Любовь твоя жаждет так много,
Рыдая, прося, упрекая...
Люби его молча и строго,
Люби его, медленно тая.

Свети ему пламенем белым -
Бездымно, безгрустно, безвольно.
Люби его радостно телом,
А сердцем люби его больно.

Пусть призрак, творимый любовью,
Лица не заслонит иного,-
Люби его с плотью и кровью -
Простого, живого, земного...

Храня его знак суеверно,
Не бойся врага в иноверце...
Люби его метко и верно -
Люби его в самое сердце!

Максимилиан ВОЛОШИН

Волошин иногда просто потрясает глубинным познанием жизни, притом что, казалось, жизненнго опыта ему негде особенно было набираться, да и не очень он к этому стремился. Киммерийский затворник, изредка выбирающийся в цивилизацию, бесконфликтный спокойный увалень и миротворец, бесценный для нервного и эксцентричного творческого сообщества, он не давал повода ни для сплетен, ни для попыток даже втягивания себя в богемные развлекушечки. Это отмечают абсолютно все его друзья и коллеги по творчеству. И любовная тема у него или спокойно-умиротворённая или размаха космического, где места для простой человеческой страсти просто нет уже. И когда он вдруг дарил миру откровение, подобное вышеприведённому, коментаторы просто терялись, а друзья немедленно начинали искать окрест даму, подвигшую киммерийского мага на подобные откровения. И, не сыскав ничего похожего, замирали в ожидании объяснения. А Волошин уже как ни в чём не бывало, двигал галактики или писал мирно северные оды, в которых Вселенная отражалась как в маленьком лесном озерце. Это характерно для всего творчества Волошина, у которого всякое явление и предмет под воздействием магических операндов вдруг теряли форму, размер и перспективу: малое становилось великим, а всякое громадьё он единым движением брови превращал в пылинку. Киммерийский ма-а-аг...

ВЛАГА

С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
"Милый! Мой милый!" - Светло,
Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль, под Луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.

Слухом невольно ловлю
Лепет зеркального лона.
"Милый! Мой милый! Люблю!" -
Полночь глядит с небосклона.

Константин БАЛЬМОНТ,
"Будем как солнце"

Надо заметить, что в сборнике "Будем как солнце" любая почти вещь будет тут интересна или познавательна, или то и другое. Но вот захотелось мне нынче угостить вас лёгкой любовной пасторалькой, на которые так щедр был маг в эти годы. Лёгкость, с которой он творил их, может соперничать разве что с лёгкостью душевной (но не легковесностью) восприятия. И вот уже закружило тебя воображение, сладкие грёзы переполнили душу и оторвали на миг от реалий мира для света мечты. И уходишь ты на истончении дыхания и трепете душевном в такие выси...И долго потом по возвращении не проходит ошаление от внезапно нахлынувшего чувства к любимой, которой и нет пока ещё, но будет, будет!!! Такие они - "серебряные"...

А! это снова ты. Не отроком влюбленным,
Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным
Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.
Страшна моей душе предгрозовая тишь.
Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,
Врученным мне навек любовью и судьбою.
Я предала тебя. И это повторять —
О, если бы ты мог когда-нибудь устать!
Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,
Так Ангел смерти ждет у рокового ложа.
Прости меня теперь. Учил прощать Господь.
В недуге горестном моя томится плоть,
А вольный дух уже почиет безмятежно.
Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,
И крики журавлей, и черные поля...
О, как была с тобой мне сладостна земля!

Анна АХМАТОВА, "Белая стая"

А вот это - Гумилёву, хотя речь может идти и идёт в первую очередь об Анне всея Руси. В предыдущем сообщении я вскользь указал на психическое состояние Гумилёва в этот период: он весь заряжен на ненависть к грядущему хаму и Ахматова его интересует лишь как предмет былых разочарований в жизни и любви, но не более. Я не намерен больше уделять здесь место этой коллизии: Ахматова сама выносит себе приговор, жестокий приговор, орошённый слезами былых воспоминаний в последних строках. Но того Гумилёва нет уже, а этому она может отдать и отдаёт сострадание только и скорбь, что на фоне вызревающей уже в ней новой любви выглядит просто потрясением: ни от чего прожитого не желает отказаться эта женщина седых тысячелетий, всю свою и чужую любовь и боль будет нести по жизни до остатних дней царскосельская муза. Я не знаю другой такой женщины, проявившей своё величие и в любви, и в сострадании к былым возлюбленным, и даже к тем, кто любил её без ответа, так самозабвенно и честно. Русская Сафо...

Время — честный человек.
Бомарше П.

Небо в тонких узорах
Хочет день превозмочь,
А в душе и в озерах
Опрокинулась ночь.

Что-то хочется крикнуть
В эту черную пасть,
Робким сердцем приникнуть,
Чутким ухом припасть.

И идешь и не дышишь...
Холодеют поля.
Нет, послушай... Ты слышишь?
Это дышит земля.

Я к траве припадаю.
Быть твоим навсегда...
"Знаю... знаю... все знаю",-
Шепчет вода.

Ночь темна и беззвездна.
Кто-то плачет во сне.
Опрокинута бездна
На водах и во мне.

Максимилиан ВОЛОШИН

Отыскиваешь ранние поэзы Волошина и тихо изумляешься: да он всегда был поэт, даже занимаясь живописью, выставками, будучи прекрасным критиком и исследователем чужого искусства! Какой-то ишак болотный промычал о его "любительстве" в поэзии и тотчас его перестали печатать до 1905-го года. Он хмыкнул только и серьёзно занялся импрессионистами, отдаваясь поэзии как творческой разрядке среди живописи, огромных критических исследований творчества французских преимущественно поэтов и начатков своего живописного творчества. И только чуткий Брюсов уловил зародыш огромного поэтического потенциала среди арабесок киммерийского мага. В 1905 году его-таки напечатали со скрипом и вдруг всем стало ясно: Россия открыла для себя поэта такого масштаба, что даже и промыслить было невозможно теперь её, Русь, без Волошина-поэта. А он, как будто по-доброму охлаждая неуёмные восторги целого сонма своих почитателей, уже ушёл в серьёзную живопись. И опять парадокс: мэтр Рерих, искавший в Гималаях прозрачный воздух и свет, нашёл его в Крыму у Волошина и чуть не съехал с ума: сам он волошинского чуда повторить не смог. Ну не видел мэтр этой безбрежной синевы, прозрачности и каких-то прямо-таки евангелистских бликов тонкого серебра среди кустарников на козьих тропах. Ну, вот не видел, и всё! И пока он осознавал эту свою непонятную слепоту, Волошин, как ни в чём не бывало, вернулся в поэзию с таким невероятно богатым багажом, что казалось - боле ничем он всё это время не занимался. Это было потрясение для поэтического братства России. Да вот хоть эта ранняя его вещь из тех, что копил он впрок, занимаясь культурным наследием России.
Такие они - "серебряные"...

БЫТЬ УТРОМ

Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропадали,
Кто не хочет повторений и бесцельностей печали, -
Должен властною рукою бесполезность бросить прочь,
Должен сбросить то, что давит, должен сам себе помочь.

Мир - бездонность, ты - бездонность, в этом свойстве вы едины,
Только глянь орлиным оком, - ты достигнешь до вершины.
Мир есть пропасть, ты есть пропасть, в этом свойстве вы сошлись,
Только вздумай подчиниться, - упадешь глубоко вниз.

О, глубоко видит око! О, высоко ходят тучи!
Выше туч и глубже взоров свет сознания могучий.
Лишь пойми, скажи - и будет. Захоти сейчас, сейчас, -
Будешь светлым, будешь сильным, будешь утром в первый раз!

Констентин БАЛЬМОНТ, "Будем как солнце"

Постижение Бальмонтом окружающего мира поражает и потрясает. Его образы мира бесконечны, а посылы к ним не могут оставить равнодушными твоё сердце и душу. Он не толкает тебя на искус, он готов изведать его с тобой и от этого волшебства невозможно отказаться. Он не настойчив, нет, но открывает перед тобой такое, что ты на вечность перестаёшь принадлежать себе, только образам мира, кторый он ваяет на вселенском полотне, открывая тебе его во всей необъятной красе и первозданности. Ты растворяешься в этом мире, ты постигаешь его, а он - тебя. Ты неслиянно сливаешься с ним, а выходишь нераздельным с этим блистающим чудным колдовством, навсегда поняв его красоту и благость, как продолжение всего лучшего в себе и мире. Это путь к солнцу, бессмертный путь, указанный тебе магом в своём солнечном гимне "Будем как солнце"! Вели-и-ик...

Они летят, они еще в дороге,
Слова освобожденья и любви,
А я уже в предпесенной тревоге,
И холоднее льда уста мои.
Но скоро там, где дикие березы,
Прильнувши к окнам, сухо шелестят, —
Венцом червонным заплетутся розы
И голоса незримых прозвучат.
А дальше – свет невыносимо щедрый,
Как красное горячее вино...
Уже душистым раскаленным ветром
Сознание мое опалено.

Анна АХМАТОВА, "Белая стая"

А вот это - совсем другая Анна всея Руси: свободная или почти свободная и от наложенных на себя пут, восторженная и прекрасная в своих чувственных проявлениях. Закипает бурная жизнь петербургских салонов, война где-то далеко, хоть она по-прежнему остро её чувствует, унялся Гумилёв: его теперь интересуют только политика и ненависть к хаму. Шаткое равновесие ещё сильной России и Ахматова слушает его в пол уха: она, слава Богу, снова занята собой. Её не трогают ни бешеный салонный успех, ни переизданные 7 раз "Чётки", ни даже расправившая крылья "Белая стая": царскосельская муза ждёт любви. Она полна радостным ожиданием, готовит в сердце святой уголок...и встречу, блаженную встречу того, что есть чудо для неё всегда. То, ради чего готова она пойти на муку и пойдёт, когда придёт срок. Но пока она полна светлого ожидания и так радостно ожидать вместе с нею, что слёзы невольно выбегают на глаза, размывая текст и заставляя гулко биться сердце. Боже, пошли ей любви полной мерою, белому лебедю Руси...

Луна богата силою внушенья,
Вокруг нее всегда витает тайна.
Она нам вторит: «Жизнь есть отраженье,
Но этот призрак дышит не случайно».

Своим лучом, лучом бледно-зеленым,
Она ласкает, странно так волнуя,
И душу побуждает к долгим стонам
Влияньем рокового поцелуя.

Своим ущербом, смертью двухнедельной,
И новым полновластным воссияньем,
Она твердит о грусти не бесцельной,
О том, что свет нас ждет за умираньем.

Но нас маня надеждой незабвенной,
Сама она уснула в бледной дали,
Красавица тоски беспеременной,
Верховная владычица печали!

Константин БАЛЬМОНТ




Нынче я начал день свой, как всё последнее время, с Ахматовой: Анна всея Руси даёт мне в последнее время заряд на весь день такой творческой потенции, что я буквально пространства разбираю по кирпичикам. А потом приходит Бальмонт и мы устраиваем с ним безумства среди каждый раз новых декораций. Сегодня маг подзадержался в душе моей, пока я творил встречи с Волошиным и Ивановым, да и инет тормозил. Но вот маг проявил признаки нетерпения: несколько дней назад наткнулся я буквально на его "лунную" вещицу, да так и остался с ней в упоительных размышлениях. Хотелось, чтобы привычно качнуло изнутри сферы, а оно никак. Но вот сегодня ночная красавица явилась в разрывах туч и что-то внутри пропело ликуя: "Пора!" Помнится, когда я выпевал лунный цикл Волошина, выносило меня из всех норм приличия в такие сферы бытия, что дух захватывало и дыхание истекало до изнеможения, чтобы на изломе бытия наполнился я магической силой. Что же, Бальмонт и тут преуспел, заставив меня переосмыслить целые пласты моей жизни сейчас. Дивное это действо длилось минуты и едва уложилось в рамки Вечности и Бесконечности. Таков маг в силе своего воображения и кармического посыла. Таковы они - "серебряные"...

Лебеди

Лебеди белые кличут и плещутся...
Пруд — как могила, а запад — в пыланиях...
Дрожью предсмертною листья трепещутся
Сердце в последних сгорает желаниях!

Краски воздушные, повечерелые
К солнцу в невиданных льнут окрылениях...
Кличут над сумраком лебеди белые —
Сердце исходит в последних томлениях!

За мимолетно-отсветными бликами
С жалобой рея пронзенно-унылою,
В лад я пою с их вечерними кликами —
Лебедь седой над осенней могилою...

Вячеслав ИВАНОВ

Вячеслав Иванов никогда не претендовал на лидерство в стане символистов, но так уж случилось, что едва ли не сразу именно ему, увлечённому тайнами Вселенной космисту, вся символистская рать безоговорочно уступила хлопотную роль теоретика-обоснователя. И я ни от одного мэтра не услышал хоть нотку сожаления. Иванов не только оказался блестящим теоретиком, но между поездками в Калугу к Циолковскому и в Питер к космисту Фёдорову, создал в поэзии целое созвездие блистательных произведений, среди которых "Венок сонетов" просто потрясает своим космическим размахом и сумасшедшей динамикой каждой строфы каждого сонета, не выпускающей читателя ни на секунду из ареала общения на самой высокой ноте. Я уже приводил тут этот его венок, но сейчас хочу остановиться на совсем не характерном для него и, вероятно, навеянном Бальмонтом образе Белого Лебедя. Его Лебедь грустен и нет в нём на первый взгляд великолепия королевской птицы, и всё-таки я считаю этот образ, этот набросок величавого аристократа среди птиц исключительной удачей Иванова, всегда и во всём ходившего непроторенными тропами и покорявшего единым разлётом пера целые Вселенные.

РОЖДЕНИЕ СТИХА

Бальмонту
В душе моей мрак грозовой и пахучий...

Там вьются зарницы, как синие птицы...
Горят освещенные окна...
И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна...
О, запах цветков, доходящий до крика!
Вот молния в белом излучии...
И сразу все стало светло и велико...
Как ночь лучезарна!
Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюбленном созвучии.
Из недра сознанья, со дна лабиринта
Теснятся виденья толпой оробелой...
И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый.

Максимилиан ВОЛОШИН

Ах, как же хорош Волошин в своих мечтательных наблюдениях над смыслами, когда отрывается на минуты-вечности от основной сейчас для себя заботы - выставки импрессионистов. Там он мэтр, а до поэзии, кажется, и руки не доходят. Но это только кажется, он просто купается в ней в минуты отдыха, постигает её волшебные откровения, погружаясь в незнакомое пока, но такое загадочное сплетение слов, образов и смыслов. Да, он ещё новичок пока, но только слепой не разглядит громадного потенциала поэта, который выплеснется позже в целые эпохи постижения. А пока он играет смыслами как шариками, то подбрасывая их мощной рукою, то нежно перебирая их волшебные звуки так, что тепло и хорошо делается на сердце. Вели-и-ик...

Тяжела ты, любовная память!
Мне в дыму твоем петь и гореть,
А другим – это только пламя,
Чтоб остывшую душу греть.
Чтобы греть пресыщенное тело,
Им надобны слезы мои...
Для того ль я, Господи, пела,
Для того ль причастилась любви!
Дай мне выпить такой отравы,
Чтобы сделалась я немой,
И мою бесславную славу
Осиянным забвением смой.

Анна АХМАТОВА,"Белая стая"

Нашла в себе силы Анна всея Руси не только расстаться с своей горькой уже любовью, но и расстаться достойно. До конца дней своих не будет оставлен Гумилёв ни её вниманием, ни состраданием. Но любовь для неё другое и напрасно просит она у жизни покоя и даже отравы: жизненной силы в ней запасено и на страдания, и на радость вселенскую, и на опеку былой любви мучительным для своей души состраданием. Эта великая муза Руси велика не только своим могучим талантом, не только серебряной стаей добра, которое будет она дарить миру до последних дней своих, но и истинной свободой любви в высшем понимании этого слова, и всего, что с нею, жертвенной красой её, будет связано. Ещё не опалила её скорая война, ещё оплакивает она прежнюю любовь свою, но уже чувствуется в словах её не горькое отчаяние только, но и надежда. Сколь же силы духовной спрятано в этой царскосельской музе. Русской Сафо...

Мир шел искать себе обитель,
Но на распутье всех дорог
Стоял лукавый Соблазнитель.
На нем хитон, на нем венок,
В нем правда мудрости звериной;
С свиной улыбкой взгляд змеиный.
Призывно пальцем щелкнул он,
И мир, как Ева, соблазнен.
И этот мир - Христа невеста -
Она решилась и идет:
В ней все дрожит, в ней все поет,
В ней робость и бесстыдство жеста,
Желанье, скрытое стыдом,
И упоение грехом.

Максимилиан ВОЛОШИН

Это написано, кажется, в 1902 году и у меня вызывают изумление реплики дилетантов о том, что в это время Волошин не созрел ещё как поэт и пишет скверно. Разве это не чудо, господа критиканы?!! Я вообще в отчаянии, что могу столь мало места уделить этому периоду творчества киммерийского мага, но оно, поверьте, очень избирательно представлено нашей литературой и критикой: приговор о, якобы, слабости в этом периоде творчества Волошина, кем-то брякнутый в пустоту, неожиданно нашёл почитателей. И в результате этот период в поэзии Волошина, который вообще не обращал внимания на пустословие, представлен в мировой литературе и у меня безобразно! Но как пишет, как пишет! Это же целая поэтическая новелла, господа, разве можно ею пренебречь, отнестись к этому событию с прохладцей?! Целый мир тут перед нами и он красив, упоительно прекрасен, хоть герои его - так себе. Все, кроме женщины, которая всегда права - и в грехе, и в целомудрии. Ради этой только мысли, высказанной так щедро и упоительно, слава магу!!!

Я не знаю, что такое - презрение,
Презирать никого не могу.
У самого слабого были минуты рокового горения,
И с тайным восторгом смотрю я в лицо - врагу.

Я не знаю, как можно быть гордым
Пред другим. Я горд - пред собой.
О струны мои, прозвените небывалым аккордом,
Чтоб враг мой был, как я, во мгле голубой!

Константин БАЛЬМОНТ, "Будем как солнце"

Ещё будет не раз удивлять и восхищать нас Бальмонт такими вот откровениями. Но яркой и парадоксальной красотой своей впервые для меня открылись они именно в сборнике "Будем как солнце". Я этот сборник вообще не могу читать спокойно, я с первой строки начинаю сопереживать поэту и его лирическому герою, я беспокоюсь упустить что-то, не так понять и погружаюсь в его откровения до потери собственного Я, чтобы вернуть себе его обогащённым только что совершённым волшебным путешествием в страну, где удивительные смыслы и арабески потаённого волшебства сплетают тайну на каждом шагу этого волшебного пути. Такие они - "серебряные"...

Царскосельская статуя

Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины,
И ослепительно стройна,
Поджав незябнущие ноги,
На камне северном она
Сидит и смотрит на дороги.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной?
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.

Анна АХМАТОВА, "Белая стая"

Анна всея Руси из всего могла создать восхитительную миниатюрку. При этом ей было радостно наделить её лучшим своей души, да так, что всегда сопереживаешь вместе с ней сделанному ей маленькому или великому открытию. Однако, больше всего таких откровений приходится на Царское Село с его беспокойной, трепетной жизнью обитателей и прихожих. Так уж повелось на Руси, что именно здесь находили пищу для вдохновенных зарисовок лучшие сыны и дочери её, от Жуковского и Пушкина до этой вот упоительно красивой внутренней красотой Белой птицы России. Внешняя красота её только подчёркивала то, внутреннее, сияние, исходившее от этой удивительной женщины, мягко и навсегда покорившей царскосельские просторы и всю Россию. Русская Сафо...

Инет сегодня прекрасно пашет, но узнал я об этом полчаса назад: в Лукоянове элементарно не было света. Как приличная гроза, особенно ночная, так жди отключения. На сей раз с ним справились споро и к 12 часам свет был везде...кроме конкретно моего жилища: пропал свет - и хоть ты дерись. Сначала явился местный "умелец", но был он столь невменяем, что его просто не подпустили к 320 вольт. Районный умелец запускал всё, что выбило по району и наш черёд наступал часам к 8 вечера, а скорее всего - утром. Когда я осознал последнее, то надел сапоги взял убогий инвентарь и отправился ставить диагноз. Окозалось: отгорел в подвале один из концов 3-х фазки на подвальном автомате. Это не бином Ньютона, но ветхость всей коробки не позволяла ни отвернуть обгоревший конец, ни достойно его "перехлестнуть" на запасную шину. Не поверите: почти 2 часа возился с такой чепухой и вот - да будет свет, сказал монтёр...и перерезал провод! А я - пусковую ленточку: на месяц этого паразита хватит, но я завтра поставлю Саше (сегодня он в Дивеево) задачу: сыскать мне достойный автомат, а слажу я с ним сам. И будет нам щастя! Добрый вечер, друзья и читатели - кандидаты в друзья!!!

То он не загружается, то почта не пашет, то просто пропадают посты. Один удалось утром создать и на этом общение практически закончилось, потому что почта и сейчас работает безобразно. Ответить на реплику - мука, а как раз сегодня завязалась дискуссия по поводу "творчества" одного из представителей "демониады", а на мой вкус просто дурно воспитанного ремесленника от живописи, но с великими понтами. Но куда больше угнетает меня невозможность нормально общаться с друзьями. Если пройдёт этот пост, попробую возобновить усилия. А пока - доброго вечера!

Муза ушла по дороге,
Осенней, узкой, крутой,
И были смуглые ноги
Обрызганы крупной росой.
Я долго ее просила
Зимы со мной подождать,
Но сказала: «Ведь здесь могила,
Как ты можешь еще дышать?»
Я голубку ей дать хотела,
Ту, что всех в голубятне белей,
Но птица сама полетела
За стройной гостьей моей.
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну,
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.

Анна АХМАТОВА, "Белая стая"

Главный сборник жизни и Творчества Анны всея Руси "Белая стая" начинается вообще-то белым стихом, но для меня вот весь цикл её "предсмертных" откровений начинается именно здесь. В свою "Белую стаю" Ахматова по понятным лишь ей и Богу движениям души включила и более раннюю поэзию времён "Четок". Но когда я пытаюсь выстроить в попытке понимания её мира духовную основу её со мной будущего общения, то после "Четок" первыми всплывают строки "Муза ушла..." И ничего с этим поделать не могу, да и не хочу. Довольно и просто счастливого общения с царскосельской музой, которая столь щедра, что откликается на любой мой зов из любого пространства. И щедрость, с которой она каждый раз дарит меня потрясает: провожу ли я с ней целый вечер или так вот, как сейчас, обращаюсь с просьбой-приветом. Всегда найдёт она для тебя и строку и строфу и движение души. Русская Сафо...

ГОЛОС ДЬЯВОЛА

Я ненавижу всех святых, -
Они заботятся мучительно
О жалких помыслах своих,
Себя спасают исключительно.

За душу страшно им свою,
Им страшны пропасти мечтания,
И ядовитую змею
Они казнят без сострадания.

Мне ненавистен был бы рай
Среди теней с улыбкой кроткою,
Где вечный праздник, вечный май
Идет размеренной походкою.

Я не хотел бы жить в раю,
Казня находчивость змеиную,
От детских дней люблю змею
И ей любуюсь, как картиною.

Я не хотел бы жить в раю,
Меж тупоумцев экстатических.
Я гибну, гибну - и пою,
Безумный демон снов лирических.

Константин БАЛЬМОНТ, "Будем как солнце"

Ну кто поймёт природу ненависти мага в сборнике "Будем как солнце"? Быть как солнце и ненавидеть? Но Бальмонт весь пронизан нитями противоречий, весь соткан из парадоксов. И только внимательный взор, чуткий читатель сумеет уловить роднящее эти звоны души противоречие, оборачивающееся намёком, только намёком на квинтэссенцию его парадоксов - Любовь. Не щадит он ради неё ни пределов бытия, ни своих мантр и порой дурного для них восприятия: упорно или на взрыве, парадоксально или на взлёте безумной фантазии стремится он к одному пределу - Божественной Любви. Холодеют кончики пальцев и пронзительная дрожь вдруг охватывает тебя от предчувствия встречи с этим волшебством. А потом жаркий румянец выбегает на лицо и слёзы, слёзы закипают в зеницах - так постигаешь ты то, что несёт тебе через свою боль этот "серебряный" гений.
И ещё долго после таких внезапных потрясений тоскуешь ты смертною тоскою по прожитому и отжитому. Только что ты был Вселенная звуков и смыслов, а теперь вот - пылинка, которую несёт магическим вихрем к своему пределу. Быть может и маленькому, но не жалкому: только что ты покорял пространства и смыслы вместе с великим "серебряным" магом...