Предисловие

Несколько сцен, исключенных из первоначального варианта трагедии «Мусагет», содержание которых связано с семейством Раевских, сыгравших  исключительную роль в судьбе Пушкина в пору его южной ссылки, я вставил было в эссе под названием «Редеет облаков летучая гряда…» В связи с событиями в Крыму, с его воссоединением с Россией, эти сцены снова всплыли под более точным названием «Пушкин в Тавриде», с возможным продолжением в том же духе об обороне Севастополя в XIX и XX веках и о современных событиях вокруг Крыма.

            ПРОЛОГ
На склоне горы у моря дача в два этажа. В саду растет молодой кипарис; вокруг него как зачарованный бродит Пушкин, прислушиваясь к световым образованиям, мелькающим, как юные девы в покрывалах из зелени моря и лазури неба. То – музы.

           ХОР МУЗ
    Поэт, любимец Феба,
Здесь, на земле у неба,
Он водит хороводы муз,
    И нет священней уз,
Счастливых вдохновеньем,
Что можно б счесть и сновиденьем,
Когда б любовь, и грезы, и грехи
Не претворялись в дивные стихи.

За них-то претерпел гоненья, -
Души высокие стремленья, -
Едва коснулся вещих струн.
    Беспечный, сердцем юн,
Он занемог в тоске изгнанья,
    А будто от купанья,
Как вдруг явилась славная семья,
И он увидел новые края.

Что можем сделать мы? Он с детства,
    Вступив во Фебово наследство,
    Рос в силе как поэт,
Веселый и могучий Мусагет.
Он царь. Но в мире песнопений,
Высоких, чистых вдохновений.
Но тише. Мы здесь, как и он, в гостях.
Поэт задумчив, пребывая в снах.

             Сцена  1

Гурзуф. Август 1820 года. Гостиная в двухэтажном доме с балконами на море и горы. Входят Раевский Николай Николаевич и его жена Софья Алексеевна.

    С о ф ь я  А л е к с е е в н а
Ну, как находишь ты Екатерину?
        Р  а е в с к и й
Боюсь загадывать, сдается мне,
Все хорошо. Ослабла от болезни,
Бледна, а уж порывиста, как прежде,
И в поступи, и в речи.
     С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                                        Ваш приезд,
Столь долгожданный, вдруг с постели поднял:
От слабости дрожала, одеваясь,
И словно бы забыла, что больна.
         Р а е в с к и й
Лежала все в постели?
     С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                                        Нет, читала.
Душа ж томилась, тело изнывало
От слабости и скуки, может быть.
         Р а е в с к и й
Пусть будет на ногах. Екатерина
Не неженка, характером в меня.
     С о ф ь я  А л е к с е е в н а
Или в прадедушку, скажи.
         Р а е в с к и й
                                             А, помню!
Ты внучка Ломоносова, мой друг.
Не он ли нас с поэтами все сводит?
Жуковский нас воспел…
     С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                                         А в адъютантах
У генерала Батюшков служил.
Но Пушкин, говорят, их выше будет.
         Р а е в с к и й
Кто знает? Кроме глупостей, пока же
Питомец муз сей мало что успел
Свершить.
      С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                    Он молод. И довольно странен.
          Р а е в с к и й
Сказать ты хочешь, как решился я
Опального поэта взять с собою
На воды? Болен и один на свете,
Пропал бы он, друг сына, ни за грош.
Поверил я их дружбе и поэту
И сожалеть о том не буду, верно.
Он простодушен и умен, увидишь,
И пылок сердцем, искренен и прям.
      С о ф ь я  А л е к с е е в н а
Он с Николаем схож.
         Р а е в с к и й
                                      Друзья большие.
      С о ф ь я  А л е к с е е в н а
А с Александром как они сошлись?
Он ведь ревнив и к дружбе, и к уму.
         Р а е в с к и й
Поэт в восторге от его ума.
Пока сошлись, вернее, все рождает
Меж ними споры. Только Александр,
Я все боюсь, не истины он ищет,
А самоутвержденья, как со мной.
Меж нами уговор: не спорить больше.
Ведь все равно друг другу доказать
Не можем ничего.
      С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                                 Скажу, сарказма
Избыток у обоих.
         Р а е в с к и й
                               Сердце должно
К уму прикладывать, иначе холод
Мертвит все самые благие мысли.

        Входит Пушкин.

А, легок на помине! Пушкин, мы
Сейчас о вас судили и рядили,
Бишь, о поэтах, с коими знакомы
Или в родню.
      С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                        Нашел, о чем шутить.
А я, не знаю почему, горда иметь
Родню или друзей среди поэтов,
Как небожителей, чьи имена
Сияют, точно звезды в небе, вечно,
И с ними мы причастны к небесам.
            П у ш к и н
Я, как во сне, прекрасном, дивном сне.
Он длится третий месяц; пробужденья
Уж не боюсь, воскресший к новой жизни.
Поездка на Кавказ с семейством вашим,
Где я красу, величье гор узнал,
И плаванье на бриге до Тавриды, -
О, сколько впечатлений важных вынес,
Как будто странствовал тысячелетья!
Но удивительней всего мне ваше
Семейство милое; в составе полном
Теперь я знаю каждого и всех
И, радуясь, благодарю я небо.
         Р а е в с к и й
     (переглянувшись с женой)
Вот видишь!

    Пушкин, взволнованный, теряется и убегает.

       С о ф ь я  А л е к с е е в н а
                       Ты смутил его. Зачем?
А говорил он хорошо.
            (Уходит.)

          Входит Екатерина.

           Е к а т е р и н а
                                         Отец!
Что с гостем? Со слезами маме руку
Целует он.
        Р а е в с к и й
                     Растрогал он ее,
Семейство наше расхвалив и небо
Благодаря за нас и за себя.
Рад за него. Поэт умен и пылок,
И добрых чувств исполнена душа,
Мятежная и чистая в порывах.
Не то, что Александр: холоден он
И склонен всем и вся противоречить,
Чем, кажется, он поразил поэта,
Которого равно влекут отвага
И ум, и уж, конечно, красота.
         Е к а т е р и н а
Сарказм у Александра – от тебя,
Я думаю, ум трезвый и кипящий.
          Р а е в с к и й
Боюсь, в нем нет любви иль очень мало.
Ну, что поделаешь, таков он есть.
Вот Николай, быть может, он ошибок
Наделает, но, с сердцем повинясь,
Досаду, зло, беду враз отведет.
         Е к а т е р и н а
Люблю обоих я, как и сестер,
Но Александр мне ближе.
          Р а е в с к и й
                                             Знаю, знаю.
Я лишь хотел предостеречь тебя,
Доверчивость твою не обманул бы.
Прости! Я Пушкина предостеречь
Собрался, да язык не повернулся.
          Е к а т е р и н а
Но Александр остался там, на водах.
А с Николаем Пушкин неразлучен…
О чем ты думаешь?
         Р а е в с к и й
                                  О вас, родные!
В начале жизни человек судьбу
Невольно или вольно избирает,
А там, оглянешься, уж жизнь уходит
И изменить в ней ничего нельзя.
           Е к а т е р и н а
Тебе ль жалеть, о чем бы, о, отец,
Отечества защитник благородный,
Герой войны двенадцатого года?
            Р а е в с к и й
Я думаю о вас и счастлив вами.
А век мой клонится к закату…

Вбегают Мария и Елена, барышни лет 15-16, за ними входят Николай Раевский-младший и Пушкин.

М а р и я. Где мама? Позовите ее. (Обращаясь к Екатерине.) Ты знаешь, ночью на корабле, пока мы спали и плыли сюда, в Гурзуф, наш поэт все ходил, говорят, по палубе и бормотал стихи. Николай уже слышал новое стихотворение Пушкина. Это Элегия. Я думаю (обращаясь к отцу), мы можем попросить Пушкина одарить и нас новым созданием.
Н и к о л а й. Не надо его просить. Он сам очень хочет прочесть Элегию, но в ней много личного, в романтическом духе, и, выболтав этот бред, по выражению поэта, повторять вслух ему стыдно.
Е к а т е р и н а. Не надо его просить. Он сам очень хочет прочесть Элегию. Все остальное, Николай, бред в романтическом духе.

Входят Софья Алексеевна и Софья, маленькая девочка.

М а р и я (взглядывая в окна на море, где садится солнце). Самое время. Начинайте! Они оба будут выступать, как в шараде с разговорами.

           Н и к о л а й
    Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
    Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
           П у ш к и н
    Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
    Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
    Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
          Н и к о л а й
    Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
          П у ш к и н
Лети, корабль, неси меня в пределам дальним
По грозной прихоти обманчивых морей.
    Но только не к брегам печальным
    Туманной родины моей,
    Страны, где пламенем страстей
    Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
    Где рано в бурях отцвела
    Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
            С о ф ь я
    Шуми, шуми, послушное ветрило…
          Н и к о л а й
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
            П у ш к и н
(рассмеявшись, продолжает как ни в чем не бывало)
    Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
            Н и к о л а й
    Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…

С о ф ь я  А л е к с е е в н а. Правда, замечательно!
Р а е в с к и й. Однако, каков поэт.
М а р и я. Стихотворение в самом деле двухслойное. Как пирог. Но пирог этот и сладкий, и горький. Отчего?
П у ш к и н (с заинтересованным вниманием слушая отзывы). А вы, Екатерина Николаевна, что скажете?
Е к а т е р и н а (слегка опешив). Очень хорошо!

Рассмеявшись, все выходят на балкон полюбоваться морем на закате.

             СЦЕНА  2

Сад у дома. Послеполуденное время. В беседке Николай Раевский и Екатерина: вблизи прохаживается Пушкин.

Е к а т е р и н а. Что ж он не идет к нам?
Н и к о л а й. Не знаю. Иной раз он бывает очень застенчив и скован, совсем, как мальчишка.
Е к а т е р и н а. Он и есть мальчишка, подвижный и живой по повадкам и уму. Ты кажешься старше его. Тебе 19 лет, а ему?
Н и к о л а й. 21.
Е к а т е р и н а. Он еще совсем юн, очевидно, поэтому старается быть старше. Ты с ним успел сойтись еще в Петербурге. Он у нас не бывал?
Н и к о л а й. Нет, кажется. Разве ко мне забегал, когда случалось мне быть дома.
Е к а т е р и н а. Я, конечно, его видела. В театре, а еще прежде, я думаю, в Царском Селе, где после войны ты служил в Лейб-гвардии Гусарском полку, подпоручик в 13 лет, а Пушкин учился в Лицее, уже замеченный Жуковским и Батюшковым.
Н и к о л а й. С Пушкиным я тогда и познакомился у Чаадаева, дружбой которого он дорожил, конечно, больше, сам будучи юнцом, как я. Лишь позже, в Петербурге, мы с ним сошлись на равных. И я очень рад, что отец послушался меня, и мы заехали в Екатеринославль, где я надеялся повидаться с Пушкиным, только что высланным из столицы. Отец вместе со мной отправился на поиски моего друга и – весьма кстати; с моих слов, вряд ли он принял столь деятельное участие в судьбе моего друга, выхлопотав у генерала Инзова отпуск ссыльному поэту. Ведь отец вместе со мной вошел в захудалую хату, где бедный молодой человек в полном одиночестве лежал в лихорадке, может быть, радуясь, что смерть близка.
Е к а т е р и н а. Да, когда болеешь, бывает, смиряешься и кажется желанной смерть.
Н и к о л а й. Хорошо, с нами ехал врач, к которому, правда, Пушкин тотчас утратил доверие, как узнал, что тот пишет стихи, весьма посредственные. Я усадил друга в свою коляску, но он был настолько болен, хотя и храбрился, и отец поместил его у себя в карете. Через неделю Пушкин встал на ноги, здоров и чрезвычайно весел. Но и по сей день, несмотря на очевидную пользу вод кавказских, в нем то и дело обнаруживается лихорадка. Я думаю, это от силы переживаний его своего положения и вообще всех впечатлений бытия.
Е к а т е р и н а. Это удивительно, откуда он такой взялся!
Н и к о л а й. Что ты хочешь сказать?
Е к а т е р и н а. Русский поэт с африканской кровью, - о чем он всегда охотно упоминает, - это настоящая шарада.
Н и к о л а й. Африканская кровь в нем, разумеется, есть. От арапа Петра Великого, его прадедушки.
Е к а т е р и н а. Арапа?
Н и к о л а й. Ты думаешь, из слуг, из рабов? Да, конечно. Светлейший князь Меншиков – он ведь из денщиков. Петр Великий – это был такой царь – всех возвышал до себя, кто проявлял недюжинный ум и волю. Если Меншиков так и остался неграмотным, едва свою фамилию умел выводить на письмах и официальных бумагах, то Ганнибал, прадед Пушкина, получил прекрасное образование во Франции, посланный туда царем. Существует легенда, что этот Ганнибал был сыном абиссинского эмира, взятого в плен ребенком турками и подаренного ими нашему царю. Вот откуда у Пушкина африканская кровь.
Е к а т е р и н а. С французским воспитанием?
Н и к о л а й. Но Пушкин – дважды Пушкин.
Е к а т е р и н а. Как это?
Н и к о л а й. Его мать Надежда Осиповна была дочерью сына Ганнибала и Марьи Алексеевны Пушкиной, которая, собственно, одна растила дочь, не поладив с мужем. А Надежда Осиповна, прекрасная креолка, как ее называют и поныне, вышла замуж за Сергея Львовича Пушкина. Вот почему Пушкин, хотя и имеет черты африканца, дважды Пушкин и истинно русский человек и поэт, чем он и понравился батюшке.
Е к а т е р и н а. Да, сколь причудливы судьбы людей у нас, в России!
Н и к о л а й (подзывая взмахом руки). Пушкин! Мы о вас говорим.
Е к а т е р и н а. Он грустит. Впадая в грусть, однако, он бывает необыкновенно хорош. Так и хочется спросить: «Что с тобой?» Вот он уже смеется.
П у ш к и н (входя в беседку). Я весь воспоминаниями еще на Кавказе, столько впечатлений всплывает, в каких я даже не отдавал отчета в пору пребывания там. Как жаль, Екатерина Николаевна, что вы вместе с нами не смотрели на великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, по ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жаль, что не всходили с нами на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением… Должно надеяться, что эта завоеванная сторона, до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персиянами безопасною торговлею, не будет нам преградою в будущих войнах – и, может быть, сбудется для нас химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии?
Н и к о л а й. Творец небесный! Зачем нам еще Индия? Российская империя и так пугает Европу своими пространствами.
Е к а т е р и н а. Не мешай. Ты всегда наговоришься с другом, дай мне послушать поэта, который, оказывается, умеет не только чувствовать, но и мыслить. Простите, я выразилась не очень удачно. В моих словах нет ни тени иронии.
П у ш к и н. Да, вижу, ничего, кроме света иронии, свойственного Раевским.
Н и к о л а й. Романтической иронии, иначе сказать.
П у ш к и н. Если рассуждать в духе романтической иронии, пожалуйста. С полуострова Тамань, древнего Тмутараканского княжества, открылись нам берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я – на ближней горе посреди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных – заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни – не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею – вот всё, что осталось от города Пантикапеи. Но в воспоминаниях моих колонны и статуи встают по своим местам вдоль стен и на площадях, публика заполняет амфитеатр, свершаются жертвоприношения. Здесь же, по берегам Тавриды, я вижу еще больше, как древние греки далекую и близкую им Элладу.
Е к а т е р и н а. Вот чем поэт отличается от нас, простых смертных, - силой воображения, воссоздающей жизнь заново.
П у ш к и н. Возвращаясь мысленно на Кавказ, я даже продолжаю наши споры с Александром. Его невысокое мнение о российской словесности я, конечно, разделяю, не без горечи. Но в отношении русской истории – решительно нет. В ней все было, что и в странах Востока и Запада. Просто историю Российского государства надо пересказывать на разные лады, воспеть, как аэды подвиги героев, или дать на сцене череду исторических хроник, и тогда бы все убедились, что мы далеко не варвары. Петр Великий – один целая всемирная история. Михайло Ломоносов – один целый университет! Это титаны эпохи Возрождения в России.
Н и к о л а й. Творец небесный! Куда тебя заносит?
Е к а т е р и н а. Подобный масштаб мышления мне по сердцу.
П у ш к и н. Мне же всего более по сердцу эта свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, - счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображению – горы, сады, море… (Порывисто уходит.)
Е к а т е р и н а (шепотом). Он снова загрустил, да так, что я готова заплакать.
Н и к о л а й. Он таков: еще здесь, но, предчувствуя скорую разлуку, глядит уже издали, из будущего. Отсюда эта необыкновенная полнота ощущений, чувств и мыслей, что поражает в его созданиях, даже в сущих безделках.
Е к а т е р и н а. В самом деле, Элегия его звучит так, как будто он юн и вместе с тем значительно старше своих лет.
Н и к о л а й. Хорошо. Теперь, я думаю, ты не откажешь моей просьбе. Пушкин с первого дня, как приехали мы сюда, порывается посетить Бахчисарайский дворец. Он бы отправился один, да я просил его вместе пойти, как от ушиба ноги я оправлюсь. Ведь надо перевалить через гору, где не всюду на лошадях проедешь.
Е к а т е р и н а. Мы ехали морем и посетили Бахтисарай без хлопот. Но там, мне кажется, ничего интересного, то есть поэтического, нет, кроме легенды о фонтане слез. Там все в большом запустении, и фонтан – тоже. А в чем твоя просьба?
Н и к о л а й. Вот расскажи при случае легенду о влюбленном хане и наложнице, отвергшей его любовь. Я уверен, она произведет на Пушкина необыкновенное действие.
Е к а т е р и н а. Хорошо. Я попробую, если представится случай, конечно. Но почему ты меня просишь? Разве легенду ты сам не слыхал?
Н и к о л а й. Я слышал, как ты рассказывала отцу и Марии о посещении Бахтисарайского дворца; жаль, что Пушкин не присутствовал. Это идея отца – перевалить гору и спуститься вновь к морю у Георгиевского монастыря, где неподалеку должны быть и развалины храма Дианы. Тем временем вы поедете морем, и мы присоединимся к вам.
Е к а т е р и н а. Что и отец отправится с вами в горы?
Н и к о л а й. Конечно. Он бодр, полон сил и любит трудные переходы. Это мы все, его дети, чего-то хвораем и хромаем. Это непростительно.
Е к а т е р и н а. Ты прав. Пушкин смотрит на меня, как на больную, с испугом и состраданием. Это очень мило, но мне уже надоело болеть. Я поднялась на ноги.
Н и к о л а й. Да! И пора выходить замуж.
Е к а т е р и н а. Мне 23. Уж верно, пора, а то поздно будет. Только, видишь ли, отца побаиваются женихи и прочь бегут.
Н и к о л а й. Тех, кто бежит, не жаль.

         Е к а т е р и н а
Ты прав. И есть такой, кто верен мне
Давно.
           Н и к о л а й
             И кто же?
          Е к а т е р и н а
                                Мы еще смеялись.
А, впрочем, из героев, генерал.
Иные на войне лишались жизни,
Иль ног, иль рук…
            Н и к о л а й
                                 А граф Орлов волос?
Он просто рано облысел. И что же?
           Е к а т е р и н а
Я больше не смеюсь над ним, не знаю.
            Н и к о л а й
Хотя и без волос на голове,
Один из лучших женихов в России.
Да Пушкин тоже все ходил, обритый,
По предписанию врача; мы все
Смеялись; после свыклись; вскоре он
Предстал, кудряв и юн, каким ты видишь.
           Е к а т е р и н а
Но граф-то не предстанет уж иным.
             Н и к о л а й
Да и зачем? Обритый рекрут Марса,
Он славен и гуманностью своей
К солдатам, коих бить он запрещает
И учит грамоте.
           Е к а т е р и н а
                             Ах, милый сват!
Однако же оставим эту тему.
Пока я не вольна свой выбор сделать.

            СЦЕНА  3

Морской берег. Раевские и Пушкин; на переднем плане Мария и Николай: он пишет акварелью, сестра позирует.

            М а р и я
Как Пушкин переменчив в настроеньях,
Так и в привязанностях, верно.
          Н и к о л а й
                                                         Что?
            М а р и я
А, ничего! Подумала я просто,
Как видишь, вслух.
          Н и к о л а й
                                    Я слышу мысль твою
И вижу даже: ты следишь за ним
Ревнивым взглядом.
             М а р и я
                                    Как! Ревнивым взглядом?
За кем же это?
          Н и к о л а й
                          Ну, за кем – легко
Заметить.
              М а р и я
                 Ты еще сказал про ревность.
Что это значит? Если наш поэт
Уж кем-то увлечен, что, впрочем, спорно,
Какое дело мне-то? Влюблена
Не я же.
            Н и к о л а й
               Да? Ревнуют и по дружбе.
               М а р и я
Оставь.
            Н и к о л а й
              Ну, хорошо, я пошутил.
               М а р и я
Надеюсь, с ним про нас ты так не шутишь.
           Н и к о л а й
Конечно, нет. Он первый не позволит.
И вами увлечен, как сестрами,
Когда и все, и каждая прелестны
На лад ли свой, иль возрастом, иль нравом.
Ну, мир! Не сердишься?
              М а р и я
                                          Пожалуй, нет.
            Н и к о л а й
Он беден, горд; когда бы полюбил,
Едва ли в том признался бы.
               М а р и я
                                                  Он молод
И благодарностью к отцу исполнен;
К тому же в ссылке здесь. Ужели правда,
Его могли отправить и в Сибирь?
            Н и к о л а й
Ты оду «Вольность» ведь читала?
               М а р и я
                                                           Да.
            Н и к о л а й
Там страшных мыслей для царей довольно.
Мог угодить и в крепость, иль на плахе
Погибнуть, как Шенье. Но гнев царя
Обезоружил Карамзин, с Жуковским,
А пуще гений юного поэта.
Боюсь я за него. Горяч, угрюм,
Как здесь взрастить ему чудесный дар?
              М а р и я
Сюда идет. Пойду-ка я к другим.
           Н и к о л а й
Мария, нет, сиди. Я скоро кончу.
             П у ш к и н
(опускаясь на песок и хватаясь за альбом и карандаш)
Позвольте мне набросок сделать с вас,
Мария Николаевна. Но только
Представить вас черкешенкой моей.
Глаза яснее дня, чернее ночи…
Краснеть не нужно, это только факт.
              М а р и я
Нет, я подумала… Как вы сказали?
Черкешенка моя. А где она?
Осталась на Кавказе?
            П у ш к и н
                                       Да, пожалуй.
           Н и к о л а й
Чем завершить роман черкешенки
И пленника из русских офицеров, -
Таков сюжет поэмы новой в духе,
Как скажут, Байрона, еще не ясен?
            П у ш к и н
Нет, в духе романтической эпохи.
Ведь Байрон не один; он ярче блещет,
Властитель наших дум.
           Н и к о л а й
                                           Андре Шенье,
Погибший рано, тоже ведь романтик.
             П у ш к и н
Благодарю, ты мне открыл поэта,
Погибшего на плахе на заре
Эпохи новой; только он ведь классик
Из классиков в истоках дарованья.
Вот почему он ближе мне, чем Байрон.
              М а р и я
А что черкешенка?
             П у ш к и н
(переглянувшись с Николаем, с важным видом)
                                  Лишь между нами.
Черкешенка, о пленнике в цепях
Одна заботясь, бедная, влюбилась
В пришельца странного, а он, чудак,
Живя одной свободой и в неволе,
Утратив прежде времени вкус к жизни,
К усладам, к наслаждениям ее,
Отверг ее младенческую нежность,
Девичью смелость и любовь.
               М а р и я
                                                    И что же?
Свободу он обрел? Упился ею?
Ее любви был недостоин он.
             П у ш к и н
В его-то положеньи как ответить
На чувство нежное, не погубив,
Я не скажу, себя, а деву гор?
Когда б и он любил, бежать скорее
Пустился б он, готовый смерть принять,
Ей повелев: «Живи!» Другой утешит
Девичье сердце. Нет, она сказала:
«Живи!» Побег же удался ценой
Ее же жизни, верно.
             М а р и я
       (вскакивая на ноги)
                                    Грустно очень.
Одна надежда, знаете, на прелесть
Картин природы, мыслей и стиха.

Пушкин переглядывается с Николаем, Мария, рассмеявшись, убегает. Показываются Екатерина и другие.

            Н и к о л а й
        (пряча акварель)
Ах, не закончена еще. Смотрите
Рисунки Пушкина.
           Е к а т е р и н а
                                  Марии профиль,
Рука, плечо. Черкешенка Мария!
            Р а е в с к и й
Рисует, как и пишет, превосходно.
Ну, нам пора! Идемте. Все наверх!

Поднимаются к дому. Пушкин, глядя на море, задумывается. Мария, пробегая мимо, невольно останавливается, явно удивленная его молчанием.

             М а р и я
Не знаю, отчего, с Екатериной
Словоохотливы и без затей,
Со мной же слово вымолвить боитесь?
            П у ш к и н
Явились, словно тень, - я думал, призрак
Из света сотканный витает здесь.
              М а р и я
     (подбегая к волне и отбегая)
Я тень, тогда не свет.
            П у ш к и н
                                       Вы свет. И тень.
               М а р и я
         (вновь отбегая от волны)
Я – светотень.
             П у ш к и н
                          Да, вами явлен мир.
                М а р и я
Уж не хотите ль вы сказать… Ах, боже!
             П у ш к и н
Вы – Муза? Нет. И да.
                М а р и я
                                       Так, да? Иль нет?
             П у ш к и н
А что хотите знать?
               М а р и я
                                   Играя словом,
Я слишком далеко зашла.
              П у ш к и н
                                              Я тоже.
                М а р и я
Оставим?
             П у ш к и н
                 Лучше, да, чем нет.
                М а р и я
                                                    Прощайте!
(Исчезает мгновенно, показывается на склоне горы и вновь исчезает.)

              П у ш к и н
Вот следы ее ноги. Я целовать
Готов припасть, хотя ведь это глупо.
Влюблен я? Что за новость! Юность в ней
Чудесна и мила, с проворством ног.
Утешься. Зелень виноград, скажи.
Нет, милой я привычке не отдамся,
Когда счастливей невозможно быть
И ей сегодня в возрасте прекрасном,
И мне в краю волшебном, словно сон,
Какой мне мог и не присниться вовсе.

              СЦЕНА  4

Развалины античного храма. Николай Раевский и Пушкин, пришедший раньше, с явным волнением озирающийся вокруг.

               Н и к о л а й
Что, Пушкин? Ты напуган? Чем иль кем?
Здесь близко никого, лишь груда камней,
Что и в Пантикапее ты нашел.
               П у ш к и н
Постой!
             Н и к о л а й
               Воображенье разыгралось.
Ну, хорошо. Куда смотреть, иль уши
Мне приклонить к ступеням мраморным,
Колонн обломкам, фризов, капители,
Дождями сплошь омытых, словно кости,
И теплых, будто жизнь не вся ушла?
               П у ш к и н
И сам ты вздрогнул, а, бесстрашный воин?
Что там увидел меж колонн неполных?
             Н и к о л а й
Всего лишь струи свет; волны моря
В них отразились, словно одеянья
Зеленого, пурпурного цветов
Созданий из чистейшего эфира…
               П у ш к и н
Всего лишь струи света, или Мойры?
             Н и к о л а й
То Мойры, думаешь? А если музы?
               П у ш к и н
Не знаю, только мне ль бояться их?
Священный трепет на меня напал.
Такая жуть, как в детстве мысль о смерти
Вдруг настигала в тишине садов,
И страх мне сердце наполнял отвагой.
Прости! Я грезил, ты ж вступил в сраженья
Столь юным, в настоящие, не игры,
И славой осенен, меня почтил
Ты дружбой…
              Н и к о л а й
                         Кто кого почтил? Чья слава
Блистательно взошла, на удивленье,
Еще в садах Лицея царскосельских,
Где вижу вновь воочию тебя,
Как будто мы туда перенеслись!
              П у ш к и н
В воспоминаньях, ныне здесь взошедших,
Не музами ли вызванных вновь к жизни,
И я весь: Царское Село с небес,
Как боги, наблюдаю и вступаю
Вкруг озера… А что же видишь ты?
             Н и к о л а й
Да то же самое. И нечто больше.
Мне кажется, то было наяву:
Ты полон дум и образов носился,
И мир твой там воочию предстал.
               П у ш к и н
Поведай, что такое происходит!
             Н и к о л а й
О, чудеса! Не обойтись без рифмы.
               П у ш к и н
Ведь ты поэт такой же, как и я.
             Н и к о л а й
О, нет, владею рифмой, ты – поэт.
И речь о нем.
               П у ш к и н
                        Я слушаю, мой свет.
             Н и к о л а й
    Сияли облака в озерной глубине,
    Все те же самые, из поднебесья.
    Поэт бродил, задумчив и рассеян,
Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине,
    Как с праздника в далекие века,
    Несутся звуки флейты и рожка.
    И нимфы на опушке пляшут,
    Русалки из воды руками машут,
    Сверкая рыбьей чешуей хвоста.
                 П у ш к и н
Что ж это? Маскарад веселый иль мечта?
                Н и к о л а й
    С высокой галереи Камерона,
    Звенит кифара Аполлона.
И музы стройной стайкой юных жен
Сбегают вниз; поэт уж ими окружен.
                П у ш к и н
    То грезы и младенческие сны
                 Моей весны.
Прекрасный, чудный мир, когда царили боги,
Исчез. А ныне люди, их дела убоги.
              Н и к о л а й
Но музы в речи важной привели пример:
       «Разрушили ахейцы Трою
        За красоту Елены, а Гомер
        Воспел деяния героев,
    И восторжествовала красота
    По всей Элладе. Разве то мечта?»
«Но мир прекрасный в прошлом, разве нет?» -
        С печалью возразил поэт.
«О, нет, - сказали музы, - временами года
Впадая в сон, вновь пробуждается природа,
        Как вечно настоящее, и мир богов,
        И высшие создания искусства,
        Коль к ним причастны наши чувства.
        Ведь красота не греза, а закон,
        Она в основе мирозданья,
        Как днесь и нашего свиданья.
        Недаром с нами Аполлон».
Пронесся гулкий смех поверх деревьев.
«Как! Боги Греции в стране гипербореев?» -
        Вскричал поэт, как пилигрим.
        «Им поклонялся гордый Рим
И вновь призвал, уставши от смиренья
           В эпоху Возрожденья».
           «А ныне что ж вас привело
           В наш край суровый и пустынный?»
           «Да здесь же новые Афины, -
В окрест взглянули музы мило и светло. –
            Сей Парадиз основан просвещеньем,
            Державной волею царя.
            Взлелеян чистым вдохновеньем,
            Взойдет поэзии прекрасная заря!»
                  П у ш к и н
Что это – сон? Пророчество какое?
                Н и к о л а й
Не знаю, что нашло на нас нежданно.
Ужели я произносил стихи
И видел муз, богов на небе вешнем?
А с ними ты, отличен средь других,
Угрюм и весел, в гневе или в грусти,
В весеннем хороводе муз водил,
Как Мусагет, с венком из лавра.
                П у ш к и н
                                                         Я?
Я Мусагет? То имя Аполлона.
              Н и к о л а й
Как предводитель муз ты – Мусагет.
Видение такое посетило
Меня впервые. Музы в одеяньях
Из волн и света улетают ввысь.
              П у ш к и н
О, музы милые! Когда явились
Столь явно вы, надеюсь на свиданье
Я новое – в судьбе моей унылой
Отраду лучезарных грез и мыслей.

Все вокруг озаряется светом на миг, и где-то далеко разносится колокольный звон.

            ЭПИЛОГ

Вечер в окрестностях Кишинева. Пушкин всматривается в небеса.

            П у ш к и н
Редеет облаков летучая гряда.
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине;
Он думы разбудил, уснувшие во мне:
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где всё для сердца мило,
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень –
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.

http://renclassic.ru/Ru/36/54/1855/

Серия сообщений "Театр.":
Часть 1 - Уильям Шекспир. Король Лир (краткое содержание, иллюстрации, экранизации).
Часть 2 - Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь (краткое содержание, иллюстрации, экранизации)
...
Часть 12 - Жиголо и жиголето
Часть 13 - Людвиг Минкус. «Баядерка»
Часть 14 - Пушкин в Тавриде. Пьеса в четырех сценах.
Часть 15 - Петр Киле Симонетта Драма
Часть 16 - Без заголовка
Часть 17 - Фильм-балет "Красный Мак" Рейнгольда Глиэра. Первый советский балет.