verbava все записи автора Дэвид Лодж – Мир тесен

Тут Демпси вдруг замолчал и, наморщив лоб, уставился в бокал с хересом.
– Не знаю, зачем я вам все это рассказываю. – Он с укоризной взглянул на Перса, который уже несколько минут недоумевал по тому же поводу.

***

Перс МакГарригл вдруг понял, что влюбился. «Я влюбился», – сказал он роняющим мокрые комья деревьям, и прикрытому снежной шапкой красному почтовому ящику, и облезлой дворняжке, поднявшей лапу у ведущей к общежитию калитки. «Я влюбился!» – воскликнул он, обращаясь к длинной цепочке нахохлившихся воробьев, которые сидели на парапете вдоль раскисшей от грязи дорожки. «Я ВЛЮБИЛСЯ!» – закричал он что было мочи, вспугнув стаю гусей у искусственного озера, и стал бегать взад и вперед, а потом кругами по девственно белому снегу, оставляя за собой замысловатые узоры глубоких следов.

***

Читать – значит целиком и полностью отдать себя во власть бесконечного процесса замещения нашего любопытства и нашего желания, переходя от одного предложения к другому, из одного сюжета в другой, с одного повествовательного уровня на другой. Текст перед нами разоблачается, но не позволяет завладеть собой, и вместо желания обладать им мы должны получать удовольствие от того, что он нас дразнит.

***

– Ни за что бы не подумал, что вы занимаетесь бегом.
– Это трусца, а не бег. Бег – это спорт, трусца – наказание.
– Так вам это не нравится?
– Нравится? Ты шутишь? Я занимаюсь этим только ради здоровья. После я чувствую себя ужасно, но в этом, наверное, и есть польза.

***

– Важно не только добиться успеха, но и сохранить его, Персик. И не забывать о торопливых молодых людях. – Кто это такие?
– Ты не читал книгу Корнфорда «Microcosmografia Academica»? Я могу цитировать ее наизусть: «Откуда-то снизу вы слышите нарастающий топот – это движутся безжалостные полчища торопливых молодых людей. И вы догадываетесь, куда они торопятся. Они торопятся убрать вас с дороги».

***

В баре теперь было тесно – участники конференции наперегонки угощались спиртным, чтобы привести себя в состояние, подобающее средневековому банкету.

***

– Блудить я давно перестал. Пришел к выводу, что секс – это сублимация потребности в трудовой деятельности. – Хилари хохотнула. Воодушевившись, Моррис пояснил: – Вот в девятнадцатом веке были верные приоритеты. Чего все действительно жаждали, так это власти, и добивались ее усердным трудом. Теперь же, когда я оглядываюсь на своих коллег, что я вижу? Все как сумасшедшие трахают студенток или друг друга, браки распадаются, не успеешь и глазом моргнуть, а счастливых лиц что-то не видно. Так и кажется, что все предпочли бы заняться делом, хотя стыдятся это признать.

***

В хорошем рассказе нет второстепенных подробностей.

***

– Но это же не отношения!
– Отношения убивают секс, ты что, до сих пор этого не понял? Чем дольше длятся отношения, тем меньше в них чувственности. Не надо обманывать себя, Филипп, – ты думаешь, у вас. с Джой второй раз получилось бы так же великолепно?
– Да, – сказал Филипп. – Да.
– А двадцать второй раз? А сто двадцать второй?
– Думаю, нет, – согласился с Моррисом Филипп. – Привычка может погубить все что угодно, так ведь? Наверное, именно этого мы все ищем – страсти, не задушенной привычкой.

***

– Поцелуй меня, – попросил он.
– Поцеловать тебя?
– Да, может быть, помнишь, это то, что идет между словами «привет» и «давай трахнемся». Я в этом смысле ужасно старомоден.

***

Филипп Лоу стоял у окна своего кабинета и наблюдал за происходящим на улице, наслаждаясь солнечной погодой, завидуя студентам и вожделея всех женщин разом.

***

– Можно ли сказать, что жанр романа умирает?
– Как и все мы, он начинает умирать с той минуты, как появился на свет.

***

Все мы – субъекты, проводящие время в поисках своих объектов.

***

Однако в глубине души, куда не распространялось действие посольской водки и турецкой ракии, Филиппу было тоскливо и одиноко. Симптомы этой болезни были ему известны: он страдал ею и раньше, хотя не столь серьезно. Это было чувство, которое определялось простым, но неотступным вопросом: «Что я здесь делаю?»

***

Смысл проведения конференции заключается именно в неформальном общении, а не в ее научной программе с докладами и семинарами, которые якобы собрали вместе ее участников и которые наводят на них же невыносимую скуку.

***

– Дело в том, – говорит Дезире, – что с писателем мне раньше спать не приходилось. – И я о том же! – Поэтому я хочу сказать…
– Что ты не хочешь потом прочесть об этом в романе? Или увидеть по телевизору? – Как ты догадался? – Я тоже думал об этом. Дезире хлопает в ладоши.
– Значит, мы обещаем друг другу не использовать то, что произойдет между нами, в качестве литературного материала. Неважно, хорошо это будет или плохо.
– Именно так. Честное бойскаутское.
– Тогда давай трахаться, Рональд.

***

Здесь на стенах храма когда-то была надпись «Познай самого себя». Странно, что древние греки не догадались добавить «и жену свою».

***

– Я хотел бы знать, – сказал он, – что вы будете делать, если с вами все согласятся?

***

– Значит, каждое декодирование – уже не есть новое кодирование?
– Да нет, это по-прежнему верно. Но отсрочивание в раскрытии смысла не может быть бесконечным, если речь идет о конкретном человеке.
– А мне казалось, что деконструктивисты не принимают в расчет конкретного человека.
– Это так. Однако смерть – это единственное понятие, которое невозможно подвергнуть деконструкции. Исходя из этого, мы придем к старой доброй идее индивидуального человеческого я. Я могу умереть, следовательно, я существую.

free_readings