя решил, что затраты эти, следуя законам макроэкономики, равноценны и в обоих случаях оправданы.
Кружкин, естественно, про себя подумал: «Зачем он мне рассказал про эти 10 тысяч, я стою столько, что мне на Западе ежемесячно в несколько раз больше предлагали. Эх, если бы не лошадиная морда с ее папенькой, давно бы в Англии остался. А сейчас терплю унижения да попреки стоимостью в 10 тысяч».
«Лошадиная морда» не заставила себя долго ждать. Пришла на следующий день. Принесла домашний бульон с апельсинами и сказала: «Желаю тебе выздоровления. Еще хочу сообщить по поводу суда, хоть, может, и не вовремя: по судейскому решению ты уже не имеешь права проживать в нашей квартире. И не обижайся. Я долго ждала».
Но Сергей Михайлович обиделся. Он на прощанье сказал жене: «Я выступлю с протестом, и ты со своим папенькой заткнешься!» Но жена напомнила: «Время упущено, дорогой!»
Мой герой настолько разозлился, что после ухода жены долго не мог успокоиться. Он даже не хотел есть Стелкин бульон, но, открыв банку, понюхав аромат, маленькими глоточками выпил все содержимое.
Стела умела готовить, она научилась этому у своей мамы. Кружкин вспомнил, что раз в неделю в семье пекли пирожки с мясом, капустой и картошкой. Запах пирожков чувствовался даже при подходе к дому; от пирожкового запаха шаги к дому убыстрялись, а уж, когда ноги попадали в подъезд, они не останавливались у лифтовой двери, а вприпрыжку бежали, перескакивая ступени, на свой этаж.
Если бы Кружкин не ушел из семьи, в Стелкином пакете сегодня лежали бы аппетитные домашние пирожки.
Ах, зачем он все это вспоминает? Зачем не математические выводы приходят в голову? Ну, хорошей женой была Стела; ну, сытно и тепло было в семье, но он, Кружкин, человек; человек, не терпящий никакого давления; хотя, особенного давления и не было, но чего стоят марксистко-ленинские лозунги тестя, которого уже не переделать? Как не переделать и его, зятя.
Он уже увидел, что такое Запад. Он уже сообразил, дорого, или дешево было для него вино по цене – 99 центов, когда место, на которое его приглашали, ценилось в 10 тысяч долларов помесячно.
Надо выздоравливать и «рвать отсюда когти» - такая мысль частенько «точила» его больную голову. Вот приедет Наташка, надо все привести в порядок: развестись, снова жениться и с молодой женой «рвануть» или в Англию, или в Голландию.
Сергей Михайлович так часто стал думать о Наташке, о том, сколько осталось дней до ее приезда, что она привезет ему в подарок и какие перемены их ждут в будущем. Эти приятные думы его перемежались с довольно тоскливыми мыслями. Он ушел в вынужденный отпуск; отпускные уже пропиты; мало того, на следующий день случился наезд на него, а это значит, что он не волен планировать в настоящее время ничего. А к приезду Наташки нужны деньги.
Кружкин их может заработать кое-каким способом. Он и раньше «стряпал» контрольные, курсовые, дипломные, они быстро и дорого раскупались дебильными студентами, но для того, чтобы этим заниматься, хотя бы, надо отсюда выйти. Сложности были еще в том, что он не имеет своего компьютера. А все контрольные и курсовые теперь «скачиваются» из Интернета, Кружкин это ранее делал, не выходя из колледжа. Теперь же до приезда любимой осталось меньше месяца, а он «прохлаждается» на казенной койке вне стен учебного заведения.
Оттого-то такое свое состояние он называл подвешенным.
В подвешенном состоянии он однажды подошел к телефону-автомату и позвонил Маргарите Зиновьевне. Рассказал ей, что его сбила машина и он лежит в больнице. Спросил так же: «Как поживает моя сеньорита? Звонила, или нет?»
Мама сеньориты сказала, что дочка прислала письмо; в письме фотографию, которую дарит ему, Сергею Михайловичу, и как только Маргарита Зиновьевна будет свободна от дел, обязательно навестит «благодетеля» дочери и вручит ему подарок.
Кружкин повесил трубку и задумался. Его ни разу, ни Наташка, ни мать ее, не называли благодетелем. Он и не считал себя благодетелем; нет, отчасти, он делал благое дело- тянул и вытянул свою любимую на красный диплом; но это он делал потому, что без любимой не представлял своей жизни, не мог дышать, думать, работать. Все, что он делал последние два года – было для нее и ради нее. Но то, что назвали благодетелем, «зацепило». Не , иначе, тетка или с ума сошла, или считает его сумасшедшим, -подумал Кружкин и стал ждать прихода Маргариты Зиновьевны.
Но она, очень «несвободная» тетка все не шла с подарком от дочери.
Зато вместо ее нагрянул хозяин квартиры. Он поздоровался с Кружкиным, пожелал выздоровления и поинтересовался, не съедет ли постоялец, потому как ему рекомендуют новых жильцов. Кружкин его заверил, что будет жить и выплатит всю задолженность, когда выйдет из больницы.
Неприятные были эти встречи с хозяином квартиры. Кружкин, хоть и тяготел к западному образу жизни, никак не мог понять, за что он платит здоровенному детине деньги. Квартира этому детине досталась от тетки, он ее не покупал, а, значит, по всем меркам, получил «просто так»; сам живет – не бедствует и, конечно, где-то спит на другой постели. Так за что я ему «отваливаю» каждый месяц «тыщонку»? За то, что ему повезло. Но это же – не труд! Люди должны получать за труд.
Эх, зря ты, Кружкин, ссорился с тестем. В этом вопросе вы бы друг друга поняли и, может быть, за бутылочкой винца единодушно подняли бы бокалы со словами: «За национализацию частной собственности». И закусили бы пирожками. Вот было бы здорово.
Но я тебя не ссорила с тестем, мой дорогой герой. И читатели, я думаю, желают тебе лучшей доли.
Маргарита Зиновьевна пришла через неделю. Она, как очень экономная дама, не удосужившись положить на тумбочку даже пачку с печеньем, или поставить бутылку с кефиром; достала из сумочки конверт с фото своей дочки, запечатленной на этом фото в окружении импозантных мужчин, смотрящую в объектив и помахивающую тому объективу ручкой; превесело сообщила Кружкину: «Это фото Вам будет напоминать о счастливых днях Вашей жизни. Любуйтесь моей доченькой».
Влюбленный Сергей Михайлович взял в руки подарок, вгляделся в изображение, перевернул его обратной стороной и прочитал надпись: «Чао какао! Адью! Гут бай! Литучий голландец, не забывай!»
Его вовсе не поразило то, что Наташка корявым почерком удосужилась сделать в трех словах орфографическую ошибку. Он знал, что она, как слышит, так и пишет. Он помнил, как она оставляла на кухонном столе ему послания: «Купи на рынке картошку, яйца и зелинь. Твоя Нюся».Его это раздражало, но он знал, что никто этого не увидит, а сам был готов терпеть подобное ради ее молодости и красоты. Он только не мирился с уменьшительным именем Нюся, никогда не называл так ее, потому как Нюсей называла его мама козу; ассоциация же любимой женщины с козой делала их утехи не возможными. Но Наташка или назло ему, или для напоминания своей прошлой жизни, часто подписывала так свои опусы.
Его поразило то, что она с ним, таким образом, прощалась. Он хорошо знал английский, переводил разговорную речь, не считая всевозможные клипы с известными песнями и эти «гут бай с чао какао» защекотали нервы и предопределили дальнейшие его слова: «Маргарита Зиновьевна! Объясните Вы мне, вернее, переведите то, что написала ваша дочь!»
Маргарита Зиновьевна льстиво и приторно улыбнулась и сказала: «Понимаете,Сергей Михайлович?! Наташе поступило очень выгодное предложение работать в кафе. Она уже заработала первые деньги. Можете не поверить, но в России ежедневным трудом такие деньги ей и за пять лет не заработать. Девочке повезло. Так с какой же стати она сюда вернется? Чтоб влачить жалкое существование в съемной квартире? А в настоящем ее положении она будет поддерживать и меня, и Юльку, и скопит на квартиру, машину и дачу да, вдобавок, сможет заочно закончить университет на базе Вашего колледжа. Так что, не обижайтесь на нее, она молодая, жить хочет».
Кружкин мог бы упасть на месте, если бы не сидел; он, немного справившись с волнением, попытался скорректировать Наташкины планы: «Маргарита Зиновьевна! Какой уж университет, когда Ваша дочка в трех словах две ошибки делает, а уж с математикой и экономикой дружит на уровне детского сада. Вы что, не знаете, кто ее тянул за уши последние два года?»
Маргарита Зиновьевна не стушевалась, а парировала: «Дорогой Вы наш! Спасибо Вам за это, но ведь и Вы ее молодостью пользовались, а теперь позвольте уж без Вас. Теперь-то, с деньгами ей любые двери будут открыты и любые курсовые напишутся».
Сергей Михайлович решил сказать свою ключевую фразу : «Курсовые-то напишутся, а в голове, как было пусто, так пусто и останется».
«Не волнуйтесь,Сергей Михайлович, « у богатого гумна и свинья умна», - заверила Маргарита Зиновьевна».
« Ах, значит, я имел дело со свиньями, тогда, помилуйте, нам не о чем говорить»,- завершил разговор мой герой.
Старшая Крайнова ни сколько не смутилась и покинула холл, где происходил разговор.
Кружкин понял, что удар ему нанесли «ниже пояса». Он зашел в палату, лег на свою кровать и не разговаривал ни с медперсоналом, ни с докучливыми соседями. У него начался «взрыв мозгов». Все надежды, что он в сердце лелеял, были связаны с женщиной, которая, находясь «за тридевять земель», помахала ему ручкой.
Как это могло случиться? Какие такие доводы приводятся в пользу столь внезапного разрыва отношений? Да ведь, создав она с ним семью, не прогадала бы ничем! Ведь могли бы вместе уехать в ту же Англию, или , поближе, в Нидерланды. «Мы же родные люди! «Одного поля ягоды»,- миллион раз проговаривал про себя несчастный любовник,-что она придумала? Какие такие испанцы?»
Сергей Михайлович «обударился»так , что с неделю не спал ни днем, ни ночью. Когда об этом узнал лечащий врач, то поспешил пригласить к нему врача психиатра. Но что он может сказать психиатру? Что его кинули? В который раз. Но психиатры ведь тоже «не лыком шиты», и они чувствуют, отчего человек молчит, и они знают, что необходимо , хотя бы, в первую очередь устранить бессонницу. Оттого-то , к бесчисленным уколам и процедурам, добавили больному снотворное.
Конечно, поговори, Кружкин, с кем-нибудь, ему бы стало легче. Лечит и сочувствие, и, вообще, живое слово, и, конечно, «выплескивание» из себя всего негативного. Но он не мог перед всеми оголиться, открыть свои беды.
Да и чем успокоят его окружавшие люди? Травили же анекдоты о топ-моделях; что ж, теперь «неразумному школьнику» попробуют повторить? Что б Сергей Михайлович посмеялся. Над собой. Над мечтой, уплывающей за горизонт.
Не за горами оказалось то время, когда Кружкина «наметили» на выписку. Представьте себе ситуацию: во вторник вызывают его к лечащему, последний объявляет: «В пятницу вас выписываю, Сергей Михайлович!»
Сергей Михайлович возвращается в свою палату, ложится на постель и начинает думать, в чем же он выйдет из больницы. Вещи, в которых его привезли в больницу, скорее всего, истлели, а если не истлели, то, все равно, их нельзя надевать ввиду их несвежести. Кружкин же помнит, как и по каким подворотням он в них ходил в течении полутора недель кряду да, вдобавок, попал в них на приличной скорости в клумбу с колючим кустарником. Как быть? Что делать? Кого просить о помощи?
На его великую удачу он вспомнил телефон, которым не пользовался долгие годы. Да! Он позвонит своему детдомовскому другу. Валерке. Тот не оставит в беде. Был бы лишь дома.
Валерка, который занимался коммерцией: покупал-продавал и, снова, покупал- продавал; мог быть в отъезде.
Но как вы понимаете, мои дорогие читатели, что не всегда же несчастные случаи и нежелательные ситуации «долбят» человека; бывает и на его улице праздник.
Вот такой праздник испытал Кружкин, дозвонившись до друга, который и приехал с кучей барахла, и выслушал его, и сопереживал ему в его бедах, и убеждал не падать духом, и обещал, по возможности, помогать ему в дальнейшем. И снабдил на первое время деньгами.
Выписавшись из больницы, мой герой не поехал в квартиру, которая из некогда счастливой превратилась в ненавистную; ненавистной потому, что не хотелось видеть ни Наташкины халаты, ни бюстгальтеры, раскиданные, где попало, ни ее туалетного столика, ни ее зубной щетки, ни тапок, ни завядших в вазе цветов, не хотелось уже ложиться на ту кровать, которая еще хранила тепло бросившей его женщины.
Он пешком отправился к Шурею. Он надеялся, что новый его друг не выставит за дверь.
По пути к Шурею он зашел в винный магазин и взял 2 бутылки водки. Шурей, не сказать, что был обескуражен, но, запуская Кружкина в квартиру, произнес: «Ну, ты и пропал приятель. Я уж стал забывать, как тебя зовут. Серегой, вроде?»
Сергей Михайлович пошутил: «Ты ж сам сказал, чтоб я после одиннадцати к тебе «не шлялся», вот я и не пришел».
Прошли на кухню. Сергей Михайлович, который теперь снова на время станет Сергеем, либо Серегой (вам, читатели , не трудно будет догадаться, почему так), достал свои бутылки из пакета. Сели за стол. Шурей редко изменял приобретенным в своей тоскливой жизни привычкам; оттого-то на столе в виде закуски появились ишь хлеб да свежие краснодарские помидоры, которым наступил сезон.
Выпили. Закусили .Поговорили. Выпили. Закусили. Поговорили. Выпили. Закусили. Поговорили.
Наконец хозяин отволок Сергея на кушетку.
Денег, которые дал ему друг детства, хватило на неделю. Надо было протянуть еще неделю до выхода на работу. И он начал делать то, о чем не мог рассказать приютившему его Шурею.
В голове уже созревала мысль, что зачем ему теперь нужна съемная квартира, а, коль квартира не нужна, то надобно свести счеты с хозяином квартиры, которому Кружкин, как сам понимал, платил «не за что».
И стал мой герой на «пяточке» перед пивбаром предлагать кому ковер, кому палас, кому газовую четырехкомфорочную плиту, кому стол, кому кресла, кому женские тряпки.
Вся обстановка и оборудование квартиры разошлись мигом; причем, дороже всего дали за газовую плиту – 1 литр самогона. Что-то ушло за поллитра, за что-то давали только стакан.
Телевизор Кружкин не продал. Телевизор был импортный цветной компактный.Он решил подарить его Шурею, чтобы веселее проводить вечера. У Шурея был телевизор, но он доживал свой век.
Оставив в съемной квартире паутину по углам да помойное ведро с окурками, Кружкин закрыл на ключ дверь, скотчем прилепил записку с уже знакомыми нам словами «Чао какао!» и занес ключ соседке.
Он впервые написал то, что написал. Являющийся человеком незаурядным, «содрал» Наташкины слова. Прилепляя эту короткую записку, Кружкин проговорил про себя: « «Эспаньолка» послала меня этими словами, а я посылаю тебя, хр…собственник».
Хотя, следует заметить, что и Наташка-то «рисовала» свое послание по установленному шаблону.. Задолго до фотографии с убийственными для Сергея Михайловича словами, уже слали эспаньолки своим гражданским мужьям и бойфрендам те же стихотворные «оплеухи».
Подобное послание на обратной стороне подобного фото пять лет тому назад пришло в дом по соседству с Лехиным. Там было написано следующее: « Чао какао, адью, гут бай! Кудрявенький Паша, не забывай».
Так что, все повторяется в этом мире. Плохо, что по шаблону.. Нет изюминки ни в головах, ни в сиськах.
Ну, давайте, мои дорогие читатели, вернемся к Кружкину. Начал рубить концы «потерянный» любовник. На горячую голову. А пора и остановиться. Ведь через 2 дня – на работу.
Придя с телевизором, объемной сумкой со своими вещами и бутылкой к Шурею, он с порога сообщил последнему: «Все! Сейчас выпьем и точка».
Откупорив стеклянную посуду, разлив содержимое по стаканам, Серега произнес тост: «Давай выпьем за то, чтобы на Барселону американцы бомбу сбросили. Чтоб б… синим пламенем сгорели».
Шурей тост не поддержал: «Меня с Барселоной ничего не связывает, с Кавказом –да, только пусть живут гады да сады разводят. И жена пусть живет, она моего сына кормит. Хоть, тоже б… Пить надо за твои мозги, чтоб просветлели. Вот так!»
Ну, выпили за мозги. Серегины мозги тут же открыли свои ячейки и стали выкладывать приютившему его человеку: «Шурей! От тебя цивилизацией не пахнет. На Западе ни один человек не будет переиначивать тост. Там – культура! А русские- свиньи! Я тебе вот что могу рассказать. Однажды захожу в Амстердаме в туалет. Там чистота, кругом цветочки. Зашел в кабину и увидел на тыльной стороне двери надпись, сделанную пальцем, вымазанном в фекалиях: «Здесь справлял нужду клевый чувак!» Представляешь? На русском. В Нидерландах. Ну, не свиньи? Вот и ты свинья в том, что меня не поддержал!»
Шурей на это тоже нашелся, что ответить: «Мы ж за твои мозги пили, Серега? А они у тебя тухлые. Не у меня. У тебя. Значит, так: обкумаренный пацан решил повеселиться, а ты по одному этому факту весь народ в дерьмо кунаешь. А я вот , что скажу. Не пацан виноват, а родители его. Чем ты занимаешься? Кто жену с сынишкой на б…променял. Не ты ли? А вот знай, что и твой сын, не воспитанный отцом, может не только такое, а и что похуже отчубучить. Ты вот откуда телик приволок? Думаешь, не знаю и не догадываюсь. Как уж тут не догадаться? Под моими окнами ты навязывал мужикам ковер два дня тому назад. Только дурак не догадается. Что ж получается: ты обокрал человека, который тебя на целых два года под свой кров пустил? И со мной тоже будет? Выйду в магазин, а приду в пустую квартиру. Не годится так! Сам человеком стань. К сыну возвращайся. К жене. А то заладил: «Ее не люблю, а б… люблю». А ты ее люби и сына, и у тебя снова крылья вырастут».
Поднял Серега глаза на собеседника и ядовито промолвил: «Нет во мне любви-то, я ж – детдомовский. Повисла на мне красавица, оплела , как змея, я с ней и был. А что, я без мозгов совсем что ли, не понимаю, что не любовь к стерве была, а страсть, чувство собственности».
«Хорошо, что понимаешь, ну, и меня пойми – приютил я тебя, а теперь смотрю, что парень ты «безбашенный», несмотря на то, что академик. Собирайся к жене, пока автобусы ходят да забирай свой телек, мне ворованного не нужно».
« Ну, что ж, «спецназ», , выгоняешь – я уйду; но только чистенького из себя не строй: твоя пуля людей доставала,- на прощанье решил сказать уже бездомный человек».
«Я ж долг выполнял, придурок, а ты с телками по ресторанам ходил. Есть разница?! Да, ладно… иди к жене да в ногах у нее валяйся».
Кружкин, уже за дверью, произнес: «Не получится у меня, детдомовского». И добавил: «За телеком на днях зайду».
«Не навешивай на себя ярлык, мужик. Лужков, мэр Москвы, тоже детдомовский, а у него много чего получается. Бывай и не обижайся,- самые последние слова на прощанье сказал Шурей».
Вышел Кружкин на тротуар, потом на главную улицу, и подумал: «А, может, правда, к жене?»
Денег в карманах не было даже на автобус. Он подошел к «пяточку» возле бара и прилично одетому мужичонке предложил очень модный галстук, купленный в счастливые его дни в Лондоне. Мужичонка сказал: «Тебе, парень, налить?» Кружкин, знавший себе цену и давно забывший о своей цене, сказал: «Дай пять рублей на автобус».
Доехав до места, где ноги его не ходили около двух лет, мой герой понял, что ему трудно сделать последние шаги.
Он стал вспоминать, что сделал плохого Стелке, тестю, теще, Димке. Он понимал, что сам никогда бы не простил за измену. Но состояние собственной виновности сменялось другим, которое «жужжало в уши»: вспомни, что они тебе сделали; установили за тобой тотальный контроль со всех сторон, оттого-то Стелка не хотела идти на съемную квартиру, чтоб ты вечно в огненном кольце находился. Да, так жить нельзя, подумывал Сергей, а ведь начнется тоже самое, как только вернусь, может, и хуже; определенно, хуже. Через какие-то секунды мысли меняли направление и он вспоминал, как обонял запах пирожков, как гордился, что он в семью приносил больше всего денег, и оттого Стелке все завидовали. Потом, он давно не видел Димку и от этого увлажнились глаза. Он только знал, что сын учится в математическом лицее и успехи его превосходные. Весь в меня, подумал Сергей, садясь на лавку возле подъезда.
Где сел, там и лег. Он не задумался, каким смешным неудачником будет выглядеть рано утром, когда его увидят дворники, соседи, жена и сын, выходящие из подъезда на работу и в школу. Он лежал и думал о той жизни, которая была за плечами. Она не была легкой, но он всегда справлялся с ситуацией, а теперь не может подняться в лифте и нажать кнопку звонка. Как такое случилось? Он перешагнул грань, после чего отношения трудно восстанавливаются? Но ведь он достаточно молодой, сильный, упертый, красивый, да!, да!, красивый!
Я очень долго держала вас в неведении, дорогие читатели, относительно привлекательности моего героя. Он действительно был притягателен для женщин: выше среднего роста, плотного сложения, на приятном лице читались и самолюбие, и превосходство, и уверенность, и упертость. Но в чем, собственно, проявлялась его сексапильность, сказать не могу; перечисленные мною ярко выраженные и самолюбие, и превосходство и т.д. могут никогда ни одну женщину и не затронуть; а что ее может затронуть – одному Богу известно и вот это самое известное одному Богу в достаточной мере наблюдалось в моем герое. Для пущей убедительности хочу еще добавить, что похож был Сергей Михайлович на известного актера и ведущего Михаила Пореченкова, только он не носил трехдневной бороды и видеть приходилось его или чисто выбритым и ухоженным, или неухоженным по «полной программе», что и наблюдалось многими в период жесточайшей депрессии.
Лежал он на лавке, смотрел на звезды, надеялся, что проблема его как-нибудь разрешится и все станет на свои места. С этими умиротворенными мыслями и уснул ненадолго.
В половине пятого его разбудил дворник, который сгребал кучи мусора. Кружкин проснулся, обрадовался, что произошло это вовремя( так не хотелось, чтоб видели его бывшие соседи и даже жена с сыном).
На ум пришло одно место, куда бы он мог пойти, и где он был единожды три-четыре года тому назад
За хозяйственным магазином недалеко от лесочка располагались гаражи, один из которых принадлежал работяге, отцу бывшего его студента. Студент за три месяца до госэкзаменов надолго приболел и лег в больницу. Вот тогда-то и пришел папаня просить за сына, чтоб тому разрешили сдать экзамены экстерном. Но, а вы понимаете, мои дорогие читатели, что в головах молодых людей коммерческих учебных заведений и так ничего не усваивается , а тут во время длительного лежания в больнице среди голых стен, какой уж тут экстерн?
Ну, а работяга, который в своем гараже занимался автосервисом, отвалил Кружкину денег, пообещал надлежаще обмыть это дело, когда оно «состряпается» и тем самым выклянчил у заместителя директора по науке обещание помочь.
Сергей Михайлович и помог. Да так помог хорошо: принес диплом об образовании со всеми подписями и печатями прямо к нужному гаражу и угощал тогда его работяга отличной водкой с малосольными огурцами да обещал свою помощь в вопросах автосервиса. Но у Кружкина, как вы знаете, машины не было, покупать ее он не собирался и, уходя оттуда, подумал: «Если бы не водка на березовых бруньках, вряд ли можно вытерпеть этот бензиновый ад. Радуйся за своего балбеса, бедолага, а мне твоя помощь не нужна – рук от нее не отмоешь».
Теперь шел мой герой да в голове была лишь одна мысль: «Единственное спасение мое- этот слесарь, только бы пришел в гараж, а уж я буду ждать, сколько придется… ведь не к кому пойти, у всех жены… …даже Валерка, такой добрый ко мне, с женой связываться не будет…хоть бы пришел».
Сел Сергей Михайлович недалеко от известного ему гаража. Он сидел долго. И час. И два. И три.
Наконец подошел работяга, имени которого он не помнил. Безымянный посмотрел на него, узнал, так же не назвал по имени; но, поздоровавшись, с извинениями, вспомнили, как друг друга зовут, прошли в открытые хозяином ворота.
Кружкин, сев на сомнительной чистоты пуфик, обрадовался тому, что не ощутил запах бензина.
Поговорили. Кружкин сказал, что порвал отношения с женой , которая ему изменила, пока он лежал в больнице, что ушел из дома, захватив только свое барахло, что «стерва» не дала ни копейки денег и что ему надо где-то «перекантоваться» денек-другой.
У работяги, естественно, было имя, и звали его просто: Иван.
И так, Иван, который благоговел перед учеными людьми, да еще перед теми, которым был обязан, все понял, сказал: «Поживите денек-другой, вон кушетка; прихожу я в восемь утра, в восемь вечера ухожу. Так что – день в Вашем распоряжении, а к вечеру приходите, но не обижайтесь – мне придется закрывать Вас на замок: и своя машина стоит, и детали лежат дорогостоящие. Не обессудьте! А вот, насчет денег – рад бы помочь, да нечем. Недавно купил квартиру сыну, сам в долги влез, а заказов сейчас «кот наплакал». Сами видите! Очередь ко мне не стоит, вожусь кое с какими деталями и на том говорю судьбе: «Спасибо»».
Кружкин рад был и такому предложению; а то, что отказали в «кредите» - так это «издержки нашего времени». Конечно, он не знал, как будет спать в металлическом ящике без доступа воздуха; но понимал и другое: Иван не мог держать гараж открытым при спящем бомже( мой герой, нет-нет, в мыслях уже называл себя так). Темной ночью могли бы упереть и машину , и Сергея Михайловича «в мгновенье ока».
« Все понял, я оставлю у тебя сумку, надеюсь, что она будет в сохранности, а сам пойду, погуляю,- сказал бездомный «академик». И, повозившись возле своей сумки, достав из нее приличные фирменные брюки, вложив их в подмышки, отправился «гулять».
Он шел по улице и соображал, где, как и по чем продать свои брюки, чтобы хватило и поесть, и выпить; и лучше, если на два-три дня. Ему обидно было вспоминать о том, что вчера модный галстук «ушел» за автобусный билет. Так делать больше нельзя. Да и протянуть осталось всего два дня. А там, выйдя на работу, сев за компьютер, а то, и другим способом, он найдет себе на пропитание и тряпки.
Обмозговывая все это, оказался Кружкин возле медицинского колледжа. Он решил так: сейчас идут, и идут абитуриенты группами и по одиночке либо на экзамены, либо с документами, либо за документами в заведения подобного типа. Он выбрал медицинский не случайно – возле его дверей была уверенность не встретить ни одну знакомую «рожу».
Но вы знаете, мои дорогие читатели, что простоять Кружкину пришлось там до вечерней зорьки, а «навязать» свои фирменные так и не удалось.
По наметанному пути уже вечером он подошел к пивбару и отдал свои брюки за бутылку самогона и буханку хлеба.
С ним уже в ранее знакомой среде никто не разговаривал и не шутил, понимая, что мужик опустился «до ручки» и взять с него нечего, как, равно, и самим дать.
Он отошел к лавочке, зубами сковырнул пробку бутылки, выпил прилично. Потом, разломив хлеб, стал его жевать, но, как сказочная героиня, вспомнив заветное, мгновенно опомнился, вскинул глаза вверх и уперся ими в циферблат часов: стрелки их приближались к десяти вечера.
Сергей Михайлович чуть не заплакал. Он очень устал, еще ныли его ребра, еще давала о себе знать голова, а нужно было идти к гаражу, где его никто не ждал.
И все же, надо идти. Но, дойдя до гаража, при свете луны выяснив, что «приткнуться» негде и не на чем; на голую траву лечь не решился и отправился снова на скамейку возле когда-то родного подъезда. Допив из бутылки и съев остатки хлеба, уснул.
Проснулся опять от царапанья метлы об асфальт, поднялся и зашагал к гаражу. Иван, чувствуя, что его ждут, пришел пораньше.
А Кружкин, зайдя в гараж, сел на кушетку со словам: «Веришь, нет, но твоя кушетка для меня, как ложе короля. Я хочу спать». И заснул. Проснулся около пяти пополудни. Опять «засосало под ложечкой».
Он учуял запах малосольных огурцов и увидел, что хозяин отварил на электрической плитке картошку, и, заметив, что гость встал, предложил: «Давайте, Сергей Михайлович, вместе пообедаем. У меня есть огурцы, колбаса и картошка».
Но, вставший с королевского ложа, бомж сказал: « У меня сохнет во рту. Я подавлюсь твоей картошкой,Иван».
Хозяин улыбнулся и промолвил: «Воды много – колонка рядом. А, если Вам похмелиться, то рассол подойдет».
«Спасибо,- поблагодарил мой герой благодетеля и высказался,- ты что меня на Вы, да на Вы- Сергеем меня зови, а, попросту, Серегой. Я пойду, прогуляюсь, а ты, если можешь, оставь мне огурцов с картошкой». Затем вытащил из сумки «мокасины» и вышел из гаража.
Так же отличную неизношенную кожаную обувь он «сдал» за буханку хлеба и бутылку водки.
Но пить на лавочке не стал. Заспешил в гараж. Успел. Подошел ровно к восьми, когда слесарь уже собирался домой.
Обрадовался тому, что успел. На картонной коробке устроил себе королевский ужин: хлеб, остывшая картошка, малосольные огурцы, рассол на запивку и несколько кружочков краковской колбасы.
Следующий день должен быть его рабочим.
Кружкин неплохо выспался, побрился, хорошо оделся, а ,дождавшись Ивана , взял свою сумку и покинул гараж со словами: «Спасибо! Я прекрасно выспался на твоей кушетке».
Прибыл на работу, не понятно, в каком состоянии. Не понятного ни для директора, ни для сотрудников.
Не прошло и полдня, как Сергей Михайлович стал «выклянчивать» у сослуживцев деньги, чтобы похмелиться.
А так, как коллектив сотрудников в колледже был маленький и, при том, никто никого не покрывал, то уже после обеда Вениамин Андреевич пригласил его к себе в кабинет и принудил продлить отпуск за счет больничного листа.
Сергей Михайлович, проклянчивший полдня на похмелку, уже не в состоянии был просить и клянчить не применять к нему эту принудиловку. Ему очень хотелось сказать директору: «Потерпите меня пару дней, и я приду в норму, а вне колледжа – мне «хана». Но не сказал. Того, что было очевидно.
Он не в силах выйти из запоя вне колледжа, но и колледж не в силах выводить его из этого состояния бесчисленное количество дней.
Это противоречие наносило моему герою сокрушительный удар. Но с теми, у кого волевые функции сошли на «нет», должны были бы возиться и нянчиться другие организации, в которых бы работали опытные наркологи и психологи, но, к сожалению, таких не было и в бывшем «Союзе»; не предвидятся таковые и в ближайшем будущем.
А Кружкин, образно говоря, попавший в водоворот своей неустроенности, находился в самой воронке событий, которая закрутила и завертела его с молниеносной быстротой. И некому было его оттуда вытащить.
Все-таки, пришлось написать заявление на продление отпуска,; взять сумку, продать из этой сумки все содержимое, как следует отметить «неизвестно что», упасть «замертво» на ту лавочку, где недавно пил водку и закусывал ломтями хлеба и встать не ранехонько, а уже когда мимо шли вереницы людей на работу и обнаружить себя голым, то бишь, в одних трусах. Возле лавки в кучке лежали замусоленные рваные джинсы, такая же майка и дырявые кроссовки.
Все это надо было одеть на себя и пешком отправиться в село за сорок верст к брату Лехе. Другого выбора не осталось.
Кружкин шел и думал о том, как несправедлив к нему оказался мир: надел на себя вонючее чужое дерьмо и идет в этом вонючем дерьме по городу в рваных кроссовках, которые нестерпимо жмут. Выйду за город и сниму, решил мой герой.
Настроение у него было паршивое. Мысли, одна за другой «жжужали в голове : виноваты в его бедах и тесть с тещей, которых он уже ненавидел; и Стелка, которая «прилипла» к своим родителям, отказавшись с ним отделяться; и Наташкина красота, которая заставляла замедлять ход «фордов»и «мицубиси», и Шурей, который выгнал его из дому; и Венька, который заставил продлить отпуск, не удосужившись потерпеть «денек-другой»; и Иван, который не соблаговолил раздобыть для него, хотя бы, 500 рублей( по курсу того времени 500 рублей приравнивалось к 25 долларам).
По дороге идти было трудно. Он шел, не реагируя на пролетавшие мимо его машины, которые ему еще издали сигналили; а водилы за баранками вспоминали всю «трехэтажную» брань, проклиная тем самым «свихнутого» пешехода.
Наконец-то, пройдя треть пути, он пошел по обочине, где остатки гравия приближали кончину рваным кроссовкам, так и не скинутым с ног моим героем.
Ближе к полуночи он вошел в село, подошел к дому брата, постучал в окно и предстал во всей «красе» перед сонными уже домочадцами.
Часть 5.
Я узнала об этом через два дня. К тому времени уже «отпаивали» Сергея Михайловича самогоном, как детским молоком: попросил – налили – повалился на диван – заснул, а потом «снова здорово».
Когда такое могло кончиться и от кого концовка зависела, никто не знал.
В Лехиной семье на самогон уже не хватало. Причем, и Леха постоянно желал «присоседиться» к брату. И Галка. Но Галку спасала работа и удивительная стойкость к «огнедышащему пойлу»: она, сколько бы не выпивала, всегда говорила в лад, держалась на своих ногах и многих в таком состоянии разводила по домам, укладывала в постель и, если требовалось, подставляла тазик для блевотины.
И так, Галка с Лехой жили в долг, а долги отдавать было нечем. Леха работал за тот же самогон да за еду. Выручала семейную пару грибная пора, но и она в тот год была скудная; поэтому-то,и посвящали мои друзья, как «великие психологи» в проблему «академического» запоя знакомых, приятелей и весь околоток в надежде на помощь извне.
Я увидела на диване человека глубоко невменяемого, который просыпался, открывал «бычьи» глаза, снова закрывал их и начинал храпеть, как паровоз.
«Какая Наташка?- подумала тогда я, -любой убежит от этого ужаса и смрада». Но пожалела. Стала Лехе выдавать двойную норму самогона и накладывать еду в банки, чтобы он кормил невменяемого брата.
Мои попытки убедить, что отпаивание самогоном – это не выход, резко пресекались, и повлиять на ситуацию я не могла.
Недели через две удосужилось поговорить с невменяемым Серегой. Он тогда уже мог нечленораздельно и невнятно, но объясняться. И все, что с ним случилось, было услышано от него, или разгадано в процессе наблюдения за дальнейшими событиями в его жизни.
В тот же раз он со скорбью, чуть не плача, неоднократно повторял: «Скоро отпуск закончится, а ехать в колледж не в чем. У Лехи размер детский, на меня ничего не залезет, а ехать надо уже через неделю».
Помню, пришла домой в раздумьях: чем помочь человеку?
Были у меня новые вещи, купленные сыну, которые он забраковал. Я покупала иногда очень модные мужские вещи, не считаясь с мнением сына. Предполагала, что, авось, оденет. Так были куплены черные джинсы из хлопчатобумажного фетра и в мелкий рубчик темно-коричневый батник. Вещи неодеванные, с этикетками. Забракованные на ранней стадии, так как сын считал ворсистые ткани пылесборниками. Нашла в кладовой не новые, но приличные, подходящие по размеру, мужские туфли.
Поговорила с сыном, он сказал: «Мама, коль ты «бесталанная бизнесменка», продать не сможешь, тогда отдавай, я носить не буду, однозначно».
Принесла Кружкину эти вещи, заставила его примерить, успокоилась тем, что вещи оказались ему впору и ушла, довольная своим поступком.
Через неделю справилась у Лехи, уехал ли младший брат на работу. Тот сказал, что брат не проснулся по будильнику на первый автобус, а когда проснулся, махнул рукой и лег досыпать.
У меня вспыхнуло внутреннее негодование по этому поводу, решила, что вечером пойду провожать Леху и поговорю с «кандидатом».
Пришла. Галка возилась у плиты. Серега спал. Спрашиваю у Галки: «Почему он не поехал на работу?» Та отвечает: «Откуда мне знать? Утром не встал. К тому же, ему одеть нечего».
«Как нечего,- распалилась я,- я ему «подогнала» то, за что на оптовых рынках убивают, обрезают сумки, грабят и оставляют ни с чем, что с лихвой ,подчистую, перекрывает дармовые цены. Где вещи, которые я ему принесла?»
Галка туда-сюда забегала, стала рыться в комоде, в шкафу, в ворохе вещей, лежащих на стуле и не нашла ни джинсов, ни батника.
Потом мне сказала: «Наверное, он их в шинке оставил». «Как?,- воскликнула я и развела руками».
«А так, - сказала мне Галка, когда ее Леха ушел в сарай,- братья, они же похожие; мой постоянно, как запивает и никак не отопьется, выносит из дома все, что плохо лежит. Увидит пустую банку, сковороду, или кастрюлю, в сумку украдкой положит и опрометью бежит в шинок. Я уже никаких заготовок на зиму не делаю, потому, как все банки пропиты. А тот, что на диване лежит, еще «дальше пошел». Одеть нечего, а вещей было сколько? Да дорогих и модных – франтом по колледжу ходил».
Старший брат с годами догонит младшего, а, может, и перегонит, но сейчас разговор не о нем.
Я шла домой, как побитая собака. Мне было жалко себя. Я ноющими от подагры ногами истаптывала эти рынки так, сравнивая цены то в одном ряду, то в другом, то в третьем, то в энном на одни и те же товары, обхаживала огромные, что областной город наш, пространства валом наваленных вещей; на покупку одной-двух вещей уходил частенько весь день, а теперь эти вещи всего за стакан мутной жидкости стали добычей предприимчивых людей – я это считала несправедливым и обидным для себя.
С таким беспросветным пьянством я столкнулась впервые. Что бы продать с себя последние вещи? О таком я ранее не слышала, такого не видела и, конечно, не ожидала и увидеть.
Опять «развели», хотя желание помочь было добровольным моим поступком. Но я же хотела помочь определенному человеку, а не шинкарям? Теперь, решила я, накормить – накормлю, а уж что до вещей- «извините, подвиньтесь».
В течении всего года младший брат часто заходил ко мне, когда я кормила старшего, потому как тот много делал тяжелой работы у меня, как то: штукатурил, или забирал стояком летнюю веранду, или копал ямы под емкости для слива. Младший садился за стол «как ни в чем не бывало». Потому, что хотел есть. Потому, что я кормила старшего, а младший считал себя увесистым придатком, по видимому.
Где-то в феврале-марте разговор зашел о том, что хочет младший Кружкин устроиться учителем математики в нашу школу. Но для этого надо было взять документы вместе с паспортом, который он предусмотрительно оставил у друга- физкультурника в колледже. А затем уже с документами идти в нашу сельскую школу.
Ходил Сергей Михайлович в это время в теплом грубой вязке свитере, а сверху надевал куртку из кожзаменителя. Кожзаменитель не был рассчитан на лютые зимы, поэтому верхний лаковый слой потрескался и лохматился стружкой по всей поверхности. Мне неприятно, думаю, что и многим, было на это смотреть.
«Пораскинув мозгами», понадеявшись, что человек уже так не пьет, как пил раньше, я решила отдать так же новую югославскую куртку, которую тоже забраковал сын, тем самым , наступив второй раз на одни и те же грабли.
Куртки так же не стало в считанные часы. Уже сейчас понимаю, что Кружкин, видимо, в то время смотрел на вещи так: сколько за нее, то, бишь, за вещь, нальют; и быстренько относил туда, где наливали. А носил ко всеобщему стыду то, что в жутком сне не приснится и за что не только не нальют, а наддают подзатыльников при одном упоминании о сделке.
Мне опять было невдомек: как же он поедет в колледж в том, что не оденет последний бомж; как же он пойдет устраиваться на работу в школу?
Осталось за кадром то, в чем он появился в колледже, но известно следующее: кроме документов, привез оттуда он оформленный на него вызов в Италию, где должны были вручить ему грант на 5 000 долларов.
О таких деньгах село наше не слышало, а по сему, собрать на презентацию в прекрасную страну мы не могли. Однозначно, ехать было не в чем и не на что. У нас не было, Вениамин Андреевич ему не верил, а Валерку он не смог разыскать в какие-то считанные дни. Все!
То, что Кружкин в лохматой куртке из кожзаменителя ходил к директору школы, и он его не взял на работу, хотя место было вакантным, это оказалось историческим фактом его жизни, происшедшим в марте 2000 года.
Кое-как дожил подопечный до весны.
По весне же в сельской местности начинались строительные работы. Кружкин нанялся в бригаду строителей подсобником.
Стройка зачиналась в другом селе новым русским, который решил возвести кирпичный трехэтажный дом с мансардами, крытый черепицей, с бассейном и мраморным подвалом.
Работы было много, и труд был тяжелым. Уезжали строители на машине, которую за ними присылали в семь часов утра, а появлялись дома в девять-десять и валились с ног. В день за работу платили 50 рублей. К тому же, кормили ближе к вечеру и наливали по 150 граммов спиртного.
Насколько труден был рабочий день?
Вспоминаю, как мне Сергей Михайлович рассказывал, что с утра подавали доски на третий этаж; что задействены были все четверо рабочих, каждый из которых выполнял свою функцию. Обходились без лестниц и стремянок; в них не было смысла, так как доски были длиной в шесть с половиной метров, половые, тяжелые, общим объемом 20 кубических метров. Один из рабочих по кличке «Жук» встал на закладных деталях второго этажа, выпирающихся из кирпичной кладки ровно на 20 сантиметров, за пояс зацепил себя веревкой к перемычке и в положении циркача принимал снизу и отправлял наверх в течении пяти часов тяжеленные детали будущего пола.
Кружкин тогда так и сказал: «Виртуоз! Не рабочий, а летчик высшего пилотажа!»
Царство Небесное, хочу я сказать. Замерз парень недалеко от построенного его руками дворца.
Но вернемся к Сергею Михайловичу. Понятное дело, что работа его не устраивала. Понятное дело, что надо двигаться в город, но для этого надо, чтоб и город моего героя не забывал.
Как-то была свидетелем такого разговора. Звонит Кружкин с моего телефона кому-то( не знаю кому, но знаю, что женщине) и веселым тоном сообщает: « Вот, лежу на пляже, говорю с тобой по сотовому. Здесь такая красота: птицы, зеленая травка, а на травке клубника на тарелочке. Отдыхаю по полной программе». А сам грязный, лохматый, в замусоленной одежде.
Ближе к осени появился в наших краях Валерка. Искал Кружкина повсюду, заезжал ко мне (высокий, худой с проседью «крутящийся волчок»), написал на бумажке телефон и попросил передать, чтоб друг его срочно ему позвонил.
А Сергей Михайлович в те дни и дневал, и ночевал на работе. Но родные и знакомые кинулись искать и разыскали, привели его ко мне и подали ему радиотелефон.
После разговора с Валеркой, он сказал: «От университета отпочковались некоторые доктора наук вместе с проректором Ветлужным и организовали коммерческий институт, куда зовут меня преподавать математику».
Нашей радости не было предела. Опять во что-то нарядили моего героя и отправили по определенному адресу.
Через день-другой Кружкин пристал к моему сыну с предложением: «Поступай в наш институт на математическое отделение».
Я тогда встряла в разговор и сказала: «Куда ты его зовешь, он же «гуманитарий» по природе, а математику не знает даже за третий класс: Десятичные дроби поделить не сможет».
Я тогда поразилась циничности моего подопечного «академика», который сказал: « А зачем? Сколько будет два плюс два, знает, с него и хватит. Будь спокойна, диплом получит».
Тут же между нами состоялся крутой разговор, свидетелем которого был мой сын. Но из-за неуместной моей деликатности я потерпела крах. Сын не понял, что я была права и на следующий день, взяв с собой документы и деньги, поехал поступать в институт.
Но к великой моей радости ситуация изменилась на 180 градусов в тот же самый день.
Еще не дойдя до секретариата, Кружкин решил показать кафедру математики поступающему. Он приоткрыл туда дверь, заглянул, тем самым, предоставив возможность моему сыну посмотреть на огромную доску, исписанную цифрами, числами, математическими символами: интегралами, степенями и прочими иероглифами, расписанными по всему, трехметровой ширины, полю. Задним числом сын понял, что «китайская азбука» ему не по силам, похлопал по плечу Кружкина, и когда тот повернулся, сказал: «Сергей Михайлович, дружище, благодарю Вас за приглашение, но мне сюда не надо». И добавил: «Все-таки мама оказалась права».
Потом поступил туда, где все-таки понимал, чему его учат и благополучно окончил высшее учебное заведение. Хотя по глубокому моему убеждению образование не должно быть коммерческим.
Но вернемся, дорогие читатели, к моему герою.
Стал работать Сергей Михайлович по специальности. Стал помаленьку одеваться. После Нового Года переехал на освободившуюся Валеркину квартиру.
Здесь надобно немного обмолвиться о Валерке и о том, почему освободилась его квартира.
Детдомовский друг Кружкина был приглашен в институт коммерческим директором: крутился – вертелся, что-то продавал, что-то покупал, чем занимался и ранее, и, возможно, был связан с криминальными структурами в бизнесе. И вот узнает он, что его партнера вместе с семьей расстреляли в собственной квартире. Тогда Валерка налегке едет в Москву ко влиятельному благодетелю просить для себя места. Вернувшись домой через пару дней, обнаруживает квартиру с пустым сейфом, в котором находились очень большие деньги. Этот факт означал лишь то, что его ограбила собственная жена и скрылась с сынишкой в неизвестном направлении.
Ситуация у коммерсанта была так же «аховая», мужик так же мог распустить «ню-ни» и уйти в запой, и не только потому, что у него обчистили сейф; основное, что у него украли то, что в недавнем прошлом он сотворил своими хромосомами: сынишку. Но на «антидепрессанты» не позволил себе сесть, собрал сумки с вещами и на прощанье накрыл стол, поставив съестное и бутылку водки, пригласил Серегу.
Валерка тогда сказал Сереге: «Живи у меня, я сюда не вернусь; когда у тебя деньги появятся, выкупишь у меня эту «трешку».(То есть, трехкомнатную квартиру).
Таким образом, Сергей Михайлович стал жить в очень приличных апартаментах.
И снова ничего не слышали о нем в течение полгода.
Появился в июле. При деньгах. В первые дни разматывал направо и налево, даже стремился через нашу ребятню «снять» местных девочек, но ничего не получилось: выдавал крупные суммы на этот съем, только пропадали и деньги, и ребятня, но не появлялись девочки.
Потом пришел ко мне просить, что бы я была хранительницей его «миллионов». Сказал, что в «братовой» семье деньги быстро «растекаются», положил передо мной 5000 рублей и стал уговаривать: «Возьми и спрячь куда-нибудь, хотя у тебя и так надежно, а я маленькими порциями буду у тебя брать. За это плачу комиссионные: 300 рублей».
Еще в тот раз выслушала еще одну просьбу: «Мне надо снять квартиру на лето, надо писать научный труд, а у брата не получится. Да, я ж теперь в двух учреждениях работаю: и у Ветлужного, и у Веньки. Пусти меня на квартиру на лето. Пить не буду, обещаю».
Я пожалела его. Наполовину. Сказала: «Деньги оставляй, но приходи за своими порциями или рано утром, или поздно вечером. Я целый день в лесу. А на квартиру не возьму. Не хочу никаких кривотолков на свой счет».
Пришел вечером следующего дня, попросил 500 рублей, выдала, пожурила за «бурный отдых», о котором уже судачили сельчане.
Еще через день возвращаюсь с черникой из длительного похода, сын меня встречает у калитки и восклицает: «Наконец-то, банкирша появилась. Вон твой вкладчик под виноградом валяется. Пришел три часа назад, стал требовать деньги, уже «хороший».Я сказал: «Ты с матерью договаривался, у матери и спрашивай. А когда она будет – не знаю. Улегся под виноградом, я ему куртку подстелил, и ждет тебя».
Я тогда разбудила его и вернула оставшиеся 4500 рублей со словами: «Сергей, прости, но мне такой головной боли не надо. Иди, куда хочешь, проси, кого хочешь; но подобная миссия не для меня».
Он ушел. Потом слышала о нем, что «гулял «бурнее бурного»». Приходилось иногда его видеть. Ходил по селу босиком, и обратила я внимание на то, что ноги из закатанных штанин выглядели нездоровыми: пухлыми, даже очень.
Рассказывал тогда Леха, что, только деньги кончались у брата, он заказывал машину, так же босиком, как ходил по улице, в одних штанах и майке, либо с открытым торсом садился в нее, ехал в город, приезжал через час-полтора с деньгами и ведром шашлыка.
Вечерами в разгар гулянок он пьяный-перепьяный частенько повторял: « Вот увидите, что скоро женюсь на 17-летней красавице». Такое и мне приходилось слышать, даже, когда он был адекватным.
О-о! Куда тебя несет, думала тогда я, храпишь, как трактор и думаешь, что тебя будет терпеть молодая жена, от тебя и 60-летняя сбежит. Но вслух стеснялась такое сказать, о чем сейчас жалею: кто-то должен был говорить ему правду.
Сошелся он недели на две с предпенсионного возраста женщиной-выпивохой, которая имела прекрасные глаза, ну, прямо, как у Катрин Денев. Та ему стирала, гладила, готовила, ублажала в постели, но его это, явно, не устраивало, так как не «цепляли» они друг друга; она – маляр, а он – почти мирового уровня математик. И даже обладание бесплатной домработницей, так ему необходимой, закончилось очень скоро. Он снова вернулся в семью брата.
Продолжались пьянки-гулянки до конца августа.
Потом кое-как Галка его приводила в чувство, собрала , одела и отправила на «трудовой» сезон.
Часть 6.
Мы не слышали о нем ничего до середины декабря, а , именно, до 17-ого числа.
Часам к 11-ти дня пришел Леха и очень обыденно сказал : «Приехала Стелка, просит меня поехать с ней в морг на опознание Сергея». И что-то у меня попросил. Не помню, что.
Я не поверила, в чем стала уверять и Леху: «Вполне возможно, вышла ошибка; если надо опознавать, а Стела еще и не видела, что опознавать, из-за боязни, то , может быть, и не наш Сергей лежит в морге».
«Что ты, тупая?- неожиданно закричал на меня Леха,- Он умер в Валеркиной квартире, туда вызвали ментов, они нашли его паспорт, а потом позвонили Стелке. Стелка уже была в квартире, нашла там сберегательную книжку , на которой еще в октябре «лежали» 400 тысяч рублей… половинная цена за Валеркину квартиру, а в настоящее время на книжке остался 1 рубль 40 копеек…потом какие-то грязные вещи, которые Стелка понюхала и угадала его запах. Врубилась?!»
-Врубилась, - сказала я и выполнила его просьбу.
Леха вернулся вечером «в стельку» пьяным. Сказал, что надо готовиться к похоронам. Сообщил нам , что ездил в Валеркину квартиру, разговаривал с соседкой, которая вызывала милицию.
Соседка рассказала, что последние два месяца «гудеж» за стенкой был непрекращаемый; девки сомнительного поведения ходили «табунами», а вечером 15-ого числа, когда рассказчица, выгуляв собаку, возвращалась домой, на площадке перед обеими дверьми происходила такая сцена: девки «табуном» повыскакивали из соседней распахнутой двери, в проеме которой стоял «покойный» в трусах и орал им в след: «Куда же вы, сеньориты? Я щас вас всех уе…».
А «сеньориты», повернувшись к нему, воскликнули: «Чао какао, Летучий Голландец!», и самая дерзкая из них добавила: «Твои «у.е.» составляют 1 рубль 40 копеек. Поищи дур в другом месте на сегодняшний вечер». И «заржали» сеньориты, как лошади.
На следующее утро, опять выводя собаку гулять, женщина увидела соседнюю дверь в полураспахнутом виде, зашедши в квартиру, в спальне обнаружила мертвого соседа.
Затем позвонила в милицию.
Медики выдали справку, что смерть наступила от разрыва миокарды.
Часть 7.
Похоронили Кружкина рядом с сестрой от отцовского первого брака; разница в возрасте у них была 60 лет, и в жизни они никогда не встречались.
Изыскивали деньги и накрывали стол на поминки Сергея Михайловича Галка да ее дочки, Леха же в те дни был мертвецки пьяным.
Стела помогла выкупить тело из морга. Да и то хорошо, потому что, преподавая в музучилище по классу скрипки, она зарабатывала гроши, а, получив в наследство от мужа 1рубль 40 копеек, на многое не расщедришься.
Хочу еще кое-что сказать о жене покойного. Внешность ее соответствовала «твердой пятерке»: миниатюрная невысокая женщина с пышными светлыми волосами, с проникновенными серыми глазами, точенными носиком и губками, одетая к месту и со вкусом, производила на всех самое благоприятное впечатление.
Никаких слов осуждения покойного от нее никто не услышал.
На этом можно было бы поставить точку, но надобно еще кое-что сказать.
Года три тому назад по телевизору на местном канале показывали Кружкина Дмитрия по следующему случаю
Молодой человек, в то время 11-классник, победитель нескольких математических олимпиад получил свой первый грант, который давал ему право беспрепятственного поступления в университет на математический факультет.
Порадовалась тогда я за него и подумала: «Счастья тебе молодой Кружкин, и не дай Бог тебе на жизненном пути отцовских искушений».
Посещая могилы родителей своих, я захожу и на могилу Кружкина.
На любительской фотографии, прикрепленной к кресту, смотрит в объектив красивый, молодой, тщеславный, упертый, полный внутренней энергии человек, сидящий за компьютерным столом.
Хочется понять тайну его сокрушительного падения.
Все, что осталось от него, перед глазами, а значит, и тайну можно разгадать только здесь.
Однажды, отходя от могилы, вспомнила разговор своих родителей в своем далеком детстве, когда я под стол пешком ходила. Мама, разговаривая с папой, сказала: « Подумать только! Бросил жену-старуху, ушел к молодой и в семьдесят с лишним родил ребенка!». Конечно, речь шла о Михаиле Тимофеевиче Кружкине. Его семья жила за два дома от моего.
Сергей Кружкин так хотел сотворить подобное тому, что совершил его отец, но при неверном решении задачи с одним неизвестным, процесс человекотворства в зрелом возрасте не состоялся.
Апрель 2007г. Матлахова Марианна