Забавно, что сейчас любой, без угрозы потерять зрение, может созерцать обнаженную леди Годиву, поскольку ее статуя (нагой на лошади) установлена на одлной из площадей Ковентри...
Поэма Тениссона легла в основу сценария фильма 1911 года ( режиссер Джеймс Стюарт Блэктон, в гл. роли Джулия Свейн Гордон):
Позволю себе процитировать фрагмент описания фильма:
Литературной основой сценария стала поэма знаменитого Альфреда Теннисона, в которой тот особенно подчеркивал стыдливость и целомудрие Годивы и ее способность к состраданию.
И хотя, несомненно, творение Теннисона является шедевром английской поэзии, в нем он перенес в средневековье нравы и понятия викторианской эпохи.
Отношение к наготе (в том числе – и публичной) в Средние века (и в раннем Ренессансе) значительно отличалось от аналогичного в викторианскую эпоху.
Достаточно вспомнить об общих банях, в которых мужчины и женщины мылись одновременно, не испытывая ни малейшего стеснения, или – общих спальнях (как в домах простолюдинов, так и в замках знати), где отнюдь не считалось предосудительным то, что хозяйка дома, укладываясь спать, раздевалась донага не только перед домашними, но и перед гостями. Следует так же упомянуть о просуществовавшем минимум несколько столетий обычае, когда прибывшего в город князя или императора встречали группы обнаженных красавиц из знатных семейств (например: въезд Людовика XI в Париж в 1461 г., Карла Смелого в Лилль в 1468 г., прибытие Карла V в Антверпен в 1520 г., о котором сохранился подробный рассказ Дюрера).
Поэтому тот ужас, который в поэме Теннисона испытывает Годива, услышав предложение графа – скорее исключение из тогдашних норм поведения.
Но почему граф Леофрик так поступил?
Мне кажется, на это есть вполне определенный ответ.
Вероятнее всего, у, и без того подверженной излишней стыдливости графини, под влиянием прослушивания проповедей и бесед с духовником, образовалась самая настоящая фобия в отношении наготы собственного тела, что создало в семейной жизни графа определенные сложности.
В то время как, по обычаям того времени, на пирах сеньоры с воодушевлением рассказывали о прелестях (в том числе и интимных) своих жен, граф, принужденный во мраке спальни на ощупь находить «заветный вход», хранил угрюмое молчание (что и создало ему соответствующую репутацию). Конечно, будь Леофрик тем монстром, каким его описывает Теннисон, он вполне мог прибегнуть к насилию, но, будучи человеком образованным, и, главное, нежно любящим свою жену, он не мог себе этого позволить.
И потому совершенно естественно, что он решил воспользоваться блажью сердобольной супруги, и излечить ее с помощью «шоковой терапии», тем более что тот выигрыш, который он получал, стоил некоторого уменьшения поступлений в бюджет, не говоря уже о том, что зрелище прекрасной обнаженной женщины верхом на великолепной статной лошади способно весьма оживить несколько притупившиеся с годами чувства мужчины.
Да, конечно, если бы графиня не согласилась с предложением супруга, то ее превращение в злобную и сварливую каргу, которой место только в монастыре, произошло бы достаточно быстро, и граф избавился бы от нее, будучи сам еще в полной мужской силе, но – граф хорошо знал свою жену, и не сомневался в ее решении…
Именно так трактует легенду в своем фильме Дж. Стюарт Блэктон, представляя нам Годиву в окружении горожан, закутанную в бесформенные шали, и почти не отличимую от ее пожилой служанки, а графа – как отнюдь не злобного, но находящегося под гнетом печальных мыслей человека.
Но вот, решение принято – и на лице графа впервые появляется улыбка, а графиня Годива, прежде чем усесться в седло, решительно сбрасывает плащ, открывая всю себя глазам наблюдающего за ней (за кадром) графа.
Показательно изменение в поведении леди Годивы, которое нам демонстрирует фильм.
Если от ворот замка Годива отъезжала, буквально сжавшись в комочек, прячась за высокой лукой седла, то обратный путь к замку она проделывает, гордо выпрямившись в седле, являя свою красоту urbi et orbi.
И когда в финальных кадрах мы видим, как счастливый граф, галантно поцеловав руку Годивы, нежно обнимает ее за плечи и уводит в глубину замка, мы не сомневаемся, что он ведет ее в спальню. И на переднем плане, ребенок, поднятый на руках молодой матери, радостно машет вслед удаляющимся супругам, символизируя грядущее продолжение графского рода. (ВВВладимиров)