|
 arsenikum
Четверг, 22 Декабря 2022 г. 13:50 (ссылка)
В году примерно 2010-м встретил я в ЖЖ очень правильное рассуждение: современники часто не осознают, какие именно вещи определят характерные черты «физиономии» их собственной эпохи.
Причём, это «не осознают» очень разное. Часто люди фиксируют какие-то конкретные штучные проявления некоего нового «большого тренда», но существование самого «тренда» для них неочевидно (это, кстати, совершенно нормально). И есть масса людей, чей образ жизни и «настройки оптики» таковы, что позволяют не заметить даже то, что вроде бы «вошло в жизнь каждого человека». Некоторые современники событий, например, до такой степени проигнорировали реалии поздней Перестройки, что уверяют: «ничего этого не было, ни кооперативов, ни митингов, ни неформалов, ни видеосалонов, просто была какая-то очередная кампанейщина в советской прессе, а я её не читал».
Такие штуки надо учитывать, никогда не преувеличивая влияние «исторических поворотов» и «больших трендов» на личный опыт, образ жизни и, главное, картину мира частного человека. Поэтому «портрет эпохи», честно сложенный из «наиболее характерных и выразительных черт», современниками нередко опознаётся как карикатура или вовсе клевета.
Недавно бродя по городу, понял, что если снимать в 2072 году фильм о Москве 2022-го года, то, для воссоздания колорита эпохи, декорации нужно будет насытить табачными лавками. Раньше для меня, как для человека некурящего, это было неочевидно. Эти вывески я наснимал вблизи метро Бауманская (их там больше, не все попали в кадр), там концентрация таких модных заведений повышенная, место бойкое, студенческое, но встречаются они где угодно. Один магазинчик видел на безлюдном шоссе, на электронном табло, закреплённом над входом, сменялись слова «табак», «вейп» и «жижа».
Мне как-то попался на глаза коммент 2018 года одного оптимиста, который с некоторым пафосом писал, что, конечно, молодёжь будущего не будет курить, потому что будет заниматься спортом, увлекаться IT и майнингом, любить себя и радоваться жизни. Это было написано в год, когда даже невнимательный я заметил, что электронные сигареты стали привычной деталью общественного пейзажа.
С табакокурением, похоже (я же ничего о нём толком не знаю) случился тот же фокус, что за пару-тройку десятилетий до того с кофепитием. Есть «просто потребление» (люди пьют кофе, крепкий или некрепкий, предпочитают хороший, если могут себе позволить, но главное, им нужен кофе) и в параллель этому «простому потреблению» возникает игровое пространство, где есть 100500 вкусов и видов, где различают какие-то доппио и лунго.
В наблюдаем мной мире «обычные курильщики», покупающие сигареты на кассе супермаркетов, и участники гурманского карнавала табачных лавок – это какие-то малопересекающиеся общности.
В отделе, где я работаю, продвинутый молодой человек один, он прекрасно подходит под описание, данное комментатором в 2018 году: спорт, самокат, шорты, татуировки, куча гаджетов, набор представлений и прочее, включая радость жизни в пределах возможного.
О, это очень оснащённый молодой человек. Обычные сигареты он тоже курит, иногда я слышу, как он их «стреляет» у коллег. Но главное не это. У него есть «вейпы», несколько. У него есть трубка, она, видимо, чем-то примечательна, любоваться на неё приходят его единомышленники из соседних отделов. У него есть ярко-синий шёлковый кисет (с махоркой?) и он лихо крутит самокрутки из специальной бумаги; бумага для самокруток бывает разной, это предмет обсуждения среди тех, кто в теме. Для самокруток есть специальные машинки, у коллеги их две, одну купил, другую подарили (эксклюзивную), но, с его слов, «машинкой не круто». Все эти трубки, «парогенераторы», «цигарки» причудливо тасуются, вкусы и ощущения обсуждаются, по ходу рабочего процесса, теми, кому есть, что сказать. В общем, игра и, похоже, небезынтересная для участников.
Помечу, себе для памяти: есть у времени, в котором живу, и такая примета – табачная лавка. Чуть позже поделюсь ещё парой подобных «открытий».
arsenikum
Понедельник, 28 Ноября 2022 г. 08:14 (ссылка)
Есть вещи, которые мне кажутся самоочевидными, а как оглянёшься вокруг и понимаешь – не входят они в список того, что «все и так знают».
В частности, мне кажется само собой разумеющимся, что та революция, которая триумфально шествует на Западе (а это именно революция, по масштабам перемен в культуре, демографии, экономике, характеру и типу потребления и т.д.), стала возможной потому, что предыдущий тип культуры, экономики, потребления и т.д. исчерпан, лишён внутренних резервов развития, выжат (почти) досуха. Это не значит, что предыдущий образ жизни нельзя длить (можно), но значит, что его можно опрокинуть, сменить (а было нельзя), «окно возможностей» открылось, в окно лезут.
И вообще, Запад каждые несколько десятилетий претерпевает радикальную трансформацию, это-то очевидно?
Чуть уйду в сторону. В нашем культурном антизападничестве присутствуют две (их можно выделить больше, но речь о двух) тенденции. Одна древняя и более-менее стабильная по своим установкам: противостояние Западу, как холодному миру рационализма, циничной и расчётливой силы, безжалостной конкуренции, хищнической эксплуатации, развращённости, культа золотого тельца и т.д.
Другая тенденция – это различные виды палеозападничества и ретрозападничества: протест против последних западных веяний с обращением к предпоследним, предпредпоследним и позавчерашним модам и укладам. В наших условиях – это восстание против мультигендерного безуглеродного постчеловеческого «дивного нового мира» и против условной одноногой чернокожей лесбиянки, как судьи, истязателя и палача мира старого. И обращение к «старому доброму» западному масскульту 1940-х, 50-х, 60-х, 70-х, 80-х, кому что ближе. Там всё было (на свой лад) человечно и просто, вот мужчина – ковбой, плейбой, хулиган, герой, спецагент; вот женщина – милашка, красотка, модница, серцеедка, стервочка; вот крутизна и сексуальность; вот большие автомобили, красивые пистолеты и красивые жесты. В общем, с нами Мэрелин Монро, Жан-Поль Бельмондо и «Ford Mustang» 1964 года, а с ними Карин Жан-Пьер и веганский бургер.
А то, что вчера эти символы, быть может, воплощали собой мир «бездуховности, насилия и чистогана», так то было вчера, а сейчас они тёплые и родные, как старые плюшевые мишки.
У ретрозападничества есть две понятные уязвимости.
Первая, «советский» дефект зрения, когда Запад определенной эпохи сводится к соответствующему времени масскульту, а сам масскульт сводится, например, к каталогу кооперативного видеопроката образца 1989-го года и даже к 5-6 любимым кассетам. За кадром остаётся огромная жизнь вне известных шлягеров, бестселлеров и блокбастеров. Не сказать, что информация об этой жизни была так уж недоступна: скажем, даже из советского ТВ и прессы можно было кое-что узнать об антивоенном движении на Западе, левой университетской профессуре, «зелёной» критике общества потребления (узнать, и не удивляться ни гендерквирам, ни Грете Тумберг).
Сентябрь 1970 года. Нью-Йорк (источник)
Но прописавшиеся в давние года в «Международной панораме» пацифист Чарлз Хайдер, безработный Джозеф Маури и активисты Партии зелёных, остались скучной «невидимой» пропагандой, а милитаристичный, неэкологичный и токсично-маскулинный Рэмбо оказался (показался) лицом эпохи.
Второе, нечувствительность к тому, насколько в мире индустриальной масс-культуры и реального шоу-бизнеса каждая мода, каждый стиль, каждая эстетика, каждый художник заэксплуатированы как с точки зрения привлечения (и монетизации) зрительского внимания, так и с точки зрения извлечения, оформления и тиражирования потенциально содержащихся в этих явлениях смыслов, образов, идей, просто занятных находок, «колодец пуст».
Читать далее...
arsenikum
Четверг, 03 Ноября 2022 г. 21:29 (ссылка)
Пишет Елена Заславская:
В среду, 2 ноября, заседание Философского монтеневского общества на тему «Музыкальные иконы Пакистана».
***
Я полагаю, что некие «artes illiberales» («свободные художества», в самом широком смысле) в обществе существовать должны, и даже нужны, необходимы, но нужен формат взаимобезопасного сосуществования большого и совершенно не «artистичного» общества и малых миров «свободных художников» (в том же, самом широком смысле).
Вот такой формат (см. выше) мне симпатичен: локальные, вычурные темы (которые сами по себе хороший фильтр, отсекающий модничающих профанов и «обесточивающий» политактивность), маленькие залы (какое у зала название!), элитарность без господства.
С другой стороны, всё это уже было, и андеграунд, и театрально-богемно-академическая жизнь во времена Застоя, судя по мемуарам причастных, кое-где цвели и даже местами пахли филологическими и антиковедческими розами, однако, тысячелетней гармонии из этого не проистекло, а произошло нечто обратное...
P.S.: Как-то в одном разговоре ляпнул, мол, в Москве есть всё, от какого-нибудь клуба любителей пакистанской эстрады до семинаров по угандийской драматургии (разговор шёл на тему «широта не гарантирует уровень», так что Пакистан тут был приплетён случайно). Ляпнул и задумался: а точно ли есть, клуб-то? Вот, пожалуйста, обнаружился (хотя и не в Москве, по ссылке Луганск). Осталось попасть (по какой-нибудь нелепой случайности) на семинар.
arsenikum
Пятница, 28 Октября 2022 г. 16:03 (ссылка)
Кое-что о прекрасном от Дмитрия Артиса, почитайте (перепост ниже по тексту).
Отдельно хочется сказать вот о чём.
Вот есть РАНХиГС, академия госслужбы. Госслужилых людей готовят. Не только их, конечно, вуз оброс странными факультетами, это сейчас распространено, в ВШЭ, вон, есть подготовка археологов-античников (говорят, учебные практики у них клёвые).
У академии на официальном сайте зачем-то крупно написано, что она «Президентская Академия», в принципе, это нормально, но есть ощущение перебора (особенно если вспомнить про некий оппозиционный флёр заведения господина Мау). Во общем, РАНХиГС – это про власть. В России и вообще, скажем, про власть над людьми.
В вузе, который «про власть», есть школа дизайна (что «ха-ха»? там ещё продюсерский факультет должен быть, чтобы всё серьезно). Преподаватель этой школы дизайна рассказывает, про то, что торговля пустотой и выставление трупов может принести славу, влияние, «бешенные деньги» и статус лидера общественного мнения (умнейшая женщина, вероятно, и предмет знает). Это всё так логично, в высшем смысле честно, это про всё так про самую сущность (мира, властвования, современности).
Не понятно только, как может кто-то непритворно удивляться тому, что всю эту «современность» именуют сатанизмом, что против неё бунтуют, пусть слепо, пусть непоследовательно. «Какой такой консерватизм? Что, собственно, вы собрались консервировать?» Чем обозначать удивление, лучше бы рассказали, что принимаете для подавления чувства омерзения и ужаса. Сильные, должно быть, таблеточки.
Пишет Дмитрий Артис:
Когда меня спрашивают, почему до начала сво мы не знали о том, что в современной России существует поэзия, не знали, что есть огромное количество прекраснейший авторов, мне трудно ответить. Мне казалось, что поэзия интересна только тем, кто сам пишет.
Это был такой полузакрытый клуб, куда посторонние (читай, обыватели) люди не стремились попасть. Делать там было особо нечего, потому что наиглавнейшим постулатом современной поэзии служила фраза: для того, чтобы стать поэтом не нужно писать стихи. А рядом с этим постулатом всплывает подсказка: настоящие стихи не должны быть похожи на стихи!
В этой привнесенной к концу девяностых годов прошлого столетия западно-европейской (в реальности, несколько искаженной) традиции люди, которые действительно писали стихи, похожие на стихи не могли считаться поэтами. Литературу заполонили мошенники и грантополучатели, которые начинали диктовать вкусы. Поэзия лишилась аудитории. Все происходило приблизительно так, как на этой промо картинке для желающих научиться рисовать - стать художником.
У нас и сейчас есть курсы поэтического мастерства, где учат дружить с нужными людьми. Вы не ослышались. В предоставляемых курсами услугах первым пунктом идёт обучение дружбе с нужными людьми, дальше умение тусоваться с нужными людьми, чтобы получать лит премии для наполнения реноме и в заключение - обучают писать заявки на участие в различных фестивалях. Особо одаренных приближают к небольшому кругу грантополучателей. Вы понимаете, речь о литературном мастерстве даже не стоит, потому что - смотрите главный постулат и всплывающую к нему подсказку.
Весна в этом году выдалась жаркой. Общество сделало запрос на стихи, на лирическая военную песнь, а нынешнему литсообществу предложить оказалось нечего. Ну, все же просто. Стихи, которые не похожи на стихи, не смогут поддержать воина в бою и его женщину - в тылу. Люди спрашивают: где нынешние Твардовские и Симоновы? А им говорят: почитайте лучше тексты (да-да, не стихи, а тексты, слово "стихи" считалось постыдным) про зубастую вульву или о том, какой горячей бывает любовь в мире голубых и розовых… или о том, как подростки поедают на переменах кал в школьном туалете… или о том, как отец насилует дочь, а мать сына… или о том, как женщины ненавидят своих новорожденных детей…
Вам страшно? Но именно эти темы финансировались не только нашим государством (либо его посаженными), но и западными как бы партнёрами, радеющими за будущее русской литературы.
Отечественная, настоящая отечественная поэзия существует. Она никогда не умирала. Она жила своей спокойной жизнью для мам и пап, для любимой женщины, для близких друзей. Она не выходила на площадь, не транслировала себя, не билась рыбой об лёд. Она просто жила. Тихо, спокойно… пока народ - наш великий русский читатель - сам не вынес её на поверхность бытия.
Это наш великий русский читатель топнул ногой и заставил поэтов говорить громче, выгнал из кабаков и кухонь на площадь, вручил в руки микрофоны, расселся вокруг и заставил читать стихи, которые похожи на стихи.
[источник]
arsenikum
Пятница, 07 Октября 2022 г. 14:46 (ссылка)
Ещё к теме освобождённых «счастливых нищих»
«Вспомнилась одна вещь.»
Если повезёт, найду коллективный прожект, опубликованный, примерно в 1998-м, примерно в «НГ-сценариях».
Ежели не путаю, самой заметной персоной среди авторов являлась одна из известных «демократических» экономисток: Лариса Пияшева, Татьяна Заславская, кто-то из этой среды.
Помнится, видные «демократки» 1990-х стилистически были довольно своеобразны: какая-то смесь фанатизма alaусловная Розалия Землячка и «бабье-комсомольской» надрывности, даже «задушевности» (у некоторых).
Краткое содержание проекта: Есть «Россия-1», молодая, динамичная, проевропейская, «новые русские», «новые интеллигенты», «прогрессивная молодёжь», «шоубиз» и т.п. (нумеровать России начали до того, как этим занялся Э.Лимонов)
Есть «Россия-2», «индустриальная», «сделанная на советском заводе и в советской конторе». На 1998-й год, это инженеры без заплаты; рабочие, неувольняющиеся с «лежачих» предприятий; нищие библиотекарши, хранящие старые тома «классиков, окружённых при тоталитаризме ненужным пиететом» и так далее.
Тут важны нюансы. Советский писатель, ставший членом «ПЕН-клуба» – это «Россия-1», а его коллега, оставшийся в СП РСФСР, есть «Россия-2»; инженер, превратившийся в таксиста, вольного бомбилу – из «России-1», а его однокурсник в НИИ, естественно, из «России-2», научный сотрудник, получивший иностранный грант, совсем не то, что не пытающийся получить оный; принцип, полагаю, понятен.
Есть «Россия-3» – маргиналы, мелкая преступность, деклассированный элемент, бомжи, мельчайший бизнес. Они когда-то тоже были условными «рабочими» и даже «инженерами», но с ними произошли необратимые перемены, они стали свободными (в этой оптике) и на заводскую проходную их не вернуть.
«Россия-1» должна объединиться внутри себя («новые интеллигенты» должны были, наконец, полюбить «новых русских», а те должны начать платить творцам деньги и т.п.). Затем «России-1» нужно соединиться с «Россией-3» (тем более, что у них есть зона неразличимости, один и тот же человек может сегодня торговать тапочками на вещевом рынке, а завтра украсть на металлолом канализационный люк на металлолом), а объединившись – сломать, наконец, хребет «индустриальной России».
«Потому что, сколько же можно это терпеть?!».
Кажется, так и было написано: «сломать хребет». И точно было написано, что добить нужно именно «индустриальную Россию», без оправдательных оговорок. Не потому что она неудачная, совковая, имперская, неконкурентоспособная и т.п., а вот просто – индустриальную нужно добить. Это запомнилось. Вероятно, все эти «обвинения» подразумевались, и были опущены (или обозначены как-то скороговоркой).
Меня ещё удивила какая-то недоговорённость на счёт того, что делать с «Россией-2», когда ей хребет сломают. Помню, что я, будучи человеком относительно молодым и с какими-то остаточными перестроечными иллюзиями, с особенным, тонким, пряным чувством в это вчитывался, быть может, в первый раз так остро понимая, что ломать хребет, вообще-то собрались мне лично (в числе прочих, конечно).
Чем они, потенциальные демиурги «России-1», планировали заниматься после «ломки хребта» было тоже непонятно (если память не подводит меня), но, кажется, что-то писалось про «развитие эко-туризма».
***
А сейчас длинный и необязательный вывод.
Для меня события 1989-1993 годов – революция. Я не вкладываю в это понятие другого смысла, кроме как «быстрая и радикальная смена экономического уклада и государственного строя». Привязывать понятие «революция» к некоему «прогрессу» или к «переменам к лучшему» мне представляется совершенно излишним.
Указание на то, что якобы «ничего не поменялось, всё та же номенклатура у власти», так же мне кажется не вполне состоятельным и проходит скорее по разделу «плохая поэзия» (эмоционально-художественную правду я за этими выкриками иногда могу признать).
Во-первых, расширительное понимание понятия «элита» вообще лишает нас возможности увидеть в каком-либо событии «настоящую революцию»: юристы Робеспьер и Ульянов в такой оптике тоже оказываются «элитариями». А во-вторых, «революция сверху» – это тоже революция, хотя при ней верхушка весьма сохранна.
Соответственно, «ельцинский режим», для меня, есть частный случай (пост)революционного и, в качестве такового, он демонстрировал одну примечательную закономерность: всякий (пост) революционный режим приходит к необходимости террора против неадаптированных слоёв населения. Не против «заговоров контрреволюционеров» и не против неких «бывших господствующих классов» (это мишени для раннего этапа), а именно против «обычных людей», невовлечённых в «новую жизнь». Против людей, в целом вполне лояльных (хотя бы в силу апатии), но сохраняющих образ жизни и тип культуры, характерный для прошлого. Сохраняющих, преимущественно, не из сознательного протеста, а, отчасти, из непреодолимой чуждости и непонятности для них всей «революционной повестки», а отчасти просто потому, что в «новой жизни они не пришлись ко двору»: явившаяся современность кажется чем-то вроде вторгшегося пиратского корабля, на котором, к тому же, нет свободных мест.
Разумеется, в полной мере сохранять уклад и культуру «неадаптанты» не могут («не те времена») и, в целом, живут трудно и скудно, «хуже, чем до революции». И вот на этих-то «несчастливых нищих» и нацеливается «новая власть».
Отчасти эта агрессия носит рациональный характер: «неадаптанты» кажутся готовой «базой для контрреволюции» («сворачивания реформ» и т.п.). Отчасти в этом есть некая «метафизика»: Революция есть сущность ревнивая и равнодушия к себе не прощает. Нынешний радикализм прекрасно это иллюстрирует: самые впечатляющие приступы бешенства у радикалов вызывают люди, смеющие игнорировать/не знать их «повестку дня» или относящиеся к ней скептически.
При этом террор против «неадаптантов», видимо, никогда не может быть последовательным и бескомпромиссным. Во-первых, он самоубийственен для любого режима (кроме оккупационного, бесперебойно получающего всяческое «снабжение» из вне), «некому работать будет». Во-вторых, для утвердившего свою монополию режима, более рациональным кажется «учить детей, а не переучивать родителей». А в-третьих, сама массовидность такого террора предполагает вовлечение в него значительной части «темного», неадаптированного населения; «революционный актив» размывается, новобранцы не понимают ни смысла, ни духа этого, вдохновлённого утопией насилия, подменяя их своими установками и настроениями; энергия противостояния падает, в сухом остатке, как правило» имеем просто «полицейское государство» разной степени жесткости.
|
whacbuckdownbu36
riazanyva
