Цитата сообщения Galyshenka Сюжет на все времена

Воспоминания о любви модистки Полины Гебль и декабриста И.А. Анненкова

«Спасибо женщинам, они дадут несколько прекрасных строк нашей истории» Петр Вяземский

Иван Анненков
▪ Родился в Москве 5 марта 1802 года ▪ Поручик Кавалергардского полка ▪ В 1824 году был принят Павлом Пестелем в петербургский филиал «Южного общества» ▪ Был осужден на 20 лет каторги и вечное поселение в Сибири. Лишен чинов и дворянства. Позднее приговор смягчили ▪ В1827 году женился на Полине Гебль ▪ Умер 27 января 1878 года в Нижнем Новгороде.
«Он был высок, голубоглаз, очень хорош собой. Любил носить панталоны из светлой замши, подчеркивающие достоинства его прекрасно очерченной фигуры» "Когда на балу доходил черед до мазурки, императору специально напоминали об этом, и он, оставив своих партнеров по картам, шёл специально полюбоваться на Анненкова, который обычно танцевал мазурку в паре с великой княжной Александрой Фёдоровной."(из воспоминаний современников).

Полина Гебль
«В первое свидание она шепнула: «Я поеду с тобой в Сибирь» и «Скоро увидимся!»
▪ Родилась 10 марта 1800 года в городе Нанси (Франция) ▪ В1823 году приехала в Россию как модистка торгового дома Дюманси ▪ 2 апреля 1826 года вне брака родила дочь Александру ▪ С1828 года — супруга декабриста Ивана Анненкова ▪ Родила 18 детей. Из них до взрослого возраста дожили семеро ▪ Умерла 4 сентября 1876 года в Нижнем Новгороде

Первым, кого вдохновила история любви Ивана Анненкова и Полины Гебль, стал великий французский писатель Александр Дюма. О них — француженке-модистке и русском бунтовщике-аристократе, о всех перипетиях их судеб — он написал роман «Учитель фехтования», который был строжайше запрещен цензурой. Впервые роман издали только в 1925 году.
«Для того чтобы объяснить разные недоразумения ...и прекратить толки людей, не знавших правды, которую по отношению ко мне и моей жизни часто искажали, как, например, это сделал Александр Дюма» она писала в воспоминаниях:
«Матери моей, было 27 лет, когда она осталась вдовою с четырьмя детьми. Она имела свое состояние, но по французским законам не могла распоряжаться им, потому что отец не оставил ни духовной, ни доверенности, а мы были малолетними. Состояние перешло в руки опекунов». С 1823 г. Полина работала в Москве, в качестве продавщицы модного магазина Дюманси, где в июне 1825 года и познакомилась с Иваном Анненковым
«Вечером я получила письмо за подписью Анненкова…, оно было с начала до конца объяснением в любви. Но в письме этом меня удивило одно обстоятельство – в нем не было никаких соблазнительных предложений и обещаний: в нем говорилось о завоевании моего сердца, но не о покупке его… Будь я девушкой из общества, я отослала бы графу его письмо, не читая. Но ведь я была скромная модистка: я прочитала письмо и сожгла его». (Дюма «Учитель фехтования»).

Фото кон.1920-х гг. Слева виден дом Анненковых
19 декабря 1825 Анненков был арестован. На следствии он вёл себя достойно. На вопрос Николая I: "Почему не донёс на общество?" Ответил: "Тяжело, не честно доносить на своих товарищей". Он был осуждён по II разряду и приговорён к 20 годам каторжных работ.

Из письма Анненкова
"Госпоже П
Ангел, которого я обожал всю мою жизнь!
Я не смею больше словами выражать все чувства, которые ты мне внушаешь. С того времени как я знаю, что ты настаиваешь на выполнении обещанной жертвы, молчаливое восхищение - вот единственное чувство, дозволенное человеку, который недостоин тебя ни в каком отношении.
Итак, ты неизменна, божественная женщина!
Итак, не напрасно я восхищался этой твердостью характера, этой самоотверженностью, которые являются уделом только высших существ.
Ах, дорогой друг, как я недостоин тебя, и какие блага на этой земле могли бы отплатить тебе за такое героическое самоотвержение.
Только бы ты никогда не пожалела о том, что ты делаешь для человека, который, вероятно, никогда не будет в состоянии вознаградить тебя.
Поспеши, дорогой ангел, приехать, потому что, признаюсь тебе, у меня нет достаточно власти над самим собою, чтобы даже ждать тебя терпеливо...Итак, прощай, дорогой ангел, пусть это будет "до свидания". Осыпаю тебя поцелуями, так же как и мою дочь. Приезжай, ради Бога и пиши мне, ты можешь это делать. Пришли мне твой портрет и портрет моей дочери, если я не увижу тебя скоро."

Прошение Полины Гебль на имя императора:
«Позвольте просить, как милости, разрешения разделить ссылку моего гражданского супруга…Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание… Молю на коленях об этой милости...»

Из Записок П.Е. Анненковой:
«Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа, государственного преступника NN, верховным уголовным судом осужденного, и жить в том заводском, рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет, если то дозволится от коменданта Нерчинских рудников г. генерал-майора и кавалера Лепарского, обязуюсь, по моей чистой совести, наблюсти нижеописанные предложенные мне им, г. комендантом, статьи; в противном же случае и за малейшее отступление от поставленных на то правил подвергаю я себя законному осуждению. Статьи сии моей обязанности суть следующая:
1
Желая разделить (как выше изъяснено) участь моего мужа, государственного преступника NN , и жить в том селении, где он будет содержаться, не должна я отнюдь искать свидания с ним никакими проискам и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на то от г. коменданта дозволению и токмо в назначенные для того дни, и не чаще, как чрез два дня на третий....»

«...Из Москвы до Иркутска я доехала в 18 дней и потом узнала, что так ездят только фельдъегеря. Зато однажды меня едва не убили лошади, а в другой раз я чуть-чуть не отморозила себе все лицо, и если бы на станции не помогла мне дочь смотрителя, то я, наверное, не была бы в состоянии продолжать путь. Эта девушка не дала мне взойти в комнату, вытолкнула на улицу, потом побежала, принесла снегу в тарелку и заставила тереть лицо, тут я только догадалась — в чем дело.
В этот день было 37° мороза...
Губернатор заранее предупреждал меня, что перед отъездом вещи мои будут все осматриваться, и когда узнал, что со мною есть ружье, то советовал его запрятать подальше, но главное, со мною было довольно много денег, о которых я, понятно, молчала; тогда мне пришло в голову зашить деньги в черную тафту и спрятать в волосы, чему весьма способствовали тогдашние прически; часы и цепочку я положила за образа, так что, когда явились три чиновника, все в крестах, осматривать мои вещи, то они ничего не нашли...
Вопреки уверениям Александра Дюма, который в своем романе, говорит, что целая стая волков сопровождала меня всю дорогу, я видела во все время моего пути в Сибирь только одного волка, и тот удалился, поджавши хвост, когда ямщики начали кричать и хлопать кнутами...
В Каинске мне рассказал почтмейстер, как княгиня Трубецкая, рожденная графиня Лаваль, проезжая летом, должна была бросить в этом городе карету свою, которая сломалась дорогой и некому было починить ее. Таким образом, эта женщина, воспитанная в роскоши, выросшая в высшем кругу, изнеженная с детства, проскакала 1,750 верст в сквернейшей тележке...
Около Красноярска я съехалась на одной из станций с губернатором Енисейской губернии.
Подстрекаемый любопытством, прочитав мою иностранную фамилию и предполагая, что я еду к кому-нибудь, он подошел ко мне, и очень извиняясь, что обращается с расспросами, сознался, что не может устоять против желания узнать, каким образом, не говоря по-русски, я решила ехать так далеко; но когда я ему объяснила, куда именно я еду, то он с большим участием отнесся ко мне и просил поклониться всем осужденным...
Везде нас принимали, как будто мы проезжали через родственные страны; везде кормили людей отлично, и когда я спрашивала, сколько должна за них заплатить, ничего не хотели брать, говоря: „Только Богу на свечку пожалуйте“...
В Восточной Сибири никогда не бывает глубоких снегов, тогда как в Западной, напротив, выпадает очень много снегу.
На всем протяжении от Верхне-Удинска до Читы в то время, как я ехала, почти не было никакого населения. Я встретила только три деревни, остальные станции состояли из бурятских юрт и станционного дома. Бурят вообще я встречала очень много по дороге; они или перекочевывали с их многочисленными табунами, состоявшими из коров, лошадей и преимущественно баранов, которыми они и питаются, или, раскинув свои юрты, отдыхали. Из этих юрт постоянно показывались совершенно голые ребятишки, несмотря на сильнейший мороз; нередко показывались с куском бараньего сала в руках, который они с наслаждением сосали. Местами, где по дороге не было совершенно снегу и лошади не в силах были стащить экипажи мои, нагруженные множеством разных вещей, буряты являлись нам на помощь с их лошадьми и ничего не хотели брать за оказанные услуги...
В Читу я спешила приехать к 5 марта, день рождения Ивана Александровича, и мечтала, что тотчас же по приезде увижу его...
Только на третий день моего приезда привели ко мне Ивана Александровича. Невозможно описать нашего первого свидания, той безумной радости, которой мы предались после долгой разлуки, позабыв все горе и то ужасное положение, в котором находились. Я бросилась на колени и целовала его оковы».

Свадьба Ивана Анненкова и Полины Гебль в Чите

«Анненкова приехала к нам, нося еще имя м-ль Поль. Это была молодая француженка, красивая, лет 30; она кипела жизнью и весельем и умела удивительно выискивать смешные стороны в других. Тотчас по ее приезде комендант объявил ей, что уже получил повеление его величества относительно ее свадьбы. С Анненкова, как того
требует закон, сняли кандалы, когда повели в церковь, но, по возвращении, их опять на него надели. Дамы проводили м-ль Поль в церковь; она не понимала по-русски и все время пересмеивалась с шаферами - Свистуновым и Александром Муравьевым. Под этой кажущейся беспечностью скрывалось глубокое чувство любви к
Анненкову, заставившее отказаться от своей родины и от независимой жизни».
(М.Н. Волконская)

Венчание состоялось 4 апреля 1828 года в Михайло-Архангельской церкви Читы. Комендант острога С. Лепарский «вызвался быть посаженным отцом, а Наталья Дмитриевна Фонвизина — посаженной матерью… И Полина, и Лепарский были католиками… Произошел даже казус: церковь в Чите двухэтажная, коменданту показалось, что надо идти на второй этаж, он подхватил невесту под руку, и по жуткой скрипучей лестнице, которая, казалось, с трудом удерживала тучного генерала, они еле добрались наверх лишь для того, чтобы под общее веселье спуститься тотчас же вниз.
Свадьба была событием для всей Читы и праздником для декабристов»,
«Это была любопытная и, может быть, единственная свадьба в мире, На время венчания с Анненкова сняли железа и сейчас же по окончании обряда опять надели и увели обратно в тюрьму».(Н. В. Басаргин.)
«Упасть духом он (т.е. Анненков) мог бы скорее всякого другого, но его спасала жена. Как бы ни были стеснены обстоятельства, она смеется и поневоле поддерживает бодрость в других… Анненков женился на ней и хорошо сделал, потому что без нее со своим характером совершенно погиб бы. Его вечно все тревожит, и он никогда ни на что не может решиться…».(Евгений Иванович Якушкин, сын декабриста И.Д. Якушкина)


Декабристы в камере Читинского острога (картина декабриста Н. Репина): слева Анненков полулежа читает книгу; за столом Никита Муравьев и Вадковский играют в шахматы. На кровати справа сидит Барятинский

«Декабристы на мельнице в Чите» (картина декабриста Н. Репина)

«В те дни, когда нельзя было идти в острог, мы ходили к тыну, которым он был окружен, первое время нас гоняли, но потом привыкли к нам и не обращали внимания. Мы брали с собою ножики и выскабливали в тыне скважинки, сквозь которые можно было говорить...
«Надо сказать, что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и великого горя, зато много было и отрадного. Все было общее – печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала переносить неприятности и помогала забывать многое».

Прошли годы… «по ходатайству родных ему назначено переехать в город Туринск…с употреблением на службу в земском суде. Аненнков «состоял чиновником особых поручений при губернаторе, а потом начальником отделения в приказе о ссыльных, служил в приказе общественного призрения, а в 1845 году назначен заседателем. В 1863 году Анненков был произведен в надворные советники. (исследователь М.Д. Сергеев).

«В семейной жизни,все подчинялось воле деда. Характер у Ивана Александровича был крутой, к детям он относился сурово. Эти качества прогрессировали и приняли в конечном счете форму настоящей душевной болезни. Последние годы жизни Анненкова прошли уже в состоянии полного нарушения умственной деятельности. Прасковье Егоровне пришлось оберегать покой и ухаживать за человеком, пораженным тяжелым психическим недугом. Надо отдать ей справедливость: переносила она все эти тяготы с удивительным мужеством и твердостью…»( М.В. Брызгалова, внучка Анненковых)
«Вы знаете, что я не большой поклонник г-жи Анненковой, но не могу не отдать ей справедливости: она с неимоверною любовью смотрит на своего мужа, которого женой я никак бы не хотел быть. Часто имею случай видеть, как она даже недостатки его старается выставить добродетелью. Редко ей удается убедить других в этом случае, но такого намерения нельзя не уважать. Ко всем нашим она питает такое чувство, которое не все заслуживают. Спасибо ей и за то…».(И. И. Пущин в письме декабристу И.Д. Якушкину от 2 мая 1841 года)

В своей книге «Путевые впечатления. В России» Дюма писал: «Не успел я занять место, как дверь отворилась, и лакей доложил: „Граф и графиня Анненковы“. Эти два имени заставили меня вздрогнуть, вызвав во мне какое-то смутное воспоминание. „Александр Дюма“, – обратился губернатор Муравьев к ним. Затем, обращаясь ко мне, сказал: „Граф и графиня Анненковы, герой и героиня вашего романа „Учитель фехтования““. У меня вырвался крик удивления, и я очутился в объятиях супругов».

«Когда истек срок каторги у петрашевцев Достоевского и Дурова, большую помощь оказала им …семья Анненковых. В доме зятя Анненковых К.И. Иванова (муж их дочери Ольги), они прожили почти месяц перед отправлением в Семипалатинск.
«Я всегда буду помнить, что с самого прибытия моего в Сибирь Вы и все превосходное семейство Ваше брали во мне и в товарищах моих по несчастью полное и искреннее участие… Кто испытывал в жизни тяжелую долю и знал ее горечь — особенно в иные мгновения, тот понимает, как сладко в такое время встретить братское участие совершенно неожиданно». (Ф.М.Достоевский)

В 1860-м году у Анненковых гостил известный историк Михаил И. Семевский. Прасковья Егоровна рассказывала ему о пережитом. И, отдавая должное ее увлекательным образным воспоминаниям, он уговорил ее записать их. Запись происходила следующим образом: Анненкова вела свой рассказ на французском языке, а ее дочь Ольга Ивановна Иванова записывала его на русском. «В один из сентябрьских вечеров 1876 года Полина Егоровна вспоминала переезд из Читы в Петровский завод… И вдруг, усталая, попросила перенести беседу на завтра. А утром ее нашли в постели мертвой. Ее не стало 14 сентября 1876 года» «После смерти бабушки дед впал в болезненное состояние и последнее время своей жизни страдал черной меланхолией», (М. В. Брызгалова,внучка Анненковых).

Через год и четыре месяца после смерти Полины скончался ее муж. Он был похоронен в нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре, рядом со своей женой, так горячо его всю жизнь любившей и бывшей ему самым верным и преданным другом.


«Звезда пленительного счастья» — так называется фильм, ставший событием 1975 года. Поставленный режиссером Владимиром Мотылем, он рассказывал о восстании декабристов. Но в первую очередь — о подвиге их жен, отправившихся в ссылку вслед за мужьями. История Анненкова и его возлюбленной стала одной из главных в этом киноповествовании. В картине снималось целое созвездие советских актеров. «Милого Ваню» блистательно сыграл Игорь Костолевский, на роль Полины была приглашена польская актриса Эва Шикульска "с самыми красивыми в Европе голубыми глазами".

Костолевский: "Меня должны были снимать в одной из камер Петропавловской крепости. Все было по-настоящему: надели кандалы и приковали к стене. Потом установили осветительные приборы и забыли обо мне.
Целых четыре часа пришлось дрожать от холода в этом жутком каземате. Но я не роптал: думал, что так и надо. Но наконец обо мне вспомнили. Все прибежали.
Начинаем снимать эпизод, где Полина предлагает Анненкову бежать, а он отказывается: не может бросить друзей. И вот Эва Шикульска мне говорит свой текст, а я настолько задубел, что языком не могу повернуть. От бессилия слезы брызнули из глаз. Все, - подумал я, - завалил съемку. А после оказалось, что эпизод - один из лучших в фильме..."




Кавалергарды, век недолог,
И потому так сладок он.
Поет труба, откинут полог,
И где-то слышен сабель звон.
Еще рокочет голос струнный,
Но командир уже в седле...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!

Течет шампанское рекою,
И взгляд туманится слегка,
И все как будто под рукою,
И все как будто на века.
Но как ни сладок мир подлунный -
Лежит тревога на челе...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!

Напрасно мирные забавы
Продлить пытаетесь, смеясь.
Не раздобыть надежной славы,
Покуда кровь не пролилась...
Крест деревянный иль чугунный
Назначен нам в грядущей мгле...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!

Булат Окуджава "Песенка кавалергарда" (музыка Исаака Шварца)


Эта скульптура на главной улице Нижнего Новгорода посвящена декабристу Анненкову и его жене, француженке Полине Гёбль
http://decemb.hobby.ru/index.shtml?memory/annenk
http://www.ngebooks.com/book_85198_chapter_18_Poli..._«Soedinitsja_ili_umeret».html
http://www.vbrg.ru/articles/baltijjskijj_shhit/pol...sudbe_dekabrista_ia_annenkova/