и зачем я тебе такой весь небесный?
с сероглазостью своей и прохладностью.
я в твоих лабиринтах не местный,
и тебя изучаю с рьяностью.

мы как будто бы вместе были. наверное.
воспринимали немного даже всерьез.
я не знаю цвета твоих глаз. а ты видела мои серые.
ассоциируй теперь с ними мой вечный мороз.

ты, наверное, там очень скучаешь.
а я здесь - как пережаренный хот-дог.
ты, наверное, ничего не понимаешь.
а мне хреново.
и лучше б я сдох.
(c)xxy

Перестань намекать на постель - Ведь проблем не решают объятьем. Я сегодня надену Шанель – Буду в маленьком чёрном платье. Хватит «гнать» романтичную чушь. Видишь, лёд уже в виски растаял? Ах, какая нестойкая тушь… Только плакать у нас – против правил. Где ты ангелов видел с тату? С интеллектом таким аморальным? Так старался, а выбрал не ту… Что ж бывает… не все идеальны. Шпилька – больше, чем просто каблук… Это высь! И стремление к звёздам!.. И давай обойдёмся без рук, Ведь – увы – приручать меня поздно… Лучше битва, чем мир взаперти. Это тайна всех маленьких женщин: Из двух зол, что стоят на пути, Выбрать то, что покажется меньшим. Стоп! – не чокаясь, выпьем до дна За любовь! .. а сквозь зубы «Проклятье!»… Беззащитна. И этим сильна. В этом маленьком чёрном платье… (с)

Мне б залиться зеленым горячим чаем,
задыхаясь в темноте квартир.
Знаешь, я на твое "скучаю",
готова променять весь мир.
(с)

Она никогда не знает, как надолго он исчезнет опять.
Всё в ней кричит – не надо его отпускать!
Но она как будто спокойна, или просто делает вид,
И не звонит.
Проходит надцатый месяц, никто не идёт ко дну.
Они, как упрямые дети, всё играют в эту войну.
И говорят друг другу: «Хватит, я долго не протяну!»
А сверху на них смотрят и думают:
- Ну-ну…
(с)

А я, забираясь с ногами в кресло,
сначала снимаю кольцо
потом юбку.
И вот что действительно
мне интересно:
каким бывает твое лицо,
когда ты кладешь телефонную трубку
(с)

Он держал меня за талию, а я его за идиота. Мы сидели и болтали. Он о любви, а я ногой.
(с)

любовь - это физика. а физику я знаю хорошо.

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Он был построен в какой-то там –надцатый век.
Рядом жила ослепительно-черная Кошка
Кошка, которую очень любил Человек.

Нет, не друзья. Кошка просто его замечала.
Чуточку щурилась, будто смотрела на свет
Сердце стучало… Ах, как ее сердце мурчало!
Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет»

Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла
Гладить себя. На колени садилась сама.
В парке однажды она с Человеком гуляла
Он вдруг упал. Ну а Кошка сошла вдруг с ума.

Выла соседка, сирена… Неслась неотложка.
Что же такое творилось у всех в голове?
Кошка молчала. Она не была его кошкой.
Просто так вышло, что… то был ее Человек.

Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела.
Кротко ждала, когда в окнах появится свет.
Просто сидела. И даже слегка поседела.
Он ведь вернется, и тихо шепнет ей: «Привет»

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»
(с) Саша Бес

Особенно тоскливы вечера…
Когда ты в доме у себя как пленница.
Сегодня также пусто как вчера
И завтра вряд ли что-нибудь изменится.

И это одиночество твое
Не временем бы мерить, а бессонницей.
То книги, то вязанье, то шитье,
А жизнь пройдет и ничего не вспомнится.

Но все-таки однажды он придет,
И сбудутся надежды и пророчества.
Твои он губы в темноте найдет
И шепотом прогонит одиночество.
(с) А. Дементьев

На самом деле, мой любимый месяц - февраль. Он самый понятный, самый холодный и самый уютный. И почему-то именно в феврале ко мне приходит мое заблудшее вдохновение. Я начинаю и рисовать и учиться. Спасибо тебе, февраль.

Я ТАК хочу на дачу! Кто бы знал... Весну и на пару деньков хотя бы. Почитать книжку ночью, на втором, в комнате при желтом свете лампы... Стоять у окна, задумчиво разглядывая лес и луну, висящую над ним... Распахнуть створки окон и вдыхать ночной воздух, чувствуя, как от прохладного дуновения кожа покрывается мурашками. Испытать это чувство наполнения мыслями и чувствами снова! Чтобы снова это ощущение, что ничего никогда не потеряно, что все впереди, что где-то совсем близко, за поворотом, меня ждут чудеса.
Лежать на бревнах - этот запах дерева, такой родной и близкий. Промочить где-нибудь ноги, а потом греться у обогревателя... Пить чай ночью, разговаривать... Жечь костер - вспоминать. Желтые язычки пляшут перед глазами, огонь разгорается все лучше, постепенно становится жарко, потом этот запах дыма от одежды, волос, кожи... Насквозь пропахнуть дымом, тихо-тихо красться по дому, лестницам - ступени скрепят! - весь дом уже спит. Потом обязательно где-нибудь оступиться, а утром мама будет спрашивать "во сколько пришли? неужели нельзя ходить тихо, и не топать, и не хлопать дверьми?!" - и ты удивленно смотришь - мы ведь так старались, мам! Хитро переглядываться и не говорить во сколько пришли.
А ночью бегать в душ. Холодно, страшно почему-то, хотя бояться совершенно нечего. И ты бегом бежишь от дома к душу и обратно. В душе хорошо - там тепло, снова пахнет деревом, почему-то воспоминаниями и немного старыми слезами. Еще мечтами и снами - откуда все это взялось? Не знаю, но Нижневасильевское - это тот самый остров, там же, если не жизнь моя, то душа - точно.
Вот с той стороны канавы растет земляника,с Танькой ее ели тут давно-давно, это был последний счастливый день перед тем, как наши дороги навсегда разошлись; чуть дальше - кусты заросшей садовой малины - такая крупная, такая сладкая. В этих кустах росли подосиновики раньше, а вон в тех березках мы пакетами собирали подберезовики. Там за полем - болото, на болоте черника, нужно только знать время, когда прийти. Непременно вовремя, ни раньше и ни позже, нужно точно вовремя прийти - и тогда можно будет ее собирать много-много. На одной из кочек кто-то из нас уселся на муравейник, а чуть дальше, где поваленные деревья, мы дружно провалились почти по колено - потом пришлось выливать грязную, черную воду из сапог и выжимать носки, а потом одевать их снова - мокрые и холодные. Это было противно, но почему-то воспоминания такие теплые.
А вот в этот столб я врезалась давным-давно, когда мне только купили велосипед "Аист", я только училась ездить, там дорога под наклоном, я не успела затормозить и разбила переднюю фару об этом столб - в самый первый день, надо же! Так обидно было.
А в той канаве мы строили шалаш - из шифера. Зачем-то забивались в него всемером и кричали как бешеные "травушка-муравушка!!!" - это было очень хорошее лето, тогда была большая компания - и куда все делись?.. Еще в тот год привезли много-много кирпича и оставили на дороге у магазинчика, ребята разорвали полиэтиленовые упаковки и на самом верху этого склада кирпича строили кресло-трон. Мне было так страшно забираться на самый верх, в это кресло: казалось, что кирпичи вот-вот посыпятся из-под ног и я вместе с этой каменной кучей скачусь на землю, но я поборола свои страхи и пару раз залезала наверх. Тогда мне казалось, что я жутко высоко!
Мы много-много ездили на велосипедах, даже друг к другу в гости - велосипед был просто неотъемлемой частью любого из нас!
Куда все делось?...
Сейчас почему-то проще пешком.
А тогда, когда мы сбегали в Курово, Парфенки? Родители никогда не разрешали ходить на Дорогу и в соседние поселки-деревушки. Но нам так хотелось! И мы уезжали на велосипедах. По полю - короткий путь, целый километр срезаем, ребят! - потом немного по дороге - и айда сливы тырить и яблоки! Набирали в пакет, потом быстро-быстро домой. Едешь по полю, пытаешься как можно быстрее - ведь "бабуль, мы по кругу кататься!" - трава попадает в звездочку, застревает, у кого-нибудь обязательно слетает цепь, тропинка жутко неровная, тебя трясет - того и глядишь упадешь! Но со смехом, громко-громко и быстро-быстро мы добираемся до дома.
На вопрос "откуда слива?" отводим глаза и махнув рукой в неопределенную сторону тихо отвечаем "да там, на поле...". Бабушка все понимает, ну конечно, кого мы пытаемся обмануть? Но мы сами в восторге от того, как хитро обвели ее вокруг пальца. Бабушка в ответ только вздыхает: "осторожнее в следующий раз...", мы радостно киваем, улыбаемся с облегчением - "поверила, не спалились!" и бежим наверх смотреть телевизор, пить чай, играть в карты и обсуждать, что будем делать завтра.
А однажды мы собирали в банку шмелей пинцетом. Потом, когда набрали из много-много, мы открыли крышку и удивлялись: почему они не улетают? Тогда мы их высыпали, подбрасывали, сажали назад на цветочки - давайте, летите! Потом на наших цветах еще пару дней не было почти шмелей.
А как мы на руках учились стоять? Мы руками-ногами вытоптали не хилое пространства - трава там не росла, замля выровнялась, зато - "ты прикинь, я пять шагов на руках сделала!"
А в чихарду целый круг? Жаль потом заболели все, но оно того стоило, ребятушки, правда!

Любовь к "Ночным Снайперам", "Гарри Поттеру" - и такое любимое, теплое, уютное, неописуемое и невыразимое ощущение чуда, счастья, уюта, чего-то не простого, чего-то большего, Хогварца, волшебства - это все оттуда. Танька.
Кто бы мог подумать - она учила меня выть по-волчьи, ее бабушка угощала меня самым вкусным чаем и самыми вкусными пирогами. Танька, которая научила играть в бакару и первый человек, который обратил мое внимание, что ногти у женщины не только для того, чтобы их грызть, пытаться подкручивать ими шурупы и ковырять деревяшки, а еще и для красоты. Человек, который впервые занялся моим маникюром. Она мне говорила, что когда я подрасту - буду очень красивой, что я умная.
Она старше меня, подумать только, на 4 года! Что она тогда нашла в малолетке? Мне было... 10? 11? Я даже ен помню.
Знаете фразу "счастливые часов не наблюдают"? Мне кажется, что именно поэтому я никогда не могла вспомнить своего возраста. Мы дружили 4 года, летом-летом-летом. Однажды обменялись телефонами и как-то зимой я звонила ей. Разговор не заладился, ну и ладно.
Я любила ее. Очень сильно и люблю ту Таньку до сих пор и то время, что мы провели вместе, правда.
Мне до сих пор безумно жаль! До слез, тех самых - самых первых горьких слез в том самом душе. Я заперлась в душе и плакала, плакала, плакала, пока не почувствовала, что больше не могу, что я так устала, что вот-вот отрублюсь. Тетушка долго стучала в дверь, просила открыть, рассказать что случилось. А я до сих пор не рассказала. И не буду. Пусть это останется только тут - самые горькие слезы, самая первая потеря - но это все мое, какое бы оно ни было.
Вот откуда по ночам появляется запах старых слез в дачном душе.
Да и многое другое...
Ничего не берется из ниоткуда и не пропадает в никуда... Это нам еще в школе рассказывали.

Пани Матильда никогда не любила осень. Для нее это было самое хлопотное время. Посудите сами - урожай собрать, варенья-соленья заготовить, а еще ведь надо сад в порядок привести, да и о доме позаботиться. А этот озорник ветер только и ждет, вроде уже все листья убраны, глядь, опять багряный ковер по всему саду. Толи дело зима! Вечера долгие, вся работа по дому давно сделана, так что можно сидеть спокойно у камина, вязать, да слушать как мелодично похрапывает пан Владек, делая вид, что читает газету. А то, вдруг, заскрипит потревоженный снег, послышатся шаги на крыльце, распахнется дверь и в клубах морозного воздуха ввалятся все пятеро внуков. А позже, напившись чая с вареньем, усядутся вокруг и попросят “Бабушка, расскажи сказку!”. Нет, зиму пани Матильда любила гораздо больше чем осень.
Вздохнув, и улыбнувшись своим мыслям, пани Матильда закинула в закипевший сироп очередную порцию золотистых яблок.

- Все в порядке, Тиль? - заглянул на кухню пан Владек
- Конечно, просто замечталась. - ответила пани Матильда, перемешивая варенье большой деревянной ложкой.
- Опять, небось, про свою ярмарку думаешь - улыбнулся он.
- Ох, - всполошилась пани Матильда - ярмарка ведь скоро, а у меня еще ничего не готово. - И она с удвоенной энергией принялась мешать варенье бурлившее в огромном медном тазу.
Убедившись, что варенье ведет себя прилично, и не собирается убегать, пани Матильда положила ложку на блюдце, стоявшее рядом с плитой, а сама присела рядом со столом и начала перебирать лежавшие на столе травы. Закончив с травами и начав подбирать банки для варенья, пани Матильда опять подумала о внуках.
Больше всего она любила, когда к ней приходили все пятеро. Сначала все устраивались вокруг огромного кухонного стола, каждый на своем любимом месте, и долго пили чай. Чашки у всех были тоже разные. У Марии, самой старшей, чашка была "взрослая" со строгим синим рисунком. У Збышека и Томека чашки с солдатиками и рыцарями. У Янины с феями, а у самой младшей, Агнешки, ярко розовая, с бабочкой.
Отогревшись с мороза, и вволю наболтавшись, вся компания перемещалась в гостиную, поближе к камину. Мальчишки всегда устраивались поближе к деду, и заводили с ним серьезные мужские разговоры – о солдатиках и пистолетах, о поездах и дальних странах. Но о чем бы не шел разговор, то один, то другой глянут мельком на бабушку и сестер – не собираются ли они сказку рассказывать, и тут же отворачиваются. Янечка с Агнешкой, те ближе к бабушке, у них свои заботы – клубок подержать или помочь нитки смотать. Мария всегда устраивается у камина, сидит, обняв колени, и смотрит на огонь. Именно она всегда первая просит: "Бабушка, расскажи!".

Как-то раз, когда внуки уже собрались уходить и уже все были одеты и как следует укутаны, так что Агнешка была похожа на пушистый шар, Мария вдруг спросила:
- Бабушка, а откуда ты берешь свои сказки?
- Мне их варенье нашептывает. – ответила, улыбнувшись, Матильда.
- Ну тебя, Ба. – фыркнула Мария – не хочешь, не говори. – и чмокнув бабушку в щеку, побежала догонять малышей.

Когда хлопот много, то и время летит незаметно. Кладовка постепенно заполнялась банками и букетиками травы. Сад опустел, листья давно были убраны, деревья побелены. Все готовилось к зиме. И вот, наконец, наступил день ярмарки. В то утро пани Матильда встала затемно. Перво-наперво она приготовила банки с вареньем, затем заботливо упаковала их в две огромные корзины. Затем она сварила кофе, перелила его в чашку, и отправилась будить пана Владека.
Разбудить пана Владека, это задача не из легких, но пани Матильда решительно принялась за дело. Пан Владек сопротивлялся, как мог, но когда даже такой беспроигрышный довод как "а у меня сегодня выходной!" не сработал, он все-таки открыл глаза, вылез из-под теплого одеяла и поплелся умываться. Вскоре, ворча что-то про "некоторых, которые сами не спят и другим не дают", он уже спускался вниз, запрягать лошадь.
Пани Матильда, подхватив одной рукой корзину с вареньем, а другой чашку с кофе отправилась следом. Когда повозка была готова, и первая чашка кофе была выпита, пан Владек аккуратно выехал из ворот, и покатил по дороге в город. Доехав до Ратушной площади, и остановившись на одной из боковых улиц, пан Владек помог жене донести корзины до ее постоянного места, а сам, позаботясь о лошади, отправился в любимый кабачок, общаться с друзьями и дожидаться вечера.
Расставив варенье на прилавке, и приготовив розетки и ложечки для желающих попробовать, пани Матильда поправила накрахмаленный чепец, разгладила несуществующую складку на безупречно-белом переднике и огляделась.
Справа от нее Али, продавец ковров, уютно устроившись за низким столиком, пил чай. Слева, Рашид демонстрировал первому покупателю меч из дамасской стали. Напротив раскладывал веера с драконами Ван. Устроив последний, он обернулся и приветливо улыбнулся пани Матильде, при этом его и так не большие глаза превратились в щелочки.
Ярмарка занимала всю Ратушную площадь. Каких диковинок там только не было: тончайший шелк и покрывала легкие и прозрачные как паутина, тяжелые рыцарские доспехи и крошечные кинжалы, украшенные драгоценными камнями (так что не сразу и поймешь оружие это или заколка для волос, или и то и другое), пряности, хранящие аромат далеких стран, перстни с персидскими рубинами и скромные колечки, скрипки, флейты, диковинные арфы, а рядом фигурки из слоновой кости и бронзовые статуэтки. Слава об Осенней Ярмарке гремела далеко за пределами города. Люди приезжали издалека, ибо где еще увидишь столько чудес сразу! В основном люди приходили полюбоваться на диковины, ведь продавцы зачастую были не менее загадочными, чем их товар, они переходили от лавки к лавке, нигде надолго не задерживаясь.
Пани Матильде нравилось рассматривать ярмарочную толпу. Развлекаясь, она старалась каждому подобрать сказку. Вот идут брат с сестрой. Девчушка лет десяти крепко держит мальчика за руку. Тут и придумывать ничего не нужно, эта парочка как будто сама из сказки сбежала. А вот девушка остановилась у прилавка с веерами, этой бы понравилась сказка о прекрасном принце. А вот этому мальчишке сказки не нужны. Вон как в книгу вцепился, этот явно из "Ищущих", такие сказки сами для себя создают!
Были на Осенней Ярмарке совершенно особенные покупатели. Кто-то называл их "Искателями Приключений", кто-то "Ищущими Судьбу", ну а большинство, просто Ищущими. Они, казалось, четко знали что ищут. Подолгу держали вещи в руках, как бы прислушиваясь к ним, и всегда, безошибочно, выбирали вещи "настоящие" – меч, которым и правда можно убить дракона, кольцо, потерянное принцессой (каким маленьким и скромным оно бы не было), флейту, которая может заставить людей плакать и смеяться. Это могло быть что угодно, но всегда именно то, что могло отправить своего обладателя творить сказку.
Вдруг внимание пани Матильды привлек странный молодой человек. Он был настолько высок и худ, что казалось, состоял из одних локтей и коленей. Черный костюм и высокий цилиндр только усиливали это впечатление. Молодой человек остановился у лавки продавца игрушек. Он долго рассматривал фарфоровые статуэтки изображавшие всевозможных пастушек, а затем зачем-то купил оловянного солдатика без одной ноги.
Отойдя от лотка с игрушками, он подошел к лотку пани Матильды и с удивлением начал рассматривать банки с вареньем. Пани Матильда, в своем белоснежном чепце и накрахмаленном фартуке, действительно смотрелась немного неуместно среди пестрого многоголосья царившего на ярмарке.

- Чем могу помочь, господин Писатель?- спросила пани Матильда
- А как Вы… - юноша запнулся и покраснел
- Как я узнала, что вы писатель? Ну это просто – Вы умеете слушать вещи, но вам интереснее узнать те истории которые они могут рассказать, чем те приключения которые с ними можно пережить. – улыбнулась пани Матильда.
- Ну а что такого необычного в вашем варенье?
- О, это особенное варенье – сказала пани Матильда, вставая со своего места – оно умеет рассказывать сказки. – Вот яблоки, дружат с западным ветром, а он приносит им на хвосте рассказы про рыцарей и драконов, про прекрасных дам сидящих в высоких башнях и менестрелей поющих под их окнами. А вот сливы, совсем другое дело – эти любят общаться с морскими ветрами, когда те прилетают ненадолго отдохнуть. По этому и сказки у них морские – про шторма и бури, про клады лежащие на морском дне. Клубника любит рассказывать летние сказки про жаркий полдень и цветущий луг. А вот малина, та наоборот рассказывает длинные, зимние сказки, которые хорошо слушать с чашкой чаю, укрывшись пледом, сидя в любимом кресле. Земляника расскажет о зайцах и лисах, о медведях и волках. А вот смородина…
- Но ведь … - опять запнулся юноша
- так не бывает… - закончила за него пани Матильда – а Вы попробуйте, господин Писатель. Вам какой сказки хочется?
Юноша поежился от промозглого осеннего ветра, и сказал:
-Пожалуй, летняя сказка была бы сейчас очень кстати.
Пани Матильда открыла банку клубничного варенья, и набрала полную ложку. Переложив содержимое ложки в розетку, она протянула ее молодому человеку. Тот, вооружившись одной из лежащих рядом ложечек, выбрал самую крупную ягоду и отправил ее в рот. Раскусив ягоду, Ганс (так звали писателя) даже зажмурился от удовольствия, а открыв глаза он не увидел вокруг никакой ярмарки. Он стоял на песчаной дорожке, вокруг зеленела трава, деловито жужжали пчелы, перелетая с цветка на цветок. От удивления юноша снова зажмурился, а открыв глаза, вновь оказался на ярмарке.
-Этого не может быть, - пробормотал он - мне показалось!
Пани Матильда улыбнулась и спросила:
-Будете еще пробовать? Может быть, хотите зимнюю сказку?
Подумав, юноша кивнул, и в руках у него тут же оказалась розетка с малиновым вареньем.
В этот раз Ганс твердо решил, что глаза закрывать не будет, но резкий порыв ветра заставил его моргнуть, а когда глаза перестали слезиться, он увидел что стоит на центральной площади своего родного города. Улицы покрыты снегом, а с остроконечных крыш свисают сосульки. Стайка мальчишек с салазками совещается о чем-то посреди площади. Вдруг из-за угла вылетели сани, запряженные тройкой белых лошадей. Правила ими высокая женщина в белоснежной шубе. Мальчишки, как воробьи, порскнули из-под копыт, а один вдруг побежал следом, прицепил к саням свои салазки, и исчез из виду, унесенный прочь. Вновь подул ветер, и заснеженный город исчез, а Ганс вернулся на ярмарку.
Ганс встряхнул головой, как бы прогоняя наваждение.
- Ну так что, молодой человек – спросила пани Матильда – будете покупать варенье?
- Я беру все! – торопливо произнес юноша, но заметив насмешливый взгляд пани Матильды, внимательно осмотрел ряды банок, и уточнил – по баночке каждого.
Вскоре, бережно прижимая к груди пакеты с драгоценной покупкой, Ганс пробирался к выходу с площади.
- Ох, пани Матильда – сказал Али – до чего же я люблю смотреть на тех, кто пробует ваше варенье в первый раз! Это, пожалуй, забавнее даже чем те чудаки, которые покупают шапку невидимку, и обнаруживают что не могут забрать покупку, ибо ее не видно!
- А сам, то не хочешь попробовать? – спросила пани Матильда, расправляя фартук.
- Я бы хотел, да боюсь, ковры обидятся. Они у меня жуть какие ревнивые, даже больше чем мои жены. Совсем не любят, когда я чужие сказки слушаю. – сказал Али, и кивнув ушел в свою лавочку.
День покатился по накатанной колее. Люди подходили к пани Матильде, кто-то пробовал, кто-то покупал. Постепенно народу на ярмарке стало меньше, стемнело, и пани Матильда начала устраивать оставшееся варенье в корзину. Вдруг в воздухе что-то мелькнуло, и на ладонь к пане Матильде опустилась снежинка. "Вот и зима пришла" подумала она, и подхватив корзину отправилась искать пана Владека.

Что со мной стало?
Да ничего.
Вот именно,что ничего.
Это только у тебя тараканы небывалой самоуверенности в голове.
Учишь всех жить.
Глупо.Ужасно глупо учить всех,воспитывать и пытаться изменить,когда у самого каша в голове.
Ты ее сам наварил.
Почти сам.Плюс еще пара или тройка ложек чужого мнения и в твоей кастрюле уже смешанность сортов,от которых все намертво застывает.И эти тараканы сжирают всю человечность,которая когда-нибудь да была.
А ты считаешь себя королем.
Именно.
Огромный нимб над головой нарисовал своими бесстыжими карандашами сознания,а может и вовсе от его отсутствия.
Скорее второй вариант.
Ты же знаешь почему я тебя почти,а скорее никогда не слушала?
Твои "поучительные" уроки жизни слушают лишь те,у кого нет своей кастрюли с мнением без всяких примесей,вот они и сгребают все вокруг,лишь бы наполнить.
А у меня она всегда была,пусть и не всех устраивала,но я и не заставляю никого есть ее.
Не считаю,что у меня самая блестящая кастрюля,а в ней неисправимо вкуснейший сорт каши и он лучше всех остальных.
А ты.
Ты направо и налево всем по тарелкам раскидал свою кашу,уже испорченную,чем только можно,а теперь хватаешь непонятное,думая,что твой вкус прежний.
Как ты ошибаешься.
Сильно ошибаешься.
Все остальные кидают в твою кастрюлю испорченные ложки своей каши,оставляя только лучшее.
А ты,как дурак веришь и веришь,думая,что они с тобой самым лучшим поделятся.
Это уже не тот мир,малыш.
Какой же ты глупый.
Пора бы почистить свою кастрюлю и сварить новую кашу(жизнь) без комков и подброшенных ложек другого зерна
(с)

Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.
(с)

Мне как-то раз приснилось, что я любима и люблю. Это было такое забытое ощущение. И вдруг я его во сне почувствовала, ощутила по-настоящему. Ну, это такое чувство, когда хочется обниматься и прижиматься к человеку. И когда он теплый. Человеку можно многое простить за то, что он просто теплый. Приснилось такое чувство, что я необходима и почему-то нужна. И что этот человек мне нужен и необходим. Когда есть вокруг вот это облако прозрачное. Его не видно, но оно есть. И еще вот такое волнение, когда видишь этого человека и одновременно становится то страшно, то радостно. Отпускать из рук его не хочется, но в то же время хочется убежать. Убежать не вперед, а куда-нибудь вверх. Я сто лет никого не любила. А оно мне приснилось. А потом мне позвонили и сказали: «Алеся, из какой папки надо распечатать сценарий? Где последняя версия? Ты спишь, что ли?» Я села на кровати - а вокруг никого. А я сижу и люблю. Меня отпустило только к вечеру. Ходила весь день и была влюбленной в кого-то, но ни в кого. И меня кто-то по ощущениям тоже любил, но никто.(с)

Казалось бы, ну что не так с этими воскресными ночами?
Недели всегда тяжелые, каждый день происходит какая-то ерунда, что в сумме дает нехилый вес на твои усталые плечи, как бы ты ни старался сделать этот вес полегче и попьянее. Но это жизнь, так что можно не задумываться.
Тогда что не так с тем, чтобы делать себе вкусную еду, смотреть кино, листать интернет и как можно меньше двигаться? Неделя позади, впереди новая, о которой еще мало что известно, так что и готовиться не к чему. Воскресные ночи это зал ожидания в аэропорту, когда твой рейс отложили. Можно порешать кроссворды, купить ненужной мелочи и еды втридорога или просто поспать.
Ничего не остается, кроме как ждать понедельника.
Так что, что не так с этими воскресными ночами? Можно наконец-то отдохнуть, ведь не звонит телефон, некуда спешить и в онлайне нет имен, которые бы нарушили твое душевное спокойствие.
А, точно. Вот что не так с тем, чтобы делать себе вкусную еду, смотреть кино и листать интернет - имена, нарушающие наше спокойствие. Случайные похожие-прохожие, чей вид меняет гравитацию в животе. И сочетания букв, что раньше с особым чувством слетали с губ - теперь только и делают, что выводят из равновесия. И та стабильность, что я не без помощи пытался достигнуть в последние пару недель, - пошатывается.
Это то, что с тобой случается, когда ты заказал билет, упаковал вещи, приехал вовремя, выпил кофе и уже был готов лететь через океан, как наступает воскресная ночь, и ты никуда не летишь, детка.
Только отсутствие в онлайне любимых имен и чертовы кроссворды.

Пить по ночам нельзя. Петь по ночам нельзя. И танцевать без музыки тоже почти нельзя.
Можно смотреть в окно. Можно смотреть кино. Можно глаза зажмуривать, только внутри темно.
Пить по ночам нельзя. Будешь потом рыдать. Только уткнуться некуда, кроме как в свой рукав.
Есть по ночам нельзя. Всяческая еда, не принося спокойствия, переползет в бока.
Петь по ночам нельзя. Нот-то нет в темноте. Ноты - на то и ноты, чтоб избегать темнот.
Ты тут поешь-поешь, ноты не те, не те, да и слова не те, если не мимо нот.
И танцевать нельзя. Снизу соседи спят. Сверху соседей нет. Сбоку соседи есть.
Вот и сиди, сиди. Весь с головы до пят тихий, простой, пустой - даже не факт, что весь.
Быть по ночам нельзя. Воздух вокруг таков, что раствориться проще, чем не раствориться там.
Можно слушать. Сверчок. Четкий стук каблуков где-то по площади. Можно гладить кота.
Можно задернуть ночь. Можно огонь зажечь. Слушать, как лифт ползет, крадучись, к этажу.
Слушать, как гулкий ветер перебирает жесть, как потирает лапки древоточащий жук.
Можно гладить кота. Можно гладить белье. Можно взбивать подушку, нет, не мычащим "ты".
Можно смотреть в окно. Кто-то в ночи поет. Кто-то тоже боится, видимо, темноты.
Мама твердила: "Спи". Или придет Кащей. Бука, Баба Яга, Оле и Олин брат.
Я собрала рюкзак, полный нужных вещей, если что, расскажу, что я решила брать.
Спать по ночам нельзя. Трижды налево сплюнь. Если уснешь - не вынырнешь, слишком там хорошо.
Я собрала рюкзак. Я по ночам не сплю. Двадцать два года жду, чтобы хоть кто пришел.
(с)

С тех пор как появились устройства, позволяющие "заглянуть" в человеческий мозг, так называемые порывы сердца превратились в устаревший миф, который продолжает жить только благодаря поэтам. Люди любят химией мозга, и сердце не имеет к этому никакого отношения. Очарование, ведущее к внезапным эмоциональным осложнениям, которые мы называем любовью, начинается с появления в мозгу крохотной семиатомной молекулы, именуемой фенилэтиламином из группы амфетаминов. Ее наличие вызывает химические и электрические изменения в мозгу. Последние можно наблюдать на энцефалограммах у влюбленных. Явственные пики альфа-волн, иногда - наличие тета-волн, возникающих почти исключительно у тех, кто спит и видит сон, либо у монахов, глубоко погруженных в молитву. Любовь как тета-волна очарования? На амфетамине?

Жительница Лондона Карен Леннард долгое время страдала от того, что ее любимый супруг Адам говорит во сне. Почти каждую ночь она выслушивала его душевные излияния, потому что спать, когда рядом с тобой в постели кто-то разговаривает, все равно не получается. В результате Карен стала записывать в блокнотик высказывания спящего мужа. А потом завела блог, в который начала выкладывать свои записи.
Вот несколько записей из блога:

"Ты милая. Милая-милая-милая-милая. А теперь иди отсюда и будь милой где-нибудь в другом месте. Мне надоело".
"Не надо. Не сажайте лапшу и пельмени в одну лодку. Они будут драться. Лапша хулиганит. Бедные пельмени".
"Я не хочу умирать! Я люблю секс. И меховых животных!"
"Как я могу верить в Бога, если я настолько красив?"
"Так это с каких пор мои трусы так хорошо на тебе смотрятся? А ну-ка снимай. Снимай их со своего лица!"
"Дай-ка я тебя обниму. Почувствуй, как я сдавливаю твое жалкое тельце. Блаженство. Чудесно."
"Я думаю, ад — это чечевичный суп."
"У меня ужасные, ужасные, ужасные предчувствия насчет заварного пирога. Ужасные."
"Я весь синий в жирную крапинку. И я горжусь этим."
"Знаешь, ты вовсе не какой-нибудь там прекрасный цветок. Да даже если бы и был, я бы стал травой и вырос бы рядом чтобы ЗАДУШИТЬ ТЕБЯ НАХРЕН!.. Люблю тебя!"
"Не ешь желе! Не ешь желе! Я из лягушечки его сделал. У тебя зубы позеленеют... будут как маленькие яблоки."
"Я тебя люблю! Нет я не говорил этого не говорил не говорил не говорил. Я просто кашлянул... Дааа-дааа, кашлянул."
"Когда ты превратилась в жука? Странно."
"У тебя все руки в пальцах."
"Я вовсе не набрал вес. Это твои глаза жирные."
"Да, влюбиться — это прекрасно. Особенно если в меня."

Поначалу мысли причиняли почти физическую боль. Они драли нервы по кускам, заставляли сжимать белые кулаки, тереть виски в изнеможении.
Пустота. Вокруг… Решение все не приходило, сколько я не призывала весь свой ум работать на меня.
В своем сознании я была не я.
Закрыла глаза и представила…
Оборачиваюсь и вижу, что человек в черном все еще сидит у воды. С неба рушится дождь, и он наблюдает за дырявой агатовой поверхностью глубин.
Я делаю еще несколько шагов и в растерянности гляжу в противоположную сторону. Оттуда поднимается дым костров, и едва уловимый аромат спокойствия и старого горя оседает все ниже, пока, наконец, не сливается с очертаниями земли.
Налево – пустоты и ограниченность. Но в то же время – уверенность в завтрашнем дне. Чувство вины и ненужная, задерганная любовь.
Направо – абсолютная неизвестность. Саркастический парадокс. Феномен теоретических возможно-невозможностей.
Сумасшествие.
А я застыла посередине. Постоянная, как корень из минус одного.
Еще раз оглядываюсь по сторонам и беспомощно сажусь на мокрую траву. Пусть они решают за меня. Нет сил больше.
Я открыла глаза. Да, с художественными образами все прекрасно, но они не помогут в этот раз. А жаль.
Но у меня больше не осталось способности думать и сопоставлять факты.
Я кладу тяжелую голову на подушку. Не сейчас. Вдох.… И медленный выдох.
Я слышу, как тот самый дождь из моей выдумки проливается сверху вниз.
Я позволяю сознанию расслабиться, но…. С каждой секундой моего покоя все ближе подходят они. Рваные звуки, причиняющие боль своим присутствием. Они заставляют меня зажмурить прикрытые глаза. Становится темно и немного страшно. Тревожная, давно забытая, откуда она взялась? Музыка…. Что-то знакомое, такое родное билось в этих нотах. Что? Я боялась пошевелиться. Лишь бы только не спугнуть, не прогнать ее, раньше времени. Они переливаются во мраке, что отсвечивает желтизной.
Я лежу, сжав голову руками… Ну, давай, вспоминай! Где же это было…
Все громче и громче. Черт, никак не получается.

- Папа, папа! Что это, смотри!
Осень. Разбитые качели. Ветер в волосах. Вверх-вниз. Мне четыре года.
Громче и громче. Это оно. Та самая музыка из окна соседнего дома. Как тревожно…
- Что такое? Ты что-то увидела, малышка?
- Смотри, оно взлетает вместе со мной, - весело кричит смешная девчонка, щурясь от солнца.
- Да это же твоя тень, глупенькая! – хохочет отец.
Музыка все ближе. Она почти разрывает мою голову на части…
Качели останавливаются, и папа берет меня на руки.
Легонько подбрасывает в воздух. Я беззаботно смеюсь.
- Ну, хватит, хватит, пап! А то я сейчас улечу высоко-высоко, и ты больше меня не поймаешь!
Он подхватывает и прижимает меня к себе.
- Смотри. Видишь, там, в небе?
- Что? – детский голосок.
- Облака… - мечтательно вздыхает он, - они как из белого золота. Ты должна летать. Обещай мне, что когда вырастешь, обязательно научишься!
- Конечно, научусь! – улыбаюсь я, - мне не будет скучно там, в высоте одной? Или ты будешь рядом?
- Я всегда буду рядом. Даже если ты меня не увидишь. Но когда ты станешь большой, то наверняка найдешь кого-нибудь, кто захочет полетать с тобой.
- Правда-правда?
- Честное слово.
- А мы не упадем?
- Ну, это, смотря кого выберешь в попутчики, - ухмыляется отец.
- Ты такой смешной.… И так непонятно говоришь! – смеюсь я.
- Ничего…Скоро поймешь. Только не забудь про это, хорошо?
- Ни за что не забуду!
Скрипят старые качели. Плывут огромные облака. Маленькая девочка задумчиво смотрит ввысь. Музыка пробивает дамбу и выходит из берегов, затопляя окрестности.

Я резко с хрипом вдыхаю воздух. Я забыла дышать, пока до дрожи и боли в затылке вспоминала каждую мелочь этого разговора. Четырнадцать лет назад.
Неожиданно я почувствовала солоноватый вкус на губах. С подбородка сорвалась багровая капля.
Стерла рукой кровь, рывком встала, чуть не потеряв сознание от головокружения.
Летать! Я должна летать! Я поняла! Бежать, скорее….
Я выскочила из палатки и спотыкаясь, тяжело дыша…Бегом, бегом….
В голове стучало. Мысль не застать его – нет, он не мог уехать! – отзывалась такой бешеной резью под сердцем, в горле, солью в глазах…. Летать! Нельзя выбирать того, с кем будешь всю жизнь ползать по грязной серой земле…
- Я летать буду! – кричу я, что есть сил. И мне плевать, что меня услышат. Пусть все знают…
Я почти не чувствую своих босых, разбитых в кровь ног.
Безжалостно гоню себя через весь лагерь, сквозь метры воздуха, обугленной земли, раздирая ступни о поросль вереска.
Когда я, наконец, оказываюсь у гигантского черного шатра, мыслей уже не остается. Только тревога. И огромное необъяснимое безумие.
Я врываюсь без стука и предупреждения. Знаю: он ждет. А если не ждет, то все пропало. Этот вариант не подлежит рассмотрению.
Неподвижна у входа. Напряженно гляжу на застывшую черную фигуру посредине…мира.
Зрительный контакт равен полутора секундам, а после я не могу больше держать это в себе.
- Изменится! – в отчаяние срывающимся голосом, - изменится!
- Что же? – тихо спрашивает он.
- Если вы скажете это, то все изменится, - слезы прожигают веки.
Он делает шаг ко мне.
Несколько секунд, не веря в эти слова, ошеломленно смотрит на меня.
- Приведите конкретный пример, - шепчет он, не отрывая от меня дикого взгляда.
- Например, это… - мой севший голос дрожит от смятения.
Я приподнимаюсь на носочках – как он оказался так близко? – и шершавыми губами пробую на вкус его саркастическую усмешку.
В ознобе и холоде прижимаюсь к его равнодушным губам. Позволяю себе разок лизнуть эту улыбку изнутри – надо же понять, как у него получаются такие мимические шедевры.
И только когда отчаяние, вызванное его безучастностью, рискует окончательно свести меня с ума, он снисходит.
Собирает рассыпанные кусочки меня, прижимает к сердцу. Находит мои руки и сжимает в своих. Чувствую – дрожит.
Терпкий букет: хмель, тмин. Его аромат. А еще так пахнет небо, по которому мы летим.
Находит губами мой язык. Меня больше нет…
Нервы лязгают, наточенные ножи. Звенят в ушах, щиплют глаза. Долгих тринадцать секунд, а потом я сбиваюсь со счета.
Но время все равно плывет дальше, несмотря на двух безумцев, выбившихся из общего потока. И облака, как из белого золота…
Я обрываю эту бесконечность и выношу нас на берег только для того, чтобы найти своими глазами его. Отыскать в них подтверждение.
Правда?
Правда.
Тогда скажи….
И он отвечает:
- Ты невероятная. Поразительная…Ты…
- Немыслимая?
- Именно.
Одну пронзительную секунду мы были не в компетенции «здесь» или «сейчас». Было нечто иное.
А в следующую … все перевернулось, и нас поменяли местами. И черты не осталось от блеклого эскиза безразличия. Как зеркало разбилось мириадами серебринок, осталось звенеть на полу. Свет притупился.
Я вздрогнула, когда теплая ладонь легла мне на затылок. Он касался моего лба своим, заслоняя собой весь остальной мир. Ближе было некуда, нас точно пристрочили крепким швом друг к другу, оставалось только приникнуть еще сильнее, не отпускать. Судорожно целовать холодные губы, боясь, что сейчас наваждение рассеется и оставит меня одну в пустом пространстве.
Невыносимо медленно, преодолевая вечную фобию ошибиться и переоценить себя.
Расстегиваю одну за другой пуговицы его рубашки.
Едва касаясь моих напряженных плеч, снимает легкую куртку, та падает на пол.
Чувствую, как холод обнимает голую шею. Холод – жар, когда на ней остается сухой детский поцелуй. Точно, где мечется пульс. Губами отмечены виски, ресницы, щеки.
Для меня уже не существует пространного «до» и чокнутого «после». Есть только обнадеживающее «в данный момент».
В моих дрожащих пальцах столько отчаяния, я и не надеюсь, что он не заметит. Все видит, все понимает, целует кончики пальцев.
Чувствую, как он дрожит. Обнимает меня так бережно, словно мое тело - хрупкое стекло, прижмешь к сердцу – смерть от осколков.
Дальше бесноватый разум отключился.
Беспокойно….
Кровь взыграла, в голове расплескались мысли, над головой замерцал млечный путь. Удивительно – оказывается, у него такой же прозрачный потолок, как и у меня…
Значит, не мне одной скучно без неба.
Перед глазами пляшут светлячки. Он передо мной на коленях. Без обычного несокрушимого самообладания. Странный, с потемневшим рассудком, впервые в жизни потерявший контроль…
Такой осторожный и настоящий, хоть плачь. Будто даже сейчас ожидает предательского удара в спину.
Я не хотела, рука сама мягко опустилась на его голову, провела по волосам и коснулась щеки.
Все. Кажется, после этого, я либо сошла с ума, либо, наконец, стала собой. Той глупенькой доверчивой девочкой, знавшей о войне только из книжек. Стыдно, непривычно, страшно.
Он почувствовал, догадался? Не знаю. Но обнял, прижался губами к моему животу.
- Маленькая…
Сознание происходящего начало то исчезать в темноте, то вспыхивать ясно и безумно.
Раз – Черная постель, испуганные глаза – это мои отражаются в его. Поцелуи, каждый как первый, много-много, нескончаемо. Грудь поднимается и опускается, как тяжело становится дышать!
Горячей кожей осязаю – его руки доводят меня до аменции* и обратно.
Провал в памяти.
Два – Жар, беспомощность, руки раскиданы, ноги обвивают его талию. Мечусь в огненном бреду. Сгинуть вот прямо сейчас от упоения? Какая красивая была бы смерть…
Он внутри меня, я почти уверена, что он сейчас с легкостью читает мои мысли. Я думаю для него, смотрю ему в глаза, так проще всего.
- Никогда… - шепчет он, отзываясь в моем теле сильными толчками, - никогда не желай смерти.… Иначе получишь то, чего просишь.
- Ты ведь этого не допустишь…
Мы задыхаемся. Я чувствую, как вместе с адской волной горячего, почти кипяченого блаженства слетают все его магические блоки.
Он не может произнести ни слова, я быстро заглядываю в его прикрытые глаза и улавливаю обрывок мысли… Мысли, от которой барометр положительных эмоций зашкаливает. Но через секунду я забываю все… Даже ее.
Провал.
Три – Покой. Я тихо лежу, завернувшись в одеяло, спиной прижимаюсь к его груди. Ледяные руки больше не холодны, мне тепло.
С внутренней стороны век гуляют тени, я наблюдаю за ними, слушая неразборчивый шепот. Это успокаивает.
Даже с закрытыми глазами я вижу, как он неотрывно смотрит на мене, перебирает в тонких пальцах вьющиеся прядки моих волос. Тихо – тихо говорит. Мне? Себе? Нам?
Чувствую его мысли. Изо всех сил зажмуриваю глаза и прижимаюсь к нему сильнее. Нельзя же, нельзя так думать.… Иначе мне не хватит сил сдержать позорные детские слезы… Глупость же, правда? А ведь действительно, «маленькая».
И ничему-то меня не научили годы сознательной жизни, кроме формул и графиков. Ничегошеньки-то я еще не знаю.
Я нахожу его руку, цепляюсь за нее. Ищу поддержки, сочувствия? Нет… Только подтверждения тому, что его мысли все для меня, открыты.
Он отвечает легким пожатием. И добавляет в уме, то, что не может сказать вслух. Что жестоко и сладко колет под сердцем.
С закрытыми глазами, не прерывая контакта, он окончательно впускает меня в свой разум.
- Не думай ни о чем. Все хорошо….
- Я думаю о тебе, как ты не поймешь. Страшно. Мне очень страшно…
- Я с тобой.
- Надолго ли?
- Пока хватит сил. Пока я жив.
- Мы все можем умереть уже завтра. Значит это не такой уж и большой срок.
- Каждый может умереть завтра. Но с нами этого не случится.
- Я верю тебе. Пообещай, что не бросишь меня здесь, на этом пепелище. У меня нет ничего. Никого. Только ты теперь.
- Скоро все закончится. И тогда мы уедем с тобой.
- Далеко – далеко?
- Так далеко, как только пожелаешь…Даю слово…

Молчание совсем не тягостное. Такое же теплое и ласковое, как последние слова.

- Почему ты пускаешь меня в свои мысли?
- Доверяю тебе.
- Это так странно…Говорить с тобой, слышать твой голос. Мне это не снится?
Я решаюсь открыть глаза и встречаю его взгляд. Нет, это правда.
- Веришь?
- Да. Все по-настоящему…
- Иногда мне кажется. Что все – кошмарный сон. Я так боюсь проснуться однажды в иной реальности… - шепчу я.
- А если она будет лучше, чем эта?
- А если там не окажется тебя?
Он молчит. Обдумывает наш странный диалог или просто держит паузу?
- Хочешь попробовать? – наконец говорит он.
- Что ты имеешь в виду?
- Просто общий сон. Один на двоих.… Обещаю, он будет приятным.
- То есть, целая ночь в другом мире с тобой?!
- Да.… Все ты понимаешь…
- Как такое возможно? – удивляюсь я.
- Доверься мне… - шепчет он.

Теплые пальцы ложатся на мои подрагивающие веки. Темно.
Сквозь полусон я слышу, как он негромко говорит, нашептывает что-то непередаваемое. Спокойно, умиротворяюще.
Заклинание? Несколько секунд я держусь, но потом отпускаю себя.
В последние мгновения, когда я нахожусь на зыбкой грани, в сознание проливаются слова…

Все уснули до рассвета,
Лишь зеленая карета,
Лишь зеленая карета
Мчится, мчится в вышине,
В серебристой глубине…

Художник в парке опустелом
Стоит один в плаще потёртом,
Он видит белое на белом,
А пишет чёрное на чёрном

И я, как он, наверно, маюсь,
Картин моих Париж не купит,
Что рисовать я не пытаюсь -
Везде черты твои проступят

У всех моих цветов твои глаза!
Похожа на тебя моя гроза!..
И море, боль мою храня,
Как ты, рисует не любя
В моём музее имени тебя!

А парк одет не по погоде,
Верней, раздет согласно дате,
Художник счастлив и свободен,
Но в рамках чёрного квадрата

По одному, хотя нас двое,
Мы создаём свои пейзажи,
А после зеркало пустое
Висит на модном вернисаже...

У всех моих цветов твои глаза!
Похожа на тебя моя гроза!..
И море, боль мою храня,
Как ты, рисует не любя
В моём музее имени тебя!

И море, боль мою храня,
Как ты, целует не любя
В моём музее имени тебя!
(с)

Для молодой особы всегда опасно,если её воспоминания постоянно и слишком охотно возвращаются к одному и тому же человеку.(с)

Бывают сталкиваются мысли людей.
Сегодня я шла домой и размышляла.
Моя фигура не такая уж и стройная как хотелось бы, талия не достаточно узкая, рестницы не такие уж длинные и пушистые, как обещалось, зубы не отливают белизной, волосы так и вообще как воронье гнездо, порой. Ноги... нет, вот к ногам как раз претензий нет, они замечательные. Короче, не такая уж и красавица, как было обещано, да и вовсе не красавица.
И как здорово вечером того же дня ни с того ни с сего получить сообщение от давнего приятеля, которое бы начиналось "Черт, Арин, ты офигенно красивая.".
Лучезарная улыбка. Все, наверно, не так уж и плохо. "но похудеть бы нааааадо" - все равно презрительно вякает внутренний голос.

Лондона нет. Его не существует. Это всё иллюзия и правительственный заговор. Тебя постоянно обманывают. Смерть неизбежна. И хватит уже пялиться в монитор - это вызывает искривление позвоночника и проблемы со зрением. Встань и иди! Иди погуляй по иллюзорной улице. Говорят, там весна. (с)

ЗАЧЕМ Я РОЖДЕНА НА СВЕТ?


Я рождена чтобы любить.
Любить и излучать любовь.
Чтоб сердце научилось петь,
Душа смогла помолодеть,
И очутилась в детстве вновь.


Я рождена чтоб стать творцом.
Как он – во всем себя узнать.
Суметь поверить в волшебство,
Не испугавшись ничего,
Свой светлый мир себе создать.


Я рождена чтобы забыть.
Забыть себя, зажечь свой свет,
Им осветить души полет.
Познать падение и взлет,
И вспомнить то, что смерти нет.


Я рождена чтобы дарить.
Дарить улыбки, радость, смех,
надежду, веру и любовь.
Делиться счастьем вновь и вновь.
И быть уверенной в успех.


Я рождена чтобы узнать:
Возможно все – пределов нет.
Подскажет сердце, как мне быть,
Мечту в реальность воплотить,
Лишь у Души прося ответ.


Я рождена чтоб рисковать
И не бояться перемен.
Суметь границы изменить,
Свои привычки победить,
Свободу получив взамен.


Я рождена чтоб побеждать,
И не бояться умереть.
Но не бороться, а любить,
Любовью слабость покорить,
Бесценный опыт получить.
Его впитать и улететь.


(с)Кукла.