Я сочиняю тебе города и страны,
мерно рисую тебе их за словом слово.
Вечер сегодня загадочно-многогранный.
Вечер на ткани неба течет лиловым.
Думай, что хочешь, но представляй картину,
видь на ней только то, что ты смог увидеть:
все, что сейчас здесь соткано, что хотим мы,
тихо легло росой на тугие нити
мягкой травы - душистой подлетней вязи,
переметнулось дыханьем в древесный шелест...
Видишь, как ты мною создан, завит и сказан,
как сказанное напрягает прожилки шеи,
видишь - я просто цепляю слова, как нити,
и узелки выводят черты узора.
/Если попросишь, я в силах соединить их,
скажешь - и мир словотканный в момент разорван/.

Нити поют, и нити звенят, как струны.
Нити - вместилище самых безумных музык.
Нити - вселенская сумма, простая сумма
всех подпространств: от миров до прозрачных блузок.

Тянешь одну, - другая звучит ударно. -
Чувствуй на кончиках пальцев поток вибраций.
Друг мой, Мсье,
петербуржский мой друг Амаро,
оба вдохните озвученных иллюстраций.
Выйдите, странники черной ночной бумаги,
чтоб нанизать позвездно на черный - белый,
Мне ни один - не Черт, ни другой - не Ангел,
но оба - биение строчек, осатанело-
отбоговых строчек, сквозных полотняных Текстов,
созвучие швов, залатавших до шрамов раны.
И я каждый вечер под гул нитяного треска
опять сочиняю свои города и страны.

Здесь вечер подлетний, просушенный так, что черствый.

Мной названный, названый мой - каждый - будь обласкан.

Бог с ним - сколько жизней отмерено - да и черт с ним.

Суббота.

Июнь.

Ремесленник Ваш, из Ткацкой.

http://www.stihi.ru/2012/06/09/9662

Здесь лишнего нет: крутой вдольручейный склон,
где, словно узлом морским, завязались корни,
и вечером сосны роняют смолу на взгорье,
у моря. Лучи проникают, как сквозь стекло,
в прозрачную влагу волн. И, прощальный свет
впитав так, как будто уже не придешь обратно,
собою измерен, осмыслен неоднократно,
ты, кажется, только сейчас обретаешь вес.

Когда человек близок к истине, он молчит.

Пока заблуждения громки и многословны,
внутри тебя - целый мир, погруженный в волны,
и ты остаешься мудр, открыт и чист.
Здесь лишнего нет. Пахнет хвоей в тени, в лесу.
Тропу, словно кудри рассыпавшись, стелют травы,
и море мое вам о Вечности шепчет справа...
Пусть будет не много тех, кто увидит суть
в словах моих - я их встречу, как лодку гавань.

Июльское солнце из моря выходит плавно.
Я жду их на склоне. Воздух горяч и сух.
15.07.12
http://www.stihi.ru/2012/07/17/4149

Этот июнь - разрушенный муравейник, жаркий, мятущийся, скомканный кем-то свыше.
Слово становится импульсом, током в венах, той единицей, смыкающей плечи.
Выжить
можно, озвучив все, что болит внутри нас, дав имена, черты, голоса и лица.
Но каждый молчит по каким-то своим причинам, и этот безмолвный город ползет и длится,
теряет людей на изгибах сухих излучин... Пожалуй, еще мгновенье, всего мгновенье,
один электрический, душный, бессловный случай - мы тоже рассыпемся, так же, как муравейник.
И мы разбежимся, теряя привычность связи, способность общаться и веру держаться вместе,
и слово несказанной горько-бессильной вязью, замолченное, не озвучится и исчезнет...

Июнь - муравейник, растоптанный, бесполезный. Бежишь по инерции, зная: никто не выжил.
Когда-нибудь я вернусь к тебе новым Текстом
с единственной целью - держаться как можно ближе.

11-13.06.12
http://www.stihi.ru/2012/06/13/6062

Человек - это текст, и после создания он
существует своей, автономно-творящей жизнью,
но инстинкт человеческий - пошл и где-то низмен:
так и тянет его сокрушенно подумать о
том, что он, так боясь, ненавидит и в чем не смыслит.
И писака, в себе снова вызвав глухую боль,
как больной анорексик позывы банальной рвоты,
снова думает, что избавился от чего-то
и что этого хочет его под/не-бес/ный Бог.
Ведь никто никогда не желает прослыть земным,
из семи миллиардов - таким же, как все, обычным. -
Самобольничать развивается здесь в привычку,
размывая присутствие меры и глубины.
Нет ни пафоса, ни цинизма, когда слабак
безответность любви хоронит в тугие строчки, -
он не может понять, что она между равных прочих
есть такая же точно любовь. На его губах
все горчит, выходя с налетом "фабричный брак":
сколько б ни было слов, а читается лишь бессилье...
И при чем тут рога и нимбы, хвосты и крылья,
если ты не способен почувствовать то, что рад?
Каждый хочет смотреть на землю с Его высот,
только свет Его забывают, как чье-то имя...
Боли мнимы. Из всех возможных - вот эти - мнимы,
как и мысли, что ты звучишь Ему в унисон.

Каждый жизненный опыт, в свою замыкаясь частность,
так же /жало/к, как и создание саморан,
потому что всегда будет легче ломать на части,
чем уметь видеть целое, цельность из них собрав.

Здесь, у них /или нас?/ я вмещаюсь в простое "счастлив",
и вот это имеет на жизнь куда больше прав.

http://www.stihi.ru/2012/07/06/6851

Мой поезд уйдет со станции ровно в восемь

по мартовским ветрено-выстуженным часам.

Натруженно выдохнут скуку в перрон колеса,

и тронется поезд, покинув сквозной вокзал.

Наверно, мне есть, что оставить; кого оставить...

Вот только себя возвращаешь в любой уход.

И будут смотреть в покаютные серые ставни

такие, как я, чья дорога - на небосвод.

И здесь, за плечами, в дорожной потертой сумке

/по ней я изредка вскользь провожу рукой/

я вывезу горькую сумму, простую сумму

себя и себя, захотевшей найти покой...

Путь от себя к себе протекает долго, и он неприметен бегущей в окне земле.
Он сжат в моем сердце,
в попутных сердцах - настолько,
что в нем умещаются сотни горячих лет.
Но тем, кто достигнет конца, несказанно просто -
размером с песчинку становится все, что вез...

Дороги небесные сходятся в перекресток

с названием "Станция Тихих Весенних Звезд".

http://www.stihi.ru/2012/03/24/419