Идешь деревней, смотришь – двор знакомый всё тот же, вроде, а осиротел. Скамейка покосилась возле дома, оставшись без хозяйки не у дел... А в остальных дворах, в тени сирени, очередную зиму пережив, сидят старушки, руки на коленях на одеяльцах байковых сложив. Беспомощны, и, в общем, бесполезны, вполглаза за внучатами следя, на лавках и на выгоревших креслах укутанные бабушки сидят, удерживая в высохших ладонях бесценные ушедшие года. Как будто в обесточенном вагоне они сидят и едут в никуда, неся в себе семей своих истоки, считая одинаковые дни, ничем не отвечая на упреки и злое равнодушие родни.
Они сидят и ждут почти смиренно, когда отступит нехотя жара, и их вернут из кресельного плена в кроватный плен до самого утра, где можно лечь в продавленное ложе — заброшенный отцепленный вагон, о чем–нибудь мучительно тревожась, в поверхностный проваливаясь сон.
И в этом сне, от робости немея, они узнают гулкие шаги, и побегут, и бросятся на шею, как в юности, любимы и легки, и сильные прокуренные руки подхватят их, по комнате кружа, и погрозят и правнукам, и внукам, чтоб бабушек не смели обижать, и в темноте бесследно растворятся, невидимы заплаканным глазам — их дедушки, которые им снятся, уехавшие много лет назад...



© Copyright: Сима Радченко, 2013
Свидетельство о публикации №113070404752
http://www.stihi.ru/2013/07/04/4752