Произведения, написанные талантливейшим писателем и драматургом, мы с удовольствием читаем. С огромным интересом смотрим спектакли и фильмы, поставленные по его романам и пьесам. Это потому, что все, написанное им, остается остро актуальным и в наше время.
Он уже тогда видел и понимал то, что открывается нам только теперь.
Все чаще и тяжелее приступы наследственной болезни, от которой, не дожив до 50-ти, умер отец. В эти минуты его одолевают печальные мысли… Обидно, что болезнь может прервать работу.
Весной 1939 года неожиданно получил письмо от киевских друзей, врачей Кособуцких, с приглашением приехать, погостить. И хотя он как врач понимает, что поездка может вызвать обострение, отказаться от нее не в силах.
И вот поезд, замедляя ход, движется воль перрона Киевского вокзала. Родной Киев… Он его знал и любил. И в этот раз пешком с вокзала шел до дома где жили Кособуцкие. Передохнув после дороги, как когда-то, ходил к Золотым Воротам, к Аскольдовой могиле, в Киево-Печерскую лавру. С площадки у Андреевской церкви любовался открывающейся панорамой города, Подолом. Целыми днями гулял по городу. В сумерках по крутым дорожкам взбирался на самую верхнюю точку Владимирской горки, любовался оттуда на огни на Днепре. Вечерами нанимал лодку, и с нее, плывущей по Днепру, смотрел на сверкающий белый крест в руке Владимира, на купола Андреевской церкви.
Долго стоял у дома № 15 на Андреевском спуске. Вспоминал свою жизнь….
В этом доме он жил с мамой, братьями и сестрами. Подростком он оттуда ходил в первую Александровскую гимназию.
Выше по той же улице, в доме 338 на втором этаже, он студент-медик, и его юная жена Татьяна жили с 1913 по 1916 год – снимали угловую комнату у доктора Воскресенского.
Татьяна… Милая, добрая Тася…. Их познакомили в далеком 1908 году, когда она, гимназистка, приехала в Киев к своей тете на каникулы. Ей было тогда 15 лет, ему – 17, и это была его первая любовь. Они часами бродили по Киевской Набережной, по улицам города, садам и паркам. Он на ходу придумывал и рассказывал Тасе интереснейшие истории. Она, затаив дыхание, слушала. Обещали друг другу никогда не расставаться. Но… каникулы окончились, и Таня уехала домой, в Саратов. Он тосковал, забросил учебу в университете, а когда родители не отпустили ее в Киев на рождественские праздники, пытался даже застрелиться. Но, к счастью, не получилось. Тогда решил поехать в Саратов – увидеться с любимой и представиться ее родителям. В следующий ее приезд в Киев на Рождество сняли комнату и приходили туда счастливые, промокшие насквозь от непрерывно падающего снега. Наконец, весной 1913 года одни и другие родители, до этого бывшие против их брака, дали на него согласие. После венчания в церкви они, счастливые и беззаботные, поселились недалеко от его дома. Оттуда же весной 1916 года он ушел на фронт и работал военврачом в госпиталях. Таня последовала за ним: помогала при операциях, ухаживала за ранеными. В эту же квартиру они вернулись ненадолго в сентябре, когда его отозвали с фронта и направили врачом – заведующим земской больницей в глухое село Никольское на Смоленщине. Татьяна, как когда-то жены декабристов, поехала вместе с ним. Освещение – керосиновая лампа, белье ветхое, застиранное, медикаментов и мединструментов мало, зато пациентов много. Работал круглосуточно, без выходных. Был терапевтом и педиатром, гинекологом и венерологом, хирургом и стоматологом. Уставал до потери сознания. Однажды для спасения ребенка больного дифтерией принял решение отсосать дифтерийные пленки. Ребенок выжил, а врачу показалось, что он заразился. Велел ввести себе противодифтерийную сыворотку, которая вызвала боли в суставах, в области «солнечного сплетения», отечность и сильный зуд. Испугавшись, попросил Тасю уколоть ему морфий. Вскоре почувствовал облегчение. Боясь повторения приступа, попросил повторить укол. Потом еще и еще… Началось привыкание. Жизнь стала невыносимой. Тася сделала второй аборт – боялась, что может родиться больной ребенок. Весной 1918 года Тася уговорила его вернуться в Киев. Там, в родном городе, в родном доме, он постепенно выздоровел. Потом Тася рассказала, что по совету доктора Воскресенского, ставшего его отчимом, начала разбавлять морфий дистиллированной водой. В конце концов, делала инъекции чистой водой. Свое состояние и свои поступки во время болезни Михаил регулярно записывал.
Власть в Киеве менялась: немцы, белые, красные… Какое-то время работал гинекологом в киевской клинике. Осенью 1919 года его мобилизовали в вошедшую в Киев Добровольческую армию, и он был командирован в качестве военврача на Северный Кавказ. Верная Тася поехала с ним. Тогда же он начал писать, нигде не печатаясь. Во Владикавказе он заболел тяжелой формой тифа, и они с Тасей не смогли эвакуироваться вместе с Врангелем. Позже она рассказывала, как бегала по городу в поисках врача, а потом, чтобы поднять его на ноги, выменивала на продукты остатки своих украшений. И вновь благодаря ее заботе он выздоровел.
Зимой 1921 года в старом поношенном бараньем тулупе с маленьким чемоданчиком в руках он приехал в Москву с твердым решением распрощаться с медициной и заняться литературой. Походив по городу два дня, нашел работу в газете «Гудок» взяли его репортером и фельетонистом. К жалованью, которое платили в декабре за август, давали еще и крупу. А жить было негде, и он отправился в жилотдел. Простоял много часов в очереди и в ответ на свою просьбу о каком-либо жилье услышал:
- Ждите два месяца. Возможно, что-нибудь подберем.
Ночевал на вокзале и на Пречистенском бульваре вместе с пьяницами и бродячими собаками. Не выдержав, решил уехать, бросив крупу и жалованье, которое ему выдадут через три месяца. Но неожиданно встретил знакомого. Оказалось, что у того есть комната, в которой можно жить вдвоем. У знакомого он ночевал, а днем ходил к председателю домового комитета с просьбой об ордере на совместное проживание.
Председатель отказал, помощники вторили ему «железными» голосами. Так продолжалось пять дней , а на шестой ему пригрозили:
- Если не съедите, вызовем милицию.
Отчаявшись, ночью при свете свечи он сочинил письмо Ленину, в котором, описав свое безвыходное положение, просил о помощи. До Ленина он не дошел. Но на прием к Крупской, которая в то время возглавляла Главполитпросвет, достоялся.
Между тем приехала Тася. Все заботы о быте взяла на себя.
Он постепенно входит в круг московских писателей, становится модным…
Знакомиться с Любовью Евгеньевной Белозерской, недавно приехавшей из-за границы. Ему нравится ее утонченность, умение держаться на людях и любовь к литературе. Начинается бурный роман. Уходит от Татьяны, несмотря на данное обещание никогда не расставаться. Как только их брак был расторгнут, они с Любовью Евгеньевной поженились. Оказалось, что она, как и он, находилась в Киеве в страшное время осени 1919 года. Он был очень рад, узнав, что их взгляды на события того времени совпадают. В знак любви и уважения на титульном листе романа написал ей посвящение. В то же время Татьяну не забывает. Иногда навещает, помогает материально.
Он много и плодотворно работал. Люба – умнейшая женщина, талантливый писатель, помогала, когда он писал «Жизнь господина де Мольера», переводя многие архивные материалы с французского. Ее рассказы о Константинополе, Париже и берлине, где вместе с первым мужем она побывала в первые годы революции, послужили канвой для его романа «Бег».
Они были очень дружны, всегда много работали и упорно занимались английским языком. Причем, Любовь Евгеньевна хорошо им овладела и этим тоже облегчила работу своего мужа. Совместная жизнь в первые годы женитьбы ничем не омрачалась. Но потом….
В феврале 1929 года его с Любовь Евгеньевной пригласили на блины в честь празднования масляной недели в семью художника Моисеенко, давнего киевского знакомого. Собрались гости. Хозяева за стол посадили Булгакова рядом с Еленой Сергеевной Шиловской, на которую обратил внимание, как только вошел. Он галантно ухаживал, шутил, рассказывал веселые истории, играл на рояле, пел и танцевал. Непрерывно что-то сочинял, придумывал какие-то шарады, устраивал соревнования. На следующие день – актерский клуб, где он играл с Маяковским в биллиард. Маяковский явно выигрывал, а он… не мог проиграть – за спиной стояла Она. И он победил! Маяковский возмущался, говорил, что под ее взглядом, кий дрожал в его руках. Потом они встречались еще и еще, подолгу гуляли по ночной Москве. Она рассказала, что замужем и у нее вое сыновей. Муж – Евгений Александрович Шиловский, генерал-лейтенант, работает помощником начальника академии Генштаба. Он- прекрасный, благороднейший человек. Вообще-то, у нее все замечательно6 отличная квартира, материальное благополучие, любящий муж, двое прекрасных сыновей. Она любит мужа, детей. Но… Чувствует, что такая тихая, семейная жизнь не по ней. Иногда на нее находит желание бежать к шуму, к людям, встречам, в общем – к активной жизни.
Слушая ее внимательно, улавливая малейшее изменение интонации и пытливо всматриваясь в лицо, он понял, что полюбил эту женщину и… не без взаимности….
Она рассказала мужу о своих чувствах, не желая его обманывать. Евгений Александрович был разгневан, возмущен и предупредил, что детей не отдаст. Состоялось бурное объяснение мужчин, во время которого Шиловский угрожал пистолетом. 20 долгих месяцев они не виделись. А он… пренебрег бы запретами и угрозами генерал-лейтенанта Шиловского, если бы не тяжелейший период в его жизни. В то время он чувствовал себя больным и разбитым. Смертельно устал от «обличительных» статей критиков, от разносов, которым он подвергался в течение последних лет, от безработицы и безденежья. Высокое начальство предлагало подправить сюжеты его пьес, показать героизм и патриотизм советских людей, но он не соглашался изменить ни слова, ни запятой.
Он не мог обрекать на бедность и безрадостное существование любимую женщину!
Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что, идя по улице, неожиданно увидел Ее. Тогда Елена Сергеевна впервые вышла из дома одна, и он шел ей навстречу. Первой фразой, которую он сказал, было:
- Я не могу без тебя жить.
- Я тоже. – ответила она.
И они решили соединиться с согласия Шиловского, понявшего, что сопротивление бесполезно. Старший сын Евгений остался с отцом, а младшего Сережу она забрала с собой. После разводов с одной и другой стороны они расписались, и Елена навсегда стала Булгаковой.
В первые же месяцы их супружеской жизни он сделал доверенность на ее имя, позволяющую «производить заключение и подписание договоров с театрами и издательствами на постановки или печатание его произведений, и получение причитающихся по этим договорам сумм и авторского гонорара».
Между тем, в домне не было ни гроша. Кроме того, театры требовали возвращения авансов. Неожиданно пришла помощь от Викентия Вересаева, который очень высоко ценил талант Булгакова. Тогда он без всяких просьб пришел и вручил ему в долг довольно большую сумму денег. И ушел, даже не выслушав слов благодарности.
Немного придя в себя он, тогда уже известный в СССР и за границей писатель, решил обратиться с письмом к правительству. Они вместе с Еленой Сергеевной сочинили письмо о том, что «коли все его литературные работы не убедительны и его обрекут на пожизненное молчание в СССР, то в надежде на гуманность советской власти он просит назначить его штатным режиссером Театра. Если нет такой возможности- статистом. Если и статистом нельзя – рабочим сцены. Если же и это невозможно, и он не может у себя, в отечестве быть полезен, просил 2великодушно отпустить его на свободу». Она напечатала письмо в нескольких экземплярах, и они отправили его разным высокопоставленным адресатам. Дни проходили в ожидании высылки из страны. Письмо, очевидно, было передано Сталину. Через три недели раздался телефонный звонок.
- Товарищ Булгаков, мы вам очень надоели? – спросил человек, голос которого нельзя было спутать ни с каким другим голосом.
- За границу я, отнюдь, не рвусь, Иосиф Виссарионович. Поскольку считаю, что русский писатель может жить и творить только на Родине. Но положение у меня в данный момент безвыходное: налицо нищета, улица и гибель.
- Не волнуйтесь, товарищ Булгаков.
На второй день он был приглашен во МХАТ режиссером-консультантом, а потом – и в актерскую группу. Почему такая милость со стороны Великого Вождя? Может быть, причина в том, что его «Турбиными» заинтересовались американские издатели? Постановка «Зойкиной квартиры» готовилась во Франции. Многие другие его произведения, безусловно, вызвали бы еще больший интерес. Но он ничего из того, что не было опубликовано в СССР, за границу не передавал. Тем самым, исключив повод для пересуд и обвинений.
Во МХАТе возобновили постановку «Дни Турбиных». Материальное положение улучшилось, и они постепенно рассчитались с долгами.
В их доме всегда были гости, суета, веселье. Приходили Маяковский, Катаев, Олеша. Иногда приезжали Вересаев и Фадеев.
Через восемь лет «травля» повторилась. Начались обыски, и даже был конфискован дневник. К тому же, все больше начали проявляться симптомы наследственной болезни. Как врач, он знал, что спасения от нее нет. Часто страх перед неизбежностью физического конца усугублялся тревогой за результаты труда всей жизни. В его ящиках лежали старые и новые повести и романы, которые ни одно издательство не публиковало. Лежали пьесы, которые ни один театр не решался ставить. Он знал, что все им созданное в любой момент может быть уничтожено, но на этот раз – вместе с ним. Именно тогда пришло из МХАТа предложение написать пьесу о Сталине. Начал писать. Первоначально пьеса называлась «Пастырь», затем – «Батум».
Администрация МХАТа встретила произведение с восторгом – надеялась с его помощью поправить дела театра. Высокие чины от искусства тоже выражали автору свое восхищение. Сталин же, по непонятной причине, постановку пьесы о своей работе в Батуми в 1902 году, не разрешил. Но не смотря на это, сам факт создания пьесы о Великом Вожде, помог тода сберечь все то, что хранилось в его ящиках.
Он работает над давно начатым романом «Мастер и Маргарита». Пишет, перечитывает, исправляет и пишет вновь.
Как и предполагал, экскурсия по родным местам физического здоровья не добавило. Все чаще и упорнее напоминала о себе болезнь. Бывали дни, когда он от боли и слабости не мог встать с постели. Вскоре слег окончательно. Временами от невыносимой боли в угасающем сознании всплывают эпизоды и фразы из его последнего романа «Мастер и Маргарита». Он – то мастер, то Понтий Пилат, то Иешуа….. Становится легче – шутит и улыбается, хотя как врач знает, что жить ему осталось считанные дни… Мучают галлюцинации… Елену Сергеевну называет Маргаритой и просит дать подаренную ею черную шапочку с вышитой буквой «М».
Она ставит на тумбочку вазу с букетом роз. Сильный запах розового масла распространяется по комнате. И вызывает у его видение: «Прокуратор Иудеи Понтий Пилат ненавидит запах роз. Ему кажется, что от этого запаха еще сильней болит голова… он не в силах терпеть ее более и ему мерещится спасительная чаша с темной жидкостью: «Яду мне, яду…» И тут же, без перехода: «Найдите Тасю, я должен перед ней извиниться».
Пришла медсестра и сделала укол…. Стало легче.
Днем и ночью Елена Сергеевна у его постели на полу на подушечке.
Он, когда становится чуть легче, диктует жене очередной эпизод романа. Прерывисто, как заклинание, шепчет:
- Я люблю тебя! Я люблю тебя! Буду любить тебя всю свою жизнь! Почему стало темно? Гроза ранней весной?
Он ослеп. Пришел врач. Осмотрел, покачал головой, сделал укол…
Он пришел в сознание. Был вечер.
- Поспи, а я посижу возле тебя, - сказала Елена Сергеевна, когда врач ушел.
- Нет, дорогая. Ты ведь знаешь, что Мастер – это я, а ты – моя Маргарита, - сказал с трудом, задыхаясь, и начал диктовать последние строки романа.
Замолчал. Устало закрыл глаза. Потом неожиданно громко сказал:
- Нет. Уйду я один. Тебя с собой не возьму!
Впервые за последнее время спокойно уснул. Уснула, положив голову на край постели, уставшая Елена Сергеевна.
На рассвете она проснулась и, не открывая глаз, рукой