Тук тук тук…

"Я пришла!"
"Кто это?", - спросил я
"Впусти меня и увидишь. А, может, даже узнаешь!"

Что же делать? Может быть, укрыться с головой одеялом?
Может, притвориться, что меня нет!
Кто же это?

Тук тук тук…
"Это же я! Впусти!"

Я взял себя в руки, внушил, что ничего не боюсь, закрыл глаза и начал вспоминать этот голос!
А что, если мы знакомы!?
Может быть, просто я уставший? Ведь голос мне, действительно, знаком.
По - моему, я давно знаю его. Но почему тогда не помню?!
Да, у меня много работы. Да, вполне возможно, что голова перегружена информацией… Как сосредоточиться?!
Путаница!
Я думаю о чем-то другом!
Но почему?!
Голос!
Да, я знаю его, бесспорно!
Этот родной голос!
Стыдно…
Боже, как стыдно…
Как же так!
Где способности!
Где моя интуиция!?
Я в полном отчаянии и раздумьях.

Золотым блистательным полднем въехало семеро рыцарей-крестоносцев в узкую глухую долину восточного Ливана. Солнце метало свои лучи, разноцветные и страшные, как стрелы неверных, кони были утомлены долгим путем, и могучие всадники едва держались в седлах, изнемогая от зноя и жажды. Знаменитый граф Кентерберийский Оливер, самый старый во всем отряде, подал знак отдохнуть.

И как нежные девушки, ошеломленные неистово-пьяным и томящим индийским ветром, бессильные попадали рыцари на голые камни. Долго молчали они, ясно чувствуя, что уже не подняться им большей не сесть на коней и что скоро жажда, подобно огненному дракону, свирепыми лапами став им на грудь, перервет их пересохшие горла.Наконец сэр Гуго Эльвистам, темплиер с душою сирийского льва, приподнявшись на локте, воскликнул: «Благородные сэры и дорогие братья во Христе, вот уже восемь дней, как мы блуждаем одни, отбившись от отряда, и два дня тому назад мы отдали последнюю воду нищему прокаженному у высохшего колодца Мертвой Гиены.

Но если мы должны умереть, то умрем, как рыцари, стоя — и споем в последний раз приветственный гимн нашему небесному Синьору, Господу Иисусу Христу». И он медленно поднялся, с невидящим взором, цепляясь за колючий кустарник, и один за другим начали подниматься его товарищи, шатаясь и с трудом выговаривая слова, как бы упившиеся кипрским вином в строгих и сумрачных залах на торжественном приеме византийского императора.

Я расскажу вам сказку. Но это будет грустная сказка, ведь она о том, что могло быть на самом деле. А может быть и было в другом месте, в другом времени...Тот мир был стар, так стар, что давно забыл дни свои юности. Там жили люди, самые обыкновенные люди, для которых наука заменила мудрость, а жажда обладания — стремление к прекрасному. Это был мир высоких технологий, где мощные заводы производили множество полезных вещей, а люди жили ради того, чтобы создавать новые заводы и потреблять то, что они произвели. Даже общество в том мире так и называлось — общество потребления.

А ещё в том мире был Парк. Его называли именно так, с большой буквы, потому что это был последний парк на планете. Парк был таким же старым, как мир, и понемногу угасал. Но там всё ещё можно было увидеть последние цветы, не знающие, что они последние.В том мире взрослые всегда были заняты, работой или развлечениями. Поэтому только старики ходили в Парк гулять со своими внуками.В том мире ценилась ответственность и строгость. Бледные серьёзные дети чинно гуляли по тропинкам Парка, не зная, что можно играть, не умея смеяться. Зато они прекрасно знали, какой будет их дальнейшая жизнь — такой же, как у их родителей. И это было единственно возможным будущим. А пока они ходили в Парк.

Но однажды в Парке появился странный человек. Никто не знал, откуда и зачем он пришёл. Просто однажды утром пришедшие в Парк увидели незнакомца, сидящего на стволе поваленного дерева. Он держал в руках тонкую светлую дудочку, а у его ног стояла странная табличка с надписью "Раздаю Дары". Его стали называть Дудочником, потому что он никому не открыл своего имени.Дудочник играл странную, ни на что непохожую мелодию. И со всего парка приходили к нему дети, словно музыка звала их. Они садились на землю у ног Дудочника, и слушали завораживающую мелодию. Высокий, изменчивый напев дудочки наполнял Парк, связывал его, детей, Дудочника незримыми узами родства и понимания. И, рано или поздно, каждый из детей, глядя на табличку "Раздаю Дары" видел на ней другое слово.Маленький Томми увидел слово "Ветер".Задумчивая Алёнка увидела слово "Жизнь".Печальная Тики увидела слово "Кошка".Смелая Анита увидела слово "Дерево".Почти взрослый Джордж увидел слово "Волна".Старшие не обращали внимания на Дудочника. Они не понимали языка дудочки, и считали музыканта не более чем городским сумасшедшим. Но дети, слушавшие волшебную мелодию, менялись. Они становились внимательнее к миру вокруг, и печальней, потому что понимали его боль, но это было только начало. И вот однажды кто-то первым погладил сухую бесплодную землю, и на ней зазеленела, потянулась к небу трава.Всё больше и больше детей открывали в себе Дары Дудочника. Они отдалялись от родителей, забывали общество... Они любили Парк и заботились о нём. Они больше не стеснялись играть и смеяться, а значит, наконец-то по-настоящему стали детьми. Казалось, к миру возвращается юность... Но так не могло продолжаться долго.

В Парк пришли взрослые, и пришли они не с добром. В том мире давно не знали преступлений, но люди везде одинаковы. Неизвестное вызывает страх, страх порождает ненависть... Пришедшим не пришлось долго искать Дудочника. Он ждал их на тропе у ворот Парка, играя новую, прежде не звучавшую мелодию. На этот раз музыка была понятна всем. Дудочка пела людям о том, как безумен и бессмысленен их образ жизни, и о том как хрупок мир вокруг... Но это только усилило их ненависть. Взрослые ненавидели Дудочника.На тропинках Парка всегда валялось множество камней... Дудочник не шевельнулся, когда первый камень просвистел над его плечом. Только мелодия изменилась, стала гневной, угрожающей. Она вызывала панику, люди затыкали уши и готовы были обратиться в бегство,.. Но последний брошенный камень по нелепой случайности разбил дудочку в руках музыканта. И сразу стало мучительно тихо, словно могучая, звучащая сила, наполнявшая Парк, навсегда покинула его, а Дудочник просто ждал, что будет дальше, с видом человека, которому больше нечего терять.Люди снова взялись за камни. Теперь у них появился ещё один повод для ненависти — отомстить за пережитый страх. Но они не успели. Со всех сторон появлились дети — выбегали из зарослей по сторонам тропинки, слетали с неба, выходили прямо из стволов деревьев. Они окружили Дудочника, защищая его от собственных родителей. А те, в сущности, были не плохими людьми. Они ненадолго поддались первобытной жажде крови, но не могли причинить вреда своим детям. А потом...

Родители уводили детей домой,не обращая внимания на их уговоры и слёзы. А Дудочника, вспомнив прошлое, арестовали и хотели судить за шарлатанство и нарушение общественного порядка. Но до суда он не дожил - просто не проснулся однажды утром в серой камере последней в мире тюрьмы. В то утро все дети утратили свои Дары. Они выросли и стали такими же, как их родители, нормальными серыми жителями скучного серого мира. Но горькая память о том, что было, о том, что только могло бы быть никогда не покидала их сердца. И они снова и снова возвращались в Парк в поисках утраченной надежды, которую больше некому было вернуть...

Автор: Орли

Автор: Christas Vengel

Михаил Задорнов. РАЗМЫШЛИЗМЫ

У-у-у, какой ты старый, прожжённый циник, говоришь ты и отшатываешься от меня так резко, что твоё движение останавливает лишь спинка стула. Столик в кафе - теперь как стена крепости между нами. В две щёлки амбразур сузились твои глаза, а губы осторожно, по одному бойцу выпускают слова дальше: Глупо говорить, что у тебя вовсе нет сердца... Но, наверное, оно у тебя стальное. Пуленепробиваемое.

Нет, детка, говорю я. Да нет же. Всё проще.

Дело в том, что когда-то давно в мою нежную красную мякоть сердца вогнали первый гвоздь. По самую шляпку. Страшная рана, обильное кровотечение, you know... Только это всё затянулось сукровицей, как - ж-жах! - второй гвоздь. Кровь, боль, судороги души по ночам... Я, признаться, думал, что страшнее не бывает.

А, ты знаешь, страшнее и не было. Потом пошло-поехало: третий, четвёртый, пятый гвоздь... Резко, глубоко, по самую шляпку... В мякоть. Которой оставалось всё меньше и меньше.

И через какое-то время всё сердце оказалось покрыто этими стальными шляпками гвоздей. Сплошь. Сердце в сплошной стальной оболочке. Стальное сердце, детка. От которого теперь отскакивает любая пуля, любой новый гвоздь. Мне самому страшно, что sometimes я уже не могу отличить ржавый клинок, беспомощно пытающийся поцарапать моё сердце, от нежного зелёного росточка, который с доверием тянется ко мне, пробуя пробиться меж шляпок гвоздей...

А ты говоришь - циник...