В публикации не указано имя автора (редактора), подготовившего материал. Судя по всему, записан и подготовлен этот рассказ был Артёмом Троицким в октябре 1984 года во время съёмок кинофильма «Сезон чудес», о чём свидетельствует публикация из журнала «Аврора» (1985, № 12),
«Такая же как все, но…»

Редакция получает много писем с просьбами написать о любимых певцах и ансамблях. Одна из наиболее частых: «Расскажите, чем занята сейчас Алла Пугачёва», «Как она работает», «Что ей нравится, а что нет?»…

Среди вопросов познавательного, так сказать, характера, встречаются и утверждения, порой безапелляционные: «Алла Пугачёва особенный человек, не такой как все».

Этот вопрос-утверждение мы и передали Алле Борисовне. Ниже приводим текст её ответа с незначительными сокращениями.

«Да, я отличаюсь от всех остальных людей. Я чувствовала это с самого раннего детства. (Произносится тоном колдуньи из мультфильма. Далее серьёзно.) Мне всегда казалось, что я иду в толпе своих одноклассников и именно на меня смотрят все люди. Никаких причин для этого не имелось, потому что я была самая… незаметная среди всех. Ощущение того, что на меня направлены взгляды, заставляло даже на пустынной улице «держать спину». Я, конечно, не знала, что буду артисткой. И наверное, из-за того, что я даже об этом не мечтала, — как-то воображала себя. Внешность была да, уникальная… Рыжая, очки круглые, коса-селёдка… Ужас, ужас! И всё равно казалось… И это мне давало возможность быть лидером в классе. В кого-то могли влюбляться, они были красивее. Усидчивее. Но я была лидером. И к тому же круглой отличницей. Мне сидеть за партой неинтересно, интересно отвечать урок. Потому что я вставала лицом к классу. Это мой зрительный зал. Не знать чего-то казалось просто ужасным. Как забыть слова на сцене. И всё равно, если бы даже я поскользнулась и упала перед всем классом, я сказала бы: „Ап!“ Потому что мне нельзя иначе. Все верили, что я выкручусь из любого положения. Я всегда всё знала. И только специально иногда не выучивала урок. Нельзя же всегда положительным героем выходить: я чувствовала, что это может наскучить. Пора схватить пару для того, чтобы интерес ко мне не пропал. Этот момент я чётко вычисляла… вплоть до того, что чуть ли из класса не выгоняли, потому что это был фейерверк. Я не просто «не знала», я ещё и игнорировала свой ответ. Могла спеть и станцевать… На учителей мне, правда, везло. Они, взрослые люди, наверное, чувствовали, что мне, да и всем ребятам, необходимо просто подурачиться. Всё равно меня считали хулиганкой — в лучшем смысле.

Потом ещё: каждое лето я отдыхала в посёлке Новоалександровском на Клязьминском водохранилище, пристань Троицкая. Я и сейчас во сне там бываю. Всё моё детство связано с городом, где я училась, и с этим посёлком. Все, конечно, отдыхали лучше, чем я, потому что у меня стояло пианино, на котором я должна отбарабанить три часа, как минимум, пока все гуляли. Бабушка Александра Кондратьевна держала меня в чёрном теле: все шли на танцы, а мне это запрещалось. Люди каникул — это особая компания. Ни зимой, ни осенью я с ними не встречалась… только летом. Люди из лета. И даже там необходимо было что-то придумывать.

Мы там отдыхали вместе с братом. На год всего меня моложе, и очень он был тогда хорошенький. Мы наряжали его девочкой, и мальчик, с которым я дружила, должен был в сумерках с ней гулять. А я ходила заплаканная, зарёванная и говорила, что вот приехала ко мне Нелли, двоюродная сестра, и, можете себе представить, Дима меня бросил и с ней гуляет. И все ребята стали за меня заступаться. „Мы им дадим!“ — „Девчонку“ хотели побить… „Не плачь, она уедет!“ Можно было сразу сказать, мол, давайте. Но я ждала, целых два дня. И только вечером на третий день, когда они все, такие воинственные, вышли, я им говорю — пойдёмте отомстим им. И мой брат, у него два зуба передних были выбиты, он их пластилином белым залеплял, он этот пластилин со страху проглотил… У него косынка была модная капроновая, заколки, мочалку ещё пристроили: девка — загляденье!.. И вот эти подходят, а я стою жду, издали наблюдаю, что будет… И вдруг такой хохот! Наверное, недели две потом только и было разговоров, как мы всех одурачили…

Однажды я получила экзаменационное задание в ГИТИСе: сделать какую-то эксцентрическую сценку. Пошла в магазин, купила несколько вёдер. Выхожу на сцену с ведром на голове. Смешно. Снимаю — а под ним ещё одно. Ещё смешнее. Снимаю и это — под ним совсем маленькое, на макушке. Все в комиссии смеются, а потом спрашивают: „Ну а смысл-то в чём?“ А я и не знаю. Просто так, говорю, смешно…

И сейчас мне эти вещи необходимы. Я страдаю только от того, что какие-то из них надоедают. А если мне что-то надоело, то и публике становится скучно. Когда за мной всё время следят, что бы я ни сделала, всё отзывается в публике.

Вот вам и ответ на то, что я за человек. А основная трудность моей жизни состоит в том, что всё время необходимо искать новое».

Алла Пугачёва.


1.

Серия сообщений "август":
Часть 1 - Иоаким Георгиевич Шаро́ев (19 августа 1930 — 23 марта 2000) — советский, российский режиссёр массовых представлений
Часть 2 - Андрей Николаевич Николаев — артист цирка-клоун
...
Часть 39 - Б. СЛАВИНА. (Советская Эстония (Таллин) 13.07.1977 г.)
Часть 40 - 25 августа (1922- 1986) родилась Зинаида Архиповна Одегова,
Часть 41 - В 1985 году в молодёжном журнале «Студенческий меридиан» (№ 8, август) был напечатан рассказ Аллы Пугачёвой о своём детстве.

«Поставил условие»: Почему Киркоров перестал общаться с Пугачевой
29.04.2024
алла пугачева
,
киркоров
,
максим галкин
Певец Филипп Киркоров сообщил, что перестал общаться с бывшей супругой Аллой Пугачевой из-за ее нынешнего спутника юмориста Максима Галкина (внесен Минюстом РФ в список иноагентов). Об этом пишет News.ru.

В интервью программе «Новые русские сенсации» на НТВ артист отметил, что шоумен потребовал от Примадонны ограничить общение с ним.

«В определенный момент Максим, наверное, посчитал, что меня слишком много. <…> Он поставил Алле условие, я уверен, чтобы меня там не было больше. <…> Дирижером, постановщиком, режиссером этой постановки, я уверен, да я и знаю, мне просто общие друзья сказали, что это все сделано его руками», — сказал Киркоров.

Артист уточнил, что общение с певицей прекратилось пять лет назад. По его словам, между ним и Пугачевой произошел конфликт, который Киркоров назвал надуманным или спланированным. Киркоров отметил, что предпринял несколько попыток наладить общение, однако артистка игнорировала его звонки.

1.

Серия сообщений "май":
Часть 1 - Без заголовка
Часть 2 - Илья Резник, Марк Фрадкин и Алла Пугачева в гостинице «Прибалтийская». Май. Ленинград, 1978 год // фото: Валерий Плотников
...
Часть 35 - О концертной деятельности в Чернобыле
Часть 36 - Булат Окуджава посвящение Пугачевой
Часть 37 - Почему Киркоров перестал общаться с Пугачевой 29.04.2024

9 октября 1999 года в концертном зале им. Чайковского состоялось выступление Аллы Борисовны и гей-хора из Лос-Анджелеса. Концерт прошел с большим успехом и стал настоящим событием сезона

1.


2.


3.


4.

Песня «Белый снег» была записана осенью 1999 года, именно с неё начался новый период в творчестве Аллы Борисовны, и сотрудничество со звукорежиссёром Анатолием Лопатиным, с которым она работает по сей день.

Вот как сам звукорежиссёр вспоминает начало работы с Примадонной:

— До того как мы встретились, она записывалась на студии в Твери. Тогда туда ездили все ведущие наши артисты. Но там случились какие-то организационные проблемы, и полгода Алла вообще сидела без студии, не знала, где записываться. У неё уже был материал, но она не знала, с кем его делать. А я тогда работал уже с Филиппом. Алле понравилось, как у него получился альбом «Шикадам». Хоть там музыка и турецкая, но продакшн по тем временам был очень свежий. Она спросила у Филиппа, кто это делает, мол, я тоже так хочу. И он раскрыл ей карты, сказал, что у меня. Она поступила грамотно. Сразу бросаться в омут головой не стала. Предложила сначала Кристине записаться. Мы сделали «Бесприютную душу», получился тоже очень свежий брит-поповый стайл, хотя песня была абсолютно русская. Алла участвовала в работе, смотрела, прикидывала. Готовилась, в общем. И через неделю уже сама приехала петь «Белый снег». Зашла в студию, подошла к микрофону, спросила: «Сюда, что ли, петь?». И запела. Я стою, рот раскрыл. А она спрашивает: ну, как мне дальше-то петь? Я, мол, и так могу, а ещё и так. «Вот тебе на! — думаю. Сама Пугачёва у меня спрашивает, как ей петь». Она тогда напела три варианта, абсолютно разных. Один спела как Примадонна, второй абсолютно нейтрально, а третий совсем по-молодёжному. В тот момент был очень моден Шура. Она и говорит: почему ему можно петь под Аллу Пугачёву, а мне нельзя? Давай-ка попробуем, изобразим, как Шура изображает Пугачёву. Приехала Кристина, послушала. Говорит, лучше, конечно, третий вариант, современный. Его мы и запустили в работу. Получилось необычно. Так и началось «осовременивание» Пугачёвой.

— Случился бы этот эволюционный скачок в её творчестве, если бы она осталась, скажем, работать в Твери?
— Скорее всего нет. Её привыкли видеть только с одной стороны и работали по накатанной. У меня получилось посмотреть с другой стороны, безотносительно к тому, что это Пугачёва, что у неё есть сложившаяся манера, я предлагал пробовать вещи, которые были мне интересны, современны, но на первый взгляд совершенно не сочетались с устоявшимися представлениями. Мне хотелось сделать её немножко другой. Предыдущие сеты у неё были достаточно традиционные, а я хотел приблизить её, скажем, к актуальному английскому звучанию.

— А ей-то нужно было это английское звучание?
— Ей было интересно это попробовать. И ведь здорово получилось с тем же «Белым снегом». Сидел у меня как-то на студии француз, который когда-то был бас-гитаристом в Scorpions, совершенно фирменный парень. И он сказал, что «Белый снег» — это классический брит-соул, спетый филигранно, и, если бы эта песня в таком исполнении вышла на Западе, она бы стала хитом номер один.

(Пугачёва заставила меня делать то, чего я стеснялся // Московский комсомолец. — 2009. — 30 сентября)

Впервые Алла Пугачёва представила песню «Белый снег» 9 октября 1999 года исполнив её с хором геев из Лос-Анджелеса в концертном зале им. П. И. Чайковского. Песня была исполнена дважды.
Так же, эта песня прозвучала тогда в шоу Бориса Моисеева «Просто Щелкунчик», но в телеверсию концерта не вошла.

С 1999 до 2007 года включительно Алла Борисовна пела эту песню в своих сольных программах.

Предлагаем вспомнить самые яркие выступления Аллы Пугачёвой с этой композицией.

Серия сообщений "декабрь":
Часть 1 - Шоу "Рождественские встречи" телезрители наблюдали в канун Рождества. Премьера состоялась в 1989 году. СК "Олимпийский" собрал зрителей на 11 концерта
Часть 2 - НАРОДНАЯ АРТИСТКА СССР
...
Часть 41 - Алла Пугачёва Москва-Баку
Часть 42 - Беседу вел М. ШПАГИН. (Журналист 12-1978)
Часть 43 - ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПЕСНИ: «Белый снег» (П. Есенин — Е. Небылова)

в конце октября 1984 года Алла Пугачёва побывала в Стокгольме, где на студии «World Record Music» начала запись своего будущего англоязычного альбома «Watch Out»

Альбом вышел в 1985 году в Швеции, а в том же году советская фирма «Мелодия» выпустила его в сокращённом виде под названием «Алла Пугачёва в Стокгольме».

1.


2.


3.


4.

— Я рада своей популярности, — сказала Алла. — Получаю огромное удовольствие от того, что стала ближе людям, что для многих необходима. Вы знаете — иногда я иду по улице — меня узнают и мне очень хорошо, я готова со всеми здороваться, каждому ответить. А на всякие глупости я просто не обращаю внимания. Хороших впечатлений всё-таки больше: пришла недавно на выставку в Сокольники, увидел меня сторож, узнал и говорит: — Дай, Аллочка, я тебя поцелую. Спасибо за то, что деньги детям отдала… Это он о тех 20 тысячах злотых, что я передала в фонд строительства «Международного центра здоровья детей». Я думаю, что каждый бы отдал — всех денег всё равно не заработаешь, а тут дети, у меня самой дочка, может, и ещё будут…

— Пишут мне очень много, — продолжала Алла. Вместе с мужем Аллы, кинорежиссёром А. Стефановичем, приносим огромный картонный ящик, доверху набитый письмами, перебираем те, что лежат сверху.

— Письма пишут разные, — задумчиво говорит Алла. — Интересно, что значительная их часть вообще ответа не требует — письма носят характер ответного откровения — люди рассказывают о себе, делятся трудностями и радостями, пишут о впечатлениях от моих песен. Больше всего писем — от женщин. Я обязательно все письма читаю, но ответить на все просто не могу. Однако сейчас вроде научилась отличать те письма, на которые нельзя не отвечать, — это крик души, что ли. По тону, по построению фразы чувствуешь, что человек пишет не из тщеславия или любви к автографам, — ему нужен, необходим твой ответ.

Прислала как-то раз девушка из Алтайского края письмо — у нас в селе все девчонки такие красивые, а я рыжая, конопатая — вроде вас. И нет никакой косметики, я свой единственный чёрный карандаш размочила в шампуни — подвела глаза — так чуть не ослепла. Послала я ей кое-какую косметику, написала, что мне моя бабушка в детстве говорила: «Рыжие да рябые на рынке самые дорогие». Шлёт она мне теперь открытки на каждый праздник.

Или ещё письмо — отец пьёт; единственная возможность съездить в райцентр — выступление в спортивных соревнованиях, а спортивного костюма нет. Просит выслать, а обратный адрес забыла указать. Так жалко её стало…

Бывает, конечно, и повеселей. Один дед с далёкой сибирской станции написал, как они все меня любят. «А уж кот наш Васька, уж как он Вас любит. Как только Вы поёте по телевизору — он к нему шасть — и уж ничем не оторвёшь…» Послала я одно письмо деду, а другое — специально коту Ваське. Так дед пишет: «И что ж Вы с нами сделали? Теперь к нам со всех станций народ валом валит — посмотреть на кота и на письмо. Мы уж по этому случаю связали Ваське носки и розовый бант на шею повесили…»

Присылают и деловые письма. Так, московский фотограф Галина Проценко написала, что ей не очень нравится оформление моих пластинок и прислала свой вариант. Я его представила конкурсной комиссии фирмы «Мелодия», и он занял первое место. Мой «новый-старый» диск «Арлекино и другие» будет оформлен по эскизам Галины Проценко, а она об этом ещё ничего не знает.

Но иногда сталкиваешься с тем, что кое-кто довольно странно представляет нашу жизнь. Возвращаюсь как-то домой, у дверей стоит девушка, ну, я поначалу даже внимания не обратила — их тут много иной раз стоит. Но проходит час — стоит, утром — снова стоит. Открываю дверь — заходи, говорю. Она приехала за несколько тысяч километров, чтобы стать эстрадной певицей. Хочет пока помогать мне во всем, и по хозяйству тоже, жить собирается у меня, очень удивляется, что у меня однокомнатная квартира — ей там, на родине, говорили, что у меня пять комнат.

Призываю всё своё терпение и говорю — хорошо, но тебе придётся быть со мной всё время. Отлично, отвечает, я об этом и мечтала. Попили чайку — и в дорогу. Гримируюсь — она со мной, запись на телевидении — она со мной, я на репетицию — она со мной. Дело к обеду. Кушать хочешь? — спрашиваю. Она — «Ага». Я ей — некогда, мать. Перехватили по бутерброду — и к композитору, потом в ГИТИС на зачёт. На следующий день — то же самое. На четвёртый день она поехала покупать билет на обратную дорогу.

Стоп. Прервём рассказ певицы. Уверен, что среди читающих «про звезду» хватает девочек и мальчиков, «родившихсячтобыстатьзнаменитыми». Прочитайте ещё раз эти строки — может быть, яснее поймёте, на чём стоит талант, даже самый яркий. Постарайтесь разглядеть то, что не видно порой за слепящими огнями рампы, постарайтесь услышать то, что глохнет в шуме оваций. То, что видите вы на эстраде и телеэкране, — та самая видимая часть айсберга колоссальной работы. Поняли это? Тогда счастливого пути в большое искусство!

Алла мельком глянула в огромное зеркало, знакомое многим по обложкам её последних пластинок, машинально поправила причёску.

— Для большинства зрителей профессия певицы находится в эдаком розовом ореоле — поют, мол, как птички, — чем не жизнь? Ну, о работе над собой мы уже говорили, о том, что каждое выступление, каждый концерт — это растрата души, сердца — тоже. Но ведь очень многое зависит даже не от артиста. Как часто наше дело плохо организуется — неудовлетворительные сценические площадки, плохая аппаратура, свет.

Эстрада практически не рекламируется — даже само слово «реклама» считается почти ругательным. Ну, и к чему это приводит? Решили послать в Сопот на конкурс грамзаписи талантливую певицу Роксану Бабаян. Вдруг выясняется, что у Роксаны… нет пластинок. Срочно слепили ей диск-гигант, но в суете не включили в него ни одной более или менее известной песни. А они у неё в репертуаре есть. Да и со мной там получилась неувязочка — в буклете фестиваля не было ни моей фотографии, ни биографической справки.

А наша эстрадная режиссура — вернее её отсутствие? Это ведь просто счастье, что я имею музыкальное образование, сейчас получаю режиссёрское, — могу как-то выкрутиться. У нас ведь есть яркие индивидуальности, которые для своего полного раскрытия нуждаются в помощи. Жанна Бичевская, например, уникальная певица и уникальный человек, но сейчас она вынуждена выступать в одной программе с людьми, которые по таланту даже близко к ней не стоят, но обладают определёнными организаторскими способностями.

Или Александр Градский — как вокалист он превосходен, может быть, лучший вокалист на нашей эстраде. Но его попытки полностью выразить себя на эстраде удаются ему пока не до конца — тоже, видимо, нужна квалифицированная помощь.

Недавно я выступала во Дворце спорта в Лужниках. Многие жалуются, что петь там невозможно, — зал слишком велик, слабый контакт с публикой. А мне ничего — и контакт был самый тесный. Я почему-то всё время думала — эх, полетать бы над этим залом! Но как это технически осуществить — не знаю…

После окончания выступлений на эстраде я мыслю себя только в одном качестве — эстрадного режиссёра, но несколько иного плана, чем сейчас это понимают. Хочу совмещать качества и режиссёра-постановщика, и организатора, иметь право формировать программу, привлекать исполнителей, музыкантов, специалистов в различных областях. Хочется собрать гала-концерт, поставить его, оформить — и вперёд, по стране, а может быть, и по миру. Надеюсь, что к тому времени поймут, что организация такого концерта должна стать официальной профессией на нашей эстраде — это должен быть своеобразный огранщик алмазов нашей сцены. И, уверяю, тогда смогут по-настоящему заблистать таланты «лёгкого жанра».

Л. Никитин.

***
Московский комсомолец. — Москва, 1978. — № 237 (15 октября). — С. 4.

— Были бы только песни, — сказала Алла. — И это говорю я, «монополистка», — не много почему-то находится желающих исполнить песни, которые я пою. И всё же песен не хватает — тут очень важно точно попасть в индивидуальность певца. У меня был целый период такого точного попадания — это когда мы работали с Александром Зацепиным. Но всё проходит, мы пока расстались, правда, может быть, временно. Вы, наверное, заметили, что я почти не пою песен «маститых» композиторов, и здесь дело не в каком-то принципе, просто пока я у них не встретила песни, без которой не смогла бы жить на эстраде. Композиторы по-разному к этому относятся — некоторые говорят: «Ах, нет?! Ну так, чтобы я вас больше не видел». А вот Матвей Блантер, когда я честно призналась, что ни одна из предложенных песен мне не подходит, поскрёб в затылке — добродушно так сказал: «Ну, слушайте, мне так нравится, как вы поёте, давайте через полгодика встретимся — может, вам чего подойдёт». Я чуть не расцеловала его — ведь это сказал один из классиков советской эстрады, такое не забудешь…

Мне хотелось бы сейчас свежести, новизны в песне — её может написать совсем молодой, неизвестный композитор, песня может перерабатываться, переписываться десять раз, главное, чтобы в ней была «изюминка», было бы за что зацепиться. Мы ведь как с Минковым работали над «Не отрекаются, любя»? Песня буквально по крохам складывалась, и форма её исполнения определилась уже на сцене, во время выступления. Зато сейчас я при её исполнении чувствую себя абсолютно свободно — она позволяет и петь, и говорить, и даже, если хотите, кричать со сцены — и зритель всё это прекрасно воспринимает.

И, конечно, тексты. «Не отрекаются, любя» — это Вероника Тушнова, но у меня в репертуаре сейчас песни на стихи Шекспира. Мандельштама, Кулиева, Цветаевой. Пастернака, Евтушенко. Это не случайность — это тенденция.

Есть у меня песня «Памяти Лидии Клемент» — зрители со стажем помнят эту прекрасную ленинградскую певицу, так безвременно умершую. Когда возникла идея написать эту песню, как-то сами из памяти всплыли полузнакомые стихи:

«…Ленинград, я ещё не хочу умирать, у меня телефонов твоих номера. Ленинград, у меня ещё есть адреса, по которым найду голоса».

Родилась песня, и надо сказать, что воспринималась она зрителями спокойно — ну ещё одна, неплохая. Но в Ленинграде во Дверце спорта «Юбилейный» во время моего концерта с первых тактов музыки шесть тысяч зрителей встали и стоя слушали всю песню. У меня даже горло перехвалило от волнения — потом мне рассказывали, что билетёрши в зале плакали. Произошло идеальное слияние поэзии, музыки и чувств зрителей.

Хотя, конечно, даже при идеальном сочетании текста и музыки, даже если песня мне очень нравится — иной раз я от её исполнения с эстрады отказываюсь, передаю исполнителю, чьей творческой индивидуальности эта песня более соответствует. Сегодня мы с дочкой Кристиной ехали из загорода и всю дорогу пели комсомольские песни 20-х годов. А с эстрады я их не пою, всё больше о любви…

Меня часто спрашивают, почему большинство моих песен о любви. По-моему, это самая многогранная тема — это как тест, проверка на многие человеческие качества. Может быть, из-за того, что я пою о любви, женщины воспринимают меня как свою, я пою от их имени. Мужчины — другое дело, они более настороженны, смотрят на меня со стороны, что ли. Наверное, они сразу чувствуют себя у меня под каблуком, — и Алла радостно рассмеялась.

— Но хороших песен отчаянно не хватает, — продолжала она. — Наверное, от отчаяния я и начала сама писать музыку, а иногда и тексты песен. Как говорится, шило в мешке не утаишь — это всё равно стало известно. Пришлось открыть, что довольно длительное время под именем композитора Бориса Горбоноса скрывалась я сама.

Во время работы над фильмом «Женщина, которая поёт» я написала несколько песен, поставив на них имя школьного товарища моего мужа — Борис Горбонос. Сделала я это потому, что принципиально не хотела своим именем влиять на мнение худсовета и было желание пройти весь путь, который проходит молодой, начинающий композитор. Песни были приняты, более того, композитору Горбоносу предложили написать и фоновую музыку для фильма. О том, как «Мосфильм» разыскивал Горбоноса через Агентство авторских прав — особый рассказ. Я как-то до сих пор стесняюсь своего «композиторства», может быть, поэтому так долго это скрывала. Можно многое рассказать о том, как мы сочиняли биографию Горбоносу, как снимали меня, загримированную «под Горбоноса», и показывали фотографию на студии — но это скорее уже из области анекдотов. А если серьёзно, создание песен — это ещё одна возможность для самовыражения, удовлетворение внутренней потребности.

Заговорили о фильме «Женщина, которая поёт», готовящемся к выходу на экраны. Я вспомнил, что не очень-то внимательно следил за сюжетом, но вспомнил и то, как замолкал и пристально вглядывался в экран, когда начинала петь Пугачёва.

— Кто знает, может быть, зрители в далёких городах, которые не могут прийти на мои концерты, поблагодарят меня за то, что я снялась в фильме. Фильм понравится не всем, но известность великой Эдит Пиаф принесло участие в двух фильмах, отнюдь не являющихся шедеврами мирового кино. Это я больше для самоуспокоения, но шутки шутками, а после фильма я получила более десятка приглашений сниматься на различных студиях страны, однако вынуждена была ото всех отказаться — ничего эти роли мне не давали: ни как певице, ни как актрисе. Вместе с тем чувство, что мне есть что сказать зрителю и как актрисе, во мне живёт постоянно. Пока в самой далёкой перспективе проглядывается замысел нового фильма, где я, может быть, сыграю певицу… потерявшую голос. Интересно, не правда ли?

А песни из ещё не вышедшего на экран фильма уже живут самостоятельной жизнью — часть из них вошла в альбом «Зеркало души».

Заговорили о грамзаписи, о росте её влияния на популярность артиста.

Не знаю, — сказала Алла, — я всё-таки считаю грамзапись чем-то вроде фокуса, показанного по радио. По крайней мере сейчас в основном записываю песни, уже «обкатанные» в концертах, — это как бы итог исполнения песни, а может быть, и финал её исполнения. Знаете, каким тиражом вышла маленькая пластинка с записью «Арлекино»? 14 миллионов экземпляров. Шарль Азнавур за всю свою артистическую жизнь имеет такой тираж пластинок. Как говорится в одной из моих песен: «Хорошо-то, хорошо…» Но когда из каждого второго окна несётся одна и та же песня — это уже где-то за пределами искусства.

Я говорю Алле, что, по моим наблюдениям, в ближайшее время та же участь постигнет и «Зеркало души».

— Может быть, — соглашается Алла. — У всех перед глазами пример телевидения, где почему-то в особой моде моя старая песня «Очень хорошо». Что я только ни делала — и звонила, и писала в музыкальную редакцию, чтобы её сняли с эфира. А результат? Помнится, ваша газета как-то объявила, что по итогам «Музыкального парада» песня «Сонет Шекспира» занимает первое место по популярности в Москве. В то же утро по телевидению шла программа «Утренняя почта», где ведущие зачитали письмо, как они сказали, «ноту протеста» — мол, почему так мало по ТВ показывают Аллу Пугачёву? «Мы учли эту просьбу, — сказали ведущие, — сейчас вы встретитесь со своей любимой певицей». Что же, вы думаете, они показали? Правильно — запись песни «Очень хорошо» трёхлетней давности. Спасибо за такую популяризацию, хоть бы оговаривали, когда песня записана.

Возвращаясь к теме грамзаписи, нужно сказать, что очень хотелось бы выпустить чисто «студийную» пластинку с применением различных звуковых эффектов, использованием необычных инструментов, всего арсенала современной техники записи звука. Я очень завидую композиторам Зацепину, Тухманову, которые могут себе это позволить. С Давидом Тухмановым я бы очень хотела поработать вместе, в студии — наверное, это содружество было бы плодотворным — пока же по каким-то причинам наши орбиты не пересекались.

Потом я вспомнил оторванную дверную ручку в квартире, свежие следы краски на лестничной площадке, покрывавшие написанные кем-то лозунги в честь Аллы, вспомнил исцарапанные теми же надписями «Жигули» и бесконечные звонки от людей, неведомыми путями узнавших номер телефона. Вспомнил рассказы Аллы о том, как подходят на улицах, какие толпы ждут после концертов. Спрашиваю:

— Не тяжело всё это переносить, нет ли желания побыть хоть когда-нибудь с собой, с близкими людьми, стать незаметной, невидимой постороннему взгляду?

— Ничуть. Я лично не стыжусь своей популярности, рада ей, — ответила Алла.

Л. Никитин.

***
Московский комсомолец. — Москва, 1978. — № 236 (14 октября). — С. 4.

— Мой главный враг — предвзятость, — сказала Алла.

Читаем письмо, полученное совсем недавно. С разрешения адресата привожу его почти целиком:

…«Что до выступления, оно было прекрасным. Но Вам самой-то не стыдно выступать в таком балахоне? Был у Вас какой-то проблеск, когда Вы выступали 8 марта в Останкино, но Вы снова взялись за старое. Неужели Вам самой не хочется нравиться не только голосом, но и внешностью? У кого ни спросишь, все говорят — Пугачёва прекрасная певица, её можно поставить на один уровень с выдающимися мастерами мировой эстрады. Но вот насчёт внешности всегда слышишь отрицательный ответ. Неужели так трудно сшить нормальное платье с рукавами, а не брать пёстрый кусок материала и прорезать в нём дыру для головы? Другие могут скрывать под таким платьем свои, физические недостатки — а у Вас же очень красивые руки и фигура…».
— Знакомо? — горько усмехается Алла.

— Знакомо, — соглашаюсь я.

— Если бы дело было только в платье, — продолжает она. — С ним-то более или менее просто. Сшито оно по эскизу Вячеслава Зайцева и меня очень устраивает — это даже не платье, это театральный костюм. Главное в нём — не красота, это, если хотите, моя рабочая спецовка. Его задача — помогать мне создавать на сцене образы моих песен, и многообразию этих образов соответствует его многоцветность, свобода. В Польше я записала часовую песенную программу для популярной передачи «Студио-2». Для записи на телевидении мне предложили на выбор десять различных платьев, специально сшитых по этому поводу. Но когда я продемонстрировала им возможности своего костюма, который может превратиться и в цыганский, и в «шекспировский», и в детский, и в «магический», и в русский народный — польские товарищи в один голос сказали: пойте в нём.

Но дело не только в платье. Я слышу здесь и другой вопрос, хотя он впрямую и не задан: почему вы не такая, как все, почему вы позволяете себе то, чего другие позволить не могут? Достаточно слышала, да и читала отзывов о себе, где предстаю эдаким претенциозным, вульгарным существом с чрезмерной потугой на экстравагантность и оригинальность.

Не знаю, о чём тут всерьёз можно говорить. До экстравагантности на нашей эстраде ещё далеко, мы страдаем от похожести певцов друг на друга — я, может, и рада быть экстравагантной, но возможности нашей эстрады не позволяют — звукотехника, свет, оформление сцены не то.

— Но вы же не будете отрицать право каждого зрителя на собственную точку зрения, на критику манеры того или иного исполнителя? — спрашивает один из участников беседы журналист М. Шпагин.

— К сожалению, зачастую вместо серьёзного анализа, квалифицированной критики, которая помогает настоящему артисту, встречаешься с попытками подогнать твою индивидуальность под традиционный стереотип. Как тут не вспомнить то самое «нормальное платье с рукавами».

Но ведь если вы приходите на выставку-продажу картин и одну из них покупаете, это вовсе не значит, что все остальные плохи — просто вас они могут не волновать, или просто к интерьеру, к цвету обоев или мебели не подходят. Но вы же не пишете письма в соответствующие организации и художнику с требованиями прекратить эту мазню и писать только «в цвет»?! Почему же порой в отношении эстрады именно так происходит?

— И всё-таки, вы, по-моему, чересчур «давите» на зрителя, диктуете ему свою точку зрения, может быть, не всегда безошибочную…

— Да нет, я меньше всего хотела бы, чтобы сложилось впечатление, будто я сражаюсь с публикой. Мы друзья и, как правило, друг друга отлично понимаем. Более того, я считаю, что ничего не достигла бы, не будь передо мной постоянной сверхзадачи — доставить радость зрителю. Ведь он на каждом концерте разный, у людей разный темперамент, разное настроение, приходится работать в различных по величине и акустике залах — всё это нужно учитывать во время концерта. Поэтому и каждое своё выступление я строю по-разному — ни один концерт не повторяется. Мне глубоко чужда позиция некоторых певцов, которые уже априорно ставят себя выше зрителя — вот такие мы есть и воспринимайте нас именно такими.

На каждом концерте я ориентируюсь в первую очередь на зрителей. Причём главное для меня не возраст зрителя, хотя, казалось бы, мне можно было ориентироваться только на молодёжь. Нет, зрителя для меня характеризуют такие качества, как глубина чувств, эмоциональность, способность к сопереживанию. Меня интересует, изменилось ли что-нибудь в зрителе после концерта, и часто убеждаюсь, что это происходит.

Бывает так, что после выступления ко мне подходят и говорят примерно так: «Я вас раньше терпеть не могла, а сейчас прошу за это прощения». Или недавно мне написали, что одна девчонка после моего концерта пришла в библиотеку и попросила книгу Сонета Шекспира, решив, что Сонет — это имя. Уже польза: Шекспира прочитает. Конечно, нет никакой гарантии, что я понравлюсь всем зрителям, да я к этому и не стремлюсь, но в том, что я отдаю всю свою душу, всё сердце на сцене — в этом можете быть уверены.

— А что касается ошибок, — продолжала Алла, — так они, естественно, бывают. Я ведь на себе ещё крест не поставила, вовсе не считаю, что достигла предела, потолка в творчестве — я пока ещё расту. Мне запомнились слова, сказанные однажды Майей Плисецкой: «Может быть, я в чём-то ошибаюсь, но я считаю, что человек, добившийся популярности и успеха. в первую очередь заслужил и право на ошибку». За точность слов не ручаюсь, но смысл был именно таким. Мне кажется, что я заслужила право на эксперимент.

Мне бы хотелось, чтобы эстрада у нас была молодым искусством, что не всегда связано с возрастом исполнителя. У меня нет желания продержаться на сцене до 60 лет, стать мэтром эстрады — дело не в этом. Но свой, желательно яркий след в искусстве эстрадной песни я хотела бы оставить. И на этом пути меня никто не остановит.

Самым отвратительным качеством считаю зависть. Не верю ни в какую «белую зависть», считаю, что это чувство, недостойное человека. Поэтому не очень люблю конкурсы — очень часто твоя, победа воспринимается кем-то как личное оскорбление. Можно подумать, что я всё и везде только выигрывала — нет, занимала и вторые, и третьи места. Как-то на Всесоюзном конкурсе взяла третье место, а первое — драматический актёр Валерий Чемоданов — ну и что? Значит, чего-то не учла, сама виновата. Я так и осталась Пугачёвой, а он — Чемодановым. И никаких трагедий, никаких обид.

Обижают иногда мелочные придирки. Недавно в одной характеристике мне написали, что я не занимаюсь общественной работой. Да мне что, стенгазету что ли выпускать? Я — певица. Выступления в цехах заводов, перед рабочими — вот моя общественная работа. Между прочим, я почётный член бригады коммунистического труда на ЗИЛе. Никогда я ещё не отказала комсомольцам — в Ростове давала по три концерта в день, чтобы выкроить время, выступить перед строителями Атоммаша. Это что, не общественная работа? А кружки в ЖЭКах я ещё буду вести, когда петь не смогу. Может, не так уж и много осталось…

— А пока и дальше буду совершенствовать, менять репертуар. Были бы только песни, — сказала Алла.

Л. Никитин.

***
Московский комсомолец. — Москва, 1978. — № 235 (13 октября). — С. 4.

В октябре 1978 года в газете «Московский комсомолец» (в то время — главная газета московской и подмосковной молодёжи, орган Московских обкома и горкома ВЛКСМ) было опубликовано большое интервью с Аллой Пугачёвой. Его разделили на 4 части и напечатали в четырёх выпусках с 12 по 15 октября, подобно тому, как в литературно-художественных журналах печатают рассказы и повести.

Несмотря на то, что публикация состоялась не в центральной, а в горобластной газете, это интервью вскоре стало своего рода культовым. Поклонники Пугачёвой его переписывали от руки, делали светоскопию, пересылали знакомым поклонникам в другие города и республики. Оно также было перепечатано рядом провинциальных комсомольских газет.

Автор интервью — Лев Гущин (под псевдонимом Л. Никитин) — главный редактор «Московского комсомольца» в то время.

Дожди шли каждый день. Ночью уже ударили первые заморозки, а деревья всё ещё не сдавались — изредка в зелени сверкала какая-то отчаянная желтизна молодых клёнов. Мы бодрились — отдых в такую погоду — это тоже отдых.

Каждый день бродил я по осеннему лесу, а где-то во мне всё явственнее звучал голос Аллы Пугачёвой: «За окном сентябрь провода качает, за окном с утра серый дождь стеной…». Вне сомнения, звучал именно её голос, никакой другой. Спутать его с другими было невозможно. Подумалось тогда об удивительной особенности певицы неразрывно связывать, навсегда закреплять за собой песни, которые она спела хотя бы раз.

По вечерам я садился за магнитофон и восстанавливал в памяти беседу, состоявшуюся несколькими днями раньше. Беседовали мы долго, засиделись далеко за полночь, разговаривалось легко. И вот перед вами итог нескольких нетрудных осенних дней.

Устала она предельно — это было заметно даже со стороны. Только что закончился фестиваль Интервидения в Сопоте, вопрос о её поездке на который решался до последнего момента. Только что она перенесла воспаление лёгких.

«Всё было против меня», — скажет потом Алла. Но результат: вот он — Гран-при фестиваля — янтарный соловей, напоминающий, по словам Аллы, кита в короне, покоится в чёрном бархате футляра.

— Пела я «Всё могут короли» Рычкова и Дербенёва, и именно «короли» принесли победу. Я ехала в Сопот и твёрдо знала, что с этой песней всё будет в порядке — она уже известна в Польше, музыка ритмичная, а текст… Текст очень талантлив, но ведь иноязычная аудитория. Поэтому чисто режиссёрски я кое-что изменила. Тот жест, который обозначает корону и который я применяю обычно в конце песни, вынесла в самое начало, чётко определив, о чём буду петь.

Алла продолжает рассказывать о Сопоте, о выступлениях других участников, а затем несколько неожиданно говорит: — А вообще-то больше я «Королей», наверное, петь не буду. Не моя это песня…

«Вот тебе раз, — думаю я. — Казалось бы, это песня, неотделимая от образа Пугачёвой, стоящая в одном ряду с «Арлекино», «Очень хорошо» и другими. И вдруг — не моя».

Алла между тем продолжает не торопясь, тщательно подбирая слова.

Любой человек, певец в том числе, должен постоянно совершенствоваться, меняться, ставить перед собой новые задачи.

У меня с самого начала была потребность по-настоящему, предельно искренне высказаться. Говорить словами мне было всё как-то негде, да и не с кем. Определённые вокальные данные были, и я с первых шагов на эстраде начала петь только то, что чувствую. Исповедь всегда прекрасно воспринималась слушателями. Другое дело, что сперва я людям о себе мало что интересного могла поведать. Когда я начала работать на сцене всерьёз? Произошло это примерно в 1975 году, на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. Выступила с двумя песнями моего, как я считаю, амплуа — трагической и комической: «Ермолова с Чистых прудов» и «Посидим, поокаем». К этому времени и появилось чувство, что я реально могу воплотить в словах и музыке то, что хочу сказать людям.

Но даже в этот период я каждый раз представала перед зрителем как бы в маске: с каждой песней менялся образ — то Арлекино, то наивная русская девушка, то лирическая героиня, то трагический персонаж.

И только сейчас, когда большая часть моей программы состоит из песен-монологов, я почти сняла маску и исполняю все песни от собственного лица. Я не открещиваюсь от моих старых песен — в них очень много вложено и связано с ними немало хорошего. Тот же «Арлекино» — да я после «Золотого Орфея», где с ним победила, услышала такие слова, которых, может быть, до сих пор не слышу. Но мне кажется, что я сейчас могу дать зрителю больше, чем раньше.

Каждый концерт я начинаю обращением к зрителям, которое звучит примерно так: главное, чтобы мы были сегодня предельно откровенны. Не воспринимайте меня как певицу, постарайтесь принять меня как человека. То, что я пою, — это моё, но мне бы очень хотелось, чтобы к концу концерта это стало и вашим.

Вы знаете, чем я заканчиваю свои концерты? «Песенкой про меня», одной из двух своих любимых на сегодня песен (вторая — «Женщина, которая поёт», но о ней разговор впереди).

Это не «биссовка», типа «Эх-ма, тру-ля-ля», которой певцы так любят заканчивать концерты, да ещё ансамблю подсказывают, чтобы ритмом спровоцировал овацию. Я знаю, что, если бы этой песней начинала, был бы элемент натяжки, «красивости» — вот меня никто не понимает, а так хочется быть понятой. Нет, к этой песне я подвожу в течение всего концерта, и в конце концов она воспринимается залом так, как задумывалось мною. Хотелось бы этого достигать всегда, говорить с людьми на одном языке — языке песни, но пока об этом можно только мечтать, и то, чего я не договариваю в песне, я пытаюсь досказать словами в ходе ведения концерта. Я ведь сама их веду, и это многим непривычно и непонятно. Слышала я мнения, что кое-чего говорить бы не следовало, а если и говорить, то надо это делать более «литературно». Но тут нужно ещё раз сказать, что концерт у меня идёт предельно откровенно, должна существовать непосредственная связь сцены и зала. Ведь иная фраза и не претендует на вечность, а имеет сиюминутное, конкретное значение. Я уверена, что большая часть зрителей мне многое прощает, ибо видит, как, в какой ситуации у меня рождаются те или иные слова. Может быть, мои фразы построены не по классическим законам, но они идут от сердца.

На сцену я себя готовлю, как готовятся в будни к празднику, концерт — это труд, но труд радостный. Те, кто ходит на мои концерты, может быть, заметили, что манера моя изменилась. Я уже говорила, что у меня сейчас другая программа, соответственно ей и другие краски поведения на сцене.

Помолчали. А потом Алла белозубо улыбнулась, тряхнула роскошными волосами:

— Кто знает, может быть, тем, кто видел меня раньше, — в другом репертуаре, в другой манере, больше повезло. Вдруг это уже никогда не повторится… Месяца через три выйдет диск-гигант «Арлекино и другие» — там собраны все песни, выпущенные раньше на маленьких грампластинках. Это будет подарок тем, кто помнит и любит меня прежней.

Как же меня плохо знают, — вздохнув, тихо добавила она. — Нужно больше ездить, больше выступать. Только сцена, только непосредственный контакт с залом — тогда, может быть, мы достигнем нестоящего родства душ — я и зрители. Но я знаю, сейчас очень трудно достать билеты на мой концерт.

— Это точно, — грустно подумал я. И ещё подумал, что, может быть, больше всех повезло всё-таки мне. Было это лет 5—6 назад, тогда только что взошла звезда Карцева и Ильченко и они давали одни из своих первых сольных концертов в Москве. С боем взяв билеты, мы с приятелем примчались в киноконцертный зал «Октябрь», и только тут выяснилось, что концерт не вполне сольный. Проворные организаторы «прицепили» к одесситам двух молодых певцов, которые и занимали всё первое отделение. Певцами этими были Юлий Слободкин и Алла Пугачёва. Они пели порознь и вместе, весело и грустно, громко и не очень. В зале царила тягостная тишина, прерываемая жидкими аплодисментами. Мы с трудом дождались конца их выступления и во втором отделении получили то, за чем пришли.

Каким же сильным характером, какой верой в себя надо обладать, чтобы самой сломать стену равнодушия, инерцию полу- удач, найти свой репертуар, манеру — всё то, что сейчас делает Пугачёву явлением уникальным на современной эстраде. Кто это сейчас сможет отрицать?

— Мой главный враг — предвзятость, — убеждённо сказала Алла.

Л. Никитин.

***
Московский комсомолец. — Москва, 1978. — № 234 (12 октября). — С. 4.

Телеграмма в «Комсомольскую правду», клуб «33 ⅓»
Дорогие друзья! Сейчас я на гастролях в Сибири. А несколько месяцев назад выступала перед комсомольскими отрядами, которые сразу же после концерта отправлялись на стройки Нечерноземья. Я смотрела на молодые лица, на горящие глаза в зале и подумала вот о чём: ведь в тридцатые годы отряд 25-тысячников изменил многовековой уклад деревни. С их приходом другим стало село.

Именно тогда изба-читальня и клуб укрепились в своём значении сельского центра культуры. Поэтому я хорошо понимаю С. К. Бубенкова, который передал около 300 томов из своей личной библиотеки для сельских читателей. Но жизнь в деревне сегодня невозможно представить себе не только без хорошей книги, но и без песни, музыки… Как много сделали для этого радио, телевидение!

…Время диктует новые формы. Одним из самых действенных способов эстетического воспитания молодёжи я считаю дискотеки.

Сельская дискотека… Сегодня это звучит несколько непривычно. Но я уверена, что молодёжь семидесятых по примеру своих старших товарищей принесёт в деревню не только старые методы организации сельскохозяйственного производства, но и новый быт, новую культуру. Поэтому я хочу подарить, а «Комсомольскую правду» прошу отправить 100 моих грампластинок в сёла, куда поехали молодые труженики Нечерноземья.

Я обращаюсь к своим коллегам-певцам, к композиторам и поэтам, к молодым писателям и художникам. Давайте поддержим замечательное начинание. Поможем укреплению и созданию сельских библиотек, фонотек, картинных галерей и дискотек на щедрой земле России.

Алла Пугачёва.

***
Комсомольская правда. — Москва, 1979. — № 224 (26 сентября). — С. 2.

Серия сообщений "сентябрь":
Часть 1 - «Мне стало страшно из-за Пугачевой»: Лева Би-2 признался, что испытал в Израиле самые сильные эмоции в жизни
Часть 2 - Осторожно, листопад!&#127810;&#127809;&#127810;&#127809;&#127810;&#127809;&#127810;
...
Часть 20 - Быть собой
Часть 21 - Алла Пугачёва с Удо Линденбергом на международном фестивале «Winterthurer Musikfestwochen» в городе Винтертур, Швейцария. Сентябрь 1987 года.
Часть 22 - в конце сентября 1979 года в «Комсомольской правде» была опубликована телеграмма Аллы Пугачёвой, которую она послала в редакцию газеты находясь на га