меня заставляли перед сном становиться на колени и читать «Отче наш». Комизм ситуации заключался в том, что я не знал ни одного слова по-русски, так что должен был выучить текст наизусть, не понимая ровным счётом ничего. Мне это казалось абракадаброй. Словом, вырос я атеистом.

В журнале "Юность" № 8-10 за 1966 год опубликована документальная повесть Анатолия Кузнецова, родившегося в 1929 году и пережившего оккупацию Киева, "Бабий Яр". Там он пишет, как молилась его бабушка и поначалу заставляла молиться его самого:
«Под руководством бабки я лет до шести рос тёмным, подавленным религией человеком. Бабка ставила меня перед иконами, брала мою руку своей коричневой, изъеденной морщинами рукой, учила креститься и произносить магические слова, которых, как это я после увидел, и сама не понимала. Вот как это у неё звучало и как я выучил на всю жизнь:
- Оченаш жои си на небеси. Да светиться имя твое, да прииде царствие твое. Я - ко на неби, та - ко на земли. Хлеб наш насушный даж нам днесь. Да не прости нам долги наши, да не избави нас от лукавого...
[Примерно так же молилась и моя бабушка. Кстати, обратите внимание на две совершенно лишние частицы "не" в конце бабкиной версии молитвы.]
Бабке даже в голову не приходило, что таинственное слово "Оченаш" значит "отче наш", для неё это было просто название молитвы. Я же думал, что "Оченашем" зовут бога [в некотором смысле это так и есть - это же обращение!], что это имя должно светиться в темноте, что бабка просит сухарей - "насушного хлеба", и автоматически повторял за ней всё это "не прости нам" и "не избави от лукавого"...
Но вот мама, которой я очень верил, сказала мне как-то:
- Бога нет. Лётчики летают в небе и никакого бога не видели.
Это меня потрясло. Я немедленно сообщил бабке этот убийственный довод. Она огорчилась и возразила, что таким безбожникам, как лётчики, бога видеть не дано. Я размышлял и пришёл к заключению, что бог бы поступил разумнее, если бы показался хотя бы Чкалову или Громову, они бы спустились и всем рассказали, что бог есть. Если бы он был, так зачем вообще он бы прятался и разрешал летать неугодным безбожникам, какой же он всемогущий?
У нас с бабкой начались богословские споры, они ни к чему не привели [как и следовало ожидать!], она осталась при своём мнении, я при своём - и молиться перестал.
Спрашивал деда, но он в божественных вопросах занимал осторожную позицию. Он вспоминал, что когда в 1890 году он батрачил и его должны были взять в солдаты, он очень молился, чтобы не взяли, в церкви все иконы перецеловал, а его всё равно взяли. Довод с лётчиками он признавал убедительным, но, когда запутывался в долгах или хотел достать комбикорм, он подолгу стоял на коленях, бил поклоны, подметал бородой пол и канючил, клянчил у бога удачу.»