Джули все записи автора Увидела в ЖЖ идею - мне очень понравилось! Предлагаю и "червякам" сыграть в эту литературную игру.

Дано: 9 отрывков из различных произведений жанра "современная отечественная женская проза".
Найти: авторов, разумеется! Попробуйте угадать, чьему перу принадлежит тот или иной кусочек.

ВНИМАНИЕ: если вы угадали автора (или вам кажется, что угадали) - не надо писать его имя-фамилию в комментариях! Пишите мне в личку, с удовольствием ознакомлюсь с вашими предположениями. Правильные ответы опубликую здесь же, в комментариях, несколько позже.
Пожалуйста, дорогие "червячки", не мухлюйте! Я понимаю, что в нашу эру прогресса достаточно забить в поиск нужный отрывок - и Интернет сразу же выдаст вам автора. Давайте играть по-честному, а?..

Ну, и еще. В комментариях разрешается обсуждать отрывки (не называя авторства, разумеется) - в плане "понравилось-не понравилось", "это бы я почитала", "такую бы книжку и в руки не взяла" и т.д.
Отрывки я выбирала совершенно произвольно, изначально определившись только с авторами. Самые узнаваемые и значимые имена героев зашифровала иксами, игреками и зетами:)

Отрывок 1.

XXX пригласил меня на ужин. Романтический ужин вдвоем, при свечах, о котором я мечтала.
Мы поехали в ту самую гостиницу на Тверской. Несмотря на начинающуюся весну, швейцар еще не снял шубу. Он распахнул передо мной дверь широким жестом. И улыбнулся мне.
Свечей не было. Ужин был. Вкусный.
XXX рассказывал про то, как сам стал зарабатывать деньги. Он начал свою карьеру в конце 1980-х, когда возил в Китай живых пекинесов. Чтобы их ели. А из Китая – плюшевых. Отличный был бизнес. Про то, что это было смыслом его жизни, единственной ценностью. Про то, как все поменялось через несколько лет. Как захотелось других ценностей. Про семью, отношения в которой оказались безвозвратно разрушенными. Семью, в которой каждый живет своей жизнью. И в этой собственной жизни нет места тому, кто рядом. Про то, что у YYY не может быть детей, про ее любовников, пристрастие то к наркотикам, то к алкоголю…
Мы пили белое вино, и я думала о том, как бы мне самой не спиться.
– А депутатство? Зачем тебе это?
– Надо же куда-то двигаться! Представляешь, как интересно: взять никому не известного человека, но с громкой фамилией, на ровном месте создать партию и заставить всех поверить в то, что все это что-то значит!
– Это движение вперед?
– Это огромные перспективы для манипулирования. Что может быть интересней, чем манипулировать людьми? Огромными массами?!
– Да, – я сделала еще глоток вина. – Ты точно станешь депутатом.
– Точно, – уверенно кивнул XXX.
Мы остались на ночь в президентском номере. В этом номере уместилось бы несколько моих квартир.
И там были свечи.

Отрывок 2.

XXX наклонилась к ней, взглядом мгновенно охватывая, отпечатывая в себе эти сухие морщины, обтянутый кожей острый подбородок, круглые мослы монгольских скул… Под простыней лежало тело, в котором она, XXX, была кем-то случайно зачата и чудом не выкинута на помойку…
- Ната-ашка хо-одит… - тяжело протянула, как простонала, мать… - Наташка хорошая… YYY тоже хорошая… только давно… и ZZZ, узбечка… дала мне молока…
Боже, подумала XXX, всю жизнь барахтаясь в пучине зла и вражды, алчности и преступления, сейчас, на пороге смерти, эта нищая перебирает крохи доброты, которые ей перепали…
- Мама… - проговорила она. - Я приехала повидаться и… попрощаться с тобой… Давай простим друг другу все.
- Ты богатая? - спросила мать.
XXX выпрямилась… Окинула взглядом высохшее, почти детское - под простыней - тело.
- Я не нуждаюсь…
- Тогда… - мать показала глазами на тумбочку, где в литровой банке стояла вода, а рядом пиала с надбитым краем. Быстро наклонив банку, XXX налила воды, приподняла голову матери, поднесла пиалу ко рту. Та отпила немного…
- Тогда… я деньги и квартиру Наташке с Серегой завещаю…
- Конечно! - отозвалась дочь и подумала - артистка, артистка до мозга костей, до последнего вздоха… Играется сцена "кончина справедливой матери".
- У меня денег много… - говорила мать с одышкой… - Я собирала, собирала… Мне было все равно - на чем их делать… А сейчас все время думаю - для чего?… Вспоминаю разных людей… Это ужасные деньги… Они давят… вот сюда, на грудь…
- Ты, наверное, устала… - сказала XXX. - Я сейчас уже пойду…
- Подожди! - с неожиданным напором проговорила мать и, словно исчерпала этим возгласом все силы, опять закрыла глаза.
Лежала так минут пять… XXX терпеливо сидела рядом, ждала, на тот случай, если мать снова заговорит. И та заговорила…
- Я подохну… хорошо, пусть… так и надо… правильно… Вокруг меня было только зло, грязь… обман… и… я была совсем одна… Я всех ненавидела, всех… не было сил жить как человек… Я сама стала злом… Я, XXX, людей убивала…

Отрывок 3.

Ночью – клопы. Днем – зной и вытягивающее силы ожидание. Встречи с «подельниками» запрещены, будь благодарна за то, что выводят на прогулку.
Белый каменный двор огорожен стенами с узкими окошками. В каждой камере – десятки копошащихся тел. Кашель, смрад, детский плач. Здесь содержали уголовных.
XXX нашла у стены растение, пробившееся между плитами. Принесла воды, полила, помыла чахлые листочки. Через несколько дней росток окреп, но его кто-то вырвал. Жалко было – словно убили птичку.
Утро – еще до рассвета – самые лучшие часы. XXX вставала, подходила к окну и долго смотрела на крыши Посольского квартала. Совсем рядом жили люди, не осознающие своего счастья.
Однажды они с YYY попали в грозу. Сначала было страшно: гром, молния, дождь стеной; они вымокли до нитки, развеселились и принялись танцевать танго под «трам-пам-пам» посреди дороги. С волос стекали капли, XXX, босоногая, прыгала по лужам, в руках – разбитые туфли. YYY хохотал и кружил ее, а на сухом крылечке под крышей сидел кот и смотрел на них с оторопелым удивлением.
Или вот еще одно воспоминание: YYY лежал на кровати, она встала рядом на колени, наклонилась к нему, чтобы поцеловать, а он вытащил из подушки белое перо, дунул, и оно пролетело сквозь вырез ее короткой кофточки, между грудями, и выскользнуло ему на живот. Глупости, но так смешно было!
Помнит ли YYY об этом? Вряд ли.
Теперь XXX каждое утро смаковала эти подробности. Днем старалась занять себя чем-то другим, чтобы не растратить их на жару и духоту. Поначалу ей казалось, что она быстро истощит запас воспоминаний, но за десять лет знакомства с YYY таких крошечных историй накопилось невероятно много.
XXX пыталась отыскать в памяти нечто подобное, связанное с ZZZ. Пусто… Идеи, концепции, цитаты – этого добра сколько угодно. Но ZZZ никогда не стал бы прыгать с ней по лужам или вызывать эхо в горах: «Эге-гей! Лешие, вы где? Ой, нет, лешие – это в лесу… А здесь кто? Красные партизаны? Эге-гей, партизаны! Все, молчу, молчу…»

Отрывок 4.

...По пути в Шереметьево сломалось такси, шофёр долго ковырялся в железных потрохах машины. XXX, проклиная своё невезение, вышла из машины и вытянула руку навстречу потоку машин. Ни одна сволочь не останавливалась. Всё гибло. Десятилетием вынашиваемый план срывался из-за какой-то гнусной железки. Следом за матерью выскочила из машины YYY, запрыгала, замахала руками и закричала:
– И не поедем! И никуда не поедем!
XXX побелела лицом и глазами, сбила с YYY шапку и стала яростно хлестать её по лицу. ZZZ, выйдя из столбняка, оттащил YYY к машине. XXX ринулась за ними. Ярость её перекинулась на ZZZ. Она трясла его за воротник и кричала:
– Бездарь! Тряпка! Маменькин сынок! Ну сделай же что-нибудь!
YYY висела на его правой руке, левой он вяло отражал нападение.
Скорее бы кончился весь этот бред, как в плохом кино… Какое счастье, что мама не поехала… Кошмарная баба… Ведьма сумасшедшая… Бедный наш Мурзик…
Остановилась потрёпанная машина. Шофёр такси подошёл к водителю, перекинулись несколькими словами. XXX сообразила, что судьба над ней смилостивилась, и на рейс они не опоздают. Шофёр перекладывал чемоданы из багажника в багажник, ZZZ вытирал YYY расквашенный нос.
За двадцать минут доехали до аэропорта. Без единого слова. ZZZ выволок ***ин чемодан. YYY несла свой маленький, собранный ***ей. ZZZ время от времени подтирал YYY нос. XXX шла впереди, не оглядываясь, с большой спортивной сумкой. Как хорошо, что никогда больше не надо будет её утешать…
ZZZ тащил огромный чемодан, в свободную руку вцепилась YYY. Посадка уже была объявлена, возле стойки остановились. XXX разжала сведённые губы:
– Прости. Я сорвалась. Спасибо за всё.

Отрывок 5.

— Идиот. — XXX поднялась со стула. — Ах, ты... Шут гороховый!
У милашки дежурная улыбка сползла со смазливого личика.
— Идиот! — XXX ринулась к столу, задыхаясь от гнева. — Где это... Дайте мне свидетельство!
XXX с треском разодрала свидетельство о браке пополам.
— Устроил тут спектакль. Очередной. Но это последний твой прикол, YYY. Ты понял? Последний!!!
Она мчалась по коридорам загса, не разбирая дороги. YYY догнал, схватил за руку:
«XXX...» — «Пусти!»
Она вырвалась, ринулась к выходу. В холле возбужденно галдели юнцы и юницы, несколько стаек. XXX с ходу вклинилась в нарядную толпу. Всё расплывалось перед глазами: белые платья невест, пестрые пятна осенних букетов... «Куда ты...» — «Вы мне ногу отдавили!» — «Простите, — бубнила XXX, продираясь к выходу. — Извините... Пусти!» — это YYY схватил ее сзади за предплечье.
— Но ты же знала, что так будет! — YYY держал ее крепко.
— Я знала?! — она повернулась к YYY, задыхаясь от гнева, от бега. — Что я знала?!!
— Что все будет по-настоящему! Знала!
— Не надо за меня решать, YYY! — шипела XXX. — И не лезь в мою жизнь больше! Не надо! Ты со своей разберись! Понял? Ты понял?!
Она вылетела из загса. Владик, скучающий в авто, встряхнулся было, потянулся за шампанским — открывать, но поставил бутылку на место, глядя вслед XXX растерянно.
XXX бежала по улице. YYY выскочил из загса и понесся за ней.
— Стой! — орал YYY. — XXX, стой!
Он догнал ее, схватил за руку.
— Поговорить мы можем?! Просто поговорить!
— Не о чем. — XXX выдернула руку, пошла вперед, не оглядываясь.
— Я хотел...
— Что ты хотел?! — она только шаг ускорила. — Поиграть в супружество? Не наигрался еще?!!
— Почему — поиграть?! — он прижал ее к стене дома. — Стой... Почему поиграть, я действительно хотел... Хочу... — бормотал он, багровея. — Чтобы мы были вместе... Ну, как... Ну, ты понимаешь...
— Что ты несешь-то?! — она смотрела на него насмешливо. — Я старая баба, я старше тебя...
— На два года.
— На целую жизнь, YYY. И у меня классное приданое. Классное. Старуха с задвигом, муженек с прибабахом и парочка беби. Ты их усыновишь всех скопом? Да, YYY?
YYY молчал мрачно.
— Ничего, YYY... — сказала XXX тихо, устало. — Это все у тебя пройдет. Это от безделья. Вот твоя тачка стоит. У тебя кто сегодня? Чехи?
— Болгары. — YYY оглянулся: Владик вылез из машины, стучал пальцем по циферблату наручных часов: дескать, пора!
— Вот и поезжай. — XXX легонько подтолкнула его к машине. — Тяпни с ними плиски за успех предприятия. Поезжай, YYY.

Отрывок 6.

Лучшее средство от депрессии: для француженки – секс, для немки – шопинг, а для несчастной русской девушки, у которой к тому же сломан нос, – водка. В тот вечер я впервые в жизни напилась. Не кокетливые алкогольные возлияния из серии «Ой, держите меня, я такая пья-аная, как бы не наделать глупостей!», а по-настоящему. В гордом одиночестве. Закусывала бесхитростными маринованными огурчиками, вареными креветками и бородинским хлебом. Пила прямо из горлышка. К концу второй бутылки забеспокоилась – вроде бы столько водки, а в голове по-прежнему ясно, мысли не путаются, боль не проходит. Поднялась с табуретки – и началось.
Тесная кухонька закружилась перед моими глазами, пол превратился в корабельную палубу, окно равнодушной акулой то подплывало ближе, то удалялось прочь, лампочка размножилась и превратилась в десяток мерцающих фонариков. А желудок, видимо, решил воспользоваться внутренним лифтом – торжественно и плавно поехал вверх, к горлу, еще дальше, и… Заплетаясь в собственных конечностях, я едва успела добежать до санузла. Унитаз, как атакующий дикий зверь, бросился навстречу.
Рвало меня долго и отчаянно. Зато почти сразу я протрезвела – и это было ужасно! Получилось, что я напилась не ради краткосрочного пребывания в спасительном забытьи, а ради того, чтобы добрых полчаса корчиться в судорогах на холодном кафельном полу.
И тогда я заплакала – горько, беззвучно, искренне. Как будто бы внутри меня открыли плотину, и организм мстил за годы демонстративного хладнокровия. Я оплакивала и незадавшуюся модельную карьеру, и потерянную лучшую подругу XXX, и странную свою судьбу, которая начиналась с дизайнерских шпилек, а закончилась скошенным набок носом и полным отсутствием перспектив. Я плакала и плакала… Не знаю, сколько времени длилась бы моя истерика, если бы ее предсказуемый ток не нарушил дверной звонок.

Отрывок 7.

Похлестав себя сильным душем, XXX выпила чашку кофе с кусочком сыра без хлеба и вышла на улицу. Во дворе выколачивала ковер ее соседка, врач-невропатолог. Соседка бросила свое дело и спросила XXX:
– Вы не знаете, для чего нам, женщинам, дается воскресенье? – и она показала на свой ковер, на чужое белье на веревках.
– Я, например, иду гулять, – ответила XXX. – Выкиньте свой палас и идемте…
Невропатолог смотрела на XXX – свежую, подтянутую, бодрую – и придумывала ответ. Самый близкий и самый точный был бы такой: «Хорошо вам, старой деве… А мой муж уют ценит. А какой уют без ковра?»
Ответила же невропатолог элегантно:
– Гуляйте на здоровье, XXX, вы детям нашим нужна сильная. На вас школа держится.
Невропатолог посмотрела ей вслед и отметила, какая у XXX прямая спина, а вот ноги дрябловаты. Есть разная последовательность старения. У кого она начинается с лица, у кого с живота, у кого с ног… У XXX подсыхают лодыжки.
Невропатолог шмякнула по ковру выбивалкой, глотнула родной домашней пыли и успокоилась.
XXX же поднялась на косогор и села на камень, который считала своим. Она действительно стала быстро уставать. Раньше ей ничего не стоило взбежать на любую высоту, а сейчас першило в горле и сердце билось, как будто его раскачали.

Отрывок 8.

Однажды, после очередного напряженного дня беготни по редакциям, XXX брела по длинному подземному переходу, жутко уставшая и голодная. Дома же ее ждал только несладкий чай с кусочком лаваша. В это время на нее повеяло сдобным духом – из палатки с пирожками и слойками умопомрачительно тянуло горячей свежей выпечкой. Живот, взбунтовавшись, отчаянно забурчал. XXX поняла, что упадет в голодный обморок, если сейчас же не съест что-нибудь. В кошельке у нее оставалась единственная десятка. Послезавтра (скорее бы, скорее бы настало это послезавтра!) XXX обещали уплатить за статью, но завтра еще нужно было купить хлеба. Однако искушение потратить эти десять рублей сейчас же было слишком велико. «Продержусь как-нибудь», - подумала XXX с отчаянной храбростью, в то время как ноги уже сами вели ее к палатке. Она с жадностью приникла к стеклу, изучая ассортимент.
- Слойка с сосиской – тринадцать рублей... - бормотала она, борясь с головокружением от дразнящих запахов. - С мясом – десять рублей... Пирожок с вишней – двенадцать, с печенкой – тоже двенадцать...
На ее счастье, пирожок с картошкой стоил всего восемь рублей. Она протянула деньги продавщице, и та быстро сунула ей горячий, с пылу с жару, пирожок в промасленной бумажке. От него исходил восхитительный аромат. XXX едва сдержалась, чтобы не вцепиться в него зубами тут же, возле палатки. Нет, надо было добежать домой и там съесть пирожок с чаем, это будет намного вкуснее и сытнее.
Но не успела она сделать и нескольких шагов, как на нее неожиданно налетела какая-то толстая тетка, увешанная полиэтиленовыми пакетами. Она так стремительно неслась XXX навстречу, что, похоже, просто не замечала препятствий на своем пути и всех сметала с дороги. XXX с трудом удержалась на ногах, но – о ужас! – одним из своих пакетов тетка задела девушку по руке, и пирожок полетел на пол. XXX даже не успела опомниться. Она застыла от шока, не веря своим глазам, словно уговаривая себя, что весь этот кошмар ей мерещится. Тетки и след простыл, а прямо по пирожку уже топтался нескончаемый поток человеческих ног, бегущих по своим делам.
XXX взглянула на свой расплющенный в грязи пирожок, заплакала в голос и поплелась домой, не стесняясь того, что о ней подумают окружающие. Ее буквально шатало от горя.

Отрывок 9.

– А ты бы пошла за него? – спросила XXX.
– Я для Андрея – старая.
– А сколько ему?
– Сорок.
– Ну и тебе сорок.
– Правильно. А мужику в сорок нужна женщина в двадцать.
– А кому нужна женщина в сорок?
– Никому.
– А тогда зачем все это?
– Что?
– Ну ЭТО. ВСЕ.
– Ты какая-то странная. ЭТО и есть жизнь. Неужели не понимаешь?
XXX понимала. Она тоже не могла жить без любви. Но у нее была одна любовь на всю жизнь. Муж. YYY.
Они вместе учились в школе, начали спать в десятом классе. Они засыпали, обнимаясь, и вместе росли во сне, и их кости принимали удобные друг для друга изгибы и впадины. Они слились друг в друге. А потом в сыне. Ребенок был поздним, они тряслись над ним. У XXX не было и не могло быть других интересов. Она не понимала ZZZ жизни: как можно ложиться с чужим, обнимать чужого. Потом делать его своим, обнимать своего. Потом отдирать от тела вместе с кожей. И возвращаться домой, ложиться к мужу, который уже стал чужим, и мучиться, и ждать, пока нарастет новая кожа.
XXX брезговала жизнью своей соседки, как та ложками Андрея. Но каждый день ее тянуло сюда, в эту кухню. XXX усаживалась, пила кофе, слушала продолжение сюжета, подзаряжалась энергией чужой страсти.
Такое поведение по большому счету было безнравственным. Брезгуешь – не общайся. Обходи стороной. Но XXX приходила, садилась, и пила кофе, и слушала, и сопереживала. И более того, выслушивала нравоучения от ZZZ.
– Как ты можешь так жить? – вопрошала ZZZ. – Ни дела, ни романов. Только дом. Живешь, как улитка.
– А когда мне? – виновато оправдывалась XXX, будто и в самом деле была виновата.
Ей тоже хотелось спросить: «А ты, как ты можешь ТАК жить? Как жонглер в цирке. Жонглировать такими разными шарами: семья, хозяйство, работа, страсть – все это подкидывать на разную высоту и ловить».
Сколько надо здоровья и изобретательности? И как изменилось понятие нравственности за какие-то сто лет. Катерина из «Грозы» изменила мужу и утопилась, не вынесла раздвоенности. Анна Каренина познала презрение общества, не говоря уже о том, что бросилась под поезд. А сейчас никакого общества и все Анны. Без Вронских.

UPD: В комментариях поставила правильные ответы.