Медуза — точно сердце бесплотного призрака: смотришь сквозь него и заглядываешь прямиком в иной мир, где скрывается всё, что ты когда-то утратил.

Варварство выражается в невнимательности к миру и в непонимании.

Я почти никогда не делилась с ней сокровенным, потому что берегла ее. Почему-то я боялась, что мои проблемы буквально ее убьют. Но тогда все стало по-другому. Я обнаружила между нами такую огромную пропасть, что если бы сделала шаг навстречу маме, то упала бы и разбилась.

Возможно всё, но не всё должно.

Бен взял свой экзаменационный лист и ушел, благодарный богам, покровительствующим одиннадцатилетним толстякам.

Понимаешь ли: нужно понимать время, чтобы освободиться от мелких чувств. Обида, скажем, продолжается час или год. У них хватает воображения на год. А на тысячу лет они не разгонятся.

Смерть — не полярная жизни субстанция. Смерть изначально существует во мне.

Но не думай, что пустота высосет тебя сразу. Пустота экономна и расчетлива, ты ей будешь нужна все пять лет.

Бешено наматывался клубок непоправимости.

Чтобы понять самую обыкновенную жизнь, необходимо к ней что-то прибавить...

Действие является самым ясным и выразительным раскрытием человека.

Что не так в этой картине? В смысле, кто умер и оставил меня за главную?

— Ты врач? Я думал, ты кок.

— Ножи есть ножи, мясо есть мясо.

Иные поступки сами в себе содержат наказание. Как спальни со встроенными шкафами. Им всем, и довольно скоро, предстояло узнать о наказаниях кое-что новое. Что они бывают разных размеров. Иные такие необъятные, что похожи на шкафы со встроенными спальнями. В них можно провести всю жизнь, бродя по тёмным полкам.

Нельзя принимать всерьёз всё, что говорится в музее.

— Знаешь, что происходит, когда рушится привычная система ценностей?

— Это когда хорошая собачка становится плохой?

Любая реальность реальна лишь относительно.

Вечная ирония — любимое, а главное — единственное оружие беззащитных.

О матери своей я могу сказать только вот что: она была самоотверженна и трудолюбива, и на ее примере я увидела, как бесполезны эти достоинства, если они не соединены с разумом и отвагой.

Откуда происходит любая власть? Как ты получаешь ее? Как ты ее используешь?

Я не освободитель. Освободителей не существует. В этом только Райан и был прав. Эти люди освободят себя сами! Им просто нужен человек, который скажет, что это возможно.

Я думаю, что лучший снимок — это тот, который я собираюсь сделать, а не тот, который получается после нажатия кнопки. Когда я нажимаю на кнопку, того снимка, который я представляла себе, больше нет. Все же, я надеюсь когда-нибудь сделать его.

Всю жизнь я была колокольчиком, но узнала об этом, только когда в меня зазвонили.

Природу можно менять, но нельзя ею командовать.

Скажи мне, Тедди, что ты теряешь, подметая пол? Правильно: пыль.

Да не согласен я на секс втроём с Крис. Хочешь разочаровать двоих человек? Позвони родителям.

Хоккей – спорт простой: если воля к победе сильнее, чем страх проиграть, значит, у тебя есть шанс. Тот, кто боится, не выиграет никогда.

– Давай, Стэн, – сказал он. – Ты мужик или мышь?

– Я, должно быть, мужик, – с дрожью в голосе сказал Стэн и вытер слезы с лица тыльной стороной ладони. – Насколько я знаю, мыши не гадят в штаны.

— О боже, транквилизаторы! Джейн, а ты гомеопатию не пробовала?

— Я пока предпочитаю мальчиков, но спасибо за заботу.

Что общего между трупом, океанским лайнером и страусом? Верно, ничего.

Мы, как трепетные птицы,

Мы, как свечи на ветру,

Дивный сон ещё нам снится,

Да развеется к утру.

Встаньте в ряд, разбейте окна,

Пусть всё будет без причин.

Есть, как есть, а то, что будет,

Пусть никто не различит.

Нет ни сна, ни пробужденья,

Только шорохи вокруг,

Только жжёт прикосновенье

Бледных пальцев нервных рук.

Бейте в бубен, рвите струны,

Кувыркайся, мой паяц,

В твоём сердце дышит трудно

Драгоценная змея.

Бейте в бубен, рвите струны,

Громче музыка играй!

А кто слышал эти песни,

Попадает прямо в рай..

Третьего дня я был именинник; ожидал подарков и не получил ни шиша.

Нет смысла взлетать, если не можешь приземлиться, не так ли? И нет смысла садиться, если не можешь снова взлететь.

– И не говори «к сожалению». Мы с тобой пережили мировую войну, чудом избегли смерти – так почему же смерть очень старого человека… Сколько, кстати, было ему лет?

– Восемьдесят семь.

– Да, конечно. Это было написано в «Таймс». Если хочешь знать мое мнение, то он просто умер от старости, и любой уважающий себя терапевт признал бы этот факт.

– Если бы ты был знаком с дедом, – проговорила София, – ты бы удивился, что он вообще мог умереть.

Они начинают!

Совершенствуя форму,

Цветок отдает своих лепестков многоцветье щедро солнцу,

Но пчела пролетает мимо,

И они утопают с плачем в перегное.

Можно назвать это плачем,

Что дрожа проплывает над ними,

А они увядают и гибнут.

— Может, ты сегодня галлюциногенных кактусов переел, Ганс?

— Да при чём здесь галлюциногены.

— Но ты видел Майю на стуле с пулей в голове.

— А каком-то унылом месте.

— В Англии?

— Вроде бы даже хуже.

— Ничего себе.

Это не край света. Это – середина. У мира нет конца. Мир велик настолько, насколько далеко у нас хватает смелости заглянуть.

– Невероятно. Ни один из вас не сказал «нет».

– Я думал, ты скажешь. – Папа выразительно посмотрел на маму. – Ты терпеть не можешь путешествовать.

– А я думала, что ты, – парировала она.  – У тебя же работа.

– Боже мой! Вы согласны! – Я вскочила со стула. – Вы согласны! 

Зло, ужас никогда не обманывают: то состояние, в котором они всегда оставляют нас, это просветление. И только это состояние чудовищного прозрения позволяет нам полностью понять окружающую нас реальность, все вещи сразу, подобно тому, как холодная меланхолия дарит нам ощущение самообладания.

Конечно, дурак может и не наделать ошибок – по глупости не заметит, что его одолевают силы тьмы. Полагаю, ни один дурак не продал душу дьяволу.

—...Что социалистическая экономика переживает острый кризис. И так далее. Всё это мы писали сорок лет. За это время у нас сменилось четырнадцать главных редакторов. А социалистическая экономика всё ещё жива.

— Но она действительно переживает кризис.

— Значит, кризис — явление стабильное. Упадок вообще стабильнее прогресса.

Как она могла попасть в Висконсин через долю секунды после ожидания лифта в Колумбийском университете? Но за такое время вообще никуда нельзя было попасть. Возможно, она никуда и не попала; возможно, она нигде и не находилась. Возможно, всё это было каким-то кошмаром.

— Ты ему в спину выстрелил?

— Ну, конечно в спину, там же позвоночник.

– Чем меньше человек заботится о своем душевном состоянии, тем большего он стоит, Робби. Это тебя хоть немного утешает?

– Нет, – сказал я, – совсем не утешает. Если человек чего-то стоит, – он уже только памятник самому себе. А по-моему, это утомительно и скучно.

Тысячи птиц летят на огонь

тысячи слепнут тысячи бьются

тысячами погибают птицы

тысячи трупиков остаются

И смотритель не может все это стерпеть

не может смотреть как гибнут его любимцы

Да пропади оно пропадом!

он говорит

И гасит маяк

И маяк не горит

А в море корабль налетает на риф

корабль плывущий из тропических стран

корабль везущий тысячи птиц

тысячи птиц из тропических стран

Тысячи тонущих птиц.

Видишь ли, мы очень странная семья... В каждом из нас сидит жестокость... причём совершенно разного свойства. Вот это и вызывает тревогу: то, что она разная.

Я живу в обществе, где искусство ценится недостаточно высоко, поэтому мне всегда казалось, что жёсткая позиция по отношению к тому или другому типу искусства пагубна.

У Ашера нет дилера, его работы, как правило, не предназначены для продажи. Когда я спросила у художника, не настроен ли он против рынка искусства, он сухо ответил: «Я не избегаю товарных форм. В 1966 году я сделал пластиковые пузыри: они были похожи на пузыри краски, на дюйм выступающие из стены. Один из них я продал».

— Ты хоть представляешь, который час?

— Уже почти полдень.

— Да? Ну, тогда, очевидно, возмущение неуместно.

В кармане пиджака — блокнот с единственной малопонятной записью: «Юмор — инверсия разума». Что это значит?

Истина сокрыта на глубине – оно и к лучшему. Но все же я ее чувствовал, чувствовал, как это таинственное безмолвие наблюдает за моими обезьяньими трюками. Наблюдает оно и за вами – как вы скачете и кувыркаетесь на своих натянутых канатах, и все ради чего? Ради гроша, который вам заплатят за падение… 

Слов моих олово

Проливалось в головы

Через худые уши

Падало в души

Будило страхи

В кровавой рубахе

Плакало и смеялось

А потом ко мне возвращалось 

— Спереть, не спереть, спереть...

— Отдавай самородок! И ромашку! Хочу узнать, чем кончится дело!