Просто...

 

Просто проснуться с тобою рядом Просто коснуться нежной руки Встретится с ласковым любящим взглядом И тосковать, когда мы далеки Просто болтать ни о чем до рассвета Просто смеяться и просто грустить Просто припомнить счастливое лето Просто обидеться, просто простить Просто мечтать лежа рядом с тобою Просто вдвоем ожидать перемен Просто любить тебя всею душою И получать те же чувства в замен Просто быть вместе единым целым И как же просто все потерять Вдруг станет черным, что было белым Просто однажды тебя не понять Только прошу я у господа бога Силы нам дай, чтоб любовь сохранить Ведь наша жизнь это просто дорога Будем, давай просто жить и любить.   Денис Ракитский

 

А вы знали, что оно именно так ? Я,нет:-)

 

Читать далее...

Лучшие пейзажи мира

Предлагаем посмотреть самые лучшие пейзажи мира связанные темой отражение в воде.

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

ИзЮмительные котлеты

ИзЮмительные котлеты

Очень вкусное сочное мясо в хрустящей панировке с изумительной начинкой.Очень мне эта панировка понравилась, уж больно хорош контраст хрустящей корочки и сочной мякоти котлеты.Хрустящая,вкусная,довольно нежная,слегка сырная,с легкой сладостью изюма.

так просто

Любой адрес впиши и смотри!

Любой адрес впиши и смотри!!! Нажимаете на линк, вписываете in English or по-русски адрес (город, улицу, номер дома) и получаете картину. Потрясающе! Можно и русскими буквами написать свой бывший адрес и немедленно увидеть нужный дом и всё вокруг. Любой адрес впиши и смотри! руднев

 

Памятник тосту "Горько"_Уникальные памятники России

 

Интересное блюдо Ленивый рис

А, давайте-ка приготовим с вами необычное блюдо из обычных продуктов: рис, окорочка или куриное филе, кукуруза и лук. Обещаю - будет вкусно!

Читать далее...

"Перелепи моё лицо, скульптор!"

Начало здесь

Сегодня — 80 лет Майе Борисовой. Она не дожила до этой даты 16 лет. Сколько я себя помню — живу её стихами. Поверьте, они того стоят.

 

Перелепи моё лицо, скульптор!
В ладонях мни его, как мнут глину...
Поторопись меня лепить, скульптор,
а то я снова убегу, сгину.

 

Твоя каморка так темна, милый,
под лестницей, где белый свет клином...
Пигмалион сейчас пройдет мимо
в опочивальню и меня кликнет.

 

Он будет ласков, а потом — бешен,
а после в непробудный сон канет.
Он не признается богам, бедный,
что под его руками я — камень.

 

Все говорят: Пигмалион — мастер,
он мою душу вызвал из мрака!
А я увидела тебя, мальчик,
и позабыла вмиг, что я — мрамор.

 

Пигмалион сиял, как грош медный,
касался рук моих, колен, стана,
а я дрожала: что же ты медлишь?
Ведь для тебя живою я стала!

 

В легенде холодно мне, как в склепе.
Меня доверие небес давит.
Пигмалион себе еще слепит!
Он тоже, в общем-то не бездарен...

 

Растрепан факел молодым ветром,
горячий отблеск на твоих скулах.
Чтобы лицо мое — к тебе, вечно,
перелепи мое лицо, скульптор!

 

Я умоляю, всех богов ради, —
ведь счастье роздано нам так скупо,
чтоб нам неузнанным уйти рядом,
перелепи мое лицо, скульптор!

(«Ночной шёпот Галатеи, обращённый к ученику Пигмалиона»)

 

Впервые Галатея взбунтовалась, посмела заявить о своих чувствах. Она свободна, она вольна любить кого ей заблагорассудится. Скушно быть изделием в чужих руках...

 

 Jean-Leon Gerome. Пигмалион и Галатея.

 

Послушайте песню Александра Губерта на эти стихи в его исполнении:

 

http://gubert.narod.ru//muraveynik_mp3/10nochnoy_shopot_galatei.mp3

 

Я ещё со школьных лет была буквально влюблена в эти строчки, и лишь позже узнала, что это стихотворение было написано в ответ на стихотворение В. Сосноры «Продолжение Пигмалиона», посвящённое М. Борисовой:

 

Теперь — тебе: там, в мастерской, маски,
тайник и гипс, и в светлячках воздух...
Ты Галатею целовал, мальчик,
ты, девочка, произнесла вот что:

 

“У нас любовь, а у него маски,
мы живы жизнью, он лишь труд терпит,
другую девушку — он мэтр, мастер, —
ему нетрудно, он еще слепит!”

 

Так лепетала ты, а ты слышал,
ты пил со мной и ел мои сласти,
я обучал тебя всему свыше, —
мой мальчик, обучи ее страсти!

 

Мой ученик, теперь твоя тема,
точнее тело. Под ее тогой
я знаю каждый капилляр тела,
ведь я — творец, а ты — лишь ты. Только

 

в твоей толпе. Теперь — твоя веха.
И молотками весь мой труд, трепет,
и — молотками мой итог века!
“Ему нетрудно, он еще слепит!”

 

Теперь — толпе. Я не скажу “стойте”.
Душа моя проста, как знак смерти.
Да, мне нетрудно, я слеплю столько...
Скульптуры — что там! — будет миф мести.

 

И тем страшнее, что всему миру
вы просчитались так, и пусть пьесу
вы рассчитали молотком, — минус,
мир — арифметика, и плюс — плебсу.

 

Теперь убейте. Это так просто.
Я только тих, я только труд — слепо.
И если бог меня лепил в прошлом —
Ему нетрудно, Он еще слепит!

 

таким был В. Соснора, когда писалось это стихотворение

 

Перед нами — диалог из двух стихотворений, напряжённый, страстный, полный скрытой горечи и обид. Диалог поэтический и реальный. Он написал. Она ответила. Что произошло между этими людьми? Нам этого знать не дано...
Может быть, в какой-то степени проясняет ситуацию, отражённую в этих стихах, стихотворение А. Городницкого «Галатея» - это уже взгляд не её или его, а — стороннего наблюдателя:

 

В летней Греции полдень горяч,
Пахнут мёдом высокие травы.
Только в доме у скульптора - плач,
Только в доме у скульптора - траур.
Причитанья и слезы вокруг,
Хоть богов выносите из дому.
- Что с тобою случилось, мой друг?
- Галатея уходит к другому!

 

Позабыв про еду и питьё,
Он ваял её нежно и грубо.
Стали тёплыми бедра её,
Стали алыми белые губы.
Над собою не видя беды,
Жизнь он отдал созданью родному.
Пропадают напрасно труды -
Галатея уходит к другому!

 

Не сиди же - печаль на челе,-
Принимайся, художник, за дело:
Много мрамора есть на земле,
Много женского жаркого тела.
Но пустынно в его мастерской,
Ничего не втолкуешь дурному,-
Он на всё отвечает с тоской:
- Галатея уходит к другому!

 

А у храма растёт виноград,
Красотой поражает природа,
И опять на Олимпе доклад,
Что искусство - оно для народа.
Бродят греки весёлой толпой,
Над Афинами песни и гомон...
А у скульптора - мёртвый запой:
Галатея уходит к другому!

 

Джулио Баргеллинп. Пигмалион и Галатея.

 

В интернетских блогах много обсуждений этих стихов, причём все отдают предпочтение стихам Сосноры, в адрес же Борисовой брошено немало резких и несправедливых слов: её обвиняют в том, что взяла у первоисточника ритм и размер, ничего не добавив по существу, что её ответ слаб, не талантлив, неинтересен... Не могу согласиться!
Её Галатея — да, созданная рукой Мастера, любовно вылепленная его руками, вдруг ощутила себя живой. Она живая, она хочет любить, она любит. Но не Пигмалиона, потому что Галатея чувствует — его любовь — ненастоящая, не её он любит, не её суть, а своё искусство, воспроизведённое в ней, то есть в сущности — себя в ней! Ему нет дела до её личности, индивидуальности, она должна служить лишь воплощению замысла творца.
«Он себе ещё слепит» - в этих пренебрежительных словах — её женское прозрение, пронзительное понимание своей не единственности для Мастера. Она не хочет больше быть послушной глиной, изделием, игрушкой в чужих руках. Любовь Галатеи — земная, женская, плотская, пусть не вечная, преходящая, но живая, настоящая - к ученику, мальчику, не знаменитому, не гениальному, но способному любить и дать ей простое человеческое счастье.

 

Франсуа Буше. Пигмалион и Галатея. Эрмитаж.

 

У В. Сосноры эта тема развивается и в других стихах, в частности, в «Венке сонетов» (1973):

 

 

Сверкай же, сердце! Или же молчи.
В окне молочном - лампа и мечты
о чем? О той черёмухе вдвоём,
сирени празднеств? А потом мечи
возьмём?

 

Но невеселье невское! О, ты,
еще не знаешь этот ор орды,
как за любовь - болото, улюлюк...
Один виновен всуе и один
люблю.

 

Но не тебя. Неправда - не себя.
Я лишь беру струну, как тетиву,
лишь целит Муза в око серебра
бессонницы,- так я тебя творю...

Не возродить,- и я тебя творю,
дар девственности - жертва топору,
Пигмалион - творенье долюбить!
Твой люб клеймён, и моему тавру
да быть!

 

Jean-Leon Gerome

 

А она ему отвечает...

Послушайте песню Л. Альшулера на стихи М. Борисовой «Ночной шёпот Галатеи»:

 

http://alural.narod.ru/fono/al-al_06.mp3

Майя Ивановна Борисова родилась в Ленинграде 21 мая 1932 года. Окончила отделение журналистики филологического факультета Ленинградского университета. После окончания работала в газетах Абакана и Красноярска, колесила по Сибири, писала статьи и стихи, занималась переводами. После работы в Сибири вернулась в Ленинград.
Была депутатом, председателем секции поэзии Ленинградского отделения Союза писателей.
Позже писала прозу: рассказы, публицистику, рецензии, пьесы, сказки. В последние годы работала редактором детского журнала «Искорка». Писала и издавала книжки для детей. Вот, собственно, и всё, что можно выудить о Майе Борисовой в Интернете. Но эти ровные строки обычной биографии, типичной для литератора-шестидесятника, вам ничего не скажут о ней. Не расскажут, Каким Чудом она была, Чем были для меня её стихи и для многих-многих таких, как я, выросших на её строчках. Не знаю, сумею ли найти слова, чтобы выразить это...

 

Есть ценности, которым нет цены:
Пластанье ткани, вымокшей до нитки,
У легких ног Самофракийский Ники
И крылья, что, отсутствуя, - видны.

 

Есть ценности, которым нет цены:
Клочок бумаги с пушкинским рисунком,
Учебник первый в первой школьной сумке
И письма не вернувшихся с войны.

 

Есть ценности самих себя ценней:
Обычный камень с маленького пляжа,
Но по ночам его целуют, плача...
Что по сравненью с ним казна царей?..

 

Это должно быть начертано на всех скрижалях. Но этих строк никогда не поймёт и не воспримет сердцем нынешнее поколение, не признающее ценностей, которые «не съесть, не выпить, не поцеловать».

 

Нельзя велеть другому: т а к живи!
Но если занят он одной заботой -
Приобретать вещественное что-то -
Не стоит он ни гнева, ни любви.

 

Пусть будут все его стада целы,
Пусть будет прочным всё, что он имеет,
Но пусть и в мыслях тронуть он не смеет
Те ценности - которым нет цены!

 

Среди этих бесценных ценностей — и стихи Майи Борисовой.

 

 

Увы, у нашей эпохи сейчас — другие кумиры. Под стать нынешним ценностям - «вещественным», а не вечным...
О Майе Борисовой практически ничего нет в Интернете — ни сколько-нибудь внятной статьи, ни заметки. Четыре её сборника, которые у меня есть, снабжены несколькими строчками анонсов — сухими, заштампованными, равнодушными.
«Новую книгу известной ленинградской поэтессы отличает высокая зрелость стиха».
«В стихах чувствуется наблюдательность автора, выработанная годами журналистской практики».
«Стихи пронизаны чувством времени, без которого не может быть настоящей поэзии».

Да разве это — главное в ней?!

«Основные свойства зрелой поэзии Борисовой — интеллектуальность, рационалистичность в выборе тем и художественных средств».
«В начале творческого пути М. Борисовой сопутствовала репутация поэта более думающего, чем чувствующего».

А вот насчёт «рационалистичности» хотелось бы поспорить. Это опровергают сами её стихи. Помимо красноречиво говорящего о её бурной эмоциональности, преобладающей над «рацио», «Ночного шёпота Галатеи», могу привести ещё несколько стихотворений, где мы видим совсем другую Майю, нежели рисуют нам формальные строки казённо-академических предисловий.

 

***
Мои друзья такие умные!
В портфелях носят груды книг
и затевают споры шумные,
чтоб истину извлечь из них.

 

И речи их такие складные
и так значения полны!
А на холмы зелёной Латвии
в то лето наплывали льны.

 

Там было сено недокошено.
В прудах плескались сотни лун.
И конь, подрагивая кожею,
удрал на некошёный луг.

 

Он зазвенел, забрякал боталом...
И мальчик следом побежал,
мне кинув на плечи заботливо
измятый праздничный пиджак.

 

Девчонка с городскими страхами...
А тут — борьба, мельканье тел!
Смеялся конь, и гривой встряхивал,
и поддаваться не хотел.

 

А ветер плыл широкий, северный,
нёс винный запах на волне.
И сердце, как звезда осенняя,
счастливо падало во мне.

 

Мне на ладонь спускались сумерки,
как паутинки на межу...
С тех пор дружу я только с умными.
Я так их дружбой дорожу!

 

И мне про давнее, про старое
пора забыть уж наконец!
Но конь летит. И хвост пластается.
И мальчик скачет на коне.

 

И к пиджаку его, как к знамени,
я, замирая, губы жму...
И всей земли святые знания -
мне ни к чему!

 

 

У друзей несчастье:
дети приболели.
А у меня дитя -
моё сердце.

У друзей радость:
дети пошли в школу.
А моё сердце
всё не умнеет...

У друзей дома
мирные заботы.
А у меня один дом -
моё сердце...

Сердце моё, сердце,
домик мой, времянка,
что с тобой делать?

Окна твои — настежь,
крыша протекает,
замки ненадёжны.

Пляшет сын-разбойник,
песни сочиняет,
что ни шаг — то песня, -
это ль утешенье?

И в дому при свечках
песни порасселись
семеро по лавкам...
Это ль оправданье?

 

Её дети — лишь песни... В стихотворении «Старая история» она чуть приоткрывает завесу над своей женской трагедией:

 

Небольшенького роста,
панамкою вертя,
по Кировскому мосту
идёт моё дитя.

 

Он меж двоими — третий,
счастливая семья!
Но не было б на свете
его, когда б не я.

 

Жена была красива,
а муж любил меня.
Она ему грозила,
а он любил меня.

 

Напоминала: дочь ведь...
Кричала: а родня?!
Рыдала днём и ночью.
А он любил меня.

 

Последняя попытка,
излёт последних сил...
Больница. Мука. Пытка.
И появился сын.

 

Несчастный муж метался,
пил и на стенки лез.
Но всё же с ней остался,
не бросил, не исчез.

 

Как буднично и просто
идётся им двоим
по Кировскому мосту
с ребёночком моим...

 

 

Это стихотворение — предтеча её знаменитого, пронзительного «Моих детей не будет никогда...»

 

 

Моих детей не будет никогда.
Ни выросших, ни умерших не будет.
Ни в вещих снах, ни в праздниках, ни в буднях -
моих детей не будет никогда.

 

Устав от волхований, от стыда
перед собой, судьбой и медициной,
я поняла: ни дочери, ни сына -
моих детей не будет никогда.

 

С тех пор прошло довольно много лет.
Чужих собак я, припадая, глажу.
Но это не чужих собак я глажу:
ласкаю я детей, которых нет.

 

Когда вы мне бросаете упрёк,
что я молчу, то это я, в молчанье
неведомых имен ловлю звучанье:
мне почему-то кажется, что трёх...

 

Когда же прохожу я стороной
по улице и выгляжу престранно,
три маленьких разреженных пространства -
три пустоты бегут передо мной.

 

Мне говорят: не велика беда...
- Не велика! - я отвечаю людям.
Но на земле детей моих не будет.
Нигде. И никаких. И никогда...

 

 

Стоило этому стиху появится в Интернете, как нашлись моралисты, циники и ёрники, налепившие на него ярлык: «поэзия месячных и абортов». Большинство же (преимущественно женщин) его защищали. Предлагали украсить им стены женских консультаций, выучить всем, кто задумал избавиться от самого дорогого — нерождённого ребёнка.

 

памятник нерождённым детям в Словакии. Скульптор Martin Hudáček.

Скульптору здесь удалось передать непередаваемое... И горькое запоздалое раскаяние женщины, её неизбывное чувство вины, и светлое утешение и прощение нерождённого ребёнка... Мне кажется, стихотворение Майи Борисовой и этот памятник — равноценны. Её строки вполне могли бы быть выбиты на нём...

 

 

Видеокомпозиция по стихам Майи Борисовой «Моих детей не будет никогда»:

 

 

У Майи Борисовой есть стихотворение, близкое этому таким же пронзительным чувством вины и раскаяния. Хотя речь там о другом...

 

А плата – ощущение вины...
Всего-то? Только лишь? За этот вечер?
За этих звёзд кружащееся вече,
за эти волны, точно валуны?

 

За ветер, несминаемый, как ластик?
За лодку, в берег бьющую кормой?
За упоенье безграничной властью
над миром, морем и над словом «мой»?

 

Мой маленький... На цыпочки встаю.
Как стебли трав, гибки мои суставы...
Ладонями, широкими, как ставни,
до глаз твоих горячих достаю.

 

Кто плачет там? Мне слёзы не видны.
Должно быть, надо, чтобы кто-то плакал.
Мизерная, нестоящая плата –
за счастье – ощущение вины...

 

 

Я десять лет хожу к вершку вершок
по светлым полдням и ночным ступеням.
Я десять лет выплачиваю пени,
а счёт и до сих пор не завершён.

 

Вина устало дышит мне в затылок...
А мы и вправду были влюблены?
Я всё забыла. Всё давно забыла.
Всё – кроме ощущения вины.

Не надо было. Ох, не надо было!..

 

 

Подлинное раскаяние — это мука всей жизни, а не как для многих — в единый всепрощенческий день автоматическое прощение всех скопом и в розницу и такая же формальная просьба о прощении — всех и каждого («простите, если чем обидел»), когда душа в этом не участвует, когда даже не дадут себе труда задуматься — за что, не сделают даже попытки эту вину искупить... Примерно так:

 

 

Мне очень нравятся её баллады. «Маленькая городская баллада» — о прощании двоих, которое подслушал случайно шофёр, отвозивший их на вокзал:

 

Жарким лбом прижимаясь к плечу,
жарким ртом, начинавшим дрожать,
всё шептала она: - Не хочу,
не хочу от тебя уезжать...

 

И уехала. Канули дни.
И ничто не вернулось назад.
Вскоре оба забыли они
ту поездку в такси на вокзал.

 

Но, не смевший дышать, точно вор,
забывавший на тормоз нажать,
до сих пор вспоминает шофёр:
«Не хочу от тебя уезжать!
Не хочу от тебя уезжать...»

 

 

Невольно вспоминается «Последняя любовь» Заболоцкого. Помните?

 

… А машина во мраке стояла,
И мотор трепетал тяжело,
И шофёр улыбался устало,
Опуская в кабине стекло.

 

Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета, -
То, что, к счастью, не знали они.

 

Да много чего вспоминается. Эта крошечная баллада сразу берёт в полон твою  душу и не отпускает долго...

(Недавно натолкнулась в Инете на чей-то крик души: «Помогите, пожалуйста, найти: Майя Борисова "Маленькая городская баллада"!!!!!!!!!!!!!!! Masfel» . Ну вот Вам, дорогая Masfel, ваша любимая баллада. Я Вас очень хорошо понимаю).
А вот эту балладу, наверное, мало кто знает:

Баллада о неприкаянных душах

 

Скажет женщине мужчина
на одном краю земли:
Зря слезами ты мочила
щёки бледные свои:

 

Мир огромен. Дом укромен.
Бури внешние страшны.
Ничего не жажду, кроме
теплоты и тишины...

 

Скажет женщина мужчине
на другом краю земли:
Понапрасну две морщины
у тебя на лбу легли:

 

Мир огромен. Дом укромен.
Мне опорой — только ты.
Ничего не жажду, кроме
тишины и теплоты...

 

Над планетой опустелой
ночь безлунна и слепа.
Упадут четыре тела
на постельные снега.

 

И в доверчивых потёмках
воцарится так легко
дух уюта, парный, тёплый,
как парное молоко.

 

Но из двух телесных башен
робко вылезут в тиши
босиком, в ночных рубашках,
две обиженных души.

 

Темнота огни погасит
на воде, на берегу.
Спотыкаясь и пугаясь,
души молча побегут

 

по траве заиндевелой,
через жгучие пески,
мимо фото-, мимо вело-,
мимо теле-мастерских,

 

зданий мимо, станций мимо,
через море-водоём,
чтоб на середине мира
очутиться им вдвоём.

 

На большой пустой планете
притаятся, не дыша,
как наказанные дети,
две души — одна душа...

 

А в домах, как в прочных тиглях,
ночи хрупкое стекло.
Чисто-чисто. Тихо-тихо.
И тепло.

 

 

Много о чём заставляет задуматься эта баллада. Совсем другими глазами начинаешь смотреть на извечные женские идеалы: домашний уют, надёжное мужское плечо, «был бы милый рядом — ничего не надо...». Но когда это — ценой свободы, утраты личности, индивидуальности, ценой измены самой себе... И понимаешь, - для таких, как Майя, это — неприемлемо, невозможно. Она погибнет, как вольная птица в золотой клетке. «Ты уюта захотела. Знаешь, где он — твой уют?..»
И потому в стихах Майи Борисовой так часто присутствует бездомье, разлука, одиночество.

 

 

Люблю на миг обжитый мир:
купе, гостиница, каюта...
По мне, уют чужих квартир
уютней моего уюта.

 

Он тем ещё хорош, что нов...
А может, в этом всё и дело?
Тепло скольких моих домов
горючим дымом улетело...

 

Слова говорят одно, а между строк — горечь.
Все её судьбоносные встречи перечёркивала «расставанья маленькая смерть».

 

 

 

Поезд последние вёрсты мчит.
Тревожен рокот колёс.
Выйдем в тамбур и помолчим:
Не надо ни слов, ни слёз.

 

Леса полосою летят на нас,
Рябины бегут, рябя.
И мне остаётся всего лишь час,
Чтобы глядеть на тебя.

 

Станции — чаще, и небо — темней.
Фабричные трубы вразброс.
Город в мерцанье ранних огней
Бросается под откос.

 

Многоэтажные корпуса
Вдоль шпал начинают плыть.
И мне остаётся лишь полчаса,
Чтоб рядом с тобою быть.

 

Пойдём в вагон. Собираться пора.
Минуты в пропасть летят.
Грозно грохнули буфера
На привокзальных путях.

 

Толчок. Остановка. Окончен маршрут.
Вокзальной толпы прибой.
И мне остаётся десять минут,
Чтобы проститься с тобой.

 

В десятках разлук и в десятках встреч
Мы будем эти минуты беречь.

 

Паровоз,остывая, мелко дрожит,
Под сводами пар клубя.
И мне остается целая жизнь,
Чтобы любить тебя.

 

 

Как бесстрашно она любила! Бросалась, как в омут.

 

Любимый мой, мне чисто и светло,
и напряжённо мне, и одиноко.
И то, что нас с тобою вдруг свело,
пусть, не смущаясь, смотрит в оба ока.

 

 

Счастье было недолгим.

 

 

Ты уехал. И я волоку раскладушку.
Подо мною скрипит её лёгкий костяк.
Я ныряю в подушку, как будто в отдушину.
Я сегодня в гостях. У себя я в гостях.

 

Я из тех — из породы бездомных, заносчивых,
презирающих сытое сало в зобах.
Я люблю землянику. Ненавижу доносчиков
и ловцов бесприютных собак.

 

Ночью я просыпаюсь от тихого зова
и стихи сочиняю, и дрожу от озноба.

 

Я тяжёлыми строками набиваю котомку,
про запас набиваю — на долгий растяг.
Я смотрю в календарный квадратик картонный:
я ведь нынче в гостях. Я ведь только в гостях.

 

Я поленницы слов оставляю в резерве,
как поленницы дров — на делянах лесных.
Я лежу по ночам на суровом брезенте
и в глазах моих пляшут зелёные сны.

 

 

Она устала от своего бездомья, безбытности, одиночества. Ей хотелось стать как все. Но не получалось...

 

Погуби же меня! - кричу.
Жадно жмусь щекою к плечу,
обнимаю, аж локти ломит.
Жизнь мою, молю, споловинь!
Солнцем высушен мой овин,
и огонь подбежал к соломе.

 

Только словно из-за реки
эхо вторит вперегонки,
вроде то же, да не такое:
не «губи» говорит, «люби».
И не «жги» говорит, а «жди».
И покоя просит, покоя...

 

 

Когда ты меня потерял?
Обидел, забыл, не увидел.
Как тонок души матерьял,
И как поддаётся обиде!

 

И снегом обрушится май,
И с ног меня валит простуда.
Встречай меня, милый, встречай!
Откуда? Увы, ниоткуда!

 

Не будет ни ночи, ни дня,
Ни словом, ни взглядом касанья.
У всех поездов для меня
нарушены расписанья!

 

А как я спешила к тебе!
Твердила... Ах, что я твердила
В моем золотом сентябре,
Когда я ждала и любила!

 

Прощай, мой любимый! из тех
Безумств, коим равных не будет,
Я слишком спокойна. А смех?
Не слёзы ж показывать людям!

 

Вся жизнь – ожиданье у нас -
Внезапности, радости, чуда.
В какой-нибудь день или час
И я о тебе позабуду...

 

Не помня уже ни о чем, -
О, нет, снисхожденья не надо, -
Сжав зубы, я рухну ничком
В белесую ночь Ленинграда.

 

 

Нести разлуку тяжело,
особенно когда
не знаешь, что и развело:
остуда, долг, беда?

 

Хоть знак какой-то был бы дан…
А то уж столько дней
тащу ее, как чемодан
без ручки и ремней.

 

А любви хочется, как и всякой живой женщине. Да ещё такой молодой, красивой, горячей:

 

Вот и случилось наконец
С тобою, как с людьми…
Любовь – прожорливый птенец,
Корми его, корми!

 

Пиши по три письма на дню,
В разлуке краткой плачь,
Лети к открытому огню,
Сама в ночи маячь,

 

Грей в кулаке блестящий ключ
От временных дверей,
Теряй друзей, родных измучь
Влюбленностью своей.

 

Спеши не взять, спеши отдать
Себя до дна, дотла:
Любовь не может голодать,
Пока она мала!

 

Прими восторг, и боль, и срам.
Но срок придет, и вот
Любовь подставит грудь ветрам
И крылья распахнёт,

 

И воспарит, и заслонит
Ослабшую тебя
И от беды, и от обид
И от небытия.

 

 

Ну а если не дано такой любви? Что тогда?! Майя и на это даёт ответ. Честный и бескомпромиссный:

 

А если не дано большой любви,
единственной — ты виновата разве?
Бесплодьем сердца Бога не гневи.
Люби как можешь — коротко и разных.

 

 

Вот только, чтоб нечестною не стать,
Не именуй парчой лоскутья ситца.
Парча - нетленна. Ситцу же - носится,
Меняться, мяться, в стирках выцветать...

 

Но в смертный час придут согреть тебя
Все те, кого ты лаской оделяла.
Лоскутное, а всё же одеяло
Под чёрным сквозняком небытия...

 

 

Это стихотворение о том, что и маленькая, не вечная любовь может быть подлинной и настоящей, как тёплая ручная синица в руке взамен недоступного журавля в небе.
Прочтите это, ханжи и фарисеи, стихи — для вас!

 

Влюблён ты, бедный мой дружок,
да как-то не вполне...
Всё топчешь, топчешь ты снежок,
всё объясняешь мне:

 

ты — так сказал, а вот она
ответ дала — такой,
а вот что думала она
о сказанном тобой.

 

Я тихо слушала сперва,
но стынет голова
под слоем слов. Оставь слова!
Перемолчи слова.

 

Ведь вся любовь, поверь мне, брат,
не речь, не мысль, не взгляд,
а лишь прикосновений ряд,
прикосновений ряд...

 

 

В пуританскую эпоху она позволяла себе быть свободной, бросая вызов показной добродетели и морали.

 

Приятельница Гете,
подруга Мендельсона.
О женщины, с портретов
глядящие бессонно!

 

И ханжеству, и сплетням
бросая дерзкий вызов,
вы шли через столетья
на каблучках капризных.

 

Смешалися созвездья
Тельца и Волопаса...
Для вас срывались в вечность
симфоний водопады.

 

Поэмы, как олени,
С прикрытыми глазами
вам стройные колени
прирученно лизали.

 

Приятельница Шиллера,
Бетховена подруга,
бросавшие решительно
сиятельных супругов.

 

Где званья их и титулы?
Подобно грязной пене
в революционных тиглях
они сгорели в пепел.

 

Но будет вечно юно,
как Шиллер и Моцарт,
шуршанье ваших юбок
на лестницах мансард.

 

 

Продолжение здесь: http://www.liveinternet.ru/users/4514961/post220980147/