книги пахнут шоколадом,
безысходность - тюрьмой,
обман - мандаринами,
сны - мокрым снегом.

мне надоело притворяться

если мне снится кто-то незнакомый и чудесный,
и я сомневаюсь, существует ли он в самом деле,
то, может, и я снюсь кому-либо,
почти_чудесная,
совсем незнакомая,
и он потом точно так сомневается:
а есть ли я в самом деле?..

а вот это мне особенно понравилось, но оно не захотело вставляться

играли с богом в карты
как чудесно жить в вашем мире
так что мочи нет

программа удивительно угадала
а вообще её на боге явно заглючило

http://to-be-the-sky.livejournal.com/
одно из моих обличий,
хотя ни все, елси разобраться, неудачны

- Как достать звёзды?..
- Потряси небо. Они сами свалятся тебе на ладони.

Пишу тебе письмо, потому как больше мне некуда писать, ты везде в игноре - в icq, вконтакте и в агенте, ты в игноре в моём сознании - мне нельзя думать о тебе.
Кем ты был для меня?
Сгустком магии, субстанцией из параллельного мира, кем-то неприкосновенным и поэтому - в высшей степени чудесным.
Ты был самой яркой звездой в моей Вселенной, самым загадочным персонажем в сказках.
Стыдно сказать, чем всё это закончилось - мы попросту разругались в пух и прах причём из-за каких-то совершенно несущественных мелочей, мне пришлось признать, что мы слишком разные, чтобы быть вместе.
Сейчас у меня много воображаемых друзей, парочка реальных, несколько недописанных рассказов, большие сомнения по поводу будущего, и сотни масок.
Зная твою склонность к вранью, предупреждаю - не заводи себе так же много обличий, как и я. Потому как каждая маска, каждый новый слой притворства всегда отбирает у тебя часть тебя всамделишного.
Я часто путаю сны и реальность, до сих пор считаю, что живу неправильно, и по-прежнему не оставляю надежд когда-нибудь научиться летать.
Желаю тебе счастья. Того самого, не_придуманного. Чтобы радоваться падающим каплям дождя. Чтобы ловить ртом снежинки. Чтобы не зависеть от чужого мнения.
Просто будь счастлив,земли нашей страны страдают трещинами, в которые падают невысказанные слова, грим и окаменевшие взгляды, чтобы лечь на дно океана и стать соседями пучеглазым рыбам.
P. S. Но...
Если ты мог помочь мне, то почему не помог?..
Если ты мог вылечить мою душу, то почему не вылечил?..

И не сжигай дома тех, кто не смог тебя полюбить.
Не губи их души из пергамента, их ценные книги, их вещи, мебель и детей.
Прими как факт, что они не любят тебя. Понимаю, это слишком сложно, но хотя бы попробуй.
Подумай.
Была бы ты счастлива жить с человеком, который не любит тебя, но он с тобой, только потому что ты этого захотела?
Были бы счастливы твои дети жить рядом с отцом, который не хотел их, не любил их мать, но остался - потому что ты так захотела, так как словно волшебница заставила его?
Может, ли кто-то кого-то полюбить насильно?
И принести ему счастье на блюдце с оранжевой каймой?

Нет.

Поэтому не сжигай дома тех, кто не смог тебя оценить и полюбить, пожары не украсят ваш край, да и в таком случае
кто-то из тех, кого ты не смогла полюбить, однажды сожжёт твой дом.

Как было тяжело людям, возвращающимся с войны?
Когда дома твоего нет,
Когда земли твое - нет,
Тебе не согреют обед,
Кто-то выключил большой свет,
И теперь везде - темнота,
Очень сильная тьма.
И (шёпотом) возвратившимся с войны не снятся хорошие сны.
И они не ждут весны.
Им слишком холодно - органы изморозью покрыты.
Сейчас они где-то возле берёз зарыты-забыты.
Но им по-прежнему снятся плохие сны.

У нас нет никакой войны, я устало перебираю бумаги, я устало заочно готовлюсь к Большому переезду. Я недавно беседовала с племянником Зевса (почта задерживается, пришлось вживую).
Я спросила, а, если я выучу все задолженности по английскому, научусь ходить на каблуках, краситься, говорить о тупостях, быть приземлённой, научусь молчать, когда надо, научусь летать меньше двадцати трёх часов в сутки, перестану просыпать сессии, обманывать людей и писать бездарными фразами, то если я всё это сделаю, скинет ли он мне на флешку инструкцию "как-найти-смысл-жизни-привязать-его-к-себе-и-уйти-туда-где-не-бывает-войн". Он ответил, что нет, потому как я должна пропустить всё через себя и стать сильной, почти такой же сильной, как он сам. Я сказала, что не смогу так, что хочется исчезнуть и не возвращаться, туда, где нет руин и никто не плачет на твоей груди, потому что идти ему некуда, а ты сама как рябь на воде и помочь не в силах.

Племянник Зевса выставил меня из приёмной и сказал:
"Справишься. Удачи".

Я пытаюсь оправдать его ожидания, я штопаю себя сама, и почти не думаю о смысле жизни.
Полагаю, его и так все, кто может, мучают своими "думами".

У нас нет войн. Точнее, у нас одна война - с одиночеством.

Я понятия не имела о чём ему писать.
Именно поэтому я отправила ему пустой конверт.
Он получил мой пустой конверт, учуял запах моих духов и подумал:
"Она опять молчит даже если я рядом с ней в её голове. Видно, я ей совершенно неинтересен, если она даже не может придумать о чём в письме рассказать".

А я стояла, глядела на улицу в распахнутую форточку и думала:
"Я нема как рыба. Я даже не могу сказать Спасибо, за то, Что есть кому посылать пустые конверты".

"Между нами квартиры, столы, школы, институты, дорожные указатели, километры, мили, кедры, рябины, супермаркеты и ещё очень много чего".
Издеваетесь, что ли?
Между мной и ним - только наша собственная глупость. И ничего более.

Я изобретаю бедоотвод,
Он защитит тебя от всех напастей,
От царапин, от перехода рек - вброд.
Вероятно, даже, он принесёт тебе счастье,

Чтобы ты был способен косы
Заплетать той особенной,
Что придёт поутру вместе с росами
И позовёт дружить с осами,
Светлячками и альбатросами,
А попросту - бродить по свету,
Дымя папиросами,
И быть готовыми к лету.

А я, так и быть, подожду в будке для собак.
И домовые меня просят: Что вы изобретаете?
Они хорошие: способны танцевать танго,
Я отвечу: хочу сделать мрак-
отвод. Смерть - она очень тёмная.
А срок его жизни,
Увы, почти истёк.
Нелепая история.

ритм не чувствуешь - нечего даже лезть в рифмы

- Все, кого ты любишь, предадут тебя или умрут.
- А я раньше. Я раньше их предам или умру.
- Но им же будет больно.
- Зато мне не будет так больно, как было бы.
- Чудовище.
- От слова "чудо".

 

У этой  триллера "сказки" есть своя предыстория, точнее автобиографичный факт. Дело в том, что когда я пошла в свои шесть лет в школу, я была очень стеснительным, зажатым, тихим ребёнком, который терпеть не мог толпы и большого количества зрителей, у меня появилась отвратительнейшая привычка. В минуты крайнего волнения, например, когда требовалось выйти к доске и рассказать элементарное стихотворение или написать на ней простенький пример, я кусала себя за кисть руки. Я ощущала собственную плоть, зубами доходила до крови, и волнение резко отступало. В первом классе я делала это не так часто да и не попадалась на глаза учителям, понимая, что они вряд ли ободрят этакую разрядку. Но уже в середине первого полугодия, мама таки заметила, что что-то неладно  у меня с руками, вытащила клещами правду и применила несколько действенных способов, она мазала мне руки перцем, забинтовывала их, и привычка мало-помалу отступила. Я кусала себя теперь только перед контрольными за год и ещё перед выступлениями городского масштаба, но тут уже никто не мог меня остановить. После начальной школы, естественно, отношение к учёбе стало не таким серьёзным, и все средние классы я не вспоминала про пожёвывание собственной плоти. Но, что удивительно, когда я начала всерьёз готовиться к поступлению, я как-то машинально опять начала кусать себя за кисть, причём довольно ощутимо, до синяков, ссадин и уже довольно заметных укусов, которые на собак было не списать. И вплоть до сегодняшнего момента перед каждой сессией у меня рука покрывается следами укусов, что выглядит донельзя «мило», но отучиться никак не могу себя заставить. Вся эта история напоминает мне Ребекку ("Сто лет одиночества"), и даёт мне много поводов сомневаться в собственной вменяемости.  Другой персонаж триллера сказки тоже имеет своё прототип, но про него промолчу.

 

 

Я переживала, когда ты не приходил вовремя.

Ведь сначала ты приходил постоянно. Потом начались задержки, цепочка свиданий прервалась, недопонимание, недоговорки. Я волновалась. Мне хотелось увидеть тебя. Сперва я уничтожала посуду в доме, резала диван, на котором ты сидел, тыкала ножницами пол, по которому ты ходил. Это всё мало помогало.

Тогда я откусывала от себя по маленькому кусочку. Я откусывала от себя плоть, выплёвывала. Проходило минут десять, ссадина кровоточила, маятник часового механизма качался. Тогда я откусывала кусок побольше. Ранка расширялась, снов проходило десять минут. Я откусывала ещё кусочек... Обычно ты возвращался на десятом куске, ты сажал меня к себе на колени, укутывал в одеяло и начинал рассказывать о Заполярье.

В Заполярье видно Северное Сияние. В Заполярье ночи такие холодные, что зубы стучат  от холода. Ездят там на лайках, запряжённых в сани, лайки дружелюбные, я бы им обязательно понравилась. Когда мы поедем туда, никто не сможет своровать наше тепло, никакие вьюги, бураны. Будем топить печку в нарте и есть солонину, запивая водой со льдом.

Рассказы были клеем. Ты брал с пола кусочки меня и приклеивал их рассказами о сиянии и берегах, укрытых снегом.

Там пахнет морозом.

Кусочки вставали на место, почти не оставляя швов, только белые полосочки на коже. Белые, как пурга в заполярье. Белые, как снег. Плохо только, что в Заполярье мы не увидим весны. Но зачем нам весна? У нас есть мы.

А однажды ты не пришёл. Я пооткусывала от себя почти всё мясо, что держалось на костях и сухожилиях, и осталась лежать ошмётками на паркете. Мне показалось, что ты не пришёл, потому что тебя больше нет, нет ни на работе, ни под столом, ни под пледом. Нигде нет.

А потом я поняла, что ты, наверное, расхотел брать меня с собой в Заполярье и уехал один, с лайками, по лыжне. Или хуже того - ты уехал с кем-то другой. Или хуже всего - ты не собирался туда ехать, тем более со мной, и теперь сидишь в гостиной, пока я валяюсь кучей бесформенных ошмётков и не могу собрать себя заново. Я не могу собирать себя заново из откусанного мяса. Собери меня, и давай уедем смотреть на северное Сияние, давай не будем жалеть о весне. Я гнию в помещении с закрытыми шторами. Приходи. Приходи.

Всё, что не нужно - можно обрезать.
Всё, что не_нравиться - можно не замечать.
Меня оборвать - очень резко,
И пойти себя чем-нибудь побаловать.


Боже, милый боже, ты нас создал такими,
Нежными, славными и яркими,
Ты думал, что мы всерьёз полюбили,
А нам просто нравиться этот яд.
Понимаешь, Господи, ты где-то ошибся,
Возможно, споткнулся,
Набил на голове мудрой шишку,
И назад оглянулся.

Понимаешь, ты вложил в меня слишком много любви,
Я люблю даже тех, кто мне лжёт,
Я люблю даже тех, кто плюёт мне в лицо,
Кто марает меня клеветой,
Кто шкурой моей берёт за постой,
Кто отрывает мои ручки-ножки,
У кого на голове наросты-рожки,
Ты вложил в меня слишком много любви!
Ты просчитался в своих теоремах-примерах,
Ты не ту меру нутра на меня примерил,
Да так и оставил - калекой,
На тысячу тысячи тысяч лет,
Но главное, в этом,
[Эй, я жду твоего ответа]
Я до ужаса фанатею от своей способности ,
Я впадаю в нирвану и сладкий сон,
Оттого, что больше всего я люблю человека,
Который совсем не любит меня.
И так из одного в другой век,
Я всегда люблю тех, кто не любит меня.

Ты вложил в меня слишком много любви.
Please, переделай.
Мне надоело чуток.

наивная сказка, на самом деле так не бывает, но если кому-то нужен оптимизм внутривенно...

Я жила в высокой башне возле зелёного луга и стремительного прозрачного ручья, в котором водилась форель. Каждое утро я просыпалась и шла к ручью. Я садилась на камни, начинала вслух читать псалмы лесным нимфам и духам воды, и на звук моего голоса слетались золотые блестящие стрекозы. Я протягивала руку вперед, и они садились на неё, колыхая длинными крылышками и вибрируя тонкими телами. Я доходила до дома и там селила всех стрекоз в бутылки стеклянные, да так, что крылышки их никогда не ломались и стрекозы всегда оставались живыми и энергичными. Потом я возвращалась к ручью и сбрасывала в него все бутылки до одной. Быстрые потоки воды уносили мои дары.
Я говорила тебе таким образом: "Привет, где бы ты ни был! Как поживаешь? Когда же ты найдёшь меня? Я сплету тебе венок из мать-и-мачехи и мы будем вместе ловить форель, приезжай пожалуйста".
Часовые механизмы спешили. Мимо моей башни прошло много людей, и когда они спрашивали меня, куда же отправляю стрекоз в бутылках, я отвечала им, что я дарю их человеку, без которого жизнь моя невозможна, без которого меня нет. Они потешались надо мной, как только узнавали, что я даже не имею понятия, где ты живёшь, и как ты выглядишь, они говорили, что это напрасные труды, мне никогда до тебя не дотянуться и не подать знак, потому что тебя не существует что я тебя попросту выдумала. Но я их не слушала. Я - верила.
Однажды утром на берег вынесло кораблик с золотым кольцом внутри с камнем золотого цвета. Возможно, это был редкий вид жемчуга. Все жители окрестных домов шептались, что, дескать, кольцо я сама вытащила из сокровищницы моего отца-короля и нарочно засунула его в бутылку, чтобы обмануть их всех, но я только радовалась твоему подарку и была беспечна.
И, когда ты приехал на чёрном мустанге, такой красивый и такой - до каждого нейтрона-позитрона-фотона - мой, все рты пораскрывали от удивления и так и не закрыли их, даже когда мы поженились, достроили замок, луга наполнились детскими криками, а восходы стали ещё краше, они все ещё говорили, что так не бывает.
Они просто не пробовали верить, если хочешь, чтобы случилось что-то, чего не_бывает, нужно постараться верить в это вдвойне.
.

Видишь, тебе говорили, что надо учиться на отлично,
Что нужно быть хоть в чём-то необычной,
Что нужно любить кошек, ну и ещё детей?
Что скажут они, увидев, твои потери?
Они просто промолчат,
Они не знают про твой персональный ад.

Про то, что каждый день у тебя в кармане только копейка,
Жалкая копейка, ржавая и бессмертная копейка,
Ты идёшь, согнувшись в три погибели,
А этот мир, кажется, только и ждёт что твоей гибели.
А дома лишь кот, коту бы опять поесть, а потом спокойно поспать.
Ах, кот, кто же не хочет есть да спать?
Только, знаешь, вам совершенно нечем набивать желудки,
Вам остаются холодный пол, голод и длинные прогулки,
Ты думаешь, деточка, что от кота, уже совсем скоро останутся только кости.
И как-то стыдно, чтобы набить желудок, опять проситься к кому-либо в гости.
И да, теперь и тебя нет даже рубля,
И кажется всё, абсолютно всё, было зря.
Ты знаешь смысл слов "кризис" и "безработная",
Деточка, а какой там смысл у "беззаботная"?

Только, знаешь, когда совсем станет нечего кушать,
И плесенью-пылью зарастёт твоя кухня,
Ты всегда сможешь, есть хотя бы дерьмо,
Заливаясь слезами и желая на море,
И, почистив зубы, пройдёшь мимо тех прохожих,
У которых в нутре уже полресторана,
И скажешь гордо "А я вот на вас непохожа!",
Рисую акварелью и встаю рано,
Чтобы кота покормить.
И знаешь, они никогда не узнают,
Насколько ты хочешь жить
и что крови оттенка - твоя знамя.
И вообще, если есть нечего, кроме дерьма,
Подыми свою голову высоко
и скажи: "Эта планета - всё равно моя!".

ps. Я никогда не забуду, как она выглядела и как горели её глаза.

Кто-нибудь угадает, из какой книги здесь присутствует цитата?

Они убивали ангелов,
А после их крылья-перья-одежду
На аукционах распродавали.
Им хотелось в Англию,
Хотелось никогда не быть прежними,
Чтобы их все целовали,
а после ещё и не тошнило,
Хотелось пить то ли кофе, то ли иней.
У них глаза - пустые,
Зато полные карманы,
А я пересекаю пустыни
И по weekendам - океаны.


И лишь одно желание - пообещай мне, что не будешь убивать ангелов,
Не будешь делать их них чучела, и улетать в туманную Англию.
И позволишь мне держать твою руку - я буду очень осторожна.
И тогда даже у тех нелюдей в груди потечёт мороженое,
Они скажут: фу, моё сердце - липкая грязь!
я противен себе, я лучше себя буду переделывать и ломать!
Я им отвечу, смеясь:
Мой амулет-человек - самый добрый, он любит небо и ангелов,
Позволяет мне смотреть на себя и держать за руку,
и зовёт самым-самым чудесно-волшебным другом.
Завидуйте мне, вопреки науке - он со мной,
И не уязвим ни пулями, ни ультразвукам,
Как супергерой.

И больше никогда они не будут пускать ангелов на товар,
Перья - на распродажи, одежды - кутюрье, "кто против - болван".

Только позволь мне проводить по твоей ладошке,
и вот увидишь, мир станет, лучше. Хоть и немножко.

Молчать вдвоём очень весело, легко, воздушно, это как пускать в небо фейерверки, а потом не видеть, каким узорами они взорвались.
Это как вслепую рисовать картину маслом, а потом открыть глаза и увидеть, что получился шедевр.
Это когда ты знаешь, о чём думает человек в этот момент, и нисколько ему не неприятно от этого, наоборот, он даже рад.
Молчать вдвоем, как делать бумажные кораблики для весенних луж или бумажные самолётики для весенних горизонтов.
Мы молчали, а ветер был южно-западный, лестницы наверх неустойчиво шатались, нужно было ещё пойти приготовить бутербродов для путешествия, нужно было ещё записать пару заметок о великом магистериуме, а мы сидели и молчали.
Мы собирались, было вскарабкаться на самую высокую в мире лестницу – лестницу в небо, очень древнюю, но крепкую и пахнущую, скорее всего, вечностью и временем. Мы хотели сидеть на ступеньках, набивать сумки пухлыми облаками, чтобы потом делать из них сахарную вату и дарить её за просто так красивым детям.
Понимаешь, мы тогда не знали, чтобы добраться до неба совсем необязательно считать скользкие ступени и привязывать себя страховкой за крепкие балки – достаточно понять друг друга, а после помолчать вместе.

И тогда я поняла, как и где рождаются бабочки.
Бабочки рождаются на губах молчащих, и особенно красивы золотые бабочки, они также изящны и печальны, как Пьеро в цирках или акробаты на проволоке там же.
С этих пор я полюбила бабочек, молча улыбающихся людей и весь мир заодно.

Вся проблема в том, что всё меняется. Сейчас ты понимаешь человека и молчишь рядом с ним, а после всё ломается-меняется, вы расходитесь по разным полюсам или сторонам Земли, молчать вместе всё труднее, ив от уже невозможно, начинаете говорить, а спустя ещё некоторое время и говорить как-то не о чем, о посылать телеграммы как-то лень.
Тогда ложь, притворство, нежелание принимать это всё, как есть, отдаление, разъезд.
Ложь - это замкнутый круг. Стоит начать, и уже не остановишься. Да, это очень затёртая мысль, но это так. Некоторые говорят, что ложь въедается в человека, портит его изнутри и делает дырки в жизненно важных органах.
Моя ложь как чернила у осьминога - она красит меня изнутри в малиново-сиреневый цвет, и когда я достаю из глаз линзы, линзы странно фиолетового оттенка.
Врать - плохо, а не врать - нельзя.

- Я забрался на изнанку неба. Оно было холодным и переливчатым, словно подтаявший от солнца перламутр. Множество подтёков различных оттенков, от светло-голубого и до чёрного цветов,  все они образовывали сухие реки небесных красок. Кое-где виднелись трещины и из трещин удивлялись мне прелестные маленькие росточки серебряной брусники.

На изнанке неба пахло сухим сеном, пахло смехом дождя, было сумрачно.

Знаешь, каково это гладить изнанку неба?

Это словно провести несмелой ручкой малыша по шерсти ласковой собаки, а после прочесть на его лице выражение удивлённой радости. Это словно щекотать одуванчики, а после дуть на них так, чтобы все пушинки-парашютики разлетелись в стороны, и wish непременно сбылось. А  над изнанкой неба стоит второе солнце. Оно белое-белое. Но спокойное и не ослепляющее. Оно не греет, но от него и не мерзнешь, и оно такое огромное, что нельзя увидеть края, нельзя увидеть лучей, только свет,

все поглощающий свет.

Когда я гладил небо, аккуратно, бережно, оно волновалось, и заблудившиеся облачка бежали по нему, в спешке желая вернуться на правильную его сторону, небу я нравился, оно лепетало мне молниями иероглифы и символы,

обозначающие одно:

«Я радо встрече, человек».

 

Я подумал: «Как же жаль, что тебя нет со мной! Надо непременно тебе что-нибудь принести в подарок. Подарок с изнанки неба. Звучит просто здорово, и у этой фразы волшебный вкус. Я шёл, и шёл, и шёл, пока не заметил, что внизу цветут крохотные маленькие созвездия, блестящие и душистые. Я сорвал для тебя созвездие Большой Медведицы, и оставил лишь Полярную путеводную звезду. Странно, что созвездие вылезло на изнанку неба, наверное, специально, чтобы я принёс тебе…

 

На столе лежали белоснежные ландыши, прекрасные лёгкие ландыши, немного блестевшие.

Она недовольно обвела взглядом помещение, в котором они сидели. Обшарпанные стены, трещины на потолке, продуваемые ветрами окна, только самая необходимая мебель.

Бедно. Чисто. Безупречное сочетание простоты и нищеты.

 

- Это обычные ландыши. Зачем ты всё время врёшь? Невозможно попасть на изнанку неба.

У неба нет изнанки!

 

Она встала и ушла, шаркая стоптанными каблуками по брусчатке мостовой.

 

Большая Медведица озаряла всю комнату голубым светом, и отсветы проникали сквозь стёкла наружу.

Он вздохнул.

Жаль, что нельзя взять её с собой на изнанку неба.

Жаль, что она мне не верит.

Рвали небо. Фей отправляли на плахи.
"Ты не_мой" - это прежние страхи.
Били память. Так, что до крови.
Тебе передать дословно
Всё, что исчезло в снах?
Твоё имя теперь - Прах.
(с).

Я предпочитаю серых ночных мотыльков шумящим космически ракетам, потому что мотыльки умеют выходить в пике у самой земли, а ракеты - нет.

 

-Как появляются русалки, и кто они такие?

-Сначала были тритоны, а потом уже и русалки...

 

Одинокие старые мужчины, которые живут на побережьях, каждый вечер скучают, глядя на море в закатных красках. Солнце играет у них на лицах, испещрённых морщинами, словно горы на западе испещрённые сколами, глаза давно потеряли свой цвет, а лучший друг их - ветер. Они смотрят, не отрываясь на тихие приливы-отливы, на неторопливых чаек, с криками бросающихся в пену, на небо с мазками невидимого художника, и печаль сковывает их души. Всю жизнь они только и делали, что и рыбачили, у них не были славы, любви, даже заботы в детстве им досталось недостаточно. Волны омывают берег, унося с собой песчинки, песчинки позже сливаются с волнами и стихия несёт их к другим странам, другим людям. "Песчинкам куда более повезло - думают старые рыбаки. - Они увидят весь мир, хоть одна песчинка с берега, а увидит!». Не сказать, что рыбаки мало видели на своём веку. Сотни разных рыб, чудеса морских раковин, блестящий жемчуг. Но просит сердце совсем не жемчуга, сердце просит свободы, сердце нынче молит о счастье. И когда ложатся они спать, потушив лампу, давит им уши привычный шум прибоя, и стучит колёсами неизбежности по мыслям слово "бес - мыс – лен - но".

Зачем мы, кто мы... Никто не узнает, никого не интересует, кто ловит рыбу.

 А рыба пойманная тоже грустит, она смирилась с тем, что её судьба - лежать и разлагаться в чьём - то ненасытном желудке, под звуки джаза, забыв родную солёную обитель. Рыба в руках бьётся, мечется в ведёрках, рыбе хочется на волю, волю...

так некоторые из рыбаков не выдерживают, и когда солнце скрывается за водным горизонтов, а на небе возникают соцветия белых призрачных звёзд, рыбаки заходят в воду. На всём побережье - никого, некому их остановить. Да и зачем? Рыбак ощущает, как песок щекочет ему ступни, вдыхает капли бриза, слух щекочет вздох луны. Рыбак стоит в воде по щиколотку, по колено, по пояс, по грудь. Рыбак уходит в воду с головой. Кислорода не хватает, сознание ничего больше не впитывает, только проносятся в голове строчки "Прими, прими меня море, сделай меня своим рабом на веки вечные, обрети на бессмертия, пахнущее кораллами и чешуёй мертвых рыб". Если море услышит - срастаются ноги, молодеет кожа, и струны души совсем молодые теперь. Бывший рыбак выныривает на поверхность, не верит своим глазам - он полурыба, он дышит жабрами, он больше не прикован к земле. И только свет в маленьком окошке на уже далёком берегу напоминает о том, что была же другая жизнь, пол вечности назад, но была!

Ноги = хвосту, кожа = чешуе местами, жабры колются, но рыбак впитывает этот мир через новые поры.

А если море не слышит – да зачем же жить всегда несчастливым?..

Весной начинают тритоны искать себе жён, заманивают юных девушек в море и опять упрашивают стихию, чтобы дала и морским обитателям вкусить запретного плода, и стихия покорно дарит девушке хвост, жабры и любовь к морю, в замен забирая лишь память, только память. Остаётся у них их морское счастье, цвета палитры воды в часы заката, и спешат пары детей моря к более тёплым морям всегда, всегда оставаясь в воде и почти никогда не вспоминая о своей прошлой жизни.

Да и зачем? Их счастье цвета морской волны.