I

Сонеты Шекспира впервые изданы в 1609 году, как считают, без ведома автора, с посвящением от издателя Томаса Торпа: «Тому единственному, кому обязаны своим появлением эти сонеты, мистеру У. Х., всякого счастья и вечной жизни, обещанных ему нашим бессмертным поэтом, желает доброжелатель, рискнувший издать их, Т. Т.»
Это посвящение породило массу догадок и версий. Между тем игнорировались очевидные факты. Мистер У. Х., кто бы он ни был, не мог быть единственным вдохновителем сонетов, поскольку в сонетах присутствует смуглая леди, следовательно, Шекспир нарушил традицию, когда серия сонетов обыкновенно посвящалась одному лицу. Точнее, он набрасывал два или три цикла сонетов почти в одно время с обращением к разным лицам, которые между тем оказались вовлеченными в историю любви поэта.

Во многих сонетах возникает образ покровителя поэта, который значительно старше его юного друга и которому пора жениться, это просвещенный меценат, у которого масса идей, его-то Шекспир называет «десятой музой», а вослед ему и другие поэты.
То, что это граф Саутгемптон, сомнений быть не может, сам поэт это зафиксировал в посвящениях поэм «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция», в первой поэме есть места, буквально повторяющие темы сонетов о женитьбе, о сохранении красоты в потомстве, о чем думать Венере в ее случае с Адонисом не пристало.

Почти весь XVIII век, стало быть, и XVII век большинство сонетов Шекспира воспринималось, как посвященные возлюбленной поэта. Позже возобладала иная точка зрения, явно односторонняя из-за известной ориентации исследователей, что окончательно запутало историю создания сонетов и их восприятие.
Дело в том, что в английском языке нет грамматической категории рода, и во многих сонетах затруднено однозначное определение адресата сонета. Когда шекспироведы говорят, что в подлиннике первые 126 сонетов обращены к другу, а остальные - к возлюбленной, кроме явной неточности, здесь как раз игнорируются эти особенности английского языка, чем наверняка сознательно пользовался поэт, обращаясь к возлюбленной «моя любовь», «милый друг», что прояснивается у русских переводчиков, исходящих от конкретного содержания сонетов, разумеется, кроме тех, кто придерживается известной ориентации.

Переводы С. Я. Маршака можно считать классическими, из первых 126 сонетов более 20 у него обращены к леди. В целом треть сонетов посвящены возлюбленной поэта, во многих сонетах, включая первые, поэт обращается к графу Саутгемптону, - сонетов, посвященных ему, не могло не быть, - юный друг, светлокудрый, оказывается на третьем месте. Его имя исследователи давно называют, только сделать его единственным, кому обязаны своим поялением сонеты, как и графа Саутгемптона, никому не удается, и теперь понятно почему.

Было два друга: молодой друг-покровитель и юный друг, но источником вдохновения поэта была любовь и прежде всего любовь к смуглой леди, черты которой проступают во всех пленительных женских образах Шекспира от Джульетты и Офелии до Дездемоны и Клеопатры. И ее имя давно известно, поскольку ее связь с юным другом поэта не была случайной, длилась довольно долгое время и закончилась при дворе королевы Елизаветы.
Сонеты, по сути, составляют драму, главным героем которой выступает Уилл с кругом его друзей и современников, и вместе с тем форму поэтического мышления драматурга, вырастающего через любовь как всеобъемлющее чувство во всемирного гения - Шекспира.

Есть у Шекспира сонет, в котором он раскрывает свое кредо в пору, когда он пережил возвращение юности, с пробуждением лирического дара:

Кто под звездой счастливою рожден -
Гордится славой, титулом и властью.
А я судьбой скромнее награжден,
И для меня любовь - источник счастья.

Под солнцем пышно листья распростер
Наперсник принца, ставленник вельможи.
Но гаснет солнца благосклонный взор,
И золотой подсолнух гаснет тоже.

Военачальник, баловень побед,
В бою последнем терпит пораженье,
И всех его заслуг потерян след.
Его удел - опала и забвенье.

Но нет угрозы титулам моим
Пожизненным: любил, люблю, любим.
25
Этот сонет поэт явно посвятил самому себе, - есть и такого рода сонеты, которые исследователи не выделяют, чтобы не нарушить надуманную конструкцию; между тем в нем можно увидеть, как Шекспир пророчески предугадывает судьбу графа Саутгемптона, который преклонялся перед графом Эссексом и в конце концов втянулся в его интриги при дворе. Самоопределяясь в среде аристократов, Шекспир предугадывает и свою судьбу. Любовь для поэта - источник счастья, источник вдохновения, можно добавить, и достоинство его, - то, что он называет своим пожизненым титулом, переходит с ним в вечность.

Естественно предположить, что Шекспир познакомился с графом Саутгемптоном еще в Лондоне, если не у графа Эссекса, возможно, через его секретаря Джона Флорио, итальянца, профессора лингвистики в Оксфорде, который в это время занимался составлением итальянско-английского  словаря; он любил посещать театральные представления, обучаясь живому разговорному английскому языку, и Уилл с его живостью характера и пристрастием играть словами мог привлечь его внимание.

Получив доступ в гостиную графа Саутгемптона, Уилл мог привлечь внимание графини, его матери, ибо обладал красноречием, блещущим умом и образами - в духе диалогов его драм, и она, - высказывались предположения, - именно графиня Саутгемптон заказала Шекспиру сонет на тему о необходимости женитьбы, и поэт, - прямой заказ обязывает, да это и повод, - набрасывает ряд сонетов с вариациями темы, они вызывают самое горячее одобрение, еще бы, ничего подобного по сладкозвучию еще не было на английском языке.

Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
И, если повторить не поспешишь
Свои черты, природу ты обидишь,
Благословленья женщину лешишь.

Какая смертная не будет рада
Отдать тебе нетронутую новь?
Или бессмертия тебе не надо, -
Так велика к себе твоя любовь?

Для материнских глаз ты - отраженье
Давно промчавшихся апрельских дней.
И ты найдешь под старость утешенье
В таких же окнах юности твоей.

Но, ограничив жизнь своей судьбою,
Ты сам умрешь, и образ твой - с тобою!
3
Это один из первых сонетов, посвященных графу Саутгемптону, в чем не может быть сомнений. Возможно, Шекспир прочел его графу в присутствии его матери и сэра Томаса Хениджа, за которого она собиралась выйти замуж, устроив прежде судьбу сына. Графу это не нравилось и вообще всякие напоминания ему  о женитьбе со стороны матери. И тому были причины. Шекспир мог припасти сонет и для графини, который не мог ее не обрадовать.

Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз.
И в то же время в беге круговом
Уносит всё, что радовало нас.

Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.

И только аромат цветущих роз -
Летучий пленник, запертый в стекле, -
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.

Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты.
5
И полились сонеты, как из рога изобилия, вернее, как волшебные звуки из флейты, вариации на одну и ту же тему, - до семнадцати, что кажется даже странно, но тому есть объяснение: и эти сонеты посвящены не одному лицу и написаны в разные годы.

Покидая Лондон из-за чумы, графиня, если не сам Саутгемптон, вполне могла пригласить поэта в Тичфилд, даже с группой актеров для всевозможных представлений. Шекспир, продолжая набрасывать сонеты, задумывает написать или завершить поэму «Венера и Адонис», в которой проступает та же тема преодоления смерти через потомство, что и в первых сонетах, с обыгрыванием обольщения женщины юноши с непроснувшейся чувственностью. Мысль посвятить поэму графу Саутгемптону чрезвычайно радует и вдохновляет поэта, поскольку посвящение предполагает публикацию и вознаграждение, таковы правила в высокой сфере поэзии и меценатства.

Посвящение графу Саутгемптону гласило: «Ваша милость, я сознаю, что поступаю весьма дерзновенно, посвящая мои слабые строки вашей милости, и что свет осудит меня за избрание столь сильной опоры, когда моя ноша столь легковесна; но, если ваша милость удостоит меня своим благоволением, я сочту это высочайшей наградой и клянусь посвятить все свое свободное время и неустанно работать до тех пор, пока не создам в честь вашей милости какое-нибудь более серьезное творение. Но если этот первенец моей фантазии окажется уродом, я буду сокрушаться о том, что у него такой благородный крестный отец, и никогда более не буду возделывать столь неплодородную почву, опасаясь снова собрать такой плохой урожай. Я предоставляю свое детище на рассмотрение вашей милости и желаю вашей милости исполнения всех ваших желаний на благо мира, возлагающего на вас свои надежды.
                                            Покорный слуга вашей милости
                                                             Уильям Шекспир».

Тон посвящения достаточно сдержан, выражения скромности в стиле эпохи и посвящений, но странно, что автор трех-четырех пьес называет поэму своим первенцем, о театре ни слова. Шекспир обещает создать для графа Саутгемптона нечто более основательное - в полном соответствии с честолюбивыми устремлениями молодого придворного.  
Поэма имела успех не только в кругу графа Саутгемптона, но и у профессоров и студентов Оксфорда и Кембриджа. Говорят, студенты клали книжку «Венера и Адонис» под подушку, ложась спать, при этом не имя поэта, а того, кому поэма посвящена, было у всех на устах.

Граф Саутгемптон не мог не видеть, что Шекспир своей поэмой «Венера и Адонис» прославил его имя. Уилл получает приглашение приехать в Тичфилд, где, возможно, он уже бывал с труппой либо один с рукописью поэмы «Венера и Адонис». Здесь-то, в кружке графа Саутгемптона из его друзей и гостей из близлежащих поместий, Шекспир увидел юношу, красота которого изумила его, готовый прототип Адониса! И здесь же, если не раньше у графини, он встретил юную смуглую леди, красота которой поразила его уже в силу новизны - среди светловолосых и белых, как лилии, англичанок, что называется, жгучая брюнетка, тонкая, изящная, подвижная, вся блещущая светом, как ночь звездами. Шекспир влюблен, что за диво для поэта, он влюблен и в юношу, и в даму, а форма его поэтического мышления, теперь ясно, это сонеты, он просто проговаривает их, как звучат речи действующих лиц в его драмах.

Сонеты, посвященные графу Саутгемптону и юному другу, имеют существенное различие: первому пора жениться, и он может повторить свою красоту в сыне, второй еще слишком юн, чтобы советовать ему жениться, у поэта одно упование - сохранить его красоту в стихах. Но юный друг вступит через ряд лет в возраст, когда ему впору жениться, и снова явятся сонеты о женитьбе, в которых проступает его характер, отличный от характера графа Саутгемптона.

Из-за чумы, свирепствовавшей в Лондоне, граф Саутгемптон жил в одном из своих поместий, редко являясь при дворе в Виндзоре. Это было похоже на добровольное и даже своевольное изгнание, так как граф поссорился с лордом Берли, его опекуном от королевы Елизаветы, ее первым министром, с внучкой которого он был помолвлен еще совсем юным, в ту пору, когда он страстно влюбился в такую же юную особу, как и он, Елизавету Вернон, и эту страсть, скандально преждевременную, попытались притушить помолвкой не влюбленных, а с достойной во всех отношениях невестой, с одобрения королевы.

Честолюбивый граф мог быть доволен: уступая благоразумной воле опекуна и ее величества, он может рассчитывать на прекрасную карьеру при английском дворе. Но в 20-21 год граф Саутгемптон, один из самых блестящих придворных, счел, что он вправе, если ему пора жениться, выбрать невесту сам, а именно ту же самую Вернон, юная страсть, похоже, не прошла, не улетучилась, как бывает, но поскольку о расторжении помолвки и слышать не хотят первейшие лица в государстве, граф, отличавшийся решительностью и твердостью характера, как показывает вся его жизнь, заявил, что у него нет склонности к женитьбе, свобода - его закон. Скандал!


В кругу графа Саутгемптона Уилл оказался в условиях, когда ученые беседы университетских умов, перемежающиеся всевозможными шутками и театральными представлениями, напоминали прогулки и развлечения членов Флорентийской Платоновской Академии, а чума, от которой они укрылись в Тичфилде, - атмосферу «Декамерона» Джованни Боккаччо.
Но беседы и развлечения, обычное времяпрепровождение знати, сколь были ни новы и приятны для актера и драматурга, еще не сыграли бы столь важную роль в судьбе Шекспира. Здесь не названа главная составляющая вдохновения и поэтического творчества, кроме гения, - любовь, основная тема, самая сущность сонетов.

При этом надо помнить, что безусловная слава Шекспира как драматурга пришла позже, но ее не было бы, если бы не сонеты, в которых он утвердился как поэт, как уникальный лирик. Тайна личности и творчества Шекспира - в сонетах, в которых поэт выработал окончательно и всесторонне форму поэтического мышления, что он уже наглядно демонстрирует в поэмах «Венера и Адонис» (1593) и «Лукреция» (1594).

Любовь для Шекспира - всеобъемлющее чувство, в котором равно присутствуют гетеросексуальное и гомосексуальное, что проявляется в зависимости от предмета, без односторонней ориентации гомосексуалистов. Это не бисексуальность, а любовь в ее первозданности и вместе с тем духовности. Поэтому нас не должна смущать его пылкая любовь к другу-покровителю и к юному другу, вместе с его пылкой страстью к женщине, отвечающей ему взаимностью. Это одно общее при всей своей конкретности чувство - любовь к красоте, как это понимали древние. Здесь Шекспир без философских затей близок в его чувстве любви к Платону и Сократу, что вполне в духе эпохи Возрождения.

В сонетах и поэмах Уилл перешел не просто к новым жанрам поэзии, а в новую сферу жизни, в мир знати, где на актеров смотрят, как на слуг, а поэт - это почти что титул, с которым он может стать другом своего покровителя графа Саутгемптона. Шекспир мог любить юного актера (версия Оскара Уайльда), но исходить сонетами в его адрес не стал бы. Сонеты появились именно потому, что  его друзья и возлюбленная были из другого мира, где Шекспир хотел быть поэтом, а не актером или драматургом. Поэт - это титул, который выравнивает Шекспира с его знатными друзьями.

Сонеты в большинстве своем написаны, как предполагают, в 1592-1594 годы, - версии о более позднем времени создания сонетов, с условной привязкой к разным лицам, игнорируют два взаимосвязанных обстоятельства: сонетов, посвященных графу Саутгемптону, не могло не быть, и сонеты набрасывались на досуге в ходе работы над поэмами и романа поэта со смуглой леди, - это была особая пора в жизни Шекспира во время эпидемии чумы в Лондоне. Для поэзии необходим досуг, как у знати, и Уилл, казалось, теряя все из-за чумы и закрытия театров, неожиданно обрел его, желанный досуг для работы над поэмами и лирики.
 
Сонеты у Шекспира, сохраняя напряженное драматическое содержание, просты по форме, причем набрасывались они один за другим с вариациями темы до нескольких штук за один присест; одна метафора приходила за другой и тут же развертывалась в целый сонет, это была форма поэтического мышления и высказывания, как и в диалогах, и драмы Шекспира - это цикл развернутых сонетов без рифмы, а кое-где с рифмой, поэтическая форма которых воздействует на нас и поныне.

Словом, первые сонеты безусловно посвящены графу Саутгемптону, как и многие последующие. Но далее, по хронологии, какую нам указывает список сонетов, предмет внимания и любви поэта удваивается, звучат сонеты, посвященные то к юному другу (и ему же, спустя несколько лет, когда встанет вопрос об его женитьбе, но об этом позже), то к графу, - этот момент четко зафиксирован в сонетах 15, 16 и 17.

Когда подумаю, что миг единый
От увяданья отделяет рост,
Что этот мир - подмостки, где картины
Сменяются под волхованье звезд,

Что нас, как всходы нежные растений,
Растят и губят те же небеса,
Что смолоду в нас бродит сок весенний,
Но вянет наша сила и краса, -

О, как я дорожу твоей весною,
Твоей прекрасной юностью в цвету.
А время на тебя идет войною
И день твой ясный гонит в темноту.

Но пусть мой стих, как острый нож садовый,
Твой век возобновит прививкой новой.
15
Тема та же, что и в первых сонетах с виду, но юность друга поэта столь еще свежа, что рано ему советовать, как графу Саутгемптону, жениться поскорее и повторить себя в детях.

Но если время нам грозит осадой,
То почему в расцвете сил своих
Не защитишь ты молодость оградой
Надежнее, чем мой бесплодный стих?

Это уже другая сфера бытия, выше - юность, красота и поэзия, что можно передать в вечность в стихах, здесь - сфера жизни, в которой стих бессилен.

Вершины ты достиг пути земного,
И столько юных, девственных сердец
Твой нежный облик  повторить готовы,
Как не повторит кисть или резец.

Так жизнь исправит всё, что изувечит.
И если ты любви себя отдашь,
Она тебя верней увековечит,
Чем этот беглый, хрупкий карандаш.

Отдав себя, ты сохранишь навеки
Себя в созданье новом - в человеке.
16
Две сферы бытия - поэзия и жизнь - поэт четко различает. Так и видишь, как Шекспир, ломая карадаш, отбрасывает его.
В сонете 17 недоверие к стихам, как и кисти или резцу, то есть сфере искусства, снова проступает:

Как мне уверить в доблестях твоих
Тех, до кого дойдет моя страница?
Но знает бог, что этот скромный стих
Сказать не может больше, чем гробница.

... Но доживи твой сын до этих дней,
Ты жил бы в нем, как и в строфе моей.
17
Это уже попытка соединить две сферы бытия. Но тут Шекспир оставляет тему повторения красоты в потомках, узнав, очевидно, обстоятельства, в каких оказался граф Саутгемптон. Между тем Уилл увлекается красотой светлокудрого юноши, прекрасного, как Адонис, чего не скажешь про графа Саутгемптона, красота его скорее личности, а не лица. Поэт любуется юношей, возможно, совершая с ним прогулку:

Сравню ли с летним днем твои черты?
Но ты милей, умеренней и краше.
Ломает буря майские цветы,
И так недолговечно лето наше!

То нам слепит глаза небесный глаз,
То светлый лик  скрывает непогода.
Ласкает, нежит и терзает нас
Своей случайной прихотью природа.

А у тебя не убывает день,
Не увядает солнечное лето.
И смертная тебя не скроет тень, -
Ты будешь вечно жить в строках поэта.

Среди живых ты будешь до тех пор,
Доколе дышит грудь и видит взор.
18
Это не гомосексуальная любовь, а восхищение красотой в облике юноши, так любил юного Алкивиада Сократ, не требуя у него ничего, кроме стремления к прекрасному, к славе и бессмертию.

Итак, различия, когда сонет посвящен юному другу, когда молодому, весьма приметны. Если допустить, что У. Х. - это инициалы юного друга поэта, - ведь вполне возможно, что именно он принес список сонетов Шекспира без его ведома издателю, - раскроем его имя - Уильям Герберт, ему 13-14 лет, его все зовут не иначе, как Уилли, впоследствии граф Пэмброк.

Его мать графиня Пэмброк - сестра Филиппа Сидни, известная меценатка. Сэр Филипп Сидни был влюблен в сестру графа Эссекса Пенелопу, которую он воспел под именем Стеллы; хотя любовь была взаимная, ее выдали замуж за лорда Рича, что внесло подлинный драматизм в сонеты под общим названием «Астрофил и Стелла», возможно, ходившие в списках, впервые изданные в 1591 году, что несомненно повлияло на обращение к сонетам Шекспира, как и других поэтов.

Есть упоминание о том, как в 1600 году Уильям Герберт из поместья Вильтон в сопровождении Чарлза Данверз, соседа графа Саутгемптона, отправился в Гревсенд навстречу леди Рич и леди Саутгемптон. Словом, один и тот же круг знати, с которым соприкасается Шекспир по приезде в Лондон, имел поместья в одном краю, и соседи постоянно съезжались для веселого времяпрепровождения, что естественно.

Уилли Герберт получил домашнее воспитание и именно в поместье Вильтон. В том, что он мог приезжать в Тичфилд, особенно, когда в постоялом дворе в Кошэме останавливалась труппа актеров, не может быть сомнений.
Уилли, кроме прелести юной красоты, пока ничем не примечателен, скорее легкомысленен, другое дело - молодой друг Шекспира граф Саутгемптон, его характер и ум вполне обозначены в сонетах. При этом надо отметить, не Уилли отвечает любовью на любовь Шекспира, а граф Саутгемптон.

Как радует отца на склоне дней
Наследников отвага молодая,
Так правдою и славою твоей
Любуюсь я, бесславно увядая.

Великодушье, знатность, красота,
И острый ум, и сила, и здоровье -
Едва ль не каждая твоя черта
Передается мне с твоей любовью.

Не беден я, не слаб, не одинок,
И тень любви, что на меня ложится,
Таких щедрот несет с собой поток,
Что я живу одной ее частицей.

Все, что тебе могу я пожелать,
Нисходит от тебя, как благодать.
37
 Это, конечно же, обращение Шекспира к графу Саутгемптону, который выказывает - в ответ на любовь поэта - тоже любовь и более определенно, чем легкомысленный Уилли.

Две гомосексуальной привязанности - не слишком ли? Нет, абсолютно нет, здесь, как видим, иное. Издание поэмы «Венера и Адонис» с посвящением графу Саутгемптону обнаруживает, что граф играет роль просвещенного мецената, как Лоренцо Медичи Великолепный. И Шекспир называет не юного друга, не смуглую даму, а графа Саутгемптона «десятой музой».

Но двух предметов любви, когда оба мужского рода, для Шекспира, который, ясное дело, не отличался гомосексуальной ориентацией, в сущности, всегда ущербной, было мало, и в сонетах проступает третий предмет любви - женщина, и она любит поэта, но тайно от света.

Поначалу он осмелился послать ей книги,  my books, - можно бы предположить, что речь о поэмах, но скорее о списках сонетов, выписанных и оформленных особым образом, или это о книгах, о которых заходила между ними речь, с приложением сонета:

Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли,
Как тот безумец, что, впадая в гнев,
В избытке сил теряет силу воли, -

Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать
Моя любовь, которой нет предела.

Так пусть же книга говорит с тобой.
Пускай она, безмолвный мой ходатай,
Идет к тебе с признаньем и мольбой
И справедливой требует расплаты.

Прочтешь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?
23
Между ними установились тайные от света сношения, пусть пока всего лишь с передачей книг. Уилл обыгрывает эту ситуацию в сонете:

Мой глаз гравёром стал и образ твой
Запечатлел в моей груди правдиво.
С тех пор служу я рамою живой,
А лучшее в искусстве - перспектива.

Сквозь мастера смотри на мастерство,
Чтоб свой портрет увидеть в этой раме.
Та мастерская, что хранит его,
Застеклена любимыми глазами.

Мои глаза с твоими так дружны:
Моими я тебя в душе рисую.
Через твои с небесной вышины
Заглядывает солнце в мастерскую.

Увы, моим глазам через окно
Твое увидеть сердце не дано.
24
Можно ли представить, что этим сонетом поэт обращается к юному другу, душа и сердце которого открыты его взору? Нет, конечно. Глаза смуглой леди бесконечно выразительны и, может быть, прямо говорят о любви, но ее сердце скрыто от глаз поэта, поскольку они едва знакомы, да и то тайно.

Поскольку юный друг Шекспира назван, то становится ясно, что смуглая леди сонетов - Мэри Фиттон, или Молли. Кроме юной живости и шарма жгучей брюнетки, у Молли, вышедшей замуж  рано и тайно,  так что родители признали ее брак недействительным, было еще одно, в ту эпоху еще редкое, очарование: она играла на вёрджинеле (разновидность клавесина).

Уилл в гостиной слушает ее игру, еще бесконечно далекий от юной леди, но, увлеченный ею, обращается к ней про себя весьма фамильярно:

Едва лишь ты, о музыка моя,
Займешься музыкой, встревожив строй
Ладов и струн искусною игрой, -
Ревнивой завистью терзаюсь я.

Обидно мне, что ласки нежныз рук
Ты отдаешь танцующим ладам,
Срывая краткий, мимолетный звук, -
А не моим томящимся устам.

Я весь хотел бы клавишами стать,
Чтоб только пальцы легкие твои
Прошлись по мне, заставив трепетать,
Когда ты струн коснешься в забытьи.

Но если счастье выпало струне,
Отдай ты руки ей, а губы - мне!
128
Слабый сонет, вероятно, один из первых, пока всего лишь веселая улыбка, но влюбленность растет, и Уилл прямо предлагает себя юной леди по своему прозванью:

Недаром имя, данное мне, значит
"Желание". Желанием томим,
Молю тебя: возьми меня в придачу
Ко всем другим желаниям твоим.

Ужели ты, чья воля так безбрежна,
Не можешь для моей найти приют?
И если есть желаньям отклик нежный,
Ужель мои ответа не найдут?

Как в полноводном, вольном океане
Приют находят странники дожди, -
Среди своих бесчисленных желаний
И моему пристанище найди.

Недобрым "нет" не причиняй мне боли,
Желанья все в твоей сольются воле.
135
Этот сонет уже на порядок выше, но отдает детством, точно поэт подпал под возраст юной леди. Сонеты, видимо, передавались ей, но, верно, не рвались в клочья, хотя бы ради приличия. Уилл продолжает тему:

Твоя душа противится свиданьям.
Но ты скажи ей, как меня зовут...
......................................................

Ты полюби сперва мое прозванье,
Тогда меня полюбишь. Я - желанье!
136
По-юношески наивно, так томился Ромео по Розалине, прежде чем влюбиться в Джульетту.
Мэри Фиттон и сама была вся желанье, и неминуемое случилось. Но радость тайных свиданий заключала в себе горечь, помимо укоров совести.

Признаюсь я, что двое мы с тобой,
Хотя в любви мы существо одно.
Я не хочу, чтоб мой порок любой
На честь твою ложился как пятно.

Пусть нас в любви одна связует нить,
Но в жизни горечь разная у нас.
Она любовь не может изменить,
Но у любви крадет за часом час.

Как осужденный, права я лишен
Тебя при всех открыто узнавать,
И ты принять не можешь мой поклон,
Чтоб не легла на честь твою печать.

Ну что ж, пускай!.. Я так тебя люблю,
Что весь я твой и честь твою делю!
36
До сих пор смуглая леди сонетов оставалась в тени по ряду причин. Во-первых, она не названа по имени поэтом; во-вторых, постоянно выдвигали друга поэта, да за счет леди, а на ее долю выпадала лишь измена; в-третьих, неизвестно, кто она была, одни предположения.

Вообще восприятие сонетов было сужено до крайности. Между тем Оскар Уайльд, идя, так сказать, от обратного, от гомосексуальной любви к юному актеру, впервые осознал значение сонетов для развития драматического гения Шекспира. В сонетах Уилл выработал не только внутреннюю форму драмы, но и все богатство содержания, в первую очередь, разумеется, поэтического и лирического, что связано с любовью, конечно, к женщине, а к мужчине - это всего лишь отзвук.
Мэри Фиттон, если вдуматься, сыграла исключительную роль в жизни и творчестве Шекспира, выходя далеко за рамки любви и сонетов, оказавшись, по сути, прототипом его самых пленительных женских образов.  

                                 II

Теперь сонеты прочитываются вполне отчетливо, как обращенные к юному другу, или к милому другу, пол которого угадывается, или непосредственно к возлюбленной, или к самому себе, или к другу-покровителю.

Лик женщины, но строже, совершенней
Природы изваяло мастерство.
По-женски нежен ты, но чужд измене,
Царь и царица сердца моего.

Твой ясный взор лишен игры лукавой,
Но золотит сияньем всё вокруг.
Он мужествен и властью величавой
Друзей пленяет и разит подруг.

Тебя природа женщиною милой
Задумала, но, страстью пленена,
Ненужной мне приметой наделила,
А женщин осчастливила она.

Пусть будет так. Но вот мое условье:
Люби меня, а их дари любовью.
20
Это соответствует портрету графа Саутгемптона, в очертаниях лица которого есть женственность, хотя во всем его облике явно проступает мужественность. И в концовке сонета - та же тема первых сонетов, посвященных ему.

Далее следуют сонеты, которые стоит вчитаться, в большинстве посвящены не к юному другу, а возлюбленной поэта, как воспринимали и современники Шекспира. Уилл продумывает свою поэтику:

Не соревнуюсь я с творцами од,
Которые раскрашенным богиням
В подарок преподносят небосвод
Со всей землей и океаном синим.

Пускай они для украшенья строф
Твердят в стихах, между собою споря,
О звездах неба, о венках цветов,
О драгоценностях земли и моря.

В любви и в слове - правда мой закон,
И я пишу, что милая прекрасна,
Как все, кто смертной матерью рожден,
А не как солнце или месяц ясный.

Я не хочу хвалить любовь мою, -
Я никому ее не продаю!
21
В этом сонете естественно поэт имеет в виду под my love милую, как в переводе С. Я. Маршака, ибо нельзя же заявлять творцам од в честь их богинь о своей любви к юноше? По крайней мере, нелепо. Тем более, когда поэт влюблен в женщину, он просто не хочет восхвалять ее чрезмерно пышными сравнениями: правда, естественность - его закон, в том суть его эстетики. Так многие сонеты, якобы обращенные к юному другу, оказываются посвященными возлюбленной поэта, что легко различали друзья Шекспира.

Поразительную гамму впечатлений и переживаний вынес Уилл в Тичфилде - в прогулках с юным другом и тайных свиданиях со смуглой леди. Он воспринимал юношу легко и мирно, как безоблачный летний день, это восприятие красоты как дня, так и цветка, и юности, - ничего от томления и страстей гомосексуалистов.

Восприятие смуглой леди, любовь к ней носят исключительный характер, что не могло быть иначе у поэта, который воспел любовь впоследствии в драмах, как никто.
Уилл любил друга-покровителя, любил юного друга, в этом не было ничего исключительного, не из этой сферы его чувств и переживаний явились на свет Джульетта, Офелия, Дездемона, эти чудесные воплощения любви и женственности.

В любви Уилла к смуглой леди, недаром им выстраданной столь изощренно и бурно, была необыкновенная человечность и глубина, что находит отражение в сонетах 27-34, поэтому его реакция на охлаждение, а затем измену возлюбленной столь сильна, тоже исключительна, он забывал, что она замужем, только тут вспомнил.

Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели.
Но только лягу, вновь пускаюсь в путь -
В своих мечтах - к одной и той же цели.

Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигрима,
И, не смыкая утомленных глаз,
Я вижу тьму, что и слепому зрима.

Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
И кажется великолепной тьма,
Когда в нее ты входишь светлой тенью.

Мне от любви покоя не найти.
И днем и ночью - я всегда в пути.
27
Это живая сцена, как Уилл в течение дня томился, набрасывая новую поэму «Обесчещенная Лукреция», и не находил покоя в ночи, как всякий влюбленный, да еще актер в среде знати, где он не должен узнавать его возлюбленную.

Как я могу усталость превозмочь,
Когда лишен я благости покоя?
Тревоги дня не облегчает ночь,
А ночь, как день, томит меня тоскою.

И день и ночь - враги между собой -
Как будто подают друг другу руки.
Тружусь я днем, отвергнутый судьбой,
А по ночам не сплю, грустя в разлуке.

Чтобы к себе расположить рассвет,
Я сравнивал с тобою день погожий
И смуглой ночи посылал привет,
Сказав, что звезды на тебя похожи.

Но все трудней мой следующий день,
И все темней грядущей ночи тень.
28
Оказавшись из-за эпидемии чумы не у дел, несмотря на благоприятную обстановку в усадьбе Тичфилд, Уилл особенно остро предается воспоминаниям и восклицает:

Когда, в раздоре с миром и судьбой,
Припомнив годы, полные невзгод,
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод

И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искусстве больше преуспел,
Богат надеждой и людьми любим, -

Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.

С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.
29
Предполагать, что эти психологические глубины связаны с его чувством восхищения красотой юноши нелепо, тем более предполагать гомосексуальную любовь, столь исключительную, в одно время с любовью к женщине. Бисексуальность, как и гомосексуальность, не есть богатство человеческой природы, это скорее извращенье, на грани безумия. Если бы Шекспир был подвержен этой страсти, как решили, спустя почти двести лет  после создания сонетов, без всяких на то оснований, то скорее всего не было бы пленительных женских образов, попросту не было бы мирового гения, который умел, как никто, воспеть любовь, воплощенную в женщине.

Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого, -
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.

Из глаз, не знавших слез, я слезы лью
О тех, кого во тьме таит могила,
Ищу любовь погибшую мою
И все, что в жизни мне казалось мило.

Веду я счет потерянному мной
И ужасаюсь вновь потере каждой,
И вновь плачу я дорогой ценой
За то, за что платил уже однажды!

Но прошлое я нахожу в тебе
И все готов простить своей судьбе.
30
Любимая женщина становится родной, и в ней оживает все, что дорого и мило было в жизни с самых ранних лет; вообще, можно подумать, Уилл знал еще в детстве ту, которая одарила его тайной любовью.

В твоей груди я слышу все сердца,
Что я считал сокрытыми в могилах.
В чертах прекрасных твоего лица
Есть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.

Немало я над ними пролил слез,
Склоняясь ниц у камня гробового,
Но, видно, рок на время их унес, -
И вот теперь встречаемся мы снова.

В тебе нашли последний свой приют
Мне близкие и памятные лица,
И все тебе с поклоном отдают
Моей любви растраченной частицы.

Всех дорогих в тебе я нахожу
И весь тебе - им всем - принадлежу.
31
Это исключительная любовь, объемлющая всю жизнь человека в его самых заветных связях с родными, близкими, с миром, с возвращением прошлого, с возвращением юности с ее свежестью и новизной восприятия действительности, что и есть поэзия, с явлением гениального лирика. И в этой высшей сфере мировой лирики Уилл отныне будет узнавать, предугадывать смуглую леди как первообраз женщин, воспетых поэтами:

Когда читаю в свитке мертвых лет
О пламенных устах, давно безгласных,
О красоте, слагающей куплет
Во славу дам и рыцарей прекрасных,

Столетьями хранимые черты -
Глаза, улыбка, волосы и брови -
Мне говорят, что только в древнем слове
Могла всецело отразиться ты.

В любой строке к своей прекрасной даме
Поэт мечтал тебя предугадать,
Но всю тебя не мог он передать,
Впиваясь в даль влюбленными глазами.

А нам, кому ты, наконец, близка, -
Где голос взять, чтобы звучал века?
106
И этот сонет обращен к другу, когда  здесь речь о прекрасных дамах, воспетых поэтами в череде веков?!
Сонет свидетельствует о том, как Шекспир образ возлюбленной воспринимал не только в пределах своей жизни с детских лет, но и столетий, и тысячелетий, что прояснивается впечатляюще в драмах.

Любовь Уилла к смуглой леди, по крайней мере, в начале была утаенной от всевидящего света. «Как осужденный», он был лишен права узнавать ее при всех, и она не могла принять его поклон, не запятнав свою честь, как сказано в сонете 36.
Полагать, что в этом сонете поэт говорит о юном друге, которого он не должен узнавать в свете, - верх нелепости. Но эта ситуация с возлюбленной могла возникнуть лишь при весьма специфических обстоятельствах, при встречах в театре в Лондоне или в постоялом дворе в Кошэме, где останавливались некоторые из гостей графа Саутгемптона и актеры. В свете в кругу графа Саутгемптона в Лондоне, тем более в Тичфилде, Уилл, конечно же, был представлен смуглой леди.

По сонетам видно, что им случалось жить в одном постоялом дворе, а также несомненно в одном доме, очевидно, в Тичфилде, когда двери их комнат находились рядом, и он сравнивает себя с верными слугами, терпеливо ожидающими приказаний от их госпожи у ее дверей, не позволяя ревнивым помыслам переступать ее заветный порог и считая счастливым того, кто час мог пробыть с нею, и, как всегда, вариации темы:

Избави бог, меня лишивший воли,
Чтоб я посмел твой проверять досуг,
Считать часы и спрашивать: доколе?
В дела господ не посвящают слуг.
57
Как! И этот сонет обращен к юному другу? Если бы к графу Саутгемптону, куда ни шло, но все говорит об переживаниях мужчины в отношении возлюбленной. В сердце закрадывается ревность, но Уилл принуждает себя к смирению.
Свидания были часты, Молли умела их устраивать; любуясь ею, Шекспир нередко задумывался, и она спрашивала: "Что такое, Уилл?"
Кажется, еще никого так не возвышала любовь, как Шекспира, и это была высота, с которой поэт окидывал мир в его прошлом и настоящем, при этом он выступал прототипом своих персонажей, бросающих вызов судьбе и времени.

                               Ш е к с п и р
Мы видели, как времени рука
Срывает всё, во что рядится время,
Как сносят башню гордую века
И рушит медь тысячелетий бремя,

Как пядь за пядью у прибрежных стран
Захватвает землю зыбь морская,
Меж тем как суша грабит океан,
Расход приходом мощным покрывая,

Как пробегает дней круговорот
И королевства близятся к распаду...
Всё говорит о том, что час пробьет -
И время унесет мою отраду.

А  это - смерть!.. Печален мой удел.
Каким я хрупким счастьем овладел!
64
Уилл, в беспокойстве носясь по комнате, мог продолжать::

Уж если медь, гранит, земля и море
Не устоят, когда придет им срок,
Как может уцелеть, со смертью споря,
Краса твоя - беспомощный цветок?

Как сохранить дыханье розы алой,
Когда осада тяжкая времен
Незыблемые сокрушает скалы
И рушит бронзу статуй и колонн?

О, горькое раздумье!.. Где, какое
Для красоты убежище найти?
Как, маятник остановив рукою,
Цвет времени от времени спасти?..

Надежды нет. Но светлый облик милый
Спасут, быть может, черные чернила!
65
Последний сонет по мысли равно можно отнести и к Молли, и к Уилли, и к графу Саутгемптону, и поэт вполне мог думать, пока высказывался о красе земной, о каждом из них.

Как же быть, когда хрупкое счастье, к тому же, столь переменчиво, Шекспир видит или предчувствует измену возлюбленной, - и с кем? С его другом-покровителем. Несомненно последовало объяснение, что запечатлено в сонете 34.

Блистательный мне был обещан день,
И без плаща я свой покинул дом.
Но облаков меня догнала тень,
Настигла буря с градом и дождем.

Пускай потом, пробившись из-под туч,
Коснулся нежно моего чела,
Избитого дождем, твой кроткий луч, -
Ты исцелить мне раны не могла.

Меня не радует твоя печаль,
Раскаянье твое не веселит.
Сочувствие обидчика едва ль
Залечит язвы жгучие обид.

Но слез твоих, жемчужных слез ручьи,
Как ливень, смыли все грехи твои!
34
Не измена возлюбленной, пусть всего лишь как предчувствие, взволновала больше всего Шекспира, а поведение друга, которого - столь велика его любовь к нему - он пытается всячески оправдать.

Какою ты стихией порожден?
Все по одной отбрасывают тени,
А за тобою вьется миллион
Твоих теней, подобий, отражений.

Вообразим Адониса портрет, -
С тобой он схож, как слепок твой дешевый.
Елене в древности дивился свет.
Ты - древнего искусства образ новый.

Невинную весну и зрелый год
Хранит твой облик, внутренний и внешний:
Как время жатвы, полон ты щедрот,
А видом день напоминаешь вешний.

Все, что прекрасно, мы зовем твоим.
Но с чем же сердце верное сравним?
                     53           
В этом сонете дан превосходный портрет графа Саутгемптона, человека эпохи Возрождения. При этом сонет мог послужить предостережением, как и следующий 54.

Поведение Молли в отношении графа Саутгемптона, конечно же, было замечено всеми, да и ее связь с актером могла быть известна кое-кому, и злословие коснулось возлюбленной поэта. Молли расстроилась, Уилл старается успокоить ее, что уже привычно оформляется в сонет:

То, что тебя бранят, - не твой порок.
Прекрасное обречено молве.
Его не может очернить упрек -
Ворона в лучезарной синеве.

Ты хороша, но хором клеветы
Еще дороже ты оценена.
Находит червь нежнейшие цветы,
А ты невинна, как сама весна.

Избегла ты засады юных дней,
Иль нападавший побежден был сам,
Но чистотой и правдою своей
Ты не замкнешь уста клеветникам.

Без этой легкой тени на челе
Одна бы ты царила на земле!
70
«Избегла ты засады юных дней, иль нападавший побежден был сам» - эти строки буквально воспроизводят ситуацию с интрижкой Молли, когда тема измены возлюбленной поэта с его другом возникает еще в первой половине серии сонетов, по сути, как предчувствие и ревность, а затем исчезает, чтобы прозвучать вновь и отчетливо в конце.
Уилл понимает, что он уже не молод - по сравнению с графом Саутгемптоном, помимо его иных достоинств, - для Молли, он прямо говорит ей о том, с предчувствием неизбежной разлуки и смерти, что их вновь сближает, как это бывает:

То время года видишь ты во мне,
Когда один-другой багряный лист
От холода трепещет в вышине -
На хорах, где умолк веселый свист.

Во мне ты видишь тот вечерний час,
Когда поблек на западе закат
И купол неба, отнятый у нас,
Подобьем смерти - сумраком объят.

Во мне ты видишь блеск того огня,
Который гаснет в пепле прошлых дней,
И то, что жизнью было для меня,
Могилою становится моей.

Ты видишь всё. Но близостью конца
Теснее наши связаны сердца.
73
Кризис в отношениях Шекспира и Молли, отчасти и графа, скорее всего произошел еще зимой 1594 года, ближе к весне, когда чума в Лондоне пошла на убыль, и театры открылись. Уилл возвращается в Лондон, как и граф Саутгемптон, возможно, либо в Виндзор.

В то время, как Уилл заметил охлаждение Молли, с подозрениями на ее измену с его другом, он оказался не просто в весьма двусмысленном положении, а вовсе необычайном, поскольку в это же время другие поэты во след Шекспиру пустились на свой лад воспевать его покровителя графа Саутгемптона, что заставило его набросать ряд сонетов с вариациями темы. В соперничестве с другими поэтами Шекспир, как всегда, скромен, а одного из них и вовсе выделяет.

Его ли стих - могучий шум ветрил,
Несущихся в погоню за тобою, -
Все замыслы во мне похоронил,
Утробу сделав урной гробовою?

Его ль рука, которую писать
Учил какой-то дух, лишенный тела,
На робкие уста кладет печать,
Достигнув в мастерстве своем предела?

О нет, ни он, ни дружественный дух -
Его ночной советчик бестелесный -
Так не могли ошеломить мой слух
И страхом поразить мой дар словесный.

Но если ты с его не сходишь уст, -
Мой стих, как дом, стоит открыт и пуст.
86
Создается впечатление, что Шекспир готов отступить, уйти в сторону, не претендуя на преимущественное внимание графа Саутгемптона, тем более что возникли сложности во взаимоотношениях между ними из-за поведения смуглой леди, мог ли он вступить в соперничество с молодым графом, все преимущества на его стороне?
И, кажется, соседство сонетов о соперничестве с поэтами, посвященных, конечно же, графу Саутгемптону (не юного же друга Шекспира заметили поэты и принялись восхвалять как музу, впрочем, его время еще придет), с сонетами, посвященными смуглой леди в связи с ее внезапным охлаждением, не случайно. Шекспир готов отстать и от возлюбленной.

Прощай! Тебя удерживать не смею.
Я дорого ценю любовь твою.
Мне не по средствам то, чем я владею,
И я залог покорно отдаю.

Я, как подарком, пользуюсь любовью.
Заслугами не куплена она.
И, значит, добровольное условье
По прихоти нарушить ты вольна.

Дарила ты, цены не зная кладу
Или не зная, может быть, меня.
И не по праву взятую награду
Я сохранял до нынешнего дня.

Был королем я только в сновиденье.
Меня лишило трона пробужденье.
87
Но благая мысль об отказе от любви в виду сложившихся обстоятельств не может успокоить влюбленного поэта.

И вот что-то еще произошло, может быть, неудачное объяснение с графом Саутгемптоном, и Шекспир в полном отчаянии, впрочем, всего лишь в предчувствии измены и утраты любви, восклицает:

Уж если ты разлюбишь, - так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром - утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда -
Твоей любви лишиться навсегда.
90
Вероятно, после очередного объяснения с Молли поэтом овладевает иное настроение.

Что ж, буду жить, приемля, как условье,
Что ты верна. Хоть стала ты иной,
Но тень любви нам кажется любовью.
Не сердцем - так глазами будь со мной.

Твой взор не говорит о перемене.
Он не таит ни скуки, ни вражды.
Есть лица, на которых преступленья
Чертят неизгладимые следы.

Но, видно, так угодно высшим силам:
Пусть лгут твои прекрасные уста,
Но в этом взоре, ласковом и милом,
По-прежнему сияет чистота.

Прекрасно было яблоко, что с древа
Адаму на беду сорвала Ева.
93
Расставшись с графом Саутгемптоном, Шекспир пишет письмо, по его собственному признанию, лишенное красот и острословья, возможно, через силу либо чисто деловое, к нему же прилагает сонет:

Покорный данник, верный королю,
Я, движимый почтительной любовью,
К тебе посольство письменное шлю,
Лишенное красот и острословья.

Я не нашел тебя достойных слов.
Но, если чувства верные оценишь,
Ты этих бедных и нагих послов
Своим воображением оденешь.

А может быть, созвездья, что ведут
Меня вперед неведомой дорогой,
Нежданный блеск и славу придадут
Моей судьбе, безвестной и убогой.

Тогда любовь я покажу свою,
А до поры во тьме ее таю.
26
Комментаторы почему-то полагают, что этот сонет во многом перекликается с посвящением из поэмы «Лукреция», что ни о чем не говорит, поэт постоянно в бесчисленных вариациях повторяет свои мысли, куда важнее, сонет мог быть набросан в первое время знакомства Шекспира с графом Саутгемптоном, когда взаимоотношения между актером и вельможей еще не сложились, во что, к тому же, явно вмешалась молодая женщина.

 Ведь тема измены возлюбленной поэта с его другом в серии сонетов возникает дважды, Оскар Уайльд предлагал даже перенести последние два десятка сонетов, посвященные смуглой леди, вперед, но такой порядок возник явно не случайно, чему есть объяснение. Шекспир проявляет сдержанность, что в его положении естественно, и граф Саутгемптон не преминул его упрекнуть, может быть, в ответном письме. Поэт сразу отреагировал рядом сонетов:

Меня неверным другом не зови.
Как мог я изменить иль измениться?
Моя душа, душа моей любви,
В твоей груди, как мой залог, хранится.

Ты - мой приют, дарованный судьбой.
Я уходил и приходил обратно
Таким, как был, и приносил с собой
Живую воду, что смывает пятна.

Пускай грехи мою сжигают кровь,
Но не дошел я до последней грани,
Чтоб из скитаний не вернуться вновь
К тебе, источник всех благодеяний.

Что без тебя просторный этот свет?
В нем только ты. Другого счастья нет.
109
Поэт особо выделяет графа Саутгемптона по отношению к юному другу и к смуглой леди, он их просто любит, а с покровителем, которого недаром же он называет «десятой музой», он связывает свою судьбу в сфере высокой поэзии. По своему обыкновению, Шекспир продолжает развитие темы сонета:

Да, это правда: где я не бывал,
Пред кем шута не корчил площадного.
Как дешево богатство продавал
И оскорблял любовь любовью новой!

Да, это правда: правде не в упор
В глаза смотрел я, а куда-то мимо.
Но юность вновь нашел мой беглый взор, -
Блуждая, он признал тебя любимой.

Все кончено, и я не буду вновь
Искать того, что обостряет страсти,
Любовью новой проверять любовь.
Ты - божество, и весь в твоей я власти.

Вблизи небес ты мне приют найди
На этой чистой, любящей груди.
110
Проявление страсти столь исключительно, что, кажется, поэт обращается к возлюбленной, но конкретное содержание сонета, как и предыдущего, таково, что ясно: здесь обращение к другу-покровителю, Шекспир готов виниться перед ним за свое увлечение и юным другом, и смуглой леди. Граф Саутгемптон, похоже, не очень одобрял того, что Шекспир, обладая поэтическим даром, сам выступает на сцене, и поэт соглашается с ним:

О, как ты прав, судьбу мою браня,
Виновницу дурных моих деяний,
Богиню, осудившую меня
Зависеть от публичных подаяний.

Красильщик скрыть не может ремесло.
Так на меня проклятое занятье
Печатью несмываемой легло.
О, помоги мне смыть мое проклятье!

Согласен я без ропота глотать
Лекарственные горькие коренья,
Не буду горечь горькою считать,
Считать неправой меру исправленья.

Но жалостью своей, о милый друг,
Ты лучше всех излечишь мой недуг!
111
Шекспир несомненно думал оставить, по крайней мере, сцену и посвятить себя литературе. Между тем чума возобновилась, театры снова закрылись, - Шекспир, отпечатав поэму «Обесчещенная Лукреция» в типографии Ричарда Филда, возвращается в Тичфилд.

Прекрасное прекрасней во сто крат,
Увенчанное правдой драгоценной.
Мы в нежных розах ценим аромат,
В их пурпуре живущий сокровенно.

Пусть у цветов, где свил гнездо порок,
И стебель, и шипы, и листья те же,
И так же пурпур лепестков глубок,
И тот же венчик, что у розы свежей, -

Они цветут, не радуя сердец,
И вянут, отравляя нам дыханье.
А у душистых роз иной конец:
Их душу перельют в благоуханье.

Когда погаснет блеск очей твоих,
Вся прелесть правды перельется в стих.
54
Упование и вера в силу поэзии и искусства в условиях, когда религиозная вера лишилась своего самодовлеющего значения, - это одна из отличительных черт миросозерцания мыслителей и художников эпохи Возрождения, что однако лишь порождало трагические коллизии, с одной стороны, из-за феодальной реакции, с другой - из-за осознания скоротечности жизни, земной жизни во всех ее проявлениях, как бы вновь открытой с обращением к античности.

Любовь, как бывает в молодости к 30-ти годам, когда юность и первые жизненные шаги, в которых неудачи проступают отчетливее, чем успех, становятся воспоминанием, а впереди маячит уже старость и смерть, - по эту пору любовь особенно обостряет чувство времени, и тема Времени в сонетах постоянно возникает в бесконечных вариациях, предваряя основную проблематику будущих драм.

Чувство Времени у Шекспира не внутреннее чувство, как и любовь у него, это всеобъемлющее чувство природы, истории, мира и мира современного. Мы видим поэта, который, как Гамлет, решает вопрос: «Быть или не быть?»

Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Всё мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!
66
В каждой строке сонета отчетливо проступает и глубоко личное, и то, что поэт наблюдает вокруг себя с гневом и возмущением, выражая, по сути, человечность, или гуманизм, новое миросозерцание и восприятие человека вне его сакральной опосредованности. И вдруг в конце прорывается: «Но как тебя покинуть, милый друг!»

Сила переживания такова, что здесь вне всякого сомнения обращение не к графу Саутгемптону, не к юному другу, это показалось бы явной натяжкой в данном случае, если вдуматься, а именно к возлюбленной, он и к ней обращается как к другу, и многие сонеты, в которых нет прямого указания на то, к мужчине-другу или к женщине-другу они обращены, можно считать, что они посвящены возлюбленной, имя и пол которой утаены по необходимости в обращении «мой друг», «милый друг», «моя любовь».

Таким образом, повторим, юный друг поэта не может быть не только единственным вдохновителем сонетов, но и основным, он стоит на третьем месте после смуглой леди и покровителя поэта графа Саутгемптона, а тема гомосексуальной любви в обычном ее значении может быть снята  в отношении сонетов и Шекспира.

Шекспир поет любовь, он мог бы петь и войну, как Гомер воспел Троянскую войну, это содержание, но все дело во всеобъемлющей форме поэтического мышления поэта эпохи Возрождения, как и древности. Все дело в самоутверждении личности в сфере высокой поэзии.

Замшелый мрамор царственных могил
Исчезнет раньше этих веских слов,
В которых я твой образ сохранил,
К ним не пристанет пыль и грязь веков.

Пусть опрокинет статуи война,
Мятеж развеет каменщиков труд,
Но врезанные в память письмена
Бегущие столетья не сотрут.

Ни смерть не увлечет тебя на дно,
Ни темного забвения вражда.
Тебе с потомством дальним суждено,
Мир износив, увидеть день суда.

Итак, до пробуждения живи,
В стихах, в сердцах, исполненных любви!
55
Эта вера Шекспира в поэзию исключительна, как Пушкин верил, что одна поэзия остается вечно юной.
 

©  Петр Киле       Источник Эпоха Возрождения

Серия сообщений "Эпоха Возрождения в странах Европы и Востока.":
Часть 1 - Сущность Ренессанса - гуманизм.
Часть 2 - О Джорджоне в связи с выставкой его картины "Гроза" в Эрмитаже.
Часть 3 - Сонеты Шекспира. Тайна смуглой леди. (I, II)
Часть 4 - Сонеты Шекспира. Тайна смуглой леди. (III,VI)
Часть 5 - Leonardo da Vinci. Сказки дедушки Леонардо.
...
Часть 7 - Рафаэль в Эрмитаже.
Часть 8 - Тициан в Пушкинском музее
Часть 9 - Одиннадцать картин из Академии Каррара в Бергамо