Капли дождя разбивались в дребезги о серый асфальт. Шум... Шум дождя сглаживал, заглушал обыденную возню города. И только одно он не мог заглушить. Бум, бум, бум... В висках, раскатываясь по телу. С каждым ударом накатывая неизбежной волной. Дождь, я хотел слышать только его, но реальность била по глазам. Бум, бум, бум... Запах мокрого дерева, врывающийся в разбитое окно ветер, несущий мельчайшие капельки влаги. Бум, бум, бум... Стук сердца. Он бил по мозгам, бил по разуму. Как молотком забивая, заставляя осознать. А я так хотел слышать только дождь. Тело била дрожь. Я так хотел бежать, кричать, но стоял на месте, жадно глотая воздух. Легкие поглощали кислород, но я задыхался. Бум, бум, бум... Я так хотел, что бы он остановился. Этот чертов насос, качающий кровь по телу. Но я не смог. У меня не хватило сил... храбрости... Стук. Но уже другой. Так падает на пол пистолет... а где то вдалеке гудят полицейские сирены...
Обычный преступник. Убийца. Пропащий человек. Хладнокровная тварь... Как меня только не называли. Но в одном они были правы - я действительно убил человека. Почему, спросите вы? Что заставило меня это сделать? А я скажу - собственная глупость.
Раньше я не воспринимал ничего всерьез. Школа, академия, работа. Всегда я был весел и беззаботен. Жизнь была для меня ничем кроме игры. И я жил, не видя ничего кроме собственных амбиций. Когда пошли проблемы, меня уволили, мать умерла и я остался один... денег на жизнь не хватало. Но и тогда я нашел себе дело. Парень сорви-голова. Такие всегда пользовались спросом в качестве пешек. Пушечное место, шестерки важных воротил. Моя жизнь напоминала дерьмовый фильм про ганкстеров. Когда мне поручили убить одного должника, я не раздумывая согласился. В тот день... я очнулся от собственных фантазий.
Знаете, это ведь так просто, так забавно, просто шутить о смерти. И совсем другое действительно убить кого то. Я хоть и не верю в бога, но тот день тяжким грехом лег на мои плечи.
Тем более, я убил не простого человека.
Я навсегда запомню тот день. Тот дом. Ту улицу. Грязная лестница, район бедности и грязи. И не просто пыли и мусора, а грязи в душах людей.
Старая деревянная дверь с облупившейся краской, казалось, могла рассыпаться едва на нее дунуть, но я все же постучался. Еще поднимаясь по ступенькам, я посмеивался про себя. Мы с друзьями поспорили на пять баксов, что жертва будет молить о пощаде, когда я приставлю дуло пистолета к ее переносице. Немного подождав и нацепив на лицо каменную маску серьезности я подождал, пока шевеление за дверью закончиться. Пока хозяйка открыла все замки и цепочки, я успел сочинить несколько пар шуток на тему дряхлой двери и кучи задвижек. Интересно, это они у нее дверь держали или как? Когда дверь открылась и в проеме показалось личико молодой девушки я немного опешил. Но не из за ее молодости, а выражения ее глаз. Я ожидал испуга, как минимум беспокойства. А увидел обреченность и полное осознание того, что ее ждет. Но мне сказали же, что она не должна ничего знать.
Не дав даже сказать кто я и зачем пришел, она впустила меня внутрь и закрыла дверь. Но на этот раз всего на одну защелку. Тогда я не обратил на это особого внимания. Не могла же она заботиться о том, что бы убийце легче было покинуть дом? Чушь.
Квартирка ее не отличалась чем то особенным среди старых и бедных всего этого раона. Но вот ее хозяйка. Было в ней что то... странное. Она слишком выделялась среди всего. Такая минеатюрненькая, хрупкая, с какими то даже серыми, выцветшими волосами и такими печальными глазами. Похожая на кем то очень давно брошенную куклу.
К тому времени я и вовсе опешил. И как то даже позабыл, что за спиной у меня пистолет.
И что, как думаете, она сделала? Напоила меня чаем, усадив на микроскопической кухоньке. Тогда я не понимал, но она словно бы жалела меня. И хотела хоть как то мне помочь. И словно бы пыталась решиться что то сказать, но у нее не хватало смелости.
Когда чай был выпит, а гробовое молчание подталикало тиканье часов, я понял, что медлить нельзя. Когда я достал пистолет, она попросила меня кое о чем. И я не решился отказать ей в просьбе. Она хотела умереть не здесь, не в этой душной квартирке. Куда бы она делась от меня? Я согласился подняться на верхний этаж дома. Он был заброшен. Разбитые окна и погнившие балки. Там, выкурив последнюю сигарету, она все же рассказала мне. Вот тогда я посмеялся. Принял ее за сумасшедшую. И только когда было уже поздно, я понял, что она не врала и не бредила.
Какого это, убить кого то? Лишить жизни невиновного? Невинное существо, попавшее в этот чужой, жестокий и смрадный мир. Чувствовать груз, свалившийся на плечи. Я не знаю этого. Но я знаю какого чувствовать тоже самое, помноженное в десятки, сотни раз. Та девочка влезла в долги, что бы купить наркотики, что бы сбить хоть как то весь этот ужас. Она не знала почему после того, как у нее на руках умер какой то наркоман, она стала чувствовать чужие эмоции. Чужую боль, чужие страдания. И помноженные на сотни людей собственные беды. Она знала какого умирающему от рака ребенку, находившемуся за сотни кварталов в местной больнице. Теперь это знаю и я.
Это не физическая боль, это вся тяжесть, все страдания больных и обделенных. Я знаю что такое потерять сестру или брата, хотя сам никогда их не имел. Знаю что такое быть больным спидом. Знаю, что такое быть отвергнутым обществом только за то, что ты не попадаешь в шаблон. Я стал носителем всей той душевной боли, которую несут в себе люди вокруг. Это невыносимо, но это чертово проклятье... я слишком сильно боюсь смерти что бы избавить себя от страданий. И вот теперь я скитаюсь по миру в поисках того, кто смог бы избавить меня от этого. Впрочем, мне слишком жалко того, кто попадется мне. Лучше я забьюсь в какой то дальний угол и просто тихо умру от голода. Где то далеко, где никого не будет. Что бы никто не смог почувствовать что же на самом деле настоящие страдания.
И смеюсь я теперь только если слышу, как кто то жалуется на свои проблемы. И лишь на мгновение думаю про себя, а почему бы не показать ему что такое настоящие страдания? И хоть я ничего не могу сделать, почему то я чувствую себя богом. Кто знает, может быть он сам несет в себе это проклятье. Если только не переложил его на меня.