Мы утратили твёрдость, и , возможно, поэтому в мире стало немного уютней - не знаю. Однако я точно знаю, что всё равно нужно платить, и чем больше ты хочешь, тем дороже заплатишь.

   Но, возвращаясь в памяти к временам в Сиболе и моей страшной инициации, я задаюсь вопросом: а что, если всё-таки всё можно сделать иначе? Когда я в конце концов впервые приподнялся над полом, то это не потому, что он меня научил. Я сделал это один, в холодной, остывшей кухне, наплакавшийся, в отчаянии, когда душа рвалась прочь и я больше не знал, кто я. Может быть, только отчаяние и важно. В этом случае испытания, которые он мне устроил, не более чем хитрость, фокус, которым мастер заставил меня поверить, будто я движусь вперед, когда на самом деле я никуда не двигался до тех пор, пока не упал ничком на пол.Что, если не было этих ступеней. Что, если всё произошло тогда, в один миг, молниеносный преображающий миг? Мастер...был старой школы, и он был мудрец, сумевший заставить меня поверить в его фокусы и высокопарную дребедень. Но что, если его путь не единственный? Что, если есть другой, простой и прямой, когда всё происходит внутри и тело самовключает в себе новый режим? Что тогда?

  Если честно, я не верю в некий особый талант, который якобы нужен, чтобы подняться над землей и поплыть по воздуху. Это есть во всех - в каждом мужчине, в каждой женщине, в каждом ребенке, и каждый - при условии, конечно, что будет упорно работать,- способен повторить трюки, которые делал...(я). Нужно забыть, кто ты есть. С этого всё начинается, всё остальное потом. Нужно дать себе испариться. Расслабьте мышцы, дышите, дождитесь, пока не почувствуете, как душа выплывает из тела, и тогда закройте глаза. Вот так это и происходит. Пустота внутри становится легче воздуха. Постепенно тело начинает весить столько же, сколько и пустота. Закрываешь глаза, раскидываешь в стороны руки, даешь себе испариться. А потом, опять постепенно, отрываешся от земли.

   Вот так.

 

Пол Остер "Мистер Вертиго"

http://bambalona.ru

Увидишь в ночи звезду,
Положи её на ладонь.
Захлебнулась она в снегу.
Ты надеждой звезду укрой.

Гляди в небо звездное Севера,
Внемли молчанью луны.
Что же мы с тобою наделали.
Мы звезду ту не сберегли.

Угасла она в нашем холоде,
В колком холоде наших глаз.
Незримое счастье пробыло
Очень мало в руках у нас.

Посмотри в ночи в небо северное.
Постой, от судьбы не беги.
Открой сердце свое неверное,
И свою звезду сбереги.

http://ziza.ru/flv/flvplayer.swf?file=http://dl.ziza.ru/video/102007/18/night_cats.flv

В колонках играет - Земфира "Мальчик"
Настроение сейчас - Задумчивое

Твой мир.

Полмира мне вовсе незачем видеть.

Мне хватает того, что есть ты.

Ты слышишь то, что мне не услышать.

Для меня целый мир, это ты.

 

 

Твою вселенную прочувствовать,

Смяв чувства, загнав их в узды.

Все те ощущения пальцами резать,

Превращая реальность в мечты.

 

 

Упав позабыть и себя растворить

В негах твоей необъятной страны.

В этом мире лежать, а в твоем мире бегать

Как в песне, увы, «сшибая столбы».

(Николай Пуставов).

В колонках играет - Земфира "Мальчик"

http://rebutovo.ru/bonus/index.php?z=12293

Хорошо быть зарёю рассветной.
Хорошо быть туманной прохладой,
Быть дождем: тёплым, летним и нежным.
Хорошо мне с тобою быть рядом.
Шевелить твои волосы ветром.
Пьяным запахом трав наслаждаться.
Жить любя, ни о чем не жалея.
Жить и видеть, что вот оно, счастье.
Хорошо встать с утра, до рассвета,
И умыться водой ключевою.
По росе пробежаться неспешно.
Улететь в небо птицей златою.
Солнца луч тебя нежно погладит,
Я же ветром тебя поцелую,
Не оставив следа на прощанье.
Я спою тебе песню лесную.
Я - свобода и я - вдохновенье.
Я живу и не ведаю горя.
Я - любовь, я - удачи мгновенье.
Я - безбрежное, тихое море.
Я люблю солнце, небо и чаек.
Люблю лес, волшебство и мечтанья,
Липы цвет и ночную прохладу.
Я люблю и я этому рада.
Каждый миг как последний встречаю,
И живу в полной мере отныне.
О тебе я совсем не скучаю.
Я люблю и живу в этом мире.

Жизнь катилась вниз...
Неспешно.
Тонкой линией звучали
Ветра шорохи
Да в небе
Едва слышно трепетали.
Пальцами прижавшись к струнам,
Мыслей нет, есть только чувства,
Я мечту свою рисую.
Время движется послушно.
Тихо.
Вечер льётся плавно.
Жизнь моя проходит мимо...
В пелене тумана бродит
Силуэт неутомимо.
Силуэт прожитой жизни,
Силуэт любви печальной.
Отпущу его на волю.
"Пусть идет",
Скажу случайно...
На песке следы оставив,
Растворюсь в тоске знакомой.
Тут же звук паденья эхом
Бегу призрачному вторит...
Вот и всё...
Ушла в туманы.
И остались в мире этом
Только стоны ветра в поле,
только небо, только ветер...

Капля упала в море
С тёмного неба...
Она звучала.
Звучала пронзительно.Нежно.
Капля кричала.Потом упала.
И захлебнувшись в море,
В миг свой последний,
Тихо сказала:"Прощайте"
И растворилась в бездне...
Капли недолог век был,
И радость объятья морем
Скоро сменилась смертью,
Тихою смертью вскоре.
Но звук падения этого
Над миром пронесся выстрелом.
Выстрел тот небо услышало.
Заплакало небо неистово.
Падали капли, падали.
Звоном неслись к морю вниз.
Кричали, молчали, плакали,
Кто как, но упали все они...
Так и люди, судьбы завистники,
Ходят у бездны горести,
Бездны без дна и без имени.
Люди стремятся к гордости.
Падают люди, падают,
Кричат как капли летящие...
Им бы немного радости,
Им бы любви и счастия.
Но нет у жизни прощения,
И кто оступился нечаянно,
В бездне той быстро окажется...
Навечно станет молчанием...

...В моей душе царит зима. И лед сковывает сердце. Если закрыть глаза, то я представляю себя стоящей посреди вересковой пустоши, одну, одинокую и печальную. Ветер бросает снег в лицо, и  жизнь уходит. Потом картина сменяется: из темноты приближается размытый силуэт свечи. Пламя бьётся от ветра и постепенно затухает. Как печально...Иногда мне кажется, что внутри меня пустота. Но стоит лишь подуть теплому ветру, я снова начинаю мечтать о любви, над которой не властно даже время. Я хочу, чтобы кто-то любил меня, любовался мною...не знаю, может я уже получила свою долю счастья. Мне не хочется в это верить, но такого человека, скорее всего нет... Пусть любовь и живет в моём сердце, но она, скорее всего, не взаимна...пуста, опять пуста...Тем не менее она есть, и я этому рада. Смысл жизни моей неясен и странен, размыт, но он есть. И есть тот, кому я эту жизнь могу посвятить, ради кого я могу её отдать. И я живу...И жду своего вестника...Быть может, он здесь , совсем рядом со мной. Кто знает. Надеюсь...

Ты будешь жив...
И тысяча тех лет,
что так и норовят пред нами пролететь,
Пройдет.
Пройдет две сотни лет...
Ты будешь жив.
Ты будешь жив словами.
И как картины мастеров, преодолев и тлен и время,
предстанут в полной красоте,
Так и твоя душа.
Она,себя запечатлев словами,
Навек останется жива.
И вот уже года минули,
И мир еще старее стал.
И кто-то кроткий и печальный
откуда-то слова достал.
Твои слова. И прочитал их.
Скользит по строкам робкий взгляд.
Как по щеке слеза скользит.
Печаль минувших лет твоих
Вновь возродится...
Ты будешь жить...
И блики твоих слов
На белом фоне жизни парусов
Играют мыслями, надеждами, мечтами.
Ты будешь жив...
Ты будешь жив мечтами...

 

19 августа 1883 года - 10 января 1971 года.

В жизни этой женщины всегда было множество любовных романов, однако ни один так и не закончился чем-либо серьезным. Предложения, порой очень заманчивые, ей, конечно, делали. Как-то герцог Вестминстерский попросил ее руки, на что она с присущей ей прямотой и иронией ответила: "На свете полно всяких герцогинь, но только одна Коко Шанель". В конце концов, ее работа была для нее смыслом жизни.

Коко Шанель родилась 19 августа 1883 года в Сомуре (Saumur), Франция. Ее родители не состояли в браке. Мать не могла прокормить ребенка и отдала ее в приют для детей-сирот. Когда Габриэль было 12 лет, мать умерла, и отец отдал девочку в католический монастырь, а затем в интернат. Будучи вынужденной много лет носить форму, она мечтала одеть всех женщин по-своему.

Основательница самого известного и шикарного модного дома много десятилетий назад заложила традицию бессменной элегантности, не поддающейся влиянию времени. Вместо бесконечных новшеств Габриель Коко Шанель предложила обновленную классику юбки в складку, женские брюки и блейзеры. Пальто, и, конечно же, знаменитый костюм в стиле Шанель. Идеи, которые она воплотила в начале XX века, оказались поистине революционными: она освободила женщин от удушающих корсетов, длинных пышных юбок, экстравагантных шляп и замысловатых украшений. Простые, строгие, четкие линии, подчеркивающие достоинства и скрывающие недостатки фигуры, пришли на смену рюшкам и оборкам. Женщины с восторгом приняли гениальную философскую концепцию Шанель: чтобы великолепно выглядеть, необязательно быть молодой и красивой. Мода от Шанель не устаревает. Все ее вещи - простые и удобные, но вместе с тем стильные и элегантные-остаются актуальными из года в год, независимо от происходящих в мире моды перемен.

Покинув приют, юная Габриэль решила попробовать себя на музыкальном поприще. Бесталанная, но очень привлекательная певичка кабаре часто исполняла песенку "Сосо", после чего и получила свое прозвище Коко, закрепившееся на всю жизнь. Особых успехов в музыкальной карьере она не добилась, зато завела тесную дружбу с несколькими состоятельными мужчинами. Шанель была знакома с такими знаменитостями, как Тулуз Лотрек, Ренуар, Пикассо, Дягилев, Стравинский. Там же, в "Ля Ротонд", Габриэль, никогда не знавшая отцовской ласки, познакомилась с богатым бизнесменом Этьеном Бальзаном и поселилась с ним в аристократическом предместье Парижа - Виши. Она хотела отличаться одеждой от богатых куртизанок, также живших в этом районе, и предпочитала строгие костюмы, которые дополняли маленькие элегантные шляпки.

Бальзан купил ей магазин, где она продавала свои шляпки, которые со временем стали пользоваться большим успехом. Почувствовав себя уверенно, Шанель ушла от Бальзана и стала жить самостоятельно, поддерживая близкие отношения с другом Бальзана Копелем.

В 1918 г. Копель погиб в автокатастрофе. Коко снова вернулась в круг парижской богемы. В это время ее часто видели на французской Ривьере в обществе подруги пианистки. Поползли слухи о бисексуальности модистки. Несмотря на то что Шанель ввела моду на женские брюки, сама она их носила редко, так как считала, что женщина никогда не будет выглядеть в брюках так же хорошо, как мужчина.

Непродолжительный роман с одним из русских великих князей заставил ее более внимательно отнестись к деталям русского народного костюма, мотивы которого появились в ее фасонах. Близкие отношения связывали ее с французским поэтом-мистиком Пьером Ривером и с одним из ближайших родственников английской королевы.

В трудные военные годы многие парижские модницы лишились своих парчовых платьев и боа из страусиных перьев. Вместо этого Шанель предложила им простые блузки рубашечного покроя и прямые до колен юбки - копии моделей собственного незатейливого, но всегда актуального гардероба. Парижанки с восторгом приняли "элегантную простоту от Шанель", а в начале 50-х годов модниц, признавших стиль Шанель, можно было увидеть уже по всей Европе. Причтенный костюм, кокетливая шляпка, закрывающая пол-лица, высокий каблук - образ элегантной, уверенной и себе сексуальной дамы без возраста. Не хватали лишь последнего, едва уловимого, но необходимого акцента - капли духов, которые бы подчеркнули этот имидж. Тогда Шанель создала парфюм, ставший самым известным в мире и признанный потомками произведением искусства. Свои духи Коко назвала "Шанель N 5", Всю жизнь она считала пятерку своим счастливым числом, неизменно приносящим ей удачу. Не случайно свои новые коллекции она всегда показывала именно пятого числа.

Уже будучи некоронованной королевой парижской моды, Шанель предложила своим клиенткам еще несколько революционных изменений: брюки-клет, короткую стрижку и свое знаменитое "маленькое черное платье", в прошлом - униформу парижских продавщиц, без которого теперь гардероб любой модницы считается неполным.

Чтобы расширить круг своих клиентов, а заодно почерпнуть новые творческие идеи, Коко Шанель не переставала вращаться в кругах парижской богемы. Именно здесь она познакомилась с великим Пабло Пикассо, известным балетным импресарио Сергеем Дягилевым, композитором Игорем Стравинским, драматургом Жаном Кокто. Многие искали общения с известной модельершей просто из любопытства, однако с удивлением находили Коко неглупой, остроумной, оригинально мыслящей женщиной. Сам Пикассо назвал ее "самой рассудительной женщиной на свете мужчин привлекала в ней не только внешность, но и неординарные личные качества, сильный характер, непредсказуемое поведение. Коко была то неотразимо кокетлива, то чрезвычайно резка, прямолинейна, даже цинична. Она казалась окружающим целеустремленной, уверенной в себе, довольной собой и своими успехами женщиной.

И вдруг в конце 30-х годов, находясь на вершине славы, в расцвете сил и творческой энергии, Шанель неожиданно закрыла свои бутики и удалилась в Швейцарию, Причины этого неожиданного поступка назывались равные: и разочарование в своем ремесле, и изнурительная десятилетняя конкуренция с другой известной модельершей, Эльзой Чиапарелли, и конечно же надвигающаяся Вторая мировая война. Так или иначе, следующие несколько лет добровольного заточения стали самой печальной главой жизни великой кутюрье. И без того непростую ситуацию чрезвычайно осложнила любовная связь Коко с высокопоставленным немецким офицером Вальтером Шелленбергом, помощником командующего "СС" Генриха Гиммлера.

В послевоенные годы у Коко появился опасный конкурент - Кристиан Диор, который сделал женщин похожими на цветы, одев их в кринолин, затянув им талию и напустив многочисленные складки на бедра. Шанель посмеивалась над этой "гиперженственностью": "Мужчина, который не имел ни одной женщины за всю свою жизнь, стремится одеть их так, как если бы сам был женщиной".

Мадемуазель Коко вообще была ревнива и прижимиста. Она всегда носила на шее ножницы, привязанные на тесемке. Был случай, когда Шанель, увидев костюм от Живанши на одной из своих манекенщиц, подошла и мгновенно вспорола его, сказав, что теперь костюм выглядит лучше.

В 1954 году в возрасте 70 лет она с триумфом вернулась в мир моды. "Я больше не могла видеть то, что сделали с парижским кутюр такие дизайнеры, как Диор или Балмэн" - так объяснила она свое возвращение.

Первой реакцией знатоков и прессы на показ новой коллекции Шанель были шок и возмущение - она не смогла предложить ничего нового! Увы, критики не сумели понять, что в этом-то как раз и состоит ее секрет - ничего нового, только вечная, нестареющая элегантность. Во всяком случае, не прошло и года, как новое поколение модниц стало считать за честь одеваться от Шанель, а сама Коко превратилась в магната, управляющего самым крупным домом в мировой индустрии моды.

В жизни этой женщины всегда было множество любовных романов, однако ни один так и не закончился чем-либо серьезным. Предложения, порой очень заманчивые, ей, конечно, делали. Как-то герцог Вестминстерский попросил ее руки, на что она с присущей ей прямотой и иронией ответила: "На свете полно всяких герцогинь, но только одна Коко Шанель". В конце концов, ее работа была для нее смыслом жизни.

До самой старости Шанель сохранила гибкость фигуры и была очень трудолюбива. Идеи новых костюмов приходили к ней даже во сне, и тогда она просыпалась и начинала работать.

Габриэль Шанель умерла тихой смертью 10 января 1971 года в возрасте 88 лет в номерс-люкс отеля "Ритц" в Париже, через дорогу от роскошно отделанного, известного на весь мир Дома Шанель. Доходы ее империи составляли 160 млн долларов в год, а в ее гардеробе было найдено всего три наряда, но "очень стильных наряда", как сказала бы Великая Королева Моды.

Семь секретов Коко Шанель

За 88 лет жизни Великая Мадемаузель дала свое имя стилю одежды, костюму, Дому моды, духам. Неутомимая изобретательница, Шанель создала массу нового, но, прежде всего... Женщину, которую до нее никто не знал. Сиротка из приюта навсегда вошла в историю - шанелизировала весь мир. Как? У нее были свои способы.

1. Каждое утро Габриэль (Коко) Шанель начинала жить заново. Она методично избавлялась от груза невыгодного ей прошлого. Габриэль выбросила за борт, как хлам, по меньшей мере, десять своих лет и, осознав это, как ни странно, почувствовала, что у нее появилось больше времени. Она стала меньше нуждаться в сне, плодотворнее размышлять. Своей судьбой она доказала: из прошлого будущее вовсе не вытекает, в любой момент можно начать карьеру. Ей легко было закрыть на долгие годы главное свое детище - Дом моды, чтобы потом, в 71 год, когда ее в расчет-то уже не принимали, вернуться в бизнес и достичь прежних высот.

2. Любую преграду на пути Шанель рассматривала как указатель нового направления. В начале своей карьеры она не имела права изготавливать "настоящее" женское платье, так как ее могли привлечь к ответственности за незаконную конкуренцию, ведь она не была профессиональной портнихой. Тогда Шанель стала делать платья из мужского джерси и создала на этом состояние. Подобным образом рождались все ее платья-открытия. Созидая, Коко не изощрялась, а упрощала. Она не рисовала свои модели и не шила их. Просто брала ножницы, накидывала ткань на манекенщицу, и пока та, не шевелясь, стояла, резала и закалывала бесформенную массу материи, пока не проявлялся гениальный силуэт.

3. Шанель не допускала в свою жизнь случайных людей, поэтому с ней почти не происходило случайных событий. Критерий был элементарен: она чутко распознавала тех, кому не нравилась, и уходила от них. Ее друзьями были Кокто, Дали, Пикассо, Дягилев, Стравинский.

4. Учителем Коко стала любовь. Любовники были ее университетами. По невидимым каналам любви бесперебойно она "перекачивала" в себя знания и умения своих мужчин. Поэт Пьер Реверди, предвосхитивший Элюара, Поль Ириб, карикатурист, политик и издатель, герцог Вестминстерский, самый богатый человек в мире, великий князь Дмитрий. Каждый из них являл собой личность. А Коко до поры становилась калькой, копиркой, чеховской Душечкой. Верховой езде, смакованию устриц, английскому языку, игре в теннис, охоте на лис и кабанов, рыбной ловле, изданию газет научилась от них в совершенстве. Каждый ее мужчина привносил что-то свое и в женскую моду, и в другие ее начинания. Благодаря князю Дмитрию она познакомилась с выдающимся специалистом Эрнестом Бо, сыном служащего русского царского двора. Бо предоставил к услугам Шанель свои уникальные парфюмерные познания. Коко нюхала, выбирала, и сама - без нее ничего бы не вышло! - остановилась на формуле духов "Шанель №5", состоящей из 80 ингредиентов. Впервые появился не конкретно цветочный, быстро улетучивающийся, а абстрактный, стойкий аромат, до сих пор покоряющий мир.

5. Коко Шанель сделала парадокс образом своей жизни и движущей силой своего таланта. До нее черный цвет считался краской бедности и траура. Женщины без причины не смели носить черную одежду. Шанель провозгласила черный популярным и роскошным. В течение пяти лет она выпускала только черное, и ее "мрачные" платья продавались, как булочки с начинкой - с маленьким белым воротничком и обшлагами. С Шанель начались белые женские пижамы. Вообще, она "обобрала" мужчин, ввела в женскую моду их жакеты, блузки с галстуками, их запонки и шляпы.

6. Независимость была ее богом, аксиомой жизни. Еще с первым любовником Коко открыла свободу, какую дают деньги, если не ты служишь им, а они служат тебе. Друзья роскошно жили за ее счет, она покрывала их огромные долги. Это был ее принцип - платить, чтобы забыть, что за нее когда-то платили. С помощью денег она победила свою застенчивость, ведь раньше в салонах она не раскрывала рта. Колоссальные прибыли даровали ей уверенность и способность говорить публично.

7. Внешняя красота в женщине провозглашалась ею как часть успеха, иначе нельзя никого ни в чем убедить. Чем старше дама, тем важнее быть для нее красивой. Шанель говорила: "В 20 лет ваше лицо дает вам природа, в 30 - его лепит жизнь, но в 50 вы должны заслужить его сами... Ничто так не старит, как стремление молодиться. После 50 никто уже не молод. Но я знаю 50-летних, что более привлекательны, чем три четверти плохо ухоженных молодых женщин". Сама Шанель была похожа на вечного лучезарного подростка. Она весила всю жизнь столько, сколько в 20 лет.

 

 

 

 

Очень красивая вещь, отражающая сущность человеческого разума (если вы понимаете, о чем я).

Трилогия Филипа Пулмана "Тёмные начала" произведение поистине великое, особенно для тех, кто умеет читать между строк.

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это - счастье.
В песок зарывала желтое платье,
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса
Говорил: "Что ты бродишь ночью?"

Знали соседи - я чую воду,
И, если рыли новый колодец,
Звали меня, чтоб нашла я место
И люди напрасно не трудились.
Я собирала французские пули,
Как собирают грибы и чернику,
И проносила домой в подоле
Осколки ржавые бомб тяжелых.
И говорила сестре сердито:
"Когда я стану царицей,
Выстрою шесть броненосцев
И шесть канонерских лодок,
Чтобы бухты мои охраняли
До самого Фиолента".
А вечером перед кроватью
Молилась темной иконке,
Чтоб град не побил черешен,
Чтоб крупная рыба ловилась
И чтобы хитрый бродяга
Не заметил желтого платья.

Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли.
Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: "Наши вернулись"
Нынче мы камбалу жарить будем".

Сероглаз был высокий мальчик,
На полгода меня моложе,
Он принес мне белые розы,
Мускатные белые розы,
И спросил меня кротко: "Можно
С тобой посидеть на камнях?"
Я смеялась: "На что мне розы?
Только колются больно!" - "Что же, -
Он ответил, - тогда мне делать,
Если так я в тебя влюбился".
И мне стало обидно: "Глупый! -
Я спросила. - Что ты - царевич?"
Это был сероглазый мальчик,
На полгода меня моложе.
"Я хочу на тебе жениться, -
Он сказал, - скоро стану взрослым
И поеду с тобой на север..."
Заплакал высокий мальчик,
Оттого что я не хотела
Ни роз, ни ехать на север.

Плохо я его утешала:
"Подумай, я буду царицей,
На что мне такого мужа?"
"Ну, тогда я стану монахом, -
Он сказал, - у вас в Херсонесе".
"Нет, не надо лучше: монахи
Только делают, что умирают.
Как приедешь - одного хоронят,
А другие, знаешь, не плачут".
Ушел не простившись мальчик,
Унес мускатные розы,
И я его отпустила,
Не сказала: "Побудь со мною".
А тайная боль разлуки
Застонала белой чайкой
Над серой полынной степью,
Над пустынной, мертвой Корсунью.

                        II

Бухты изрезали низкий берег,
Дымное солнце упало в море,
Вышла цыганка из пещеры,
Пальцем меня к себе поманила:
"Что ты, красавица, ходишь боса?
Скоро веселой, богатой станешь.
Знатного гостя жди до Пасхи,
Знатному гостю кланяться будешь;
Ни красотой твоей, ни любовью, -
Песней одною гостя приманишь".
Я отдала цыганке цепочку
И золотой крестильный крестик.
Думала радостно: "Вот он, милый,
Первую весть о себе мне подал".

Но от тревоги я разлюбила
Все мои бухты и пещеры;
Я в камыше гадюк не пугала,
Крабов на ужин не приносила,
А уходила по южной балке
За виноградники в каменоломню, -
Туда не короткой была дорога.
И часто случалось, что хозяйка
Хутора нового мне кивала,
Кликала издали: "Что не заходишь?
Все говорят - ты приносишь счастье".
Я отвечала: "Приносят счастье
Только подковы на новый месяц,
Если он справа в глаза посмотрит".
В комнаты я входить не любила.

Дули с востока сухие ветры,
Падали с неба крупные звезды,
В нижней церкви служили молебны
О моряках, уходящих в море,
И заплывали в бухту медузы,
Словно звезды, упавшие за ночь,
Глубоко под водой голубели.
Как журавли курлыкают в небе,
Как беспокойно трещат цикады,
Как о печали поет солдатка,
Все я запомнила чутким слухом,
Да только песни такой не знала,
Чтобы царевич со мной остался.
Девушка стала мне часто сниться
В узких браслетах, в коротком платье,
С дудочкой белой в руках прохладных.
Сядет, спокойная, долго смотрит,
И о печали моей не спросит,
И о печали своей не скажет,
Только плечо мое нежно гладит.
Как же царевич меня узнает,
Разве он помнит мои приметы?
Кто ему дом наш старый укажет?
Дом наш совсем вдали от дороги.

Осень сменилась зимой дождливой,
В комнате белой от окон дуло,
И плющ мотался по стенке сада.
Приходили на двор чужие собаки,
Под окошком моим до рассвета выли.
Трудное время для сердца было.
Так я шептала, на двери глядя:
"Боже, мы мудро царствовать будем,
Строить над морем большие церкви
И маяки высокие строить.
Будем беречь мы воду и землю,
Мы никого обижать не станем".

                        III

Вдруг подобрело темное море,
Ласточки в гнезда свои вернулись,
И сделалась красной земля от маков,
И весело стало опять на взморье.
За ночь одну наступило лето, -
Так мы весны и не видали.
И я совсем перестала бояться,
Что новая доля минет.
А вечером в Вербную субботу,
Из церкви придя, я сестре сказала:
"На тебе свечку мою и четки,
Библию нашу дома оставлю.
Через неделю настанет Пасха,
И мне давно пора собираться, -
Верно, царевич уже в дороге,
Морем за мной он сюда приедет".
Молча сестра на слова дивилась,
Только вздохнула, помнила, верно,
Речи цыганкины у пещеры.
"Он привезет тебе ожерелье
И с голубыми камнями кольца?"
"Нет, - я сказала, - мы не знаем,
Какой он подарок мне готовит".

Были мы с сестрой однолетки
И так друг на друга похожи,
Что маленьких нас различала
Только по родинкам наша мама.
С детства сестра ходить не умела,
Как восковая кукла лежала;
Ни на кого она не сердилась
И вышивала плащаницу,
Бредила даже во сне работой;
Слышала я, как она шептала:
"Плащ Богородицы будет синим...
Боже, апостолу Иоанну
Жемчужин для слез достать мне негде..."

Дворик зарос лебедой и мятой,
Ослик щипал траву у калитки,
И на соломенном длинном кресле
Лена лежала, раскинув руки,
Все о работе своей скучала, -
В праздник такой грешно трудиться.
И приносил к нам соленый ветер
Из Херсонеса звон пасхальный.
Каждый удар отдавался в сердце,
С кровью по жилам растекался.
"Леночка, - я сестре сказала, -
Я ухожу сейчас на берег.
Если царевич за мной приедет,
Ты объясни ему дорогу.
Пусть он меня в степи нагонит.
Хочется на море мне сегодня".
"Где же ты песенку услыхала,
Ту, что царевича приманит? -
Глаза приоткрыв, сестра спросила. -
В городе ты совсем не бываешь,
А здесь не поют такие песни".
К самому уху ее склонившись,
Я прошептала: "Знаешь, Лена,
Ведь я сама придумала песню,
Лучше которой нет на свете".
И не поверила мне и долго,
Долго с упреком она молчала.

                        IV

Солнце лежало на дне колодца,
Грелись на камнях сколопендры,
И убегало перекати-поле,
Словно паяц горбатый кривляясь,
А высоко взлетевшее небо,
Как Богородицын плащ, синело, -
Прежде оно таким не бывало.
Легкие яхты с полдня гонялись,
Белых бездельниц столпилось много
У Константиновской батареи, -
Видно, им ветер нынче удобный.
Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,
К черным, разломанным, острым скалам,
Пеной покрытым в часы прибоя,
И повторяла новую песню.
Знала я: с кем бы царевич ни был,
Слышит он голос мой, смутившись, -
И оттого мне каждое слово,
Как божий подарок, было мило.
Первая яхта не шла - летела,
И догоняла ее вторая,
А остальные едва виднелись.

Как я легла у воды - не помню,
Как задремала тогда - не знаю,
Только очнулась и вижу: парус
Близко полощется. Передо мною,
По пояс стоя в воде прозрачной,
Шарит руками старик огромный
В щелях глубоких скал прибрежных,
Голосом хриплым зовет на помощь.
Громко я стала читать молитву,
Как меня маленькую учили,
чтобы мне страшное не приснилось,
чтоб в нашем доме бед не бывало.
Только я молвила: "Ты Хранитель!" -
Вижу - в руках старика белеет
Что-то, и сердце мое застыло...
Вынес моряк того, кто правил
Самой веселой, крылатой яхтой,
И положил на черные камни.

Долго я верить себе не смела,
Пальцы кусала, чтобы очнуться:
Смуглый и ласковый мой царевич
Тихо лежал и глядел на небо.
Эти глаза, зеленее моря
И кипарисов наших темнее, -
Видела я, как они погасли...
Лучше бы мне родиться слепою.
Он застонал и невнятно крикнул:
"Ласточка, ласточка, как мне больно!"
Верно, я птицей ему показалась.

В сумерки я домой вернулась.
В комнате темной было тихо,
И над лампадой стоял высокий,
Узкий малиновый огонечек.
"Не приходил за тобой царевич, -
Лена сказала, шаги услышав, -
Я прождала его до вечерни
И посылала детей на пристань".
"Он никогда не придет за мною,
Он никогда не вернется, Лена.
Умер сегодня мой царевич".
Долго и часто сестра крестилась;
Вся повернувшись к стене, молчала.
Я догадалась, что Лена плачет.
Слышала я - над царевичем пели:
"Христос воскресе из мертвых", -
И несказанным светом сияла
Круглая церковь.

1914