Исходное сообщение Баньши_Дану
Для того, чтобы завершить Великое Делание, чтобы стать более совершенной и всесторонней личностью в духе сферического человека Платона или Герметического Андрогина философов, обретшего спасительное знание о том, что Всё есть Одно, а Одно есть Всё, лаборант должен спуститься в тайные глубины своего собственного тела, чтобы съесть свой хвост как алхимический Уроборос и познать более тёмные, более примитивные и инстинктивные элементы своей сущности.

Как и Уроборосу – змею, который наслаждается собой, оплодотворяет себя и порождает себя в течение одного дня – лаборанту не нужен никто, кроме него самого, чтобы достичь завершения.

Сокрытый от всех внешних раздражителей в неприступной крепости своей библиотеки, он постигает закрытую систему образного мышления, отличающего алхимическую теорию и, следуя ей, обращается к себе через последовательность символов и кусает свой собственный хвост; он приходит к видению опуса как циркулярной дистилляции тайной субстанции (живая ртуть, жизненная сила, или Кундалини) в герметическом сосуде (теле человека), как насыщающего самого себя процесса непрерывного совершенствования, вплоть до того времени, когда яйцо будет разбито и дух найдёт спасение в смерти, по отношению к которой проведённая работа была своего рода подготовкой в инициатическом духе древнегреческой мистерии под управлением Гермеса, так ртуть мудрецов появляется как первичная материя в начале искусства и как философский камень в его конце.

После того, как лаборант в своих исследованиях узнал природу этого Меркурия и обнаружил средство, при помощи которого солнце и луна могут быть соединены в голове и хвосте дракона, чтобы вызвать к жизни эту ртуть, он входит в молельню, примыкающую к его библиотеке и призывает Бога и Гермеса Трисмегиста помочь ему в практике.

Шатёр в молельне, скрывающий алтарь, чёрного цвета, словно земля Кем, откуда происходит искусство западной алхимии, и украшен звёздами, словно ночное небо, для того, чтобы служить намёком о том свете, который начинает сиять во тьме по мере продвижения в работе. Над алтарём висит большое изображение Уробороса из «Хризопеи Клеопатры», так как этот образ – высший символ алхимического процесса, а надпись «Одно есть Всё», окружающая его, является вершиной всей герметической мудрости.


Алтарь молельни покрыт белой тканью, на которой в качестве основного предмета находится копия «Изумрудной Скрижали Гермеса», собственноручно написанная лаборантом и стоящая на декоративной книжной подставке. Обе стороны Изумрудной скрижали освещаются свечами, белой восковой свечой слева и красной справа, изображающими соответственно луну и солнце, нади Ида и Пингала, в то время как перед Изумрудной Скрижалью стоит белая лилия вместе с красной розой во флорентийской склянке с водой для того, чтобы изобразить соединение Солнца и Луны в теле лаборанта. Бронзовая фигура Меркурия с поднятым кадуцеем также украшает алтарь, а кадило, из которого исходят пары благовония, посвящённого Гермесу, возносит почтение к богу наряду с молитвами лаборанта.

С правильным расположением духа для практики, лаборант начинает работу. И так как его лаборатория находится внутри него, ему не нужно покидать священные пределы молельни. Он просто запечатывает себя в собственном теле так, чтобы ничто внешнее не могло пройти сквозь врата его чувств и потревожить его труды, затем он обращается вовнутрь и спускается, чтобы съесть свой собственный хвост. Он прилагает все усилия, чтобы добраться до сути собственной сущности, чтобы обрести свою радикальную природу (Кундалини) и раскрыть свою первоначальную причину (Божественность), чтобы найти то тайное основание, где встречаются творение и Творец и все противоположности соединены в нечто единое. Его голова содержит светящуюся белую соль мудрости, а в его хвосте находится горящая красная сера вожделения. Погружая собственный разум или церебральный дух глубоко в вегетативные центры рядом с основанием позвоночника, он фактически пропитывает солью собственный хвост, оплодотворяет себя и пробуждает меркуриальную змею (Кундалини)


Спуску способствуют циклы глубокого брюшного дыхания. Это оживляет вегетативную нервную систему, которая, в свою очередь, делает дыхание более независимым, устанавливая естественный механизм обратной связи, такой же саморегулирующийся как Уроборос. В итоге дыхание приближается к показателям дыхания эмбриона в матке. Когда это состояние достигнуто, лаборант задерживает дыхание и запечатывает последнее средство побега из своего тела. Солнечный и лунный пранические потоки, текущие по каналам Ида и Пингала (левые и правые симпатические цепи ), тогда соединяются в сосуде смерти или в корне нади Сушумна (спинной мозг), вырабатывая интенсивный жар, пробуждающий Кундалини или ртуть мудрецов.

В отрывке из трактата по алхимии[1]семнадцатого века эта ртуть говорит так: «Я – древний дракон, который повсюду на лике земли. Я – отец и мать, юный и старый, очень слабый и очень сильный, живительный и смертоносный, видимый и невидимый, жёсткий и мягкий. Я поднимаюсь ввысь и спускаюсь к земле, имеющий и возвышенную природу и, тем не менее, самую низменную, лёгкий и тяжёлый поочерёдно. Естественный порядок во мне часто перевёрнут. Во мне – свет Природы. Я – тёмный и светлый. Я вырастаю из земли и падаю, словно роса с небес. Я хорошо известен и всё же скрыт».

Об этой ртути или Кундалини Изумрудная Скрижаль говорит, что «её отец – солнце, а её мать – луна», указывая на два жизненных потока в теле лаборанта, соединённых для того, чтобы дать ей начало, и что «ветер несёт это в её животе», подразумевая, что изначально это – атмосферная жизненная энергия, типа оргона или праны до того момента, как она попадает в лёгкие, в то время как строка, говорящая, что «земля есть её кормилица», относится к телу, в котором она становится сильной и к её месту обитания в самой нижней чакре. «Она поднимается от земли к небесам», провозглашает Изумрудная Скрижаль, «и вновь спускается к земле и объединяет в себе достоинства вещей высших и низших, чтобы исполнить чудеса искусства. Она заключает в себе славу целого мира, она – мощь во всём, что имеет силу, она преодолевает всё тонкое и проникает сквозь всё твёрдое».

Спускаясь, чтобы съесть свой хвост, лаборант убивает себя как скорпион собственным жалом. Он возвращается к утробному состоянию, становится гомункулом в собственном животе, и, с пробуждением Кундалини, подвергается своего рода дионисийской смерти посредством расчленения, в котором его ощущение личности раздроблено; оно состояло из являющегося складом эволюционной памяти множества предыдущих «я», некоторые из которых были человеческими, а некоторые – животными; и в самом змее, в его хвосте, если можно так сказать, лаборант обращается к своей наиболее примитивной и архаичной форме жизни, к своей радикальной природе, к тому червю, которым был человек, согласно учению гностика Сатурнина, прежде, чем ангелы сделали его вертикальным, это – базовый жизненный оргоном, описанный Вильгельмом Райхом.

Эта змея рождена из соединения солнечных и лунных потоков пранической энергии, находящейся в животе лаборанта, когда голова и хвост дыхательного Уробороса встречаются в йогической задержке дыхания; он немедленно приводит к Затмению или к нигредо мудрецов, он стремительно восходит вверх, подобно ртути в самые жаркие дни лета, поднимаясь по спинному мозгу как тёплый извилистый поток текучего электричества, и проникает в головной мозг огненной волной, так освещая энцефалон своим светом, что разум, блеском погружённый во мрак, замирает.

Поэтому и говорится, что эта змея откусывает голову мужчины в похотливом жару познания[2], также как в определённых тибетских практиках Кундалини внутренне визуализируется как горящая красная дьяволица Ваджра Йогиня, отрубающая голову йога мечом в разгаре своего восхождения. Поскольку Кундалини пронизывает каждую чакру, она как Саломея[3] снимает каждую завесу, пока, наконец, не будет поднята седьмая завеса, что приведёт к обезглавливанию адепта. Конечно, голова без тела символизирует экстаз или самадхи и судьбу Орфея, берущую своё начало из него, голове без тела, кажется, также поклонялись тамплиеры.

В своём хвосте лаборант находит женский элемент собственной природы, который общество предписывало ему подавлять, и обнаруживает, что вместе с этой змееподобной внутренней Евой или Лилит в темноте сияет горящая красная сера, бросающая даму в багровый свет и возбуждающая в нём животную похоть. Таким образом, он видит, что вдохновительница его детства, его потерянная Персефона, возвращается к нему в образе похотливой Софии, великой блудницы Вавилон, матери мистерий и мерзостей, сидящей верхом на звере, протягивающей ему чашу, до краёв наполненную обильной грязью многих её прелюбодеяний.

Теперь, чтобы стать цельным человеком, живым философским камнем, лаборант должен впитать это ведьминское варево. Он должен испить из чаши Вавилона то мерзкое снадобье, которое по ходу опуса превратится в целебное лекарство для спасения его души. Таким образом, он поглощает адский бульон, уподобляясь Уроборосу и, обнаруживая пищу в собственных нечистотах, тотчас разрубается надвое огненным молниеносным мечом и переносит женские страдания в виде тяжёлых родовых схваток, поскольку змея активизирует его живот, чтобы принести облегчение, и он видит мысленным взором Деви Кундалини, идущую к нему с самого жаркого юга (раскалённое солнечное сплетение), мягко ступающую украдкой как кошка в страстной, тёмной и чувственной форме соблазнительницы, загорелой и сексуально возбуждённой, с жгучей жаждой в её пламенных очах, расплавляющей его сердце и заставляющей вскипать кровь в его венах, она приходит к нему как убийца мужчин, обнажённая, распутная и ярко горящая, она обнимает его в могиле как чёрная, но миловидная женщина-кобра, обвивает его своими могущественными кольцами и растворяет плоть его тела в текучую ртуть.

Фонтан живой воды теперь поднимается из живота лаборанта, словно пульсирующее пламя, и порождает в его мозге иллюминацию света. Эта иллюминация появляется неожиданно и сопоставима по своей неожиданности с открытием глаз или включением электрического света в тёмной комнате. Это – открытие Вечного Глаза, из которого на рецептивный лунный ум льётся ясное, подобное алмазу сияние всепоглощающего трансцендентального Солнца.

Этот восхитительно ясный Свет – бесформенное Начало всего бытия, Источник всей красоты, истины и добродетели, и Вершина всего совершенства. Он приходит ко всем людям, если не в их настоящей жизни, то в другой, ищут они Его или нет; и, несмотря на то, что внезапность Его появления может поначалу вселить ужас в посвящённого, который страшится постоянной потери своих индивидуальных особенностей в Его всеобъемлющем пространстве, те, кто утратил себя на какое-то время в блеске Его плеромы, а затем возвратился к своим ощущениям, единодушно предпочли Его бледному виду обычного сознания и почитали Его выше всех мирских вещей, даже выше самой телесной жизни.

В экстазе иллюминации этот свет ощущает Себя одиноким – нет ни мгновения, ни субъекта, ни объекта, лишь То, что превосходит всю относительность – и человек, на которого Он нисходит, тотчас проглатывается бесконечной вселенной света.

Во время иллюминации вся жизнь сосредоточена в голове, в то время как остальная часть тела похоронена в глубоком забвении вместе с преходящим восприятием. Восхождение змеи Кундалини превращает лаборанта в голову, точно также остаётся голова от вавилонского дракона или уробороса алхимии после того, как он пожрал целиком своё мерзкое тело, начиная с хвоста. Голова становится всем, совершенной круглой вещью, сферической как изначальный человек Платона. Там меркуриальная змея занимает своё место как дух, обитающий в мозге, и становится перманентной водой или камнем прозрачного кристалла или очищенного стекла, сквозь которое впервые проливается свет такого трансцендентального ужаса, что сила его исключительной яркости помрачает разум, возвещая алхимический caput mortuum или воронью голову растворения в Бездне или Пустоте, превышающей все экзистенциальные ограничения; позже появляется мягкий дрожащий белый свет, похожий на свет луны в полнолуние, который заполняет голову блаженством и ярким ощущением погружения в сияющие живительные воды некой великой мировой души или океанического бытия.

Затем змея Кундалини выходит из священного транса, возвращаясь как волна блаженства (ананда-лахари) на своё место в основании позвоночника, и сбивает белую церебральную луну сверху; лаборант видит, что Заря иллюминации призматически пробивается сквозь хаос феноменальных явлений в виде Универсального Павлина мудрецов и объединяет все чудеса творения в один симпатический аккорд и живое тело радости. Затем поток жизненности змеи поднимается при помощи системы кровообращения и превращает его кровь в рубиново-красную тинктуру мудрецов, его сердце расцветает словно роза с любовью и состраданием ко всем тварям, великим и малым, и он, переполненный новой энергией и доброй волей, входит в мир для выполнения проекции и видит в славе связь явлений высших и низших.

Теперь на небе – полуденное Солнце, купающее мир в вертикальном свете, от которого нет тени. Время кажется неподвижным, в стекле Вечности видно всё. Крайности встречаются как в голове и хвосте Уробороса и являются частями общей божественной природы; лаборант осознаёт себя неотъемлемой частью Мирового Животного.[4]

Опус теперь идёт своим первоначальным курсом и превращает лаборанта в герметического андрогина, открытого для тайного общения со своей змееподобной внутренней Евой или Лилит (Кундалини), уподобляясь Адаму, который, как сказано, наслаждался до Падения, но лаборант должен подчинить себе повторные диссолюции и коагуляции в объятиях своей пифии, ведь его личность должна стать столь же очищенной, а его тело столь же светящимся изнутри как философский камень, и в этой перспективе он видит теперь бесконечный цикл циркулярной дистилляции, известный под именем Уроборос.

Автор: © Kenneth Clark
Перевод: © Frater V , 2006
Источник : «The Hermetic Journal»,#5, 1979


---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

[1] Трактат «Aurelia occulta» из IV тома « Theatrum Chemicum », цитируется Томасом Воганом в «Coelum Terrae» и Юнгом в «Алхимических исследованиях», стр. 218

[2] Смотрите работу Юнга «Mysterium Coniunctionis», и отрывок на стр. 29 «Consilium coniugii».

[3] Фигура Саломеи появляется в «Pistis Sophia» в качестве апостола Иисуса, отождествлённая офитами-гностиками со змеем Наас.

[4] Очевидно, игра слов: anima – душа, animal – животное. Автор, видимо, отождествляет здесь Мировую Душу и Мировое Животное, змею Кундалини. – Прим. пер.

Иллюстрация 1 из «Хризопеи Клеопатры» в Berthelot, Marcellin «Collection des anciens alchemistes Grecs», 1887.

Иллюстрация 2 из работы Генриха Кунрата «Амфитеатр Вечной Мудрости», 1609

(взято с http://latebra.narod.ru/)