Забредая со скуки на лирушечку, я испытываю странное желание смеяться и показывать пальцем.

Хотя, наверное, это мое обыкновенное состояние последние месяцы.

Аыыы. Днявочка.
Это мило.

Одного мужчину покусали зомби, когда он гулял по нудистскому пляжу. Мужчина стал зомби и пошел в город искать чем бы ему подкрепиться. Шел он, значит, шел, и вдруг прямо перед ним девочка лет шести. С собачкой. Зима была (это был очень странный мужчина, гулявший по пляжу голым зимой). Девочка была вся такая красивая, глазки голубые, локоны вьются, в шубке меховой, в сапожках с бантиками, в шапочке с цветочками. В общем, не девочка а чудо. Зомби даже сперва передумал ее есть. Но голод не тетка.
Попер он, значит. На ногу хромает, страшный, волосатый, голый, глаза осоловелые, слюни за ним шлейфом волочатся... грязныыый. Мычит: - Мозгииии.
А девочка раскраснелась, захихикала этак кокетливо, и говорит: - Ну не. Мужик, какие мозги? Ты посмотри на себя - ты же голый! Все зомби как зомби, а у тебя попа наружу. Все! Все вокруг одеты! И только ты. Ну кто же так?..
Зомби посмотрел вокруг, а там и правда все укутаны кто во что: тетки в шубах, мужики в ушанках, бредут все мимо, на него косятся и перешептываются. Девочка та же. И даже собачка у нее в кофточке. На трясущихся ножках подпрыгивает и вроде как над ним, над зомби, хихикает. Опечалился наш герой и побрел восвояси. Долго искал он во что бы приодеться, да ничего кроме как покрасть костюм из общественной бани, не придумал. Оделся зомби во все хорошее, и пошел обратно к девочке. В костюме с галстуком, в брючках со стрелками - потертая одежонка, конечно, но зато сидит хорошо, ногу приволакивает, слюни за ним волочатся, глаза тупые, мычит: - Мозгииии.
А девочка опять сморщилась брезгливо. Говорит: - Ну нет. Ну не-не-не. Ну, мужик, ну как это так. Ты весь такой в опрятном костюме, такой весь с галстуком, а сам небритый. Немытый-нечесаный. Иди-ка ты пока.
Подумал мужик. А и правда. Весь грязный. Борода клочьями, когти с аршин длинной. Смутился он и побежал скорее в парикмахерскую. Облагородили его там, умыли, клопов вычесали. Стал зомби весь из себя красивый, бритый, мытый.
Идет он, значит, такой красивый, бритый, в костюмчике обратно. Про мозги мямлит, уже не так уверенно. Слюни у него капают, нога волочится. Но и тут осадила его девочка. Засмеялась так противненько, да и говорит: - Вот ты оделся, умылся, причесался, кохти пообстриг. Ну ты подумай, разве правильно, что у тебя при таком-то имидже слюни текут. Не солидно.
Рассердился зомби, но понял, что девочка права. Да и вообще, ее такую хорошенькую и белокурую со слюнями не съешь. Убрел к врачу, договорился, вылечили ему слюни. Еще и мятную конфетку бесплатно подарили. Понесся тогда зомби обратно к девочке. А она как раз домой с собчкой возвращается.
Он ей: - Мозги!!
А она как захохочет. В ладошки захлопала, посмотрела своими голубыми глазами этак проникновенно.
- Нет, дядя, ты точно с дубу рухнул. Ну какие у меня мозги? У меня вон, шубка розовая и собачка на трясущихся ножках. Иди уж ты теперь, другого умника искать.
Посмотрел на нее мужик, и понял, что здесь ловить и правда нечего.

Ну а потом, в таком-то солидном костюме, да наодеколоненным, пришлось ему в офис работать устроиться. Так там с тех пор и работает. И тысяча других таких зомби живут в городах, работая - кто на заводе, кто на дому, кто в офисе, кто дворником - и даже думать себе запретив о том, чтоб кого-то есть. И только в метро, когда они собираются вместе, их сущность проявляется, не смотря на галстучки и портфели. Они дружно начинают приволакивать ногу, у них текут слюни, делаются осоловелые глаза... и каждый из них думает неслышно "мне б мозгов".

Какая-тосюсепусечнаядевочка.  Фу. Самой противно.

У меня на кухне теперь всегда время пить чай. Часы перевели, и у времени сдали нервы. Оно обиделось.
Приходится отсчитывать время точками.
Время сменить чашки.
Яблоко без человека - не яблоко. Дерево без человека - не дерево. Машина - не машина. Вот человек без всего этого - вполне себе ничего так, человечистый. А все остальное, стоит только отвернуться, теряет свое название и назначение. Форму не теряет. Разве что со временем.
У меня в комнате никогда не было часов. Были одни, но они ходили в противоположную сторону. Иногда. Если им нравилось. Просыпаешься ты этак предположительно часа в три ночи и идешь на кухню. А там время пить чай. И на столе стоят чашки, которые вовсе не чашки, лежат яблоки, пока еще никак не названные, в нечайнике пока еще холодная масса нечаинок.
Ты включаешь свет и садишься пить чай, и все обретает имя и назначение. "Это стол, за ним едят, это стул, на нем сидят".
Вот такая вот байда.

Осень не серая. Осень ледяная. Пробирает до костей, сволочь. Под пальто, под свитер протягивает свои юркие тентакли щупальца. А когда идет дождь, такое чувство, что мокнешь не снаружи, а изнутри. Одежда сухая, а тебя самого как в омут окунули. До озноба мерзкое чувство.
Ты приходишь домой, берешь карандаш и садишься перед мольбертом. Если быть точнее - в бессилии падаешь на табуретку. Да какое там падаешь? Плюхаешься как мешок с драпом. Белый лист перед тобой пугает своей пустотой. Он не просто пуст, он пуст сейчас, вчера и завтра. Он вечное ничто. Главное абстрагироваться от того, что он бумага.
И вот ты, такой весь из себя гениальный, со своими академическими штрихами и свободной линией, гипсовыми головами, фигурой человека с натуры и бесконечными академическими натюрмортами, сидишь перед деревянной конструкцией с закрепленной на ней плотной бумажкой и понимаешь, что ты ровным счетом ни-че-го не можешь сделать со всем этим. Ничего кроме знаний у тебя нет. Нет мыслей, нет фантазий, нет идей. А зачем тогда тебе гипсовые головы? Сдались они тебе, когда ты такое вот... убоище.
Промозглая осень. Холодно.

Я мало и плохо пишу, но много и тоже, вероятно, плохо курю. Но ладно бы буквы плохо пишу. Картины я тоже пишу хреново. И мало. Хотя казалось бы осень. Ну да, осень она на то и осень, что бы ничего не получалось, не смотря на листья, рябину и небо. Кажется, девочка Лин была сильно лучше пару лет назад. Как-то даже сложно воспринимать нас с ней как одного человека.
На самом деле все хорошо. Просто я соскучилась по буквам. Сейчас я закрою окошко лиру и снова пропаду отсюда на год. Очень надо.

Что бы там не говорили, но она все равно рыжая. В конце концов, это одна из основных примет, отличающих ведьму. А как еще назвать человека, вышибающего стаканы из рук взглядом?
Теротерапия - это почти как кошки. Завязываю с вилками. Сковорода - куда гуманнее.

О! Кошки! Ооода. В каждой уважающей себя "днявочке" должны быть кошки. А так же еще тонкие запястья, бездонные глаза, горячий кофе, клетчатый плед (в +40) и косплееры-лесбиянки.  Проблемы только с запястьями. Моими, наверное, зашибить можно при желании. А кошки? Кошек вдоволь. Это конечно не пятьдесят восемь Кейловских котов, но тоже ничего себе. Штук шесть наберется. Одна снаружи, пять внутри.
Вообще, кошка Хиросима - не моя кошка. Вообще, раздавать ее котят должна вовсе и не я... но так уж повелось, традиция. Тем паче, что первая партия - Хуйня, Шекспир и Торба, - ушли только так. С руками отобрали. Думаю, стоит опустить тот момент, что протрезвев и образумившись, люди очень удивлялись, обнаружив при себе чужую сумку с чужим котом.
И да, наверное нести на голодное Болото кота по имени Хавчик будет негуманно. Не съедят, так собаке скормят.
Болотная площадь, где обычно происходит раздача слонов кошаков, отличается определенным коэффициентом наличия людей с агрессивной собакой/кошкой/бабушкой. Среди всего этого разнообразия человек пять по собственному_признанию/донесениям_разведки окажутся кошкоээээлюбы, человек семь согласятся взять котенка, только если этот котенок ты, половине самим нечего есть и еще трети негде жить.  Процентов семь просто откажутся брать животное, которое зовут Порно-журнал, не смотря на цивильное "господин ПэЖэ", которое выходит в результате. И вообще, нелегкая это работа.
Два абзаца пиара. Понятия не имею, кому сдавать котят. А они, гады, мне уже снятся. Маленькие такие, как мохнатые гусенички с лапками, разбегаются, а мне надо их собрать в пластиковую банку, где я обычно размешиваю краски. Надеюсь - это еще пока не сумасшествие.

Осень нервная. Очень нервная. Такое чувство, что кому-то там наверху наскучило смотреть на мою нудную жизнь и он судорожно принялся перематывать ее на "самое интересное", в результате чего все вокруг закружилось в тысячу раз быстрее, чем обычно. Пульс частый, руки дрожат, стаканы падают просто так. Без всяких взглядов. Если бы на дольке лимона, плавающей в чае, кто-то жил, для него это было бы сравнимо с землетрясением где-нибудь на островах Тихого океана. По крайней мере ложка при перемещении чашки с поверхности на поверхность дребезжит крайне внушительно.
На моей совести тысячи жизней, унесенных могучими волнами чая.

Рыры.
Хочу домик в дремучем лесу и мольберт. И двустволку. Отстреливать грибников, зашедших слишком далеко.

"Разбегайся и с воплем нееееееееееееееееет прыгай вниз. А чо, романично же! И печаль в глазах. И муки сердца. И нервный тик. И утюг. И из уголка рта свисает ниточка слюны. Можно еще подволакивать ногу как зомби из третьих героев. И не забудь петь. В мюзикле мы или нет?" (с)

 За все в мире приходится платить. И пусть это чертово Небо после того, как мы проторчали на этом богами забытом вокзале* весь день, только попробует мне устроить скучную неделю в Петербурге.
Петербург - волшебный город. Там ты можешь быть один или в компании, но там ты есть. Хотя конечно, не лицемеря, надо отметить, что по сравнению с Московской жарой и Мухосранск, если он на севере, будет казаться Раем. С другой стороны, скучать Линочке не придется. Линочке обещают работу, Линочке обещают погоду и пару кило счастья. И пока она даже во все верит. Наивная девочка.

Московская жара - это что-то с чем-то. Фигуры людей во мгле похожи на оплывшие свечи. Невнятные, жидковатые, все как один с опустошенными лицами. Постапокалиптическое алое солнце сквозь туман пробивается над всем этим пустым нимбом. От воды у Болотной набережной идет жар, навевающий мысли о кипящих котлах Ада.
на самом деле все не так плохо. Начнем с того, что это дичайше красиво и дичайше вдохновляет. А кроме того там, на набережной был человек с которым по-настоящему очень хочется общаться. Тэээр. Какая же она дивная. Настенька нервно курила, пырилась на болотников с искренним ужасом и спрашивала у Шаннар, почему у нее в ее четырнадцать... ну ладно-ладно-шестнадцать все было не так здорово. Настя чудесный человек. Один из тех немногих, которые способны создать атмосферу и рассказывать. Рассказывать о чем угодно, долго, вкусно и ненапряжно.
Шаннар в свою очередь радостно расспрашивала о рыжих поэтессах с лесбийскими наклонностями, восхищалась, краснела и внезапно начинала утверждать, что она вовсе не педофилка. Шаннар была одета в костюм классической офисной барышни и пыталась шпагой зарубить брутального реконструктора с абордажкой, объясняя такое поведение восстанием офисного планктона.
Чудесные, чудесные, чудесные. И Тэр очень идет моя трубка.

Одиннадцать часов на вокзале - это нонсенс. Это надо очень ухитриться. Для того, что бы так, надо быть мной, Рушкой и Лёхой. При том Лера не имеет ни малейшего отношения к нашей поездке в Питер. Кроме, разве что, того, что она, наверное, больше всего радела за нашу туда отправку. Моя драгоценная сестрица носилась как заведенная, мучая кассиров, терминалы и ни в чем не повинных охранников, пытаясь выбить из них отсутствовавшие билеты.  Когда мы с Лешкой почти отчаялись поехать в славную северную столицу и, нудя и хныча стояли в последней очереди в которую, по сути, не особо-то и верили. Внезапно! Два билета. В купе, правда (буржуууйство), но мы едем! Едем.
Да. Едем. В половину третьего ночи отправка.
Теперь мы с легким сердцем сидим в зале ожидания, который больше, скажем прямо, напоминает парилку. Пьем пиво из пластиковой бутылки и думаем кто о чем. Боги! Как болит бошка. Т_Т

* Впрочем, люди, в отличие от богов, вокзал не забыли. Надышали, сволочи,толкались и ругались. В том числе и мы.

 "Стропила". Это смешно.

 Фею звали Зинаида Западло и она была крайним случаем. А еще киллером. И редкостной сладкоежкой. Как-то раз с ней случилась презабавная история. Не знаю какая, но как-то раз определенно случилась.

Жил был на свете один художник. Дядька. Большой. Брутальный. Небритый. Алкоголик и подлец. Художник курил плохие сигареты и писал плохие картины. И все у него было хорошо, потому что он знал, что мир такой, каким он его пишет.
Жил художник в миражопе (на самом краю земли) вместе с кошкой Прыгалкой и десятком безымянных крыс. Не то что бы миражопа была очень живописная, но художник со своим необыкновенным талантом умудрялся сделать ее еще хуже чем она была на самом деле. Впрочем, как мы уже говорили, художнику все нравилось. Он ночь напролет пил и водил кистью по холсту, а с утра дичайше ликовал и ложился спать на матрасике в углу вместе с кошкой Прыгалкой и десятком безымянных крыс. На следующий вечер он снова просыпался, радовался и садился писать свои пейзажи.

А потом пришла фея. Натуральная такая фея: за спиной крылышки, в розовой пачке и с звездой из фольги на палке в руках. Пришла и сказала художнику своим тоненьким мелодичным голоском: "~ты хуйло~". Художник посмотрел на свои картины, понял что так оно и есть и умер с горя.

Душный город.

Чем больше слов "надо", тем сильнее подозрение, что это самое "надо" кому-то еще.

Одна милая девочка влюбилась в полено. Этакой плотнической любовью. Не в живого мальчика, а именно в полено, потому что если из последнего можно сделать что угодно, то живой человек - он живой человек и есть. Его под себя не перестроишь.
Девочка взяла топор, стамеску и пилу и принялась за работу. Три дня и три ночи она строгала, пилила, рубила, шлифовала. И, на четвертый день, вышел у нее из бревна прехорошенький мальчик - рожа смазливая, глазки педорастичненькие. Оглядела его девочка и осталась довольна. Она взяла мальчика за руку и повела к себе домой.
Много-много дней жили они вместе. Девочка заботилась о полене, спасала его от жуков-древоточцев, чинила и каждое утро шлифовала до глянцевого блеска.
Но, что ни говори, как бы не старалась девочка - бревно оставлось бревном. Из всех щелей и чревоточинок лезла древесная сущность возлюбленного девочки. Мальчик скандалил, требовал внимания, новых лаков и механические шлифовальные машинки. Ну, то есть вел себя как настоящая баба. А так же он, будучи, по сути, дубиной, не редко девочку поколачивал. Но та все равно его любила и всячески старалась перевоспитать. Все тщетно.
И вот как-то раз он особенно сильно стукнул девочку своим деревянным кулаком по голове. Тогда девочка совсем расстроилась, заплакала и побежала прочь. Бревно кинулось за ней, норовя стукнуть ее еще сильнее. В конце концов, если девочка уйдет, никто не станет за ним ухаживать и древесина сгниет. Нет-нет, мальчику этого вовсе не хотелось. Поэтому он всеми силами пытался удержать свою создательницу.
Неизвестно чем бы это все закончилось, но тут, к счастью, пришли "злые аргентинские лесорубы" (с) и разрубили полено на две части.

Вот и сказочке конец.
И никаких вам фей-крестных, добрых волшебниц и превращений в прекрасных принцев. Потому что бревно оно и принцем бревно. И никакие феи тут не помогут. Остается надеяться, что девочка выросла, поумнела и все поняв, нашла себе достойный предмет для воздыханий. Но вот грустно-то - в плане влюбленностей девочки редко умнеют.

пс. Найму злого аргентинского лесоруба недорого, цена договорная, девочка красивая, полено - мудак.

Малыш Боб был симпатичным коренастым крепышом и отдаленно, при правильно освещении, напоминал Карлсона. Малыш Боб ругался как сапожник и метко плевался сквозь стиснутые зубы чем-то грязно-желтым. Каждое утро малыш Боб расчесывал свои пышные бакенбарды, одергивал курточку и выходил на улицу. На улице он садился на скамейку и вел длительные разговоры с дворником Ахметом. Ахмет не понимал ни слова, но усиленно кивал, что, конечно, безумно нравилось Бобу. Боб любил когда с ним соглашаются.
Вообще, Бобби добрый малый. Он всегда учтив с женщинами, способен постоять за себя, он славно поет и танцует и носит клетчатые бриджи. Малыш Боб спасает котят и птичек, он любит животных и способен прослезиться, услышав какую-нибудь трогательную историю про брошенного щенка. Тогда слезы его стекают по бакенбардам, и те как-то грустно обвисают, отчего Боб перестает быть похож сам на себя.

В общем, малыш Боб - шикарный мужчина. У него только один недостаток. На самом деле он круглолицая румяная девочка Маша с третьим размером бюста четырнадцати лет от роду. А так - да. Малыш Боб шикарный мужчина.