Нет сомнения, лучшие стихи о любви во всей мировой лирике у Тютчева. В них нет ни тени лирической или философской риторики, присущей поэтическим школам и направлениям, от поэтов древности, эпохи Возрождения до нашего времени. Вообще русская лирика менее всего риторична, то есть не увлекалась тиражированием поэтических клише, чем особенно богата поэзия Востока. Поэты эпохи Возрождения в странах Европы тоже исходили от определенных поэтических форм, с изобретением сонета.

Как ни парадоксально, подражания древним и даже переводы у русских поэтов менее всего были заимствованиями, а сразу обретали исключительный характер оригинального творчества, поскольку оно было всегда связано с конкретным жизненным переживанием и мироощущением у Батюшкова или Пушкина, у Лермонтова или Некрасова, у Фета или Тютчева, которые создавали свои, особенные формы стиха. У каждого русского поэта, разумеется, из первостепенных, из великих, сформировалась своя поэтика, как и в русской прозе, что говорит об уникальной эпохе зарождения и развития новой русской литературы, ныне наконец осознанной как ренессансной.

Немногие знают или помнят о том, как сложилась жизнь Ф.И.Тютчева (1803-1873). Закончив Московский университет девятнадцати лет, он уехал за границу, назначенный сверхштатным чиновником при русской дипломатический миссии в Мюнхене и таковым будет числиться целых шесть лет, в 1828 году получит место младшего секретаря и таковым будет числиться до 1837 года. Карьера явно не удавалась, в частности, из-за свободы мысли, о чем имели сведения в ведомстве канцлера графа Нессельроде, который сотворил немало зла в отношении Пушкина и Лермонтова в эти же годы в России.

Одно хорошо: служба не обременяла Тютчева, он вел светский образ жизни, наблюдая в упор жизнь Европы в сфере политики и культуры. Ничтожного жалованья не хватало, так родители помогали из России. Первое время и увлечения, очевидно, удерживали, и отголосок одного из них - «Я помню время золотое», стихотворение, с которым Тютчев вошел в мою жизнь, разумеется, кроме хрестоматийного «Люблю грозу в начале мая...»

           *  *  *
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.

И на холму, там, где, белея,
Руина замка вдаль глядит,
Стояла ты, младая фея,
На мшистый опершись гранит,

Ногой младенческой касаясь
Обломков груды вековой;
И солнце медлило, прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.

И ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.

Ты беззаботно вдаль глядела...
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.

И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.
<Не позднее апреля 1836 г.>

Это как запись в дневнике или в письме при воспоминании после новой встречи, поскольку фея, баронесса А.М.Крюденер, будет и в России впоследствии принимать участие в жизни поэта в его хлопотах о службе. Увлечение «младой феей» относится к первым годам пребывания Тютчева в Баварии. Но он там в 1826 году женился на вдове русского посланника Элеоноре Петерсон (1799-1838). Смерть первой жены потрясла Тютчева и воспоминания, помимо забот об их детях, время от времени вспыхивали с новой силой.

            *  *  *
Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой -
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой...
Твой милый образ, незабвенный,
Он передо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...
1848

Между тем еще  при жизни Элеоноры Тютчевой поэт увлекся одной женщиной и вскоре после ее смерти женился на ней. Эрнестина Федоровна Тютчева (1810-1894), рожд. бар. фон Пфеффель, в первом браке бар. Дёрнберг, оставалась женой и близким человеком для Тютчева до конца его жизни, что видно по его письмам.

С новой семьей, с рождением детей Тютчев по-прежнему увлекается или им увлекаются, и появляются стихи, как будто с обращением к той молодой особе, которую он встретит лет через пять по возвращении в Россию в 1844 году, после 22 лет пребывания за границей - в Мюнхене, Турине и снова Мюнхене, уволенный со службы за самовольный отъезд, чтобы жениться, но с надеждой именно там получить должность, для него подходящую.

          *  *  *
Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови -
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!

Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под легкой девственной фатой.

Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжет своим венцом.

Вотще поносит или хвалит
Его бессмысленный народ...
Он не змиею сердце жалит,
Но, как пчела, его сосет.

Твоей святыни не нарушит
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.
<Не позднее начала 1839 г.>

И далее следует точный автопортрет Тютчева, беспечного, менее кого-либо способного служить, но доступ в высший свет, в придворные круги в Мюнхене или в Петербурге позволял ему быть в курсе мировых событий, чем он интересовался больше, чем литературой, и где только мог встречать самых прекрасных женщин своего времени, что увлекало его еще больше, питая его поэтическое вдохновение.

            *  *  *
Живым сочувствием привета
С недостижимой высоты,
О, не смущай, молю, поэта!
Не искушай его мечты!

Всю жизнь в толпе людей затерян,
Порой доступен их страстям,
Поэт, я знаю, суеверен,
Но редко служит он властям.

Перед кумирами земными
Проходит он, главу склонив,
Или стоит он перед ними
Смущен и гордо-боязлив.

Но если вдруг живое слово
С их уст, сорвавшись, упадет
И сквозь величия земного
Вся прелесть женщины мелькнет,

И человеческим сознаньем
Их всемогущей красоты
Вдруг озарятся, как сияньем,
Изящно-дивные черты, -

О, как в нем сердце пламенеет!
Как он восторжен, умилен!
Пускай служить он не умеет, -
Боготворить умеет он!
<Октябрь>1840

Между тем встреча произошла... Устроив двух дочерей в Смольный монастырь, Тютчев познакомился с инспектрисой А.Д.Денисьевой, у которой воспитывалась ее племянница, которой предстояло стать фрейлиной. Елена Александровна Денисьева поразила Тютчева, ведь он впервые привлек внимание русской девушки, будучи уже стар, некрасив, но человек света и при этом вдохновенный гений.

          *  *  *
Как ни дышит полдень знойный
В растворенное окно,
В этой храмине спокойной,
Где все тихо и темно,

Где живые благовонья
Бродят в сумрачной тени,
В сладкий сумрак полусонья
Погрузись и отдохни.

Здесь фонтан неутомимый
День и ночь поет в углу
И кропит росой незримой
Очарованную мглу.

И в мерцанье полусввета,
Тайной страстью занята,
Здесь влюбленного поэта
Веет легкая мечта.
<Июль 1850 г.>

Историю любви Тютчева и Денисьевой поведал в своих воспоминаниях А.И.Георгиевский, который был женат на ее сестре. По его словам, воспитанница Смольного института была исключительной: «...природа одарила ее большим умом и остроумием, большою впечатлительностью и живостью, глубиною чувства и энергией характера, и когда она попала в блестящее общество, она и сама преобразилась в блестящую молодую особу, которая  при своей большой любезности и приветливости, при своей природной веселости и очень счастливой наружности всегда собирала около себя множество блестящих поклонников...»

Среди них оказался и Тютчев, которым-то пленилась до самозабвения Елена Денисьева. Была снята квартира для тайных свиданий неподалеку от Смольного института, где жила у тетушки Лёля, что, впрочем, вскоре обнаружилось, разразился скандал, отец Лёли проклял дочь, то есть блестящая светская особа оказалась вне света.

Тютчев жил в своей семье, как прежде, только Эрнестина Федоровна чаще уезжала то в Овстуг, имение Тютчевых, часть которого должна была перейти их сыновьям, то в Мюнхен, а поэт вращался в свете, вплоть до придворных кругов, все ожидая подходящей для него должности. Он писал жене: «Что же произошло в твоем сердце, если ты стала сомневаться во мне, если перестала понимать, перестала чувствовать, что ты для меня - все, и что в сравнении с тобою все остальное - ничто?

Знаешь, милая моя кисанька, мысль, что ты сомневаешься во мне, заключает в себе нечто такое, что способно свети меня с ума.

Известно ли тебе, что со времени твоего отъезда я, несмотря ни на что, и двух часов сряду не мог считать твое отсутствие приемлемым... Напрасно я упрекаю себя в малодушии, в безумии, в болезни, в чем угодно. Ничто не помогает. Это сильнее меня».

Судя по письмам Тютчева жене - долгих 14 лет, - словно нет на свете Елены Денисьевой, у которой рождались дети от него, которая изредка со всем семейством и с ним совершала поездки за границу. Две жизни протекали одновременно, со всеми заботами, семейными переживаниями, планами и надеждами на будущее, но параллельно. При этом еще в начале романа с молодой особой поэт написал как бы итоговое стихотворение.

             *  *  *
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!

Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?

Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.

Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески-живой?

И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!

Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!

Жизнь отреченья, жизнь страданий!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.

И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.

И что ж от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!

О, как убийственно мы любим!
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..
<Первая половина 1851 г.>

И тут же набросок стихотворения с обращением к жене.

              *  *  *
Не знаю я, коснется ль благодать
Моей души болезненно-греховной,
Удастся ль ей воскреснуть и восстать,
       Пройдет ли обморок духовный?

       Но если бы душа могла
Здесь, на земле, найти успокоенье,
       Мне благодатью ты б была -
Ты, ты, мое земное провиденье!...
<Апрель 1851 г.>

Но христианское смирение перед одною сменяется перед другою, которая предстает в образе мадонны эпохи Возрождения. Тютчев по воспитанию был христианином, а как поэт - пантеистом, то есть воистину поэтом эпохи Возрождения в России.

             *  *  *
Не раз ты слышала признанье:
«Не стою я любви твоей».
Пускай мое она созданье -
Но как я беден перед ней...

Перед любовию твоею
Мне больно вспомнить о себе -
Стою, молчу, благоговею
И поклоняюся тебе...

Когда, порой, так умиленно,
С такою верой и мольбой
Невольно клонишь ты колено
Пред колыбелью дорогой,

Где спит она - твое рожденье -
Твой безымянный херувим, -
Пойми ж и ты мое смиренье
Пред сердцем любящим твоим.
<1851>

   ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ
Любовь, любовь - гласит преданье -
Союз души с душой родной -
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И... поединок роковой...

И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Чем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец...
<1851 или начало 1852 г.>

Положение молодой женщины было мучительно, и поэт воспроизводит ее раздумья и речи в форме внутреннего монолога.

                 *  *  *
Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Мной, как и прежде, дорожит...
О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.

То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу... им, им одним живу я -
Но эта жизнь!.. О, как горька она!

Он мерит воздух мне так бережно и скудно...
Не мерят так и лютому врагу...
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу.
<1851 или начало 1852 г.>

И звучит ответ.

                *  *  *
О, не тревожь меня укорой справедливой!
Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:
Ты любишь искренно и пламенно, а я -
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.

И, жалкий чародей, перед волшебным миром,
Мной созданным самим, без веры я стою -
И самого себя, краснея, сознаю
Живой души твоей безжизненным кумиром.
<1851 или начало 1852 г.>

            *  *  *
Чему молилась ты с любовью,
Что, как святыню, берегла,
Судьба людскому суесловью
На поруганье предала.

Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно постыдилась
И тайн и жертв, доступных ей.

Ах, если бы живые крылья
Души, парящей над толпой,
Ее спасали от насилья
Бессмертной пошлости людской!
<1851 или начало 1852 г.>

           *  *  *
Я очи знал, - о, эти очи!
Как я любил их, - знает бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.

В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!

Дышал он грустный, углубленный
В тени ресниц ее густой,
Как наслажденье, утомленный
И, как страданье, роковой.

И в эти чудные мгновенья
Ни разу мне не довелось
С ним повстречаться без волненья
И любоваться им без слез.
<Не позднее начала 1952 г.>

           *  *  *
Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.

Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен.

Но и в избытке упоенья
Нет упоения сильней
Одной улыбки умиленья
Измученной души твоей...
28 июля 1852 г.

Тема любви, совершенно конкретная, как записи в дневнике, наполняется все более эстетическим и философским содержанием.

      ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, -
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.
<Между 1852 и началом 1854 г.>

            *  *  *
Пламя рдеет, пламя пышет,
Искры брызжут и летят,
А на них прохладой дышит
Из-за речки темный сад.
Сумрак тут, там жар и крики,
Я брожу как бы во сне, -
Лишь одно я живо чую:
Ты со мной и вся во мне.

Треск за треском, дым за дымом,
Трубы голые торчат,
А в покое нерушимом
Листья веют и шуршат.
Я, дыханьем их обвеян,
Страстный говор твой ловлю...
Слава богу, я с тобою,
А с тобой мне - как в раю.
10 июля 1855 г.

Между тем продолжалась и другая жизнь.

         *  *  *
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...

О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, -
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.
<Не позднее апреля 1858 г.>

Вполне возможно, в этом стихотворении поэт имеет в виду Эрнестину Федоровну, уничтожившую часть своей переписки.

И вот настал день.
«Все кончено», - писал Тютчев 8 августа 1864 года Георгиевским в Москву, - «Вчера мы ее хоронили... Что это такое? Что случилось? О чем это я вам пишу - не знаю... Во мне все убито: мысль, чувство, память, все...

Пустота, страшная пустота. И даже в смерти не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то...

Сердце пусто, мозг изнеможен. Даже вспомнить о ней - вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу.
Страшно, невыносимо... писать более не в силах, да и что писать?»

Лишь спустя несколько месяцев явились стихи.

               *  *  *
Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали.
Лил теплый летний дождь - его струи
      По листьям весело звучали.

И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала - увлечена,
Погружена в сознательную думу...

И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила
(Я был при ней, убитый, но живой):
      «О, как все это я любила!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Любила ты, и так, как ты, любить -
Нет, никому еще не удавалось!
О господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...
<Октябрь-декабрь 1864 г>

             *  *  *
О господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей:
Ты взял ее, но муку воспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней, -

По ней, по ней, свой подвиг совершившей
Весь до конца в отчаянной борьбе,
Так пламенно, так горячо любившей
Наперекор и людям и судьбе, -

По ней, по ней, судьбы не одолевшей,
Но и себя не давшей победить,
По ней, по ней, так до конца умевшей
Страдать, молиться, верить и любить.
<Конец>марта 1865 г.

                *  *  *
Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло
С того блаженно-рокового дня,
Как душу всю свою она вдохнула,
Как всю себя перелила в меня.

И вот уж год, без жалоб, без упреку,
Утратив все, приветствую судьбу...
Быть до конца так страшно одиноку,
Как буду одинок в своем гробу.
15 июля 1865 г.

    НАКАНУНЕ ГОДОВЩИНЫ
           4 августа 1864 г.
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня...
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землею -
Улетел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
3 августа 1865 г.

             *  *  *
Опять стою я над Невой,
И снова, как в былые годы,
Смотрю и я, как бы живой,
На эти дремлющие воды.

Нет искр в небесной синеве,
Все стихло в бледном обаянье,
Лишь по задумчивой Неве
Струится лунное сиянье.
Во сне ль все это снится мне,
Или гляжу я в самом деле,
На что при этой же луне
С тобой живые мы глядели?
Июнь 1868 г.

        К. Б. (Есть свидетельство, что инициалы в заглавии обозначают сокращение переставленных слов «Баронессе Крюденер», что соответствует смыслу и музыке стихотворения «Я помню время золотое...». Влюбленности и любовь, несмотря на все новые в течение жизни, для Тютчева носят непреходящий характер, так и бывает в сфере поэзии.

Я встретил вас - и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое -
И сердцу стало так тепло...

Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, -

Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...

Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, -
И вот - слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...

Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, -
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
26 июля 1870 г.

В одной последней строфе Тютчев запечатлел, не ведая сам, воочию эстетику Ренессанса.

©  Петр Киле           Источник Эпоха Возрождения

Серия сообщений "Антология любовной лирики.":
Часть 1 - Из Лирики Древней Греции и Рима.
Часть 2 - Из китайской лирики.
...
Часть 7 - Стихи о женской красоте и любви у Пушкина.
Часть 8 - Стихи о любви и женской красоте у Лермонтова.
Часть 9 - Стихи о любви и женской красоте у Тютчева.
Часть 10 - Стихи о любви и женской красоте у Фета.
Часть 11 - Стихи о любви поэтов Серебряного века.
Часть 12 - Александр Блок. Стихи о любви.
Часть 13 - Лучшее стихотворение о любви всех времен и народов.