...до добра меня не доведет.Но я горжусь этими натикавшими сотнями слов больше,чем бы то ни было.

И,конечно,не могу не написать еще одного.Munkkiniemi и Дашустик.И еще один Дашустик,тот что дома,в Питере.Стоит вынести всё,что только можно вообразить,чтобы испытытать эти эмоции.

 

***

  Это, пожалуй, был единственный подобный момент в моей жизни. Я не отдавала себе отчет ни в своем местоположении, ни в том, что вообще вокруг меня твориться. Я не моргала по моим подсчетам уже минут пять. Тупо смотрела в одну точку. Я стояла где-то посредине чего-то, парка или может обычного среднестатистического газона. В голове даже рой мыслей, населявших её до сего конкретного времени, куда-то, нервно жужжа, улетел. И не обещал возвращаться.

Странное, даже пугающее ощущение. Чувствуешь себя куском пластмассы, который просто не предназначен для того, чтобы логически, да что там, хоть как-то, мыслить. Я боялась даже предположить, боялась хоть на самую муравьиную долю секунды вернуться в тот домашний инцидент. Я в душе не понимала, что это могло быть. Ну, всех рано или поздно ударяет шаровая молния прямо в темечко, но всё же. Как же галлюцинации, эпилепсия, шизофрения, все эти страшные болезни, когда становишься мозговым почти что импотентом? В это мне охотней верилось, скажу вам.

Я вот напрягаюсь, напрягаюсь, тружусь, перебираю какие-то сравнения, но не в силах, хоть убейте, придумать ничего, что могло бы хоть на половину сравниться с теми чувствами.

Проще в тот момент для меня было набраться смелости и съесть дождевого червяка, чем просто подумать о том, чтобы вернуться домой. Там во всей красе ожидали погибель, террористы, малярийные комары и всякие разные жуткости.

Я брела по траве, скукоженной и больше походившей на какой-то ковер, изгрызаный молью в порыве зимнего голода. Скамейка, такая же печально облезшая.

Кажется, моя филейная часть тогда приобрела точные формы той скамейки, потому что провела я там, не вдаваясь в точности, часа три, не меньше. Пыталась активизировать нервную и мозговую деятельность. Получалось плохо, нервы не хотели отрастать заново, мозг просто отказывался вырабатывать, что там нужно? Не знаю. Нога дергалась сама по себе.

Морщась лицом, я задала себе тогда этот первый почти смертельный вопрос.

«Что это было?» - всё, началось. Все размышления на лавке. Крайне прозаично.

«Это не мог быть он. Хотя бы потому, что он не мог знать, как меня искать. Так у людей нормальных не бывает. Так вменяемые личности не делают, а я всегда считала себя вменяемой. Посему мне надо просто унять, мягко говоря, мандраж и найти направление «к дому».

Но тут мой маленький внутренний Воображало заговорил тоненьким голоском, будто из подземелья «А вдруг там и правда он? Вдруг он прискакал к тебе на оленях и нашел по запаху?» Меня откровенно бросало в дрожь, холодный пот и другие непотребные состояния от таких мыслей. Не могло такого быть. На самом деле, именно тогда я поняла, что по натуре я очень любопытна, хоть с виду и не скажешь. И, что вы думаете? Я нашла тропинку. Она, как потом оказалось, находилась в центе Ахматовского садика, в котором я ненароком-то и застряла. Идти до дома было прилично, но это меня утешало. Чувства были сродни экзамену. Знаете, это когда вы курите последнюю сигарету перед боем? Еще минутку, еще минуточку подумать, вспомнить, решить, осмыслить, побыть здесь, где спокойно. Воздуха от страха не хватает. Мне от страха всегда хочется тошнить, как кошка на ковер, тот самый, что молью изъеден.

 

Дошла. Покурила. Пять раз. Руки синие, как у жителей Кипра, которые вдруг оказались в минусовой температуре. В общем, срам. Покурила еще раз. Зашла в подъезд. Постояла. Подышала глубоко. Не помогло, всё равно тошнота подкатывала к горлу. Мне уже начало казаться, что я так ночь проведу. На улице темно, глаз выколи, алкоголики шарятся. Испугалась сильнее, и захотелось в теплую кровать, подушку под боком. Но еще сильней захотелось убедиться в наличии тех серых глаз в моей кухне, если они, конечно, еще не ушли, не дождавшись. Да нет, враки всё это, обман перенервничавшего воображения.

Открыла дверь ключом, похожим на штопор. Тихо ступать у меня не очень-то выходило, я запнулась о Дашин ботинок. Из недр квартиры ни звука. Видимо, никого нет. С опаской нырнула за стеллаж. Вынырнула из-за фикуса, того самого, он, видимо, насмотрелся по Animal Planet про всякие двухметровые пальмы, решил взять пример. Высунула голову, сердце сжалось до размеров сахарной крошки, а потом как бахнет прямо в висок, и тело обмякло.

 

Не слышно дыша, там, у моего окошка, рядом с моей кроватью, стоял С. Скосив ноги и сунув руки в карманы джинсов, он смотрел прямо в глаза, смотрел так, будто узнал меня по шагам. А я, путаясь в собственных ногах, выплыла из-за цветка. Я чувствовала, что его дыхание стало более резким и даже урывчатым. Я неосознанно сжала кулаки и неуверенно сделала крошечный шаг вперед, будто это растение с горшком защищали меня от бомбы замедленного действия. С. дернулся. Мы стояли друг напротив друга, глядя в глаза.

Он почти не изменился. Только был еще более потрепан, и лицо какое-то осунувшееся. В такой тугой тишине, я слышала даже как хлопают мои ресницы. На нём была белая футболка с тем же бананом, который походил на персонажа недетского мультика, джинсы. И носки. Шерстяные.

В тот момент всё движение прекратилось, наверное. Песок в часах, караваны верблюдов где-то в пустыне, лавины сходить тоже вдруг перестали. Мир замер. Для меня так уж точно. И голос мой отказывался работать. Как истинный джентльмен С. овладел своим состоянием первым.

 

- Я знал, что ты вернешься…А все уехали…Ты не пугайся… - хрипло. Тот же голос, низкий, бурлящий даже какой-то, приятно теплый.

Я не верила своим ушам. Это не был скетч из памяти, это было всё здесь и сейчас, я даже не успевала запомнить, что он говорил.

- Я… - у меня откуда-то изнутри с подачи голосовых связок выпало одно местоимение.

- Ты просто так убежала, мне показалось, я тебя напугал… - он тоже сделал шаг в мою сторону. Осторожно, будто я какая-то дивная птица из опасных джунглей, её и не поймешь, то ли сейчас вспорхнет и взмоет ввысь, то ли сожрет и костями не подавится.

- Я не… - повторение сюжета.

- Ты изменилась… - протянул он устало – Волосы отросли…Глаза какие-то совсем  нездешние стали…

- Да я на самом деле…

С. подошел еще ближе. Казалось, я начинала чувствовать кожей тепло его тела. И электричество пронизывало меня насквозь.

- Я не поняла…И испугалась. Я не знала, что должна говорить, была не готова, я не подбирала нужные слова…Я и сейчас-то не знаю, что должна сказать, если честно… - переходя на придыхательный шепот, затараторила я.

С. уже стоял на расстоянии полуметра от меня и уперся в меня взглядом с высоты своего роста.

- Думаешь, я здесь для того, чтобы ты мне что-то объяснила? – прошептал он с какой-то расстроенной полуулыбкой.

Я ошарашено смотрела на него, словно оцепеневшая.

С. медленно вытянул руку, прикоснулся подушечками пальцев к моей щеке, будто не до конца веря, что это, действительно, я. Поводил немного, дотронулся до тонкой кожи у самого внешнего краюшка глаза, потом приложил всю свою до сдавленных нервов знакомую горячую ладонь. Я громко втянула воздух носом. Сжала зубы, нахмурилась и плотно сомкнула ресницы. От его руки пахло теплом и тем, самым дорогим мне, нашим временем. Я почти запаниковала, когда вдруг представилось, что я могу открыть глаза и не найти его так близко, совсем рядом со мной. И я скорей опять взглянула на него, чтобы как можно быстрей развеять весь этот живой трепещущий страх.

 

- Скорее я должен что-то тебе сказать… Но я тоже не знаю, как начать – он обнял меня и приложил мою голову к груди. Мои руки висели плетьми, ноги подкашивались, я нервно сглотнула.

- Прости, что для тебя всё вышло так внезапно. Я не мог сообщить тебе, что приеду, иначе ты бы скрылась в снегах Аляски – он задушено хмыкнул.

Я так хотела вдохнуть и наполнить легкие его запахом, обхватить руками его спину и прижаться так сильно, что не оторвешь. Но что-то не позволяло. Я стояла, молча, не издав ни звука. Пять минут, десять, всё равно что дни, недели.

Моё тело само начало опускаться вниз. И вот мы уже сидели на полу. Он всё еще сжимал меня в своих руках. Я понимала это тогда, так же ясно, как и то, что по моим венам течет кровь, а не вишневый сок. Этот человек собрал в себе всё, без чего я так долго пыталась существовать. Я уткнулась носом в его плечо и глубоко дышала. Я чувствовала себя изголодавшим африканским ребенком, которому на голову не пойми откуда рухнул гамбургер, и он просто не знает, что с ним делать.

- Где ты оставил своих оленей? – вырвалось у меня.

Он усмехнулся.

- Прости, я прилетел на самолете, как простой обыватель. Ты разочарована?

- Нет, ни капельки…

 

Мы почти не разговаривали в ту ночь. Мы и не спали. Лежали на кровати, не сняв даже верхней одежды, и держались за руки. Я никогда не чувствовала себя такой живой.

С. смотрел на меня, не отрывая взгляда. То ли пытался найти во мне перемены, то ли запомнить. Он крепко сжимал мои руки в своих ладонях и ровно дышал. Я закрыла глаза. Мне не верилось, что это он, настоящий и такой близкий. Я вспоминала свою крышу и порывы больной фантазии. Они были тогда для меня настолько реальными, что теперь всё смешалось воедино.

Я не знала, что думать, что должна говорить и, тем более, страшно опасалась о чем-то спрашивать, да и не хотелось. Хотелось только побыть с ним подольше, дышать с ним одним воздухом, пить из одной чашки и путаться мыслями в его волосах, одежде, запахе, в нём.

В моей квартире разлилось трепетное тепло от его присутствия, и мне не нужно было надевать свои бархатные треники, чтобы согреться. Он пропитал собой и оживил весь мой пустой, прохладный дом.

 

С. гладил меня по голове, а я напрягалась в полудреме, чтобы не уступить подступающему сну. Я ему столького не сказала, так много не сделала…Я даже еще не целовала его, а он не мог осмелиться, наверное. Ну а как же так? На прощание нужно целовать. Почему на прощание? Мне, казалось, что вот-вот, вот еще минутка, она убежит, юрко ускользнет от нас, и мы снова окажемся в других странах, по разную сторону границ.

Порой, чтобы проверить, я подергивала пальцами, чтобы проверить наличие его рук. Они были горячие, большие и всё такие же грубоватые. В одной ладони он сжимал почти целиком мой кулачок, это почему-то особенно будоражило моё сознание, я чувствовала себя как никогда спокойно. Но это палка о двух концах, что называется. Он будто видел меня насквозь, разглядывал под микроскопом, не упуская ни одну клеточку.

И самым прекрасным были даже ни прикосновения, ни глаза, ни его носки, а то, что молчание между нами было таким нежным, таким правильным, таким необходимым. Оно не было натянутым, непонятным. Нет, ни в коем случае. Нам просто нужно было время, чтобы просто побыть рядом. На том непостижимо близком расстоянии, когда никакие обстоятельства не встанут между. Никакие разговоры его, этого, будто целительного, молчания недостойны.

Перед глазами всё закружилось, замелькало в беспорядке. Будто я выхлестала бутылку рома.

 

 

Нервно вздрогнув, я открыла глаза. Еще до конца не рассвело, видимо было часов шесть утра. А я уже страшилась о том, что проспала всё самое главное. Я лежала под одеялом, видимо С. позаботился, всё еще вцепившись в его руку, а он так и не разжал пальцы. С. спал, перевернувшись на спину. Когда я в те минуты смотрела на его профиль, я, наконец, поняла, что он и правда здесь.  Поджилки затряслись, и меня вдруг охватило такое счастье, что я могла тогда возможно задохнуться от его переизбытка. Я придвинулась ближе и, распутав одеяло в своих ногах, укрыла С. Обхватила его рукой и прислушалась. Его сердце билось тихо и ровно. Я вспомнила, как он спал тогда, в первый раз, в этой непорядочно милой квартире в Хельсинки, и подумала о том, что сейчас мне некуда бежать, и мало того, нет желания бежать, эта мысль меня страшно обрадовала. Я рассматривала его лицо детально. Спокойное, такое обаятельное и местами трогательное, эту смешную щетину на подбородке. Его светлые ресницы, бледные губы. Так хотелось дотронуться, но я не стала, боялась разрушить и превратить этот момент во что-то обыденное. Меня никто и никогда не целовал так, как он, об этом я когда-то уже говорила, но тогда я не знала, как это, скучать. Я не представляла, каково это, когда в тебе не осталось ничего, что не дышало бы одним существованием этого человека. Ведь всегда, когда я приходила к мысли, что где-то, пусть далеко, есть он, мне становилось легче. Он где-то ходит, спит, чистит зубы, пьет кофе и шутит, может занимается важными делами, а может просто ковыряет в носу, это не важно. Он где-то так же функционирует наряду с другими живыми человеческими организмами. Странно звучит, но вы не поймете, пока не почувствуете, что все остальные люди для вас смешиваются в одну большую серую массу. Это пугает, но дает некую определенность, точность, но еще приводит за собой  безысходность. Даже сейчас все мои слова выглядят скомкано и неясно, я не могу сложить это все в правильный красивый текст. Не выходит, одни урывки мыслей и воспоминаний.

 

Я осторожно освободилась от одеяла и, еще раз взглянув на С., который глубоко вздохнул во сне, вылезла из кровати. Пол был обжигающе холодный, я аккуратно прикоснулась к нему голыми пальцами ног и сразу их отдернула. Посидела немного. Потом всё таки мужественно ступая, двинулась вперед к выглядывающему из-за угла столу. Взяла сигареты и поставила чайник. Схватила  валяющийся на стуле плед. Заварив целых две полные ложки кофе, я полезла на свою крышу.

Сидела там долго, наблюдала за просыпающимся городом. Солнце, лениво выползшее на крыши, обещало неплохой майский день. Таких много было и еще будет в моей жизни, но одновременно он один и самый лучший. Сигареты курились как-то слишком быстро, а кофе всё не кончалось. Я размышляла обо всем и ни о чем. О погоде, о приближающемся великаньими шагами лете, о мужчине, который спит в своих шерстяных носках в моей постели. Думала о том в основном, как же мне хорошо. Вы представляете себе состояние, когда вам кажется, что весь мир на твоей стороне? Что воробьи на ютятся под крышами и чирикают именно тебе, ветер дышит свежестью именно в твоё лицо. А всё тепло, которое только есть, даровано вам двоим, только в ваши руки так торжественно отдано.

Я никогда не представляла себе, что еще увижу его когда-нибудь. Мне казалось, что наша история закончилась еще там, в снежной стране, в том кошмарный вечере, об этом даже мысли допускать не хотелось. Мне казалось, что я выстроила непробивные бетонные стены, мастерски забаррикадировалась. Но он всё равно меня нашел. Мой интерес к этому поражению оставался очень уместно повышенным.

 

Продрогла до самых костей и, казалось, начала плотно прилипать к металлу.

За спиной послышались какие-то скрежеты и грохот. Это С. пытался протиснуться в маленькое окошко. Он ступил на крышу, потянулся и закряхтел. Потом осторожно сел  рядом со мной. Подставил лицо утренним лучам и жмурился, как кот после сна.

- Хорошо у тебя здесь… - протянул он и, открыв один глаз, посмотрел на меня. Я настолько отвыкла от его взгляда, что щеки стали пунцовыми.

Я молчала. 

- Замерзла совсем…Иди сюда – он потянулся к моему плечу и подвинул ближе к себе.

Тело становилось каким-то желейным. 

Я чувствовала, что С. хочет говорить, судя по тому, что он постоянно глубоко вдыхал, словно пытаясь начать.

И вскоре С. не выдержал.

- Знаешь, я до весны не переставал надеяться, что ты вернешься… - он смотрел в сторону Невского – Тогда из дома не выходил почти. Думал, что ты явишься вдруг у меня на пороге  вместе со своими улыбками и загадками…

- Почему загадками? – недоумевала я.

- Потому что ты всегда заставляла меня размышлять и искать какие-то ответы…Например, почему ты уходишь. Но, нет, не отвечай, я не хотел спрашивать, пока ты сама не захочешь мне сказать.

Я отвела взгляд.

- А потом я как-то понял, что ты больше не придешь.

С. замолчал. Я мерзла и, сильней прижавшись к нему, замерла.

- Ты даже плакал? – спросила я, взглянув на него наивно.

С. усмехнулся и поцеловал меня в лоб.

- Я грустил – потом добавил - О тебе…О нас…

Когда такое говорит взрослый мужчина, органы перестают функционировать правильно. Он, немного отпрянув, пальцем приподнял мой подбородок и посмотрел в глаза. Наши губы находились так близко, что у меня свело ноги, от нетерпения, волнения и еще чего-то неопределимого. Лицо согревалось от его глубоко горячего дыхания. И мои и его ресницы сами собой смыкались, от накатившего непередаваемого удовольствия.

- Ну, целуй скорее… - одними губами сказала я.

Никто во всей вселенной не может вытворять со мной такое. Я перестала владеть своим телом, я переставала думать, а это просто потолок. Так беспардонно, так смело, сначала лишь едва касаясь моих губ, он заставлял меня забыть обо всем, что было до него. В этих поцелуях чувствовалась такая тоска, что в груди щемило. Казалось, что мы скучали друг без друга с начала мира, и вот, наконец.

Все конечности затекли и начинали ныть, но до этого не было никакого дела.

 

- Когда Анникки, наконец, рассказала обо всем, после долгих пыток, я не знал, что думать, как быть, но я понял, что мне нужно тебя видеть. Хотя на тот момент я еще пытался смириться с мыслью, что тебе всё просто наскучило, и ты ушла.

- Я оставила записку… - моего голоса практически не слышала я сама.

- Да, но она ни о чем мне не говорила…

- Мне показалось, она была более чем недвусмысленной…

- Она была очень глупой, если говорить наверняка.

Я засмеялась, но как-то горько. Я тогда тоже подумала, что это бессмыслица какая-то, но мне было не до трактатов.

- Я долго пытался сложить всё воедино, но ничего не вышло. Перебирал в памяти все свои теоретические ошибки. Когда дошел до полотенец, о которых ты говорила, понял, что нахожусь в тупике. Только заподозрив что-то неладное в разговоре с Анникки, я начал её терроризировать. И она раскололась, хотя надо отдать ей должное.

- Это не важно… - выдохнула я.

С. опешил от такого моего ответа.

- А что тогда важно?! – он повысил голос и начал жестикулировать – Скажи мне, важно то, что я думал, что задохнусь там, в пустой квартире, посреди твоих разбросанных книжек?! Важно ли, что орал на своих друзей и почти перестал со всеми общаться, потому что начал во всем искать подвох?! Что я перестал спать, и меня теперь знают все продавцы ночных магазинов в округе??!!

Я молчала, потупив взгляд.

- Не кричи на меня.

С. набрал воздуха полную грудь, чтобы успокоиться.

- Прости. Я просто так хотел понять, неужели я совсем недостоин того, чтобы со мной  поговорить, прежде чем захлопывать двери?

- Я не хотела.

- А, ну это меняет дело… - фыркнул он.

- Нет. Я не хотела, чтобы ты мне судорожно что-то объяснял и чувствовал себя неловко – выпалила я, уже вся в расстройстве.

С. шикнул на меня и прищурился.

- Ты не хотела, чтобы я чувствовал себя неловко, сказав, что та девушка променяла бы всю свою родню на пятьсот евро и умотала бы в Алабаму автостопом? Почему ты не оставляешь людям право ответить? Ты понимаешь, что это несправедливо? Ты не хотела, чтобы я сказал, что этот человек ничего не значит для меня?

- Я не верю тебе.

- Ну вот, приехали. А кому ты вообще веришь? Похоже даже не самой себе.

- И самой себе не верю…

- Я понимаю – разгоряченно продолжал С. – Тебя смутила фотография, но ты же не знаешь, насколько редко я бывал дома, и насколько вся эта ситуация перестала меня задевать. Мне стало совершенно всё равно, что стоит у меня на тумбочке. Однажды кстати, грязные трусы Отто, да простит меня Отто за такие интимные подробности, валялись у меня посреди коридора целую неделю. И валялись бы до сих пор, если бы не Анникки, которая почему-то покраснела, обругала нас за негигиеничность, и убрала трусы в сумку. Но это так, к слову… - С. хихикнул, после чего поправил голос для пущей серьезности.

- Вот про трусы мог бы и промолчать…

- А ты могла бы хоть изредка, для разнообразия, не вредить себе, и людям. Мне, например.

Я раздраженно ткнула его локтем в бок.

- Ты не представляешь, скольких трудов мне стоило найти хоть какую-то ниточку, чтобы добраться до тебя – С. нервно перебирал пальцами складки на джинсах – Я поехал в тот отель, где вы жили зимой, благо мне попалась разговорчивая женщина. Она сказала, что там вашу компанию запомнили все и до сих пор всем персоналом молятся, чтобы вы не вернулись, потому что такого хаоса, отель больше не переживет. Она наотрез отказалась мне выдавать какие-либо данные, но сверкнула на прощание глазами. На следующий день я опять вернулся с бутылкой рома и своими рассказами о том, что ищу некую девушку. Она сказала, что припоминает тебя, долго мялась, но всё же, после долгих моральных угрызений сказала, пустив растроганную слезу, что бронировала места некая Дарья. И сунула телефон, нервно озираясь. Это оказалась твоя подруга. Когда я позвонил, она, выслушав все мои запутанные объяснения, ответила тремя словами «Адрес вышлю. Приезжай» Я не спал до сегодняшней ночи, потому что не мог себе представить твоей реакции. Только рядом с тобой я смог заснуть.

 

Я была потрясена. У меня просто все слова встали поперек горла, я не знала, что ответить. Мне было стыдно, мне было приятно, до того, что у меня случилась аритмия, и, казалось, сердце совершает попытки суицида. Мне было плохо и хорошо одновременно.

- Я ни за кем никогда не бегал и больше, клянусь, не побегу - сказал он, строго качнув головой.

Я повернула его лицо к себе и, погладив ладонью щеку, поцеловала. Он отстранился.

- Я еще не сказал, что ты самый отвратительный человек, которого я встречал – я не обратила внимания и, притянув его обратно за ворот футболки, продолжила целовать.

Отрываясь на доли секунд, он выдыхал слова по одному.

- Ты…Заставляешь меня…Делать вещи…Которых…Я никогда не делал…

Я лишь сильнее пальцами сжимала сзади его шею.

 

Спустились обратно в теплое жилище, был полдень. После уличного воздуха еще сильней я почувствовала его запах. Он не был ни терпким, ни слишком явным, ни сладким или еще каким-то. Этот запах невозможно почувствовать каждому. Это был запах его присутствием. В животе начинали крутиться водовороты, а крошечные волоски на шее вставали дыбом от той мысли, что вот он здесь, дышит.  

 

Мы жарили давнишние, присохшие к кастрюле макароны, единственное съедобное в моем доме. С. смеялся и что-то напевал, кажется Aerosmith, мастерски орудуя вилкой в сковороде, а я ловила каждое его движение. Стянув с него футболку, кинула в стирку, она вся пропахла табаком.

- Я от волнения скурил пол блока за два дня - он стоял ко мне спиной – И эти макароны первое, что я буду есть за это время. Я питался кофе. А еще у нас очень холодно. И кстати, Отто предлагал мне купить его доисторический мопед, его собрали еще во времена динозавров, но Анникки продала его раньше, Отто очень переживал.

Я молчала и улыбалась.

- Я перечитал все твои книги. Когда я приехал к маме и сел за «Финские сказки», ей стало дурно. Она сказала, что, возможно, у меня проблемы с восприятием и кризис в придачу…

Я тихо подошла сзади и, обняв, приложила голову к его спине.

Я не знала, как я протянула без него так долго. В нём ведь сосредотачивалось всё светлое, что только было для меня. И теперь, я могу смотреть, на то, как он улыбается, шутит, что-то мне рассказывает. Я просто представить не могу, что может быть что-то лучше.

Несчастные макароны, само собой, пригорели.

 

Дней пять мы бездельничали. Не выходили на улицу, если не считать крышу по утрам и вечерам. Питались тем, что Даша привезла, заскочив поздно ночью, когда С. уже сопел, завернутый в одеяло, свесив руку с кровати.

- Ой, мать вашу, он совсем не дурен – прошептала Даша, высунув голову из-за фикуса.

Я улыбалась и краснела.

- Боже ж ты мой, вы посмотрите на неё, девица на выдани так не светится! – Даша тихонько хихикала, издеваясь надо мной.

 

Я перестала спать по ночам, от переизбытка чувств, скорей всего. С. крепко засыпал, лежа на животе, и придавив меня своей тяжелой рукой. Мне оставалось только смотреть в потолок и размышлять. Хотя, кроме того, что всё превратилось в водоворот событий, мне и думать-то было не о чем. Я целовала его в нос и губы, он что-то бормотал, и, переворачиваясь на бок, гладил мои волосы.

Я думала о том, что нам не подходят какие-то напыщенные отношения. Походы к друзьям и модные тусовки. Мы оба замыкались друг в друге, и нам этого хватало с головой. Как выяснилось, нам даже был не обязателен свежий воздух, потому что головы итак шли кругом. Телефонные звонки продолжали оставаться неотвеченными, смс недописанными. Единственное, что я не могла оставить незамеченным, это e-mail от Адама. Он гласил: «Вылетаем с отцом через два дня. Встречай, страна Армения! Скучаем и целуем твои ноги»

Я, полная гордости, ответила тучей смайлов с поцелуями. Это было не похоже на меня, но как еще я могла передать свою радость?

 

- Ты здесь, и я не прощу себе, если не познакомлю тебя кое с кем поближе! – меня просто осенило.

- С кем это? – брови С. поползли вверх – Мне нужно морально подготовиться или я могу придти на встречу в шортах?

- Это не важно, хоть Он бывает очень суров к небритым незнакомцам, но над тобой сжалиться, я думаю. И веди себя прилично, никакой вульгарщины и похабных шуточек – смеялась я, натягивая легинсы и прыгая на одной ноге.

- Ты меня пугаешь – залихватски улыбался С. – Я всё же схожу в душ и одену бабочку, раз уж такое дело. 

- Не стоит тебе паясничать – я ткнула С. в плечо.

- Даже не думал – скорчив гримасу в ответ, он скрылся за дверью ванной.

 

 

- Мы вообще когда-нибудь придем, а то я начинаю нервничать? – С. изображал конвульсии рук -  Или мы решили, то есть ты решила, прогуляться до пригорода??

– Обязательно придем – я была в предвкушении чего-то удивительного, даже космического.

- Ты можешь хотя бы сказать, кто это? Имя? Пол? Особые приметы? – С. уже изловчился и шагал спиной вперед, разводя руками.

Я, ни секунды не задумываясь, начала сыпать ответами.

- Могу. Пол, несомненно, мужской, приметы? Он элегантен, умен, снисходителен и одновременно строг. Чуточку даже хамоват и высокомерен местами. Частенько застаю его хмурым, но вообще, я же его знаю, он очень разный в душе. Он любит красивых людей и гениальность, в общем подобное себе самому. Ненавидит жару, в этом мы с ним схожи. Он удивительный! – я вставала на мысочки и целовала С. в шею.

- Мне даже стало как-то неудобно…Я, скорей всего, не его круга персонаж, и вообще ревность страшное чувство! – прорычал С.

- Прости, но он один такой! Я никогда не полюблю никого, кроме него.

 

Мы стояли на Дворовом мосту, на одном из этих маленьких балкончиков. Я глубоко вдохнула. Ветер свежий и резвый, волосы развеваются где-то позади, и в ушах посвистывает. Гул сотен машин, людской трёп. Я абстрагировалась от всего и, казалось, что я смотрю в глаза своей единственной вечной любви. Я всегда знала наверняка, даже когда меня не станет, я буду боготворить его и ждать вновь встречи, которая будет самой счастливой встречей на свете. Только к нему мне не страшно обращать самые высокопарные свои речи.

Нева тронутая квелым весенним предзакатным солнцем, бодро торопила воду к Финскому заливу. Я зажмурила один глаз и загадочно подтянулась к уху С.

- Знакомься, это мой Питер.

 

С. был озадачен и очарован одновременно, это всё я прочла у него на лбу. Он шарил глазами по водным неровностям, и далеким влажно поблескивающим набережным. Я взяла его за руку.

- Ну же, не бойся. Закрой глаза.

С. покорно выполнил просьбу.

- А теперь дыши – я отчитала с десяток секунд – Чувствуешь? Пахнет озерами и ветрами. И помпезным прошлым. Только глаза не открывай - я говорила медленным тягучим шепотом - Представь, когда-то, здесь расхаживали барышни в туалетах, юноши в мундирах. И кареты, лошади, лошади…Слышишь? Это подковы по мостовым тук-тук…Тук-тук…Еще паруса на могучих кораблях вон там развеваются. Белые, как снега в Альпах. Он никогда не хотел воин, никогда, но так сложилось. Его нельзя упрекать, надо любить его вместе с   прошлым, и он полюбит тебя без памяти в ответ. А теперь открывай…

С. медленно разомкнул ресницы.

- Видишь, он ничуть не изменился. Такой же восхитительный, торжественный, чуткий к прекрасному…

Я прислонилась головой к  предплечью С.

Мы облокотились на гранитную плиту.

- За всю мою жизнь, я не чувствовала, да и не почувствую, себя где-то лучше, чем здесь. Это моё сокровище. Питер встречал меня всегда. Дождями, солнцем, мягким снегом…Всегда разный, всегда красивый до того, что сердце щемить начинает…

С. молча смотрел вдаль, там, на Эрмитажной набережной пришвартовались катерки. Люди сумбурно сновали повсюду, открывался сезон.

- А как ты думаешь – тихо начал он – Твой Pietari – по-фински особенно ласково звучало название моего города - Не будет против делить тебя с кем-то еще? – С. повернул ко мне лицо и пальцами убрал выбившуюся прядь моих волос за ухо.

- Только если с кем-то очень хорошим… - я улыбнулась и поцеловала его.

Питер покровительски наблюдал. 

Нет пока, не чувствуете. А я скажу, не сдержусь. Так воняет интрига!

Как всегда приятного.

Зу.

 

***

 

Следующим утром мы втроем проснулись практически одновременно, в мятой одежде, в обуви, со зловонным запахом и убийственным похмельем. Я сволокла своё тело с кровати и медленно, казалось, улитки в тот момент были просто спринтерами, дошла до зеркала и неподдельно ахнула. Тушь и черная подводка комьями обрамляли глаза, волосы свалялись на правом виске, лицо было синевато-серое. В общем, я бы убила одним своим видом какую-нибудь несчастную старушку, выйдя такой на улицу.

Я сняла куртку и кеды и, швырнув всё на пол, пошлепала в сторону ванной, но наступив на вилку, которая валялась на полу, заверещала, как недорезанная. Из спальни выскочил Адам. Надо сказать его видок я тоже сразу оценила. Кудри жалко свисали с обеих сторон, он был помят с ног до головы, ворот рубашки был поднят, а низ заправлен в трусы. На левой  щеке что-то засохло, и, по-моему, это было не что иное, это были послесонные слюни.

Увидев меня, он, испуганно заморгал и задергался, будто перед ним стояла годзилла. Я, задрав и выставив ногу перед собой, показывала пальцами на торчащую из пятки вилку и подпрыгивала на целой ноге.

- Да вытащи же её, черт тебя дери! – орала я, мои губы вывернулись наизнанку, я готова была заплакать.

- Сейчас! Не скачи! – скулил, как второклассница, Адам – Остановись! Твою мать, Бенджамин!

Я рыдала и вопила, вопила и скакала. Адам крутился вокруг меня, как глупый тойтерьер, не зная, с какой стороны подступиться. В конце концов, когда Адам пристраивался справа, я со злостью оттолкнула его и, самостоятельно выдернув вилку, швырнула этот травмоопасный столовый прибор в выплывающего в дверной проём Бенджамина.

Сдерживая слёзы, которые уже торопились вниз к подбородку, я разъяренно зарычала, и похромала в ванную.

Бенджамин недоуменно моргал, потому что вилка, прилетев ему прямо в лоб, отскочила, и он держал её в руках.

- Беспомощные кретины! – прошипела я, совсем не элегантно удаляясь – Он бы всё сделал как надо!

 

Я, перекосившись всем телом, стояла в ванной, засунув ноющую ногу в раковину и подставив пятку под струю холодной воды. Одной рукой я уперлась в кафельную стену, а второй закрывая глаза, заливалась огромными слезищами. Адам барабанил в дверь, и мне было слышно, как он взволнованно сопит по ту сторону.

- Ты в порядке? Ну не плачь, это всего лишь вилка! Открой дверь!

- Пошёл ты! – от рыданий мой голос деформировался и стал еще более пугающим.

Немного поколотив в дверь, Адам решил, что лучше всё же будет оставить меня наедине с кровавой ступней.

 

 

Просидев полтора часа в ванне, похныкивая, я смыла с себя все последствия прошедшей бурной ночи и вышла на свет. В очень сомнительной и можно сказать условной кухне меня встретили два перекошенных лица, с которых  еще не сошел синеватый оттенок. Бенджамин взглянул на меня собачьими глазами.

- Кофе? – осторожно спросил он.

- Побыстрей – я была не в духе и, плюс к тому, решила покомандовать пока эти двое не оправились от шока.

Бенджамин зашарил рукой в высоко висящих шкафчиках и выудил оттуда огромный пакет заварного итальянского кофе.

- Будет сделано… - пролепетал он. Наблюдать за ним крайне забавно. Здоровый взрослый мужик, трепетно варит кофе дерзкой девчонке.

Адам сидел, опустив голову на руки. Выражение его лица напоминало морду грустного бассета.

- Я не могу двигаться… - простонал тоскливо-кудрявый.

Я злобно взглянула на него, а потом посмотрела под стол на свою ногу в плюшевом носке.

Адам лишь тяжело вздохнул.

- Что будем делать, капитан? – обратился он к Бенджамину.

- Телевизор, пицца, тишина. На большее я не способен сегодня – просипел капитан, поставив передо мной кружку и тяжело плюхнувшись на соседний стул.

Мы молча сёрпали из своих чашек, причем выражений лиц были столь угрюмыми, что казалось, будто нам щедро налили козьих соплей.

 

Весь остаток дня мы лежали в кровати, закатавшись в одно одеяло. Я дремала под боком Бенджамина, который переоделся во фланелевую пижаму в синюю клетку, подарок мамы,  и, закинув одну руку за голову, курил, пялясь в экран, где суматошно скакали «люди на шарнирах» и предлагали купить очередные супер-ножи или тренажер «чтобы ляжки не обвисли». Адам читал, точнее, пытался читать, Канта, хотя веки, казалось, его вот-вот подведут и слипнуться на долгие часы.

- Ты, кстати, после фиаско с вилкой, сказала, что кто-то сделал бы всё как надо… - вроде как невзначай сказал Бенджамин, голосом скрипучим, как несмазанная дверь.

Я делала вид, что мой сон глубок, как Мариинская впадина.

- Чего затряслась-то вся? – крякнул он и глухо засмеялся.

- Ничего – я перевернулась на другой бок и подтянула колени к животу.

- Ну ладно тебе, расскажи! – Бенджамин начал тыкать пальцами мне в бок, от чего я извивалась, как уж на сковородке. Он продолжал меня щекотать.

- Не скажу! – я мужественно крутилась, задыхаясь от смеха. Изловчившись, я перевернулась к Бенджамину лицом и укусила его за палец.

- Ауч! Зубы убери свои, негодница! – закричал он.

- Так тебе – я отвернулась обратно и вернулась в былую позу.

- Ну что вообще никак? Не расскажешь?

Я молчала. Потом легла на спину.

- Расскажи старику – сладко прошептал Бенджамин мне на ухо.

- Да так…

- Он хороший парень, этот «да так»?

- Не то что бы уж очень… - прошелестела я.

- Вы любите друг друга? – заинтригованный он подложил руку под голову и таранил меня глазами.

Вопрос поставил меня в огромный такой темный кирпичный тупик. Я слов-то таких не знала. И помолчав, протянула:

- Не думаю, что так… 

- Слушай, с тобой невозможно разговаривать! – взвыл Бенджамин, ему как брутальному харизматичному мужчине хотелось подробностей, как можно больше и потнее.

- Ну а что я должна тебе сказать? – возмущалась я – Что он принц в белом танке, о котором я всю жизнь мечтала, у нас умопомрачительных секс и полное взаимопонимание на кухне?

- Ну, крошка, я тебе, конечно, только такого и желаю, особенно часть про секс пикантна, но мне бы реалистичных деталей. И еще знаешь, я не верю в принцев, ты уж меня прости, поскольку я таковым не стал, а кто кроме меня еще может? – снисходительно тараторил Бенджамин.

Я вздохнула.

- Ну, он просто человек, странный, добрый, немного уставший, красивым его не назовешь, обаятельный и помятый, так скажем… - Бенджамин меня перебил.

- О таком ты всю жизнь мечтала!

- Да ни о ком я не мечтала и не планирую!

- Ну что ты завелась?

- Я не завелась! Ты просишь меня говорить нормально и перебиваешь!

- Ладно, прости, я нем – он изобразил замок у рта и выкинул воображаемый ключ.

Я чуть повернула голову влево и заметила, что Адам отложил книгу и внимательно слушал, наблюдая за моей активной артикуляцией.

- А ты чего уставился? – взбалмошно рявкнула я.

- Мне тоже интересно, к тому же Кант меня утомил – бессовестно сказал кудрявый и устроился поудобней.

Я сосредоточенно дышала.

- Он там, в твоей России? – спросил Адам.

- Нет, он финн.

- О, ну тогда он точно не симпатичный. Они, говорят, похожи на викингов. С косами и бородами до колен.

- Да, а еще они носят рогатые шлемы, целыми днями мастерят корабли и едят оленей живьем – процедила я, а после паузы добавила – А вообще-то викинги пришли на финскую территорию из Швеции, Дании и Норвегии.

- Ой, ты это слышал, у неё энциклопедические знания! – удивленно восклицал Адам.

- Wikipedia – мрачно бубнила я – Я не буду больше рассказывать, всё!

- Молчим – спохватился Бенджамин.

- Нет, я, правда, больше не буду говорить,  я не знаю, что еще вам поведать…

Похоже, что мои слова не сильно огорчили фантазеров, потому что теперь история начала набирать небывалые обороты. Вот, что творит богатое неуёмное воображение двух иностранцев.

- Он явно богач, и волочился за тобой долгое время, иначе ты бы и не моргнула в его сторону – предполагал Адам.

- Да, он увез тебя в горы, в свою огромную золотую хижину и кинул к твоим ногам, все сундуки с фамильными реликвиями, вроде костей доисторических финских лосей, которые ты теперь можешь продать в хранилище зоологического музея за бешенные деньги – подхватил капитан. Им было смешно, а я про себя дивилась их детской дурости.

- А еще, у него, наверное, мама такая старая закаленная северная женщина, которая носит шкуры и варит похлебки, в очень дорогих котлах, разумеется.

- Тоже с бородой – добавил Адам, и они зашлись громким гоготом.

Я встала с кровати и поковыляла в холл.

- Ну не дуйся! – заныл Бенджамин мне в след.

- Даже и не думала! – прокричала я, набросив куртку – Я скоро вернусь! Буду ждать продолжения эпоса!

 

Промозглый Лондон моросил мелким дождем и беспардонно сыпал мокрым снегом. Небо темно-серое, неспокойное и предательски огорченное.

Я, накинув капюшон толстовки, брела куда-то предположительно в сторону Трафальгарской площади, потому что до давно полюбившегося Гайд-парка было совсем не рукой подать. Я разглядывала  прохожих. Молодежь, хамовато и модно прикинутую в TopShop’e, хмурых работяг и неопрятных брокеров, бредущих по делам, или обратно домой. Мне встретилось с парочку старушек, в нелепых, как показалось бы нам, русским, шляпках, с грустно повисшими, намокшими от уличной сырости, цветами и перышками. Мамы с детьми. Дети ныли или смеялись, мамы, соответственно,  либо раздраженно тянули детей за руку, либо устало ползли где-то позади раззадоренного ребенка. Парочки. Улыбчивые, светлые. Прижались друг другу, как снегири на ветках рябины. Что-то это всё начинает смахивать на поэзию русских классиков…

А ведь и я была одной из таких счастливых зевак. Как мы с ним выглядели со стороны? Как? Смешно, интересно, или всё же гармонично и трогательно? Кому знать.

«Викинг» - вздыхала и усмехалась про себя я. С викингами в то время, казалось, дела обстояли гораздо проще. Он тебя оттащит на свою лодку и увезет под поднятыми парусами в норвежскую деревеньку. А ты лежишь под палубой, связанная, в мешке, тебе тепло, и до того ты счастливая, что слов не подобрать. Потом лодка пришвартуется, викинг аккуратно извлечет тебя из мешка и скажет, вздымая свою могучую грудь «Вот твой новый дом! Я буду любить тебя! Как только захочешь! И кормить тебя буду свежими моржами!». А ты не откажешься, и не будешь стонать, что мол, только йогурты низкокалорийные тебе подавай, и что вообще в душе ты вегетарианка. В неправильное время мы родились, друзья мои, в неправильное.

Я улыбалась своим мыслям. Я не считала времени, не отмечала пройденного пути, и оказалась у моста Ватерлоо. Перед глазами будто была настоящая, не какая-нибудь жалкая репродукция, а самая что ни на есть живая картина Моне. Прекрасный туманный гигант протянул свою властную руку на южный берег Темзы. Про такое обычно говорят, глаз не оторвать. Но взгляд путался, вид застилали скользкие капли, оставлявшие следы на ресницах и щеках. Хотелось бы мне рассказать ему обо всем, что я видела, рассказать то немногое, что я знаю. Он, скорее всего, ответил бы, что я дурная, и что моё воображение будоражат слишком уж тонкие детали. Но он бы понял, он бы, притянув к себе, обнял меня крепче, и ощутил бы всё то, что меня так трогает. Еще я бы обязательно рассказала ему про Моне и про то, откуда берется туман, по моим предположениям.

 

По дороге обратно я купила кофе с корицей, горячий и ароматный, в этих ставших культовыми стаканах Starbucks. Это такие приятные жизненные штампы, их любят за что-то, и я люблю.  

Опять я неспешно шлёпала по мелким лужам, поражаясь стойкости моих любимых потрепанных и многое повидавших кед. Они были походные и самые родные, они побывали со мной везде и прошли через множество непогод, оттого и были мне так дороги.

Вернувшись в квартиру Бенджамина, я нашла обоих чудиков сидящими на полу в окружении вороха фотографий и каких-то каталогов.

- Вернулась, она вернулась! – победно провозгласил Бенджамин и ударил Адама по плечу, от чего тот чуть не шлепнулся носом на пол – Не уж то нагулялась? Как ты можешь, там же отвратительная погода?

- Ой, не тебе мне говорить про погоду, вы здесь живете, у вас должен быть иммунитет на всякую дрянь.

- Да уж, и для тебя должно быть мерзковато – тихо, как-то в сторону сказал Адам.

- А мы вот обдумываем нашу предстоящую работу! Завтра начнем, майку белую возьми у Диан и отыщи какие-нибудь трусы поприличней, желательно темные. Украшения там всякие, ну ты знаешь. Чего-нибудь тяжелого, неблестящего и такого раздолбайского, да? – Бенджамин переключился на Адама, увлеченно давая ценные указания. А я никак не могла взять в толк, какие трусы, какие украшения? 

 

Взяла в толк. В семь часов утра, в субботу. Провались ты пропадом, уважаемый мост Блэкфраейрс! Ты арочный, ты старинный, полезный, но надо ж быть таким холодным, обдуваемым со всех сторон ледянющими ветрами. Как бедный принц Уильям не остался отмороженным калекой, проведя там ночь? Я, конечно, понимаю, посильная поддержка нищих и обездоленных, но во мне, видимо, не живет столь бурной жизнью жажда к борьбе за сострадание и справедливость. Следите внимательно за моим пальцем.

Бенджамин довольным котом ходил в дутой куртке, в шапке, перчатках с обрезанными пальцами и чашечкой кофе, доставленной заботливой ассистенткой.

Адам, сонный, упакованный в два свитера и какой-то бабушкин махровый шарф, сидел неподалеку на раскладном стуле и зевал, так, что мне казалось, у него челюсть соскочит с петель. Он неспешно собирал линзы, скрючившись над огромной сумкой.

Я. В хлопковой майке-алкашке и одних трусах с британским флагом, которые все почему-то слишком уж великодушно называли шортами, увешанная панковскими цепями, холодными металлическими часами, синяя и в пупырышку от мороза, корчилась посреди правой половины моста, которую перекрыли специально для нас, в ожидании главных мук. Этот весь цирк грезился мне финальным аккордом мироздания. Макияж был ну просто сродни существа из потустороннего мира. Я думаю, пришельцы, увидели бы меня из космоса и приняли за дружественный символ. Выбеленное до неузнаваемости лицо, припудренные бесцветные ресницы, блеклые губы. Я была похожа на манекен, заболевший цингой. И черные волосы, не пришей кобыле хвост, уложенные, поднятые в высокую элегантную прическу. В общем всё, как я люблю.

 

- Ты не заставишь меня прыгать в воду? Мне бы не хотелось умирать – стуча зубами, так что королевская семья содрогалась в своих покоях, спрашивала я у Бенджамина.

- Нет, ну я же не дьявол!

- Охотно верю…

- Еще секунду, милая, сейчас этот криворукий – он кивнул в сторону пыхтящего Адама – соберет камеру и всё пойдет так быстро и просто, что ты моргнуть не успеешь…

- Как будешь на том свете… - уныло продолжила я.

Бенджамин как можно более ободряюще похлопал меня по плечу, на котором остался белый след его ладони.

«Точно. Первая стадия обморожения. Моргнуть я теперь уже точно никогда не смогу» - обреченная мысль мелькнула в голове.

 

Когда всё было готово к съемке, я думала, что навсегда потеряла контроль над своим телом. Но Бенджамин знал, что нужно делать и пришел на помощь.

- Музыку нам, погромче! – он раздраженно орал на всех, кто сновал вокруг.

Да, то что надо. Last Shadow Puppets. Отличный альбионный дуэтец. Милые ребята, милая музыка, тягучая, немного скрипочек, и такая же туманная, как воздух на набережных Темзы. My Mistakes Were Made For You любимая композиция, такая, что нервы в струну вытягивает, да и по названию понятно, не двусмысленная.

Бенджамин скакал передо мной и всё время причитал что-то о моей неподражаемости. Я двигалась спокойно, стараясь не умалить ни одну возможность человеческой грации, изо всех сил заставляя себя выкинуть из головы холод и обрывки мыслей. Камера щелкала, Адам сосредоточенно наблюдал, я складывала губы в размазанную полуулыбку, щурила глаза, Бенджамин кричал…Так продолжалось достаточно долго. Но когда капитан опустил руки и, облегченно вздохнув, воодушевленно пропел «Мне пришлось потрудиться больше, чем этой крошке, так давайте аплодировать уже!», всё поняли, что мы каждый миллиметр работы сделали на ура.

Тут же сзади на меня накинули пальто, сунули в руки горячий чай, и ко мне подскочил Бенджамин.

- Можно петь гимны и танцевать серенады! В смысле наоборот, ну ты поняла – он добро, так искренне, скалился и растирал мои плечи.

Мы все улыбались, мы очень устали, но мы были удовлетворены.

 

Время летело так быстро, что я не успевала откусить свой положенный кусок. Мы целую неделю болтались неизвестно где, Адам затащил нас в East End и заставил лазать по старым нерабочим баржам, заметьте, это всё было незаконно. Но нам это безумно нравилось, Бенджамин щелкал меня везде и на всё, на пленочный фотоаппарат его отца, на крутую камеру, на обычную мыльницу, постигая разные техники и добиваясь своих непонятных волшебных эффектов.

Он любил застукать меня врасплох. Когда я  выходила из душа или открывала один глаз после сна, когда я подносила ложку ко рту, озадаченно смотрела Discovery, надевала носки или в очередной раз налетала на дверной косяк. Он был вездесущ. Не упускал ни одного момента.

Про квартирку в Блумсбери все естественно забыли и отдали обратно в пользование агентства. Я даже не успела там по-своему нагадить. Мы жили втроем. Бенджамин говорил, что мы Том Сойер – это он, Гекельберри Финн – это, естественно, я, а над Адамом кэп галантно подтрунивал и называл его третьим – беглым рабом Джимом. Адам смертно обижался и говорил, что никакой он ни Джим, и что он вовсе не хочет в рабство. А я, перестав называть Адама по имени, ласково звала его Curly (прим. «кудряшка») и, окуная нос в непослушные волосы, хрюкала ему прямо в макушку, от чего «Джим» еще больше бесился.

Мы ходили по всяким пабам и кабакам, пили много эля, как настоящие проспиртованные английские мужчины.

 

Я пару раз звонила Даше. Она сначала долго всхлипывала в трубке, а потом вдруг заговаривала странным серьезным тоном, что наводило меня на мысли о её неспокойном и несколько неустойчивом психическом самочувствии.

- На меня так весна влияет – неубедительно отнекивалась Даша и переводила тему.

- Ну смотри…Даш, много успокоительного и много мужчин одновременно вредно для здоровья.

- Да ну тебя…Я скучаю.

- Я тоже. Совсем скоро приеду. Что тебе привезти?

И тут, разрази меня гром, наш разговор превращался в один большой конфуз. Даша начинала придумывать и высасывать из своих хрупких пальчиков всё, чего ей якобы не хватает в жизни.

- Привези мне спортивный костюм…Хотя нет, привези платье, какое-нибудь хорошенькое из NEXT…И можно часики смешные… - оно долго вздыхала, работала мозгом, сразу ясно.

- Ну, как всегда? Мармеладок и шарик со снегом.

- Ну да…Наверное. И куклу.

Я молчала и кивала на другом конце провода.

Даша любила игрушки. До беспамятства, до смеха, до жалости к игрушкам. Даша их совала везде, она с ними спала, она их переставляла, иногда даже разговаривала с ними, а не со мной. Вот она, неустойчивая женская психика. Всё таки, я на какую-то немалую часть определенно мужик, иначе как объяснить всё моё прямо таки внутримышечное и подреберное отвращение к подобным бабским штукам. Вот именно, никак по-другому не объяснишь.

Но я любила Дашу и любила дарить подарки, из-за чего таскалась по расфуфыренным детским, коллекционным и даже антикварным магазинам, пристально и щепетильно разглядывая фарфоровых кукол с огромными стеклянными глазами и в платьях фасона девятнадцатого века. Для меня они все на одно лицо, похожие на большое пирожное, щедро измазанное масляным кремом.

Илье я покупала в основном всякие диски, и смешные штуки для ноутбука, например, совершенно бездарное, но забавное изобретение китайцев – юэсби-вентилятор. Он, скорее всего, предназначался для отморожения какого-нибудь избранного квадратного сантиметра лица, но в этом было что-то такое ребячески буржуйское. 

Ну, а маме, как обычно, непригодные в быту, но зачем-то крайне необходимые ей детали интерьера.

К тому же мне обязательно надо было оставить что-то в память о себе моим лондонским безумцам. Это, пожалуй, было главной целью моих нынешних бесконечных пропаданий на блошиных рынках, торговых центрах и etc.

 

- По каким таким делам ты всё время ходишь? – заговорчески вопрошал Адам, когда я вваливалась в дом, громко хлопая входной дверью.

- Отстань от неё, может она стала наркобароном, и теперь она должна будет нас убить – как обычно издевался Бенджамин. Он бродил по квартире в халате и потягивал виски. Ужасно пафосный вид и перекошенное лицо. Еще бы, наша работа была изнуряющей, а отдых и подавно.

Я прыгала на кровать к Адаму. Он обнимал меня за плечи, не отвлекаясь от переключения  каналов кабельного. Мы смотрели с ним анти-интеллектуальные передачи по Discovery про свадьбы и тату-салоны. Я вспоминала Лену и Калле. Бог ты мой, кажется, это было еще до нашей эры. Это казалось мне другим миром, в котором меня возможно и не было никогда. Но я продолжала убеждаться в обратном, стоило мне только взглянуть на свою ногу. Я гордилась. Красивая, такая же, как тогда. Даже может еще лучше. Я помню, как он гладил пальцами мою щиколотку. Раздраженную кожу немного покалывало, но было приятно. И снова я будто, падая куда-то в темное подземелье, придавалась воспоминаниям.

- Ты посмотри, какой ужас набивают, просто срам! – горланил Адам, вырывая меня из моего мирка.

- Что орать-то… - недовольно шептала я и переворачивалась на другой бок.

Так мы провели много дней. Нам было спокойно и хорошо вместе. Мы дурачились и совсем не уставали друг от друга. Это было лучшее, что могло встретиться в людях, для меня по крайне мере.

 

Эти ребята были полны сюрпризов и искренних человеческих мыслей. Не переставайте, верить в то, что люди могут вас приятно удивить.

Хмурое утро, за пару дней до моего отъезда. Кофе, кексы, которые вчера усердно лепил Бенджамин. Вышли, конечно, кляксы на противне, но очень даже не плохие на вкус. Кудряш спал.

- Фотографии готовы – с набитым ртом, довольно промычал Бенджамин.

- Здорово, покажешь хоть?

- Я еще кое-что доделаю и презентую тебе всё!

- Оу…это восхитительно. Кстати, тебе стоит немного поработать над формой, а вкус отличный – я кивнула на половинку кекса в моей руке.

- Мастер талантлив во всем!

- Очень самонадеянно! – засмеялась я.

Спустя минуту, Бенджамин наблюдал за жирным голубем, сидящим на краю нашего окна.

- Знаешь, когда-то, очень давно, я был еще молод и красив – он усмехнулся – У меня была девушка из Швейцарии. Замечательная такая. Белобрысая, скептик еще тот, носила футболки с Che Guevara, хотя не верила ни во что, ни одному людскому слову. У неё была родинка над бровью. Маленькая такая, но очень томная. Мы мотались из одной страны в другую, без конца. И однажды, я, уезжая от неё, впал в странную паранойю. Мне казалось всё это бессмысленным и ничего не стоящим, никаких совместных усилий. Я учился, она тоже, к тому же собиралась уезжать в Америку на какое-то время. Наши жизни, наши любимые дела, всё, вдруг показалось мне таким несовместимо разным, что в груди нещадно жгло. Я улетел. И больше не писал ей. Она искала меня, я знаю. Приезжала, но я игнорировал все её появления. В конце концов, от общего знакомого я случайно услышал, что она уехала таки, только почему-то в Японию, работать. Больше я о ней ничего не слышал – Бенджамин сощурил глаза и вздохнул. Пузатый голубь нерасторопно расправил крылья. Помолчав, Бенджамин добавил:

- Спустя время, много времени, я понимаю, что только она давала мне все чувства, о которых люди писали и продолжают писать поэмы.

Больше Бенджамин ничего не говорил. Разговор на эту тему заглох, и он принялся рассказывать мне о других своих кулинарных подвигах. Что он хотел мне этим сказать? Зачем развел все эти мозговые медитации? Черт его знает.

 

В агентстве на следующий день мне заплатили вполне приличные деньги и предложили приехать начале июля, на какой-то показ. Всучили кучу одежды и всякого хлама. Я довольная ковыляла рядом с Адамом, который уныло мямлил себе под нос.

- Вот уедешь, и всё опять начнется по новой…Никаких тебе поблажек, работа-дом, работа-дом. Отец. Склоки…

- Ты вообще хоть разок пытался? – я  совсем не мастер давать советы, но сейчас было хотя бы настроение сказать что-то дельное.

- Пытался что?

- Пытался нормально с ним поговорить и привести все доводы?

- Какие доводы?

- Ну как…У тебя творческая профессия, она приносит недурные плоды, ты занят полезным, а главное эстетичным делом, ты человек техники и искусства одновременно, к тому же ты сам всего добиваешься. Хотя бы за это отец может проявить к тебе хоть капельку снисхождения и уважения.

- Даааа… - неуверенно протянул Адам – Но…

- Что но? Мне кажется, ваш конфликт завязан исключительно на том, что отец не может допустить, что кто-то посмел противостоять его мнению, тем более его собственный сын. А ты осмелился. Значит ты не менее волевой и самостоятельный молодой мужчина. Ты просто должен дать понять отцу, что этот жизненный выбор никак не умаляет его авторитета в твоих глазах. Вот и всё…

- Ты права, но я не смогу набраться смелости, чтобы ему всё это сказать… - хныкал кудрявый.

- Слушай, только вот этого не надо! Ты осмелился уйти из дома, окончить университет без всякой родительской поддержки и двигаться вперед! Так что, ты не в силах сказать несколько правильно сформулированных фраз обращенных к родному человеку? – наступала я.

- Да, наверное, в силах - смущенно кивал Адам.

Я бодро зашагала вперед, вдохновленная своими открывшимися психотерапевтическими качествами.

 

 

 

И вот опять. Эти постные морды. Ну что ж такое, нет, бы радоваться, веселиться, транспаранты там всякие, плакаты и хлопушки, фейерверки и крики «ура-ура». Нет, три кислые физиономии в аэропорту Gatwick. Этот аэропорт чуть менее загруженный, но всё равно сию неразбериху можно сравнить только с давкой в московском метро в час-пик.

- Ну, хватит, уже! Уберите эти выражения со своих лиц! Вы будто хомяка идете хоронить! – истерично взвыла я и резко затормозила, две опешившие бабушки врезались в мою спину и суетливо кудахтали за спиной.

- Ты не понимаешь, ты нас развлекала! – развел руками Бенджамин.

- Я? Ну ничего, заплатите какой-нибудь бездельнице, она будет так же лежать, упершись в телек! – когда я нервничаю, я начинаю заговариваться.

- Очень смешно – буркнул Адам.

Дальше они волокли мои сумки молча и угрюмо.

Рейс задерживали на полчаса. И у нас еще была крошечная возможность урвать частицу времени, поделив его нас троих.

Бенджамин, расторопно сунул мне в руки толстый матовый конверт.

- Потом посмотришь, в самолете.

- Ладно – я растрогано заулыбалась и сунула конверт в сумку. Я-то знала, что оставила висеть на двери в квартиру Бенджамина металлическую табличку. Бродя по рабочим кварталам, я наткнулась на забегаловку, где суровый с виду мужчина с кустистыми усами и большущими ручищами чинил всякие железяки. Я заплатила ему денег и попросила сварганить эту табличку. Он помялся, но согласился. Теперь там, правило перед квартирой, зажатой где-то в сердце между музеем Диккенса, Олд-Бейли и Британской библиотекой, гласит «Берегите ноги. Опасно для жизни. Здесь обитает Капитан Том Сойер повелитель кексов»

Адаму я оставила на тумбочке в прихожей книгу «Страна Армения», красивую, красочную и очень увлекательную. Я её купила еще, когда возвращала в агентство ключи от квартиры в Блумсбери.  Может он в порыве смелости еще и на родину, так сказать, заскочить решит.

 

- Семейные объятия! – почти фальцетом заверещал Бенджамин, пробудив от крепкого сна весь зал ожидания.

Мы втроем сбились в громоздкую кучу. Постояли пару минут, кряхтя. Потом меня крепко обнял Бенджамин.

- Дерзай, моя русская девочка! – «русская» он произнес именно по-русски, но с каким-то даже казахским акцентом – И возвращайся скорей. Я буду ждать этого лета, как еще не ждал никакого лета в своей старой жизни!

Я улыбалась, так что щеки ныли.

- Спасибо тебе за всё, ты самый лучший ирландец из всех ирландцев!

Адам скромно стоял в стороне, ожидая своей минуты славы. Я подошла и посмотрела ему в глаза. Потом накрутила на палец его кудряшку, свисающую прямо посреди лба, и постаралась, как можно теплей улыбнуться. Открыла рот.

- Подожди – он приложил палец к моим губам – Слушай, я не знаю, как тебе дать понять, что мне будет очень грустно без тебя. Ты первый человек, после Бенджамина, с которым я заговорил открыто о своих делах. Это очень много для меня значит. К сожалению,  у меня нет для тебя какого-то отличного подарка. Разве что только это… - он смущенно полез в карман и достал оттуда ключи. Они были нанизаны на брелок с маленькой черной машинкой, вроде лондонских такси.

- О, боги, что это? – мои глаза стали размером с блюдца.

- Ты знаешь, где нас найти… - протянул Бенджамин.

- Да вы что? С ума посходили? Я не могу это взять! Нет-нет-нет! – я начала отмахиваться, словно от мух.

Адам сунул ключи в карман моей толстовки.

- Мне всё равно, что ты тут возмущаешься, я так хочу.

- Дураки! – я свела брови и напрягалась, чтобы не зареветь.

Мы втроем прилипли друг к другу, как старое шведское семейство, которое вот-вот отгремит по миру своей бриллиантовой свадьбой.

«Завершается посадка на рейс №ВА878 Лондон-Санкт-Петербург!» - марсианский голос дикторши заставил меня оторваться от уже родных плеч.

- Иди, а то опоздаешь – насупившись, сказал Бенджамин.

- Иду…иду – я неловко взяла сумку и пошла спиной вперед.

Они становились меньше, я уже шла в пол оборота… «Здравствуйте!», билеты, тоннель. Я оборачивалась, они всё стояли. Всё меньше и меньше, с поникшими лицами. Я скрылась из их поля зрения. И всё.

«Вас приветствует старший пилот Блаблабла. Пристегните ремни тарампампам. Спасибо, что воспользовались нашими авиалиниями»

Я будто уже не здесь, но еще и не там. Возможно, меня вообще в тот момент нигде не было. В голове почему-то всё крутились слова Бенджамина «Только она давала мне те чувства, о которых люди пишут поэмы».

Об этих безумцах можно состряпать отдельную книгу. Но я не так красиво выражаю свои мысли печатными буквами, как они того достойны.

Под нами были уже пригороды Лондона, облака еще мягкие и невесомые, не такие, как будут скоро, в далеком небе. В том небе, которое не принадлежит никому. Оно само по себе, и никаким границам оно неподвластно.

Я долго сосредоточенно смотрела в иллюминатор, наблюдая за большими перьевыми  клубами, которые летят во все стороны, будто кто-то разорвал пуховую подушку. Уснула. Когда проснулась, нас уже по-свойски, по-домашнему встречали Пулково и питерская  посадочная полоса.

 

Я забрала сумку и отправилась искать своих. Когда Даша с Ильей разглядели меня в толпе, я сразу нашла их местоположение, потому что оттуда донеслись жуткие крики. Надеюсь, они не прирезали кабана на радостях. Даша прыгнула на шею, Илья вырвал практически из рук мои вещи и обняв нас обеих, получается, поцеловал меня в волосы.

Только потом, когда мы шли к машине, я заметила в них что-то странное. Они щебетали на посторонние темы, вроде вчерашней погоды и того, сколько стоят сухой Пармезан и мой любимый Гауда в соседнем супермаркете.

Илья вообще был крайне улыбчив, что в последнее время было на него не похоже потому, что он считал себя моим суровым мастером Йодой и не давал спуску юному падавану, который патологически ничего не смыслил в житейских проблемах.

- Ребят! – окликнула я их.

- Что? – оба обернулись.

- У вас всё в порядке? – подозрительности моей уже не хватало места где-то внутри.

- Ну да, а что? – они держались молодцом.

- Может вы спалили хату или грохнули мой ноутбук? Или…ну не знаю, случайно убили бомжа с соседнего чердака и спрятали труп в моем шкафу?

Даша с Ильей переглянулись и как-то нервно захихикали.

- Да вроде нет… - ответил Илья.

Я недоверчиво повела бровью. Моя любимая машина отвлекла меня. Я села в водительское кресло и положила руки на руль. Погладила его, прижалась щекой к прохладной коже.

- Родная моя…Я так по тебе скучала…

- Нам бы хоть раз такие тексты услышать, мы б умерли от умиления – бормотал Илья на заднем.

- Она меня не терроризирует и не ноет, и вообще выносит все мои криворукие делишки! – вякнула я, гляди в лобовое стекло.

Завелась, поехали. Домой. Питер встречал меня, как заблудшую подругу. Он мне всегда рад, я это знаю, и всегда возвращаюсь с светлой радостью и трепетом.

Солнце било во все щелочки. Май в Питере обычно прекрасен. Еще не теплый, но и не ледяной и бездушный, вроде февраля.

Я гордо щурилась, а ключи в кармане на пузе будто прожигали на коже теплые дырочки и рисовали розы.

Даша лепетала что-то непонятное, в перерывах между моими монологами. Я рассказывала о мальчиках, о городе, о фотографиях, о вытрезвителе, в который случайно загремел Бенджамин, когда мы его оставили неподалеку от бара и ушли ловить такси. Илья задумчиво смотрел на проносившихся мимо людей. Обстановку нагнетал. Я просто пальцами ног чувствовала, что дело не чисто.

 

Я припарковалась у дома и выскочила из машины, любовно мягко закрыв её дверцу. Поднималась домой и предвкушала, как буду вытаскивать из сумки подарки, Даша будет заливисто хохотать и прыгать, задевая макушкой плафон. А Илья мельком поцелует в куда-то в район уха и побежит ковыряться в своих бесконечных техниках. Потом будет румяная от счастья мама.

Открыла дверь, улыбаюсь. Пахнет странно и накурено как-то. Дымлю здесь я одна.

Солнце залило весь холл, слепило глаза. За столом кто-то есть, глаза слезятся от яркости, никак не пойму…Твою ж мать! Спотыкаюсь обо что-то твердое и большое, растягиваюсь дохлой селедкой на полу и больно ударяюсь локтем о край вешалки. Какая-то возня и чертыханье. Голос. Этот голос. Я узнаю его из трилиарда человеческих голосов. Дайте мне поговорить с половиной вселенной по телефону, и даже искаженный миллиардами проводов я вычислю его с первого звука. 

Тянут за руки вверх. Становлюсь на ноги. Запрокидываю голову. Всё это чертовски странно, боюсь от шока даже разлепить веки. Сначала тру лоб, только потом поднимаю глаза выше уровня своего взгляда. Серые.

В голове замелькали какие-то картинки ,точно как слайды в проекторе. Не могла тогда никак понять, то ли это моё прошлое, то ли вообще кадры из каких-то фильмов, а может привиделось. И улыбка такая непонятная, вроде с какой-то надеждой, но в то же время обреченная. Ощущение тела и реальности в миг куда-то улетучилось. Я была не я. Солнце не солнце, город не город, секунды стали годами. Пожирающий изнутри страх уже подобрался к самой шее. Я развернулась и пулей вылетела из квартиры, несясь подальше, как от холеры, от того, кто стоял посреди моей кухни, в центре всей моей галактики, в футболке с глазастым бананом, грустной щетиной и бледными щеками.

 

Не видя дороги, не считая шагов.

История начинает обрастать подробностями.

И пользуясь случаем. Крошки мои,вы делаете меня лучше. Да и Да,безмерно в вас влюблена.

 

***

 

 

Апрель. Я пришла к тому, с чего начала. Никогда не любила весну. Все эти лужи и грязный снег, сгрудившийся на дорогах. Кажется, что он лежит уже веками…Дальше вы знаете.

Да, я вернулась к началу. Я чувствовала себя выжатой половой тряпкой, неспособной даже сварить своим друзьям кофе. Но всё успокоилось. Эта видимость давала мне время, немного времени. Вода в стакане стала снова тихой, но какой-то мутной и даже томно-печальной.

 

Я сняла другую квартиру. Это была старая мансарда, неподалеку от Манежной площади, то есть в самом центре города. Там было свежее и ближе к и без того редкому солнцу. Я продала почти всю мебель и кучу одежды. Потом занялась ремонтом. Точнее им занимался Илья, а я по большей части курила и потягивала винцо в компании Уайльда. Илья добросовестно выкрасил одну стену, по моей просьбе, в ярко-синий цвет, а остальное оставил белым и девственно чистым. Это меня радовало. Я вяло улыбалась и благодарила Илью за то, что он выполнял мои детские  прихоти. Дальше действовала тяжелая артиллерия, Илья удрученно  укладывал ламинат. Стонал, но отказывался от моей помощи и моих уговоров разделить труд с наёмными рабочими.

- Я не буду за ними следить, и бегать за ними не буду, когда они вынесут из дома все твои цацки! – кричал он.

- Под цацками ты подразумеваешь всё моё барахло, которое в общей сложности не стоит и двух тысяч долларов? Зачем им так утруждаться из-за пустяков! – мрачно парировала я в ответ. Илья настырно продолжал пыхтеть, обливаясь семью потами.

После в ход пошли все мои связи.

Я купила непомерно большую простую кровать, выклянчила пару огромных вешалок у знакомого, работающего в ателье, откопала здоровый стеклянный стол и стащила пару барных стульев, из закрывшейся студии одного парня. Это меня худо-бедно отвлекало. Но, когда я оставалась одна, всё возвращалось. Прошло достаточно много времени, но легче не стало, ни на секунду.

Вскоре я переехала в новый дом. Он был живой и будто трепетал вокруг меня, ведь всё было удобно, красиво, свободно, всё как я и хотела, но я должна была быть хоть чуточку менее убитой для таких радостей.

Я увлеченно развешивала любимую одежду и расставляла в большом стеллаже во всю северную стену обожаемые книги. Всё, больше у меня ничего не было. Хотя, постойте, был еще пузатый чайник со свистком и черный металлический будильник IKEA. И еще ужасная картина, даже не картина, а абстрактная мазня, принадлежащая кисти обезумевшего современного питерского гения, которую мама радостно приволокла мне из «Мансарды художника». А в придачу принесла чугунный утюг времен блокады. Сказала, что он сделает мой дом более уютным и стильным. Ну, я не против винтажа, но это для меня слишком «стильно», я девушка без подобного рода потребностей.

А так, по большей части, в моем новом доме было пусто, тихо, так что можно было с мухами разговаривать, и светло. Этого-то мне и не хватало, до боли не хватало. Мне нужно было пространство, чистое, не замызганное негативными эмоциями от еще более негативных последствий. Место размышления, успокоения. Именно там я впервые, после того, как покинула родное гнездо, почувствовала себя свободной. 

 

Спустя какое-то время ко мне перебралась и Даша, потому что её так достали хозяева съемной квартиры, что однажды она просто появилась у меня на пороге с грудой сумок, чемоданчиков и её дражайшим фикусом подмышкой. Даша долго причитала и в итоге я согласилась сохранить фикусу жизнь, хотя я ненавижу горшки, а про цветы уже говорила. Но с фикусом мы подружились, он даже не умер после недели совместного существования со мной, как я предполагала. Выносливый и смиренный, я стала его уважать и даже поливать. Иногда.

 

- Как у тебя хорошо! Свободно! Столько всего можно поставить, повесить, положить! – восхищенно восклицала Дарья.

- Положишь, поставишь, и я повешу тебя на ближайшем крючке – мрачно бурчала я уже подуставшая от Дашиного непомерного энтузиазма. Дизайнером она была еще тем. Вроде моей мамы. Куча ненужного хлама, рухляди, тряпья, из которого она выросла еще во времена динозавров, но хранила как память.

- Ты что! Какое выкинуть! Я в этом пошла в универ в первый раз! Помню, тогда познакомилась с одной девчонкой, так вот у неё был парень, который… - и это продолжалось очень долго. Знакомые знакомых, сыновья братьев её троюродной тети. Даша несла в себе массу семейных историй, которые начинались, заставая меня врасплох и, казалось, не имели конца, причем суть самого очередного рассказа я тоже не улавливала, как правило, но Дашу не перебивала. Но были в Даше и полезные моменты, например, она отлично и с удовольствием, в отличие от меня, готовила. Вечерами она приползала домой с кучей тарахтящих, неподъемных пакетов, мешочков, сумочек, выгружала это всё на стол, потом прогоняла меня с кухни и начинала колдовать, иногда мне реально казалось, будто она готовит зелье, потому что в минуты успеха ко мне неслись дьявольские вопли.

- Эхеееее! Иди сюда!

Я настороженно озираясь, вползала в кухню, а Даша уже запихивала мне в рот ложку чего-то зелёного и зловонного.

- Это гороховая паста с грибами и чили! – залихватски шептала она мне на ухо, пока я предвкушено корчясь, глотала ядовитое месиво. Потом я разлепляла глаза, и распробовав, удовлетворяла Дашу реакцией.

- С виду не скажешь, что к этому можно вообще прикасаться, а вообще вкусно.

- Это лучшее, что ты могла сказать – довольно улыбалась она – Я прочитала рецепт в книге о мексиканской кухни.

- Только не говори, что ты наварила целый таз и мы будем питаться ей неделю… - ошарашено лепетала я, заглядывая в большую кастрюлю и в уме прикидывая сколько голодных детей Нигерии это могло бы накормить.

Но не всё было так печально, Даша специализировалась не только на зельях, она пекла пироги, жарила, тушила, парила, и что еще там можно делать? В общем, изгалялась, как могла, но зато, кормила нас Ильей и еще с десяток общих друзей, которые радостно заходили на огонёк.

Многие полюбили мой, хотя уже наш общий, дом и меня это даже не раздражало, потому что я не чувствовала себя одинокой, потому что с некоторых пор это чувство стало для меня страшнее смерти и малярийных комаров. Люди приходили, приносили вино, ребята часто смотрели футбол, играли в покер, а я наблюдала. Иногда тоже пила, но умеренно, вроде даже смакуя. Я сидела поодаль и как король лев наблюдала за этими игрищами. Я вспоминала, думала, и чувствовала себя уютно, и я, клянусь, что изо всех сил пыталась создать себе тот же уют, что был тогда в морозном Хельсинки, но без него мне всегда чего-то не хватало.

 

Выходить на работу я стала значительно реже, потому что мне наняли помощника. Мальчишку, который первое время звонил мне каждые пятнадцать минут, чтобы узнать, как приветствовать посетителей – «Здравствуйте» или может быть лучше «Добро пожаловать». Я бесилась, но как-то даже по-матерински снисходительно объясняла, что он там главный, ну после директора и меня, довольно поясняла я, так что он может, извините мой иврит, перднуть в сторону какого-нибудь особо пафосного дядьки с габаритным животом, и никто, ни одна живая душа, ничего ему не сделает.

- Аркаш, ну что ты как маленький? Ну, я же тебе не нянька! Будь мужественней и самостоятельней что ли! Вон, у тебя имя какое серьезное! Аркадий! – устало, но бойко  доказывала я своему подопечному малышу.

- Ну да, да…Простите – он уныло выдыхал на другом конце.

- И кончай ко мне на «вы»! Я еще не состарилась и не хожу под себя! – гаркнула я и быстро запнулась, вспомнив наш разговор по душам с моим финном.

Я перестала называть его имя, и затыкала Дашу и Илью, когда они начинали очередной серьезный разговор, пытаясь влезть мне в голову.

- Моя душа – не долги! На кой хрен вы в неё суетесь? – вопила я и злобно уходила с кухни, где за моей спиной продолжали толкаться философские идеи.

 

 

В последнее время было много мыслей. Безумно много. Они кишмя кишели в моей голове. Я могла не замечать своего собеседника и молчать, погрузившись в свои мысли. Я частенько вылезала на уже почти сухую крышу с сигареткой и чашкой Nesquik. Этот накачанный транквилизаторами заяц на упаковке возвращал меня в детство, когда американский какао был излишеством. Я слушала Ann’ Sannat, особенно любила их колыбельную, и теребила воспоминания. Я, наконец, могла смотреть в лицо своим страхам, не отводя глаз. Это была моя маленькая победа.

Небо с каждой ночью становилось всё светлей и приветливей, и я чувствовала приближение чего-то. То ли катастрофы мирового масштаба, то ли маленького интимного счастья, я не понимала чего, но вероятней мне казалась возможность катастрофы. И я представляла, попади я в ураган, смерч или еще куда-нибудь, откуда никто не спасается, о чём были бы мои последние мысли? Бездушно, но я бы подумала что-то вроде «Сигаретки не найдется? И пару минут можно? Я вспомню, всё хорошее, что у меня было». И тогда я начинала листать в мыслях образы родителей, Ильи и Даши. А потом я просто ложилась на спину и подставляла лицо всё еще холодному, но какому-то резво юному апрельскому ветру, в ожидании чего-то. Чего-то, что придет вот-вот, опять возникнет там, где-то глубоко внутри меня, где-то в груди. Чего-то такого безвозвратно утерянного, и потому тоскливого, нежного и так терпко любимого. Я ждала, когда он придет ко мне. Когда появиться, ведь я сейчас прикрою глаза, и мои ресницы будут чуть подрагивать, и тепло расползется по всему моему телу, такому изголодавшемуся по его присутствию и продрогшему без его горячего дыхания где-то в районе моего плеча. Воображение само рисовало картины того, что он где-то совсем рядом, что вот я протяну руку и дотронусь до тыльной стороны его большой ладони. Я с закрытыми глазами ползла пальцами в право от себя и не находила ничего, кроме ледяной поверхности стальной крыши. Тогда ресницы распахивались, и я снова была там, где была. Одна, без планов, эмоций, надежды. Тепло из груди прытко уносилось вместе с пеплом по ночному воздуху, и я каждый раз хотела вытянуть руку ему в след и ухватить хотя бы маленький кусочек, но ни разу так и не  решилась.

 

Я сидела так часами, могла высидеть всю ночь, пока макушки домов вокруг меня не начнут поблескивать в свете долгожданного утра, и забраться обратно в маленькое окошко, ведущее в мансарду, только тогда, когда Даша начинала греметь кастрюлями, пытаясь сварганить завтрак и как всегда куда-то опаздывая. Мои мысли было не передумать так быстро, за какой-то крохотный break-up, так что крыша стала мои лучшим лекарством. Оно не лечило, но немного обезболивало, к тому же у него, как у всех лекарств, были свои побочные действия. Например, от долгого просиживания задницы на холодном металле, меня постоянно сопровождал насморк. Еще я тратила много денег на какао и сигареты, закупая их разве что ни оптом. Но это превращалось в полную ерунду, когда за всем этим делом, я вспоминала. Я начала детски радоваться тому, что воспоминания у меня никто никогда не отнимет. Они были моим тайником, моим убежищем.

Когда я вспоминала его смех, мне казалось, будто ход вселенной замедляется специально ради меня. Мне нужны были сотые секунды, чтобы вспомнить всё до мелочей, его глаза, его руки, шею и мягкие волосы. Его привычки и подростковые замашки, например, то как он лохматил волосы рукой, или то как дергаются его ноги, когда он долго сидит на одном месте. Все его жесты. Как он трет глаза кистью руки и как смешно при этом загибает пальцы. Я помнила даже, как он дурацки танцует, по-женски двигая бедрами. Это вызывало у меня улыбку. Помню выражение его лица, когда он ласково обнимал мои колени, а я сцепляла пальцы у него за спиной, обнимая. А он целовал меня в нос, потом валил меня на кровать, кусал ухо, и громко гоготал. Помню мою любимую родинку справой стороны на шее, почему-то она мне нравилась больше всего. И я просила, не знаю  у кого, дать мне еще минуту. Мне бы и этого хватило.

И я вспоминала, сколько глупостей наделала в своей жизни, сколько ошибок и сколько неправильностей. А потом просто так он взял и появился, и дал мне что-то другое, чего я никогда не знала, и я была спасена. И я спрашивала себя, могла ли я остаться? Нет. Даже теперь, когда я всё вижу ясно, в дневном ярком свете, я знаю, что не смогла бы причинить ему неудобства. Я разглядывала все свои страхи, ужасы, жившие в моей голове, прямо как букашку на ладони. Страх не быть той самой. Страх остаться ни с чем. Страх, что я никогда не стану для него тек, кем он стал для меня. А эта маниакальная нужда уходить первой, не оставляя после себя ничего, будто меня и не было. Я не умела, быть с кем-то, я не знала, что значит, чувствовать рядом с собой человека столь драгоценного. Когда мы боимся, кого-то потерять, пытаемся задержаться в этом мгновении, то делаем всё обратное, всё ровным счетом наоборот. И в нас сидит святая вера, в наличии которой мы не признаемся даже под угрозой расстрела, в то, что если мы уйдем сейчас, то будет не так больно. Неверный ответ. Я почувствовала это, ощутила каждым миллиметром тела. Подушечки моих пальцев всё еще хранили воспоминания о прикосновениях к его коже, и именно поэтому я могла с уверенностью сказать, что все ваши страхи просто померкнут в сравнении с этим.

 

 

 

Когда я становилась на пол квартиры, после своих кошачьих гуляний по крыше, я улыбалась даже в знак приветствия и варила кофе, варила, конечно, громко сказано. Даша обнимала меня, я утыкалась носом в её мокрые волосы и вздыхала.

- Ты улыбаешься, я точно не сплю? – хихикала она, а я лишь сонно пожимала плечами.

- Хватит уже на крыше болтаться – зудела эта девица, которая не может не напомнить о своей опеке.

- Скоро уезжаешь…Я буду скучать по тебе.

- Я так же скоро вернусь – спокойно отвечала я.

- Ну, три недели совсем не быстро пролетят…

- А я думаю быстро…Смотри, мы уже зиму прожили – улыбаясь и не глядя на Дашу, я нажала кнопку на кофе-машине.

- О, Боги! Откуда столько позитива? – ошарашено Даша уставилась мне в затылок.

- У меня была продуктивная ночь…

- Ты там на крыше встретила симпатичного кота? – она была настроено бодро и саркастично.

- Нет. В себе копалась.

- И как? Нашла древности, нефть, алмазы, или старые счета?

- Нет. Нашла, знаешь ли, очень смешанные чувства к человеку.

- Вот, блин, прямо ислам сейчас изобрела!

- Я ненавижу его за само наличие у него прошлого. Мне этого не нужно. Но…

- Но? Что? – Даша пытливо выглянула у меня из-за плеча.

- Я пока не придумала, как это «но» назвать – отмазавшись, я опустила голову в свою чашку и медленно пошаркала в кровать, подбирая одной рукой на ходу, волочащийся за мной по пятам клетчатый плед.

И меня правда по-прежнему поедала злость на него за то, что у него было прошлое, я никак не могла послать её к чертям. Но это уже не имело ни малейшего значения, ведь мне не придется больше никогда справится с этой ненавистью. Да и я не думаю, что я справлюсь. С этими мыслями я уснула. А солнце уже пробивалось прохладными лучами в торчащее под потолком оконце и украдкой подбиралось к моей щеке.

 

 

 

Со времени нашей встречи от Анникки пришло только одно письмо. Она писала, что не хочет меня тревожить, и пытается понять, мои чувства. Еще пару строк о каких-то документах на визу, но я не поняла. Просила писать, если мне захочется пообщаться, и что она будет рядом. И бла-бла-бла. Я закрыла сообщение, оставив его недочитанным. В тот момент я поняла, что больше писем мне не придет. И мне почему-то стало легче. Я почувствовала, что больше не должна оправдываться и что-то объяснять, что больше не должна рвать себя на части, чтобы кто-то принял меня такой, какая есть.

 

 

- Свитер возьми! – кричал Илья, роясь в моём шкафу, и, пытаясь выудить оттуда вещи потеплей.

- Мне не надо, мне складывать некуда! – вопила я из кухни, где Даша кормила меня кексами под завязку.

- Я запихаю!

- Не смей! Отставь меня уже в покое! Даш, я больше не могу…

- Ничего, ничего, это на потом, вдруг проголодаешься.

Они хлопотали, как деревенские бабушки, от опеки которых просто так не отделаешься.

- Ребят, ну я же не в тайгу собралась, это Лондон – столица соединенного королевства, мегаполис, индустриальный центр, там Гринвич, 3% ирландцев, дизайнерские вещи и всякие другие интересные штуки! Эй, я не в монахи ухожу, опомнитесь! – я скандалила и  возмущенно разводила руками. А они, казалось, вообще меня не замечали. Илья продолжал пихать свитер и приговаривал:

- Ничего, переживешь, там дождь и мерзко.

Мне оставалось только обреченно вздыхать.

 

Илья вез нас в аэропорт и читал нотации, Даша причитала, а мне, казалось, что меня жарят на адских сковородках.

- Блин, я буду так скучать… - стонала Даша.

- Не ходи по всяким стремным кварталам, я читал, что там много наркоманов и ворюг.

- Не больше, чем у нас – тихо бормотала я в сторону, чтобы Илья не слышал, иначе бы поднялась буря покруче.

- И не покупай ничего с рук, это нелегально, тебя могут загрести.

- Ну да, конечно, пойду сразу куплю себе айфон Kokia и Абибасы у турков.  

- Ты можешь, ты глупая – серьезно продолжал разглагольствовать Илья – Не путайся с мужиками, эти иностранцы все хитрожопые – ляпнул Илья и осекся, наткнувшись на мой взбешенный и крайне суровый взгляд.

- Ты напоминаешь мне моего деда, ему стукнуло девяносто – мрачно прохрипела я.

- Я должен тебя предупреждать, коль больше некому. Дальше по списку у нас…А! Не ешь всякую дрянь на улицах, можешь подцепить что-нибудь. Принимай витамины, они в сумке в правом кармашке, иначе будет тяжко, там отвратительный климат… - Илья зудел, Даша начинала всхлипывать. Я была готова взорваться или лучше прыгнуть под колеса КАМАЗа. 

- Это всего жалкие три недели…

- Это без малого месяц! – с нотками истерики голосила Даша.

- Тьфу…Ладно – отплевалась я.

 

 

Когда мы приехали, я поспешно вылезла из машины и глубоко вдохнула холодный воздух ртом, до краёв наполнив легкие, как пловец, которому не хватало кислорода.

Они не оставляли меня до самой регистрации. Даша висела у меня на руке и нацеловывала, и это было сродни разве что матерям, которые провожали сыновей во Вьетнам. Илья тускло перебирал пальцами ручки мой кожаной сумки.

- Мы будем тебя ждать, возвращайся скорей – провыла Даша напоследок, пуская трогательную слезу.

- Не волнуйтесь за меня – я погладила их обоих по щекам.

- Да как за тебя не волноваться, ты же без мозгов! – дернулся Илья.

Я их обняла.

- Я буду осторожна, обещаю.

- Обещаешь? – грустно спросил Илья.

Я кивнула. Взяла сумку и поплелась к нужному залу.

Мои ребята не уходили, я пару раз оборачивалась и улыбалась им, пытаясь подбодрить. Они будут скучать. И я буду. И я. Меня тоже схватила тоска, и даже перспектива наличия брутальных ирландцев меня перестала радовать.

 

 

Весь полет, чуть больше трех с половиной часов, я проспала, предварительно закинувшись двумя походными бутылочками Jack Daniels, которые мне впихнула стюардесса, слишком улыбчивая, на мой взгляд, казалось, что у неё вот-вот треснут скулы. Доза алкоголя была для хомячков, но меня отрубило, как кошку, нализавшуюся парного молока.

И вот аэропорт Хитроу. Ближе всего к центральному Лондону, недалеко до метро, очень удобно. Еще сейчас я должна добавить что-то вроде «Летайте British Airways», но не буду, потому что летать панически боюсь.

Меня должен был встретить какой-то дядька из филиала моего агентства в Лондоне, и, выйдя с зал ожидания, я начала шарить глазами в толпе в поисках бумажки с моим именем. И тут меня кто-то схватил за локоть. Ненавижу, когда так делают. Я обернулась. За моей спиной стоял молодой человек, лет двадцати пяти, приятной наружности. Темные вьющиеся волосы, необычные черты лица. Он явно был полукровкой, может у него были даже какие-то армянские корни. Темно-карие большие глаза с длинными ресницами и добрая улыбка. Но внешность, как часто случается, бывает обманчива.

Когда он открыл рот, я выпала в осадок.

- Эй, красавица, идем? – залихватски и даже как-то настырно пропел кудрявый.

- Какая я тебе красавица, ты пока не мой сутенер! – огрызнулась я.

- О, простите миледи, я Adam Brook – он поклонился мне с ироничной учтивостью и протянул руку, на которую я тут же повесила свою тяжеленную сумку и зашагала к выходу.

Я видела, что этот самовлюбленный герой-любовник явно опешил от моей наглости и озадаченно семенил следом.  

- У меня там машина на стоянке…

- Отлично.

- А ты, правда, русская?

- Самая что ни на есть. Только не щупай меня, я настоящая, я не медведь и я не люблю тактильные контакты.

- Здорово – даже как-то на удивление смущенно протянул он – У меня бабушка была на половину русской и на половину армянкой.

Знание национальных особенностей меня не подвело.

Я, молча, шагала впереди, пока Кудряш придавался погружениям в семейную историю.

- Но деда понесло в Европу в войну, и всем пришлось поддаться, он был очень мужественный и властный человек.

- Видимо, полная твоя противоположность – спокойно иронизировала я.

- Говорят, я на него тоже немного похож – кудрявый наконец поравнялся со мной и пытался заглянуть мне в лицо.

- Я не знаю, но мне тоже кажется, что немного, может быть коленями… - после дневного сна в самолете, я была как никогда бодра и готова была язвить без конца. Он всё не отставал.

- Ну, хватит обо мне, я лучше тебе вот что расскажу! Мне поручили тебя всюду сопровождать и заботиться о тебе.

Я остановилась.

- Вот сейчас тормози! – я выставила руку вперед – Легче на поворотах. Я сама тут всё знаю, так что мне опекун ни к чему.

- Это моя работа и я не могу с этим ничего поделать.

- Нет можешь. Как насчет отвязаться от меня и идти по своим младенческим делам, например, клеить девочек с голыми пупками в Oxford Circus?

- Так, чего это ты тут раскомандовалась!?

- Я тебе ничем не обязана, и буду делать только то, что мне скажет этот Бенджамин, который, я больше, чем уверена, развязный заезжий американец, покоритель малолеток.

- Не правда… Нормальный мужик… - удрученный моим запалом прошелестел Адам.

- Ладно, кудрявый, разберемся. Поехали уже.

Он скованными движениями открыл передо мной дверцу старенького форда, мы уселись, машинка затарахтела и покатила по шоссе к центру. Лондон был мрачен, как никогда, но дружелюбен. Пунцовое небо царапало крышу здания аэропорта и глядело даже несколько свирепо, пугало приближавшимся ливнем.

 

 

Адам привез меня в Блумсбери. Это напоминает большое общежитие, если быть честной, но там очень приятная атмосфера. Там находятся Лондонский университет, Британский музей и Королевская академия драматического искусства. Это, безусловно, впечатляет. Рядом чудесный Блумсбери-сквер и Бедфорд-сквер. Хорошие места, не возразишь. Везде снует молодежь, много книжных магазинчиков и всякой всячины.

 

- Здесь ты будешь жить! – торжественно провозгласил кудрявый.

- Ничего так.

- Слушай, это одно из лучших мест, а ты опять недовольна – невольно вздохнул Адам.

- Я довольна. Вся эта богема – неуверенно протянула я.

- Что ты имеешь против богемы?

- Ровным счетом ничего…Просто у них драма в крови (цитата из к/ф «Love and other disasters»)

- Ну, это их отличительная особенность – смягчившись, усмехнулся Адам – Пойдем, я покажу тебе всё.

 

Квартирка-студия, небольшая и полупустая, находилась в одном из домишек, построенных в георгианском стиле. С большим окном и огромной ванной. Адам поставил сумку в углу и включил свет.

- Ну, это, конечно, не бог весть что, но тут всё есть, как бы пусто здесь ни казалось.

- А мне нравится… - я подошла к окну и взглянула на оживленную улицу.

- Хоть что-то ей нравится… - пробурчал Адам.

Я молчала. Разглядывала людей за окном. Вдруг я ощутила то страшное чувство, которое всегда ненавидела. Я почувствовала наэлектризованными подушечками пальцев всё это гигантское расстояние, разделявшее меня с моей повседневностью, с моими близкими, с ним. Я была в другой стране, вокруг шныряли чужие люди. И мне нужно было оставить здесь три недели жизни. Мне захотелось прижаться к нему всем телом, и только так, мне казалось, можно унять невесть откуда взявшуюся дрожь в ногах. 

- Тебе нужно время отдохнуть, наверное… - я обернулась, Адам чесал свой курчавый затылок.

- Да нет, не бросай меня одну – спонтанно вырвалось у меня.

- Ах, вот мы как заговорили – заулыбался он – Тогда поехали к Большому Боссу. Но сначала я напою тебя кофе. Тут неподалеку отличные плюшки, кстати.

Я утвердительно кивнула.

Мы прошмыгнули в узкую дверь в очень условной прихожей и поскакали вниз по витиеватой лестнице.

 

- А ты боевая девица – вынес вердикт Адам, с удовольствием пихая за щеку  остатки второго сэндвича с тунцом.

Я хмыкнула.

- Бенджамин меня предупреждал, что с русскими надо быть поаккуратней, а я, дурак,  отмахивался.

- Да, нет, мы не все такие… - жевала я – Ммм, вкусные плюшки.

- Да…А почему ты моделью работаешь? Мечта?

Я расхохоталась и чуть не поперхнулась.

- Нет, что ты – замахала руками я в знак протеста – Просто так сложилось. Пока мне это не надоело, и деньги неплохие, так почему бы нет.

- Почему бы и нет…Знаешь, ведь многие друг другу глотки рвут за такую возможность, а у таких как ты, получается всё случайно, стоит только оказаться в нужном месте… - я была готова побиться об заклад, что это было укором с его стороны - А как же призвание?

- У меня нет призвания. Ну, вообще, я училась на переводчика в сфере культурных коммуникаций, но взяла академический отпуск.

- Это интересно.

- Вроде того.

- А почему взяла break-up?

- Решила, что нужно что-то менять, жизнь стала слишком однообразна...

- Может слишком невыносима?

- И так тоже.

Я пила горячий приторно сладкий латте с обилием сливок, что казалось просто раем в промозглом весеннем Лондоне.

- У тебя есть парень? – видимо Адам долго сцеживал всю свою смелость, прежде чем задать этот вопрос.

- Нет.

- Как так?

- А вот так.

- И никого на мушке? – он прищурил один глаз.

- Неа. Я свободна, как сопля в полете.

- Не верю, хоть убей. А можно я буду твоим парнем на время твоего пребывания в Лондоне? – нахально заулыбался Адам – Без тактильного контакта – тут же добавил он, заметив мой проступающий злобный оскал.

- По рукам – чуть расслабившись, улыбнулась я.

- А как же ты, мой новоиспеченный бойфренд, как обстоят дела с твоим призванием? – я не могла упустить момент сойти со скользкой дорожки разговоров обо мне.

Адам замялся.

- Это длинная история…

- Я думаю, ты уложишься – взглянув на часы, наступала я.

- Мой отец всегда хотел, чтобы я стал юристом, это престижно, это приносит деньги, это взращивает в тебе серьезность и самостоятельность. Отец мой весь в деда, про деда я уже говорил. Волевой, бескомпромиссный человек, он, что называется, по столу ударит и все побегут беспрекословно выполнять его требования. Он знает, как лучше для каждого из нас. И я выбрал фотографию. И что ты думаешь? Отец запустил мне в голову мою первую линзу, купленную на карманные деньги. Я копил их два года.

Я возмущенно замычала.

- Да, да. Прямо в голову – Адам потыкал пальцем в свою макушку и продолжил – И я ушел из дома. Мама, конечно, плакала, умоляла отца смягчиться. Она всегда была излишне трепетной, но такой и должны быть матери. А мы с отцом, как два барана, не собирались идти на попятную. Я закончил одно из отделений Лондонского университета и стал работать у Бенджамина ассистентом фотографа, и заодно, как видишь выполнять чёрную работу – он шутливо поморщился -  Получается у меня пока скверно, на что любит давить отец в наших с ним заочных дискуссиях, в которых мама является соединяющим звеном.

Мне стало так жаль этого кудрявого юношу, он сидел, такой поникший и рассказывал мне, незнакомой нахалке, о своем семейном раздрае, что я от избытка эмоций взяла его за руку.

- Но у тебя есть цель, это намного лучше неопределенности, поверь. И, мне кажется, со временем всё утихнет.

Несомненно, Адам был польщен моим участием.

- А ты совсем не злюка – он довольно поднял уголки губ. Его огорчения как рукой смахнуло.

Я кхекнула и строго сказала.

- Поехали уже, я думаю, американец нас давно поджидает.

- Он, ирландец, если что…Он говорит, что американцы, цитирую «зажравшиеся капиталисты», прости заранее его жестокость, но мы тут все особой лояльностью не отличаемся.

Всё становилось еще интересней. В моей голове гулом отдавались слова Адама «Ирландец, ирландец, ирландец». Сама накликала беду, ворона.

 

 

- Моя русская девочка! – шумел американец, ах, простите, теперь ирландец из подсобки. А когда он оттуда выплыл, мне показалось, что я попала в мелодраматическую комедию.

- Бенджамин Бакли – представился высокий крепкий мужчина за сорок и сжал мою руку так, что я готова была завизжать от боли. На нем были изрядно потертые джинсы, огромные сапоги, и драная футболка, к тому же в лучших традициях старой ирландской кантри-моды, он был с ног до головы увешан нелепыми феньками.

- Ну-ка, покрутись – он схватил меня за пальцы и начал вертеть, как юлу – Прелесть. Туманный Альбион твой с потрохами. Ты болезненна и чувственна одновременно – он сосредоточенно тер свою щетину, прищуривая глаза.

Я смутилась, что мне было совершенно не свойственно.

- Ну же, не стесняйся! – он расхаживал вокруг меня, щупая ноги, от чего я чувствовала себя еще более неловко – Тоненькая…

И тут я вспылила.

- Прекратите уже! Я вам не верблюд!

Он оторопело взглянул на меня своими пронзительными глазами, а потом выдохнул и засмеялся.

- О, прости. Полное отсутствие такта, профессиональное – пояснил он и обнял меня за плечо – За мной, я покажу тебе студию, посмотришь фотографии, пока я закончу с проявкой, и пойдем куда-нибудь развеемся, всё же ты только прилетела.

- Эээ…я как бы…Эээ…работать приехала – здесь и правда никто не собирается поторапливаться.

- Да ладно тебе, ты не зануда, я же вижу! К тому же я пока не наметил план, не разработал концепцию съемок, так что до завтра это всё точно можно отложить. И вообще мне надо выпить – ирландец мрачно закончил фразу и, убрав руку с моего плеча, проскользнул в лабораторию.

Я несколько впечатленная эпатажностью Бенджамина растеряно стояла посреди студии. 

- Ну что? Он убил тебя своими выходками? – спросил Адам, оказавшийся за моей спиной.

- Да нет, просто он слишком…Слишком… - я перебирала в голове прилагательные и не могла найти ни одного подходящего, ни то что на родном, на английском языке и подавно.

- Он молниеносный и непоседливый. В этом его успех – в голосе Адама чувствовалось уважение к этому человеку – Он до крайности работоспособный.

- Да уж…не сомневаюсь – я прошла вперед и уперлась взглядом в стену, увешанную сотнями фотографий полуголых девиц. У этого Бакли определенно был свой стиль. Странный, туманный, многие фотографии были выполнены в бежево-серых и бледно-голубоватых тонах, томных и прозрачных, от них веяло холодом и непреклонностью, это меня всегда манило. Это мне казалось хрупким, каким-то зыбким искусством, балансировавшим на грани реальности и леденящего сна. Девушки спокойны лицом и расслаблены телом, они все были будто не от мира сего. Красивые, словно стеклянные. Это завораживало. Еще я отыскала с десяток черно-белых фотографий с профилями точеных лиц. Тонкие шеи, прозрачная кожа рук, проступающие венки, белёсая грудь, веснушки на носу, родинки под коленкой – всё это он собирал и делал заманчивым и даже придавал этому легкий налет какой-то детски-нескладной порочности. В этом определенно было что-то, от чего перехватывало дух.

- Очарована?

- Не то слово…

- Он удивительный…

- Ты что гомик? – я с издевкой изогнула бровь.

- Да ну тебя! – фыркнул Адам.

 

Когда наш леприкон завершил тяжелые работы, мы вызвали такси и через жалкие полчаса окунулись с головой в ночную жизнь Лондона.

- Я крутой? Скажи мне, что я крутой – не отлипал от меня Бенджамин, когда мы бодро шли в ногу по Оксфорд-стрит.

- Ты…колоритный.

- И всё? – разочарованно проскулил он.

- И спорю, ты слушаешь KT Tunstall!

- Она крутая…

- Да, она крутая – уверенно подтвердила я.

- Но я люблю что-нибудь потяжелей – загоготал Бенджамин – Ты проиграла, говори!

- Ты крутой – шепнула я.

- Громче!

- Ты крутой! – остановившись, закричала я.

- Так вам всем! – еще громче заорал Бенджамин.

Люди, проходившие мимо, разом содрогнулись и начали искать глазами источник столь болезненной истерики.

- Так, ребят, ребят, пойдем, на нас люди смотрят – сдавленно зашипел Адам и потащил нас дальше.

- Расслабься, открой чакры… - возбужденно улыбаясь, прикрикивал Бенджамин и трепал Адама за волосы.

Я взяла Адама под руку и повисла на нем:

- Не волнуйся, кудряшка, всё хорошо.

Эти двое заговорили о каких-то пленках, а я, прикурив сигарету озябшими пальцами, и всё так же держа Адама под руку, с уже каким-то мазохистским наслаждением возвращалась в свои привычные мысли. А если бы он был сейчас здесь? Неужели мы бы так же шли пить текилу и барагозить? Нет. Нам бы хватило клочка одеяла, бутылки вина и книжки Туве Янсон. Я бы обнимала его и целовала шею. И он бы, засыпая под мой тихий голос, глубоко дышал, положив тяжелую голову мне на живот. Я бы отложила книгу и долго бы еще копошилась в его волосах, не отдавая себе отчет в том, что улыбаюсь.

- Эй, мы пришли! – Адам щелкал пальцами у меня под носом – Ты с нами? Вот кто тут по ходу открыл чакры!

Двое загоготали и потянули меня за руки куда-то прямиком в яркий свет неоновых ламп.

 

Это был один из лучших клубов Лондона Fabric, как мне хвастливо щебетал Адам.

- Тут единственный в мире вибрирующий танцпол!

- Да ладно! – делано удивлялась я. По мне так злачное местечко, сборище трэшовых, а местами и пафосных чудил.

Бенджамин принес водку и текилу и самбуку и чего-то еще. Они оба мастерски пили залпом не морщась, что начинали мне казаться немного роднее, чем час назад.

- За тебя, куколка моя! Ты сделаешь нас богаче! – «Показушный франт» - улыбалась и  думала про себя я, поднимая рюмку.

- Как кстати называется эта русская кукла, которую придумали китайцы? – залив в себя текилу и держа кусочек лайма во рту, спросил Адам.

- Матрешка – я произнесла по-русски.

- Как? – они оба придвинулись ближе и приставили по уху каждый, из-за оравших Gorillaz мы бы не услышали ни звука из вне, даже если бы рухнул Тауэрский мост.

- Мат-реш-ка – я попыталась как можно внятней протянуть каждый слог и помочь им определиться с ударением.

- Матрйоооошшшька – протянул Бенджамин, смакуя странное словечко. За ним повторил Адам.

- Какой у вас сложный язык. Говорят, один из богатейших в мире – воодушевленно продолжил Адам, подперев рукой подбородок.

- Да, язык у нас еще тот, он для иностранцев хуже дохлой крысы, хотя что говорить, половина русских его не знает…Зато нам, мне кажется, проще другие языки учить, нам произношение легче дается… - рассуждала я.

Мы продолжали пить, и мне всё больше хотелось танцевать. В конце концов, я вывалилась на громадный танцпол, меня замесила толпа, и я уже хаотично подергивалась в такт какой-то электронике, запрокинув голову и прикрыв глаза. Мне казалось, что моё тело существует отдельно от меня, и это было непередаваемое ощущение. Потом, когда музыка стала адекватней, ко мне выполз Адам и лихо начал меня таскать по периметру, мастерски завладев моими движениями. Он отлично чувствовал своё тело, а заодно и почти бездыханное моё. Мы еще долго выплясывали, почти до самого утра, падали на пол и заливались истеричным смехов, я, заикаясь, извинялась, наскакивая на расфуфыренных  девиц, само собой случайно. А Бенджамин в это время потягивал виски в темном углу, развалившись на диване. Ему было хорошо, нам было прекрасно, мы были еще не друзьями, но уже вместе. Я была не одна, была пьяна под завязку и всё так же безрассудна. Это давало мне силы хотя бы пытаться смотреть вперед, а не оборачиваться назад, хоть мне этого и хотелось, наверное, больше всего во всей этой ненормальной вселенной.

 

Таксист довез нас до подъезда, и мы по цепочке вывалились из машины.

Шикарные, на мой скромный взгляд, апартаменты Бенджамина находились в центральной части города, неподалеку от Музея Диккенса. Это была крутая просторная студия, светлая, захламленная, с кучей интересных причиндалов. По всюду валялись линзы, фотоаппараты, плёнки, сломанные и целые штативы, ватманы, проявленные снимки, плакаты, недоеденная пицца и грязные чашки с кофе недельной давности…Этого всего и не перечислишь. Уродство и сама красота в одном помещении. Обстановка была откровенно рабочей, но тем не менее уютной. Здесь кипела жизнь, здесь пахло творчеством высокого уровня.

Адам дотащил меня до кровати и кинул бездыханным трупом на смятые простыни. Кровать была такой огромной, что на ней одной смогла бы существовать небольшая таджикская семья из семнадцати человек. Он завалился рядом со мной и громко засопел. Вскоре, покачиваясь, подошел Бенджамин и упал с другого краю.

 

Так началась моя маленькая жизнь в Лондоне.

Делать нечего. Пока есть время, я пытаюсь ухватить его за хвост вместе с остатками моего вдохновения.

Я всегда видела впереди конец этой истории, но никогда не начинала писать с другой стороны. Мне казалось,что они сами дойдут до него как бы то ни было.А теперь я его не вижу, потому что эти люди идут своей дорогой и строят сами свою жизнь, а я просто стучу по клавишам.

 

***

 

    Прошёл месяц. Целый месяц. А мне кажется, что это всё было вчера. Хотя признаков того, что всё это реально произошло, мне не являлось. Ни звонков, ни сообщений. Я сменила номер, выкинула sim-карту еще на Троицком мосту, когда в то поганое питерское утро плелась домой, от самой площади Восстания, где стоят автобусы Санкт-Петербург-Хельсинки. Я не подходила даже близко к ноутбуку. Единственное, что меня интересовало в сети, это нет ли пробок на Васильевском острове, в районе Невского или на Ланском шоссе. Я лихачила, причем по-страшному, помню, въехала тогда какому-то мужику в зад и такой замес подняла, кричала, что у меня папа в ФСБ, так он с меня ни копейки не взял и поторопился поскорей скрыться. Я перестала бояться, чего бы то ни было. Я потеряла всё. У меня не осталось ничего, о чем можно было тревожиться.

     За это время я успела так подкосить саму себя, что во мне иссякло всё живого. Я повернула свою жизнь на девяносто градусов. Да так резво, что сама не понимала, я ли это, и своей ли я жизнью живу? Черти надо мной искусно поработали.

    Я взяла академический отпуск в университете, потому что сил на однообразную жизнь у меня не было. Не смотря на то, что я сама себя губила, я сама себя и спасала. Я делала всё, чтобы попросту не сдохнуть от того, что во мне творилось, чтобы не задохнуться. Я бросила свою неплохую, но достаточно однообразную работу и устроилась в крутой питерский клуб, ночным администратором. Илья тем временем втихаря отнес мои фотографии в модельное агентство, куда меня с радостью взяли. Я не была этому рада даже на йоту, потому что я понимала, чем они руководствовались при выборе. Я перестала быть похожа на человека. Я хорошо выглядела, но это было не живое существо, это было что-то неопределенное. Я сильно похудела. Из-за постоянных ночных смен, напряженного графика съемок и почти полного отсутствия пищи я стала похожа на беженца, только отлично прикинутого. У меня появились деньги, неплохие. Я помогала семье и не чувствовала себя бесполезной и беспомощной. Наоборот я вела себя властно и даже местами заносчиво. Я могла просто так выкинуть людей из клуба за то, что они косо посмотрели на меня или на кого-то из моих друзей. Да, в этом была новая я. Я была неразговорчива и строга к себе и, как следствие, ко всем меня окружавшим.

    Илья и Даша кудахтали вокруг меня почти беспрерывно. Они мне звонили, писали, приезжали. Илья пытался постоянно меня накормить, одеть теплее и слезно умолял меньше курить. Он был моим ангелом-хранителем. Сейчас я понимаю, что без него протянула бы совсем недолго. Он забирал меня с работы, когда я еле волочила ноги, а смена заканчивалась в семь утра. Он вез меня домой, готовил завтрак, к которому я ни разу не сочла нужным даже притронуться, поил меня чаем и уезжал по своим делам, фактически подоткнув мне одеяло. Я до сих пор не понимаю, чем я заслужила такое счастье в жизни.

Он прощал меня всегда. Что бы я ни вытворила и как бы ни изловчилась испортить всё. Однажды я ужасно надралась после работы и приехала домой, где меня ждал Илья. Машину припарковала почти посреди тротуара, едва не сбив урну. Илья орал так, что оконные стекла дрожали. Он начал с того, что у меня могли отобрать права, что я стала бы ездить на метро, что могла бы влететь на огромные деньги, убить кого-нибудь, а что самое страшное, могла убиться сама. Он кричал о моей безответственности, о том, какая я чокнутая, и откуда конкретно мне чихать на всех, для кого я значу чуть больше плевка под подошвой ботинка. В ответ на всё это я не могла сделать ничего глупее. Я помню, как подошла к нему вплотную и, посмотрев в глаза, совершенно серьезно сказала:

- Ты ничуть не похож на него, даже когда говоришь те же слова. Но ты же любишь меня. Ну, так давай, мне всё равно – я сняла кофту.

Я видела, как на шее Ильи начинает пульсировать жилка от злости.

- Дура! С глаз моих! Быстро в душ! – орал он так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки.

Как мне было стыдно за все эти слова. Я столько раз извинялась, а Илья отшучивался. И я знала, что ему было больно, что я была жестока, что я доставляю ему ужасные неудобства. Я всё это понимала, но не могла ничего с этим поделать.

Я знала, что если успокоюсь, угомонюсь, как и просил Илья, я просто захлебнусь от жалости к себе.

 

- Что с тобой, милая? Ну что? – взволнованно спрашивала мама. Она гладила мою руку и смотрела своими глазами с поволокой.

Я сдавленно улыбалась, пытаясь выжать из себя все актерские таланты.

- Да всё в порядке! С чего ты взяла? У меня работа, дела, друзья…Всё хорошо! – а в мозгу в это время тикало, будто часовая бомба.

- Я надеюсь…

 

    А дела тем временем шли и, правда, не так плохо. Я начала летать в Лондон на съемки, покупала там дорогие шмотки и привозила подарки родным и друзьям. Я пыталась вести себя, как ни в чем не бывало, но близких не проведешь. Все знали, все были на миллион процентов уверены, что со мной что-то не так. Мне задавали самые нелепые вопросы. Не принимаю ли я наркотики, нет ли у меня проблем с законом, не ввязалась ли я в какое-нибудь дерьмо. Никто не мог допустить, кроме Даши и Ильи, что у меня  болит сердце. Порой оно болело так, что мне хотелось выть, у меня ломило всё тело от того, как я сама себя изводила. Но я стойко молчала. Я была бы неплохим партизаном. А эти двое знали, что это всё, всё, что меня убило, случилось там, в Хельсинки. Они деликатно пытались закинуть удочки, но я лишь односложно отвечала. Я скрывала всё так долго, как только могла.

 

    Однажды мне должно было прийти письмо на электронную почту от пиар-агента, участвовавшего в раскрутке клуба. Я знала, что мне нельзя соваться туда, где меня может достать и заграбастать в свои хитрые лапы хоть малейшая весть о нём. Я попросила Дашу.

Даша всегда отличалась природным любопытством, которое приводило меня в дьявольское раздражение порой. Она сделала всё, только не так, как я сказала.

Я варила кофе на кухне, стоя спиной к ней, сидящей за столом с ноутбуком, и спросила:

- Ну, что там?

Даша сосредоточенно щелкала мышкой.

- Какая-то реклама, не буду открывать.

- Давай по делу.

- Какой-то пользователь «Аннииии…» - Даша запнулась – Анникки! – победно провозгласила она.

- Не чита… - только и успела рявкнуть я, как Даша уже закончила фразу.

- Пишет, что будет в Петербурге 26 февраля и хочет тебя видеть.

- Дура. Я же сказала, не читай.

Даша захлопнула ноутбук.

- А сейчас, ты мне расскажешь, от кого ты скрываешься! Или я уйду через минуту – Даша мастер ставить ультиматумы, на которые я не ведусь.

- Дай подумаю…Что выбрать? Я говорила, что вас это не касается? По-моему говорила. Я говорила, чтобы вы меня перестали шантажировать, подлые людишки? Кажется, тоже говорила. Что тогда? Или уходи – я искусно играла в свою игру. Мне не было равных в умении вести почти односторонний диалог. На меня невозможно было повлиять ни одним, из известных этим двоим, способом.

Даша молча оделась, взяла сумку и, громко хлопнув дверью, удалилась.

Я бесшумно осела на пол.

Слёзы хлынули градом. Я рыдала в голос. Первый раз после ночи в автобусе. Голова моментально разболелась до невозможности, так что, казалось, она расколется на миллиард мелких частичек. Я, задыхаясь, всхлипывала и от беспомощности и злости смахнула чашку со стола, она угодила на пол, и горячий кофе брызнул мне на руки. Я закричала от боли и заревела громче, в ту же минуту вспомнив, как метнула чашкой в него на кухне Анникки. Воспоминания вихрем завертелись в моей голове, меня тянуло в них как в водоворот. Я уже просто не могла сопротивляться, ведь как только я закрывала глаза, передо мной вставало его лицо.

Я не слышала, как входная дверь скрипнула. На полу, рядом со мной опять сидела Даша. Она обнимала меня и перебирала пальцами мои изрядно отросшие ставшие почти черными волосы. Потом она быстро намочила полотенце и приложила его к моим обожженным запястьям. Я всхлипывала, а слёзы было не остановить никаким усилием воли. Меня будто прорвало, как еле стоящую, на последнем издыхании, плотину. Руки жгло, щеки щипало, а из-за проклятых слёз я не видела перед собой Дашиного лица. Она гладила меня по голове и шептала:

- Девочка моя. Ну что ты. Ну, поплачь.

- Я не могу так больше! – орала я, не слыша саму себя.

- Я знаю. Моя родная.

Я перестала чувствовать своё тело, я перестала чувствовать что либо, только ужасная жгучая боль. Как один человек может выжечь за собой всё? Как из-за одного человека, из всех невообразимых без малого семи миллиардов, тебя может так швырять от стены до стены? Ну как же так? Я задавала себе вопросы, на которые не знала даже приблизительных ответов.

- Даша! – рыдала я – Я не ненавижу себя! И его ненавижу! Он сделал меня такой слабой, такой беспомощной!

- Я знаю, милая, я знаю.

Я так кричала. Видел бы кто это, так сразу бы позвонил куда надо. Но знаете, это был переломный момент. Это было то, что доктор прописал. Мне стало легче. С меня упала стотонная гиря. И я вам официально заявляю, открывайтесь. Это помогает. Делите своё горе с близкими, или просто с теми, кому доверяете.

Даша отвела меня в ванную. Умыла, надела сухую футболку. Я была похожа на паралитично дергающееся, красное от слёз чудовище.

Она усадила меня на той же кухне, поставила чайник, убрала плоды моих мытарств.

Поставила передо мной кружку зеленого чая, сунула в рот какое-то травяное успокоительное из своей сумочки, чуть ли не проглотив его за меня. Ткнула мне в зубы сигарету и поднесла зажигалку.

Я шумно вдохнула. Даша больше ни о чем не спрашивала, просто сидела, поглаживая пальцами мою свободную руку. И меня понесло.

- Дашенька. Дашенька – я опять плакала, но тихо, слёзы просто бежали по щекам, а голос был осипшим и непослушно подрагивал – Я не могу так. Мне так тяжело. Я так скучаю. Я так хочу к нему. Я так устала. Я так хочу вырваться из этого замкнутого круга.

Я смотрела куда-то в пространство и шмыгала носом.

- Но я не могу. Я не могу вернуться. Я сама всё испортила. Как всегда. Но у меня не было выбора. Никакого – Даша молча сжимала мою руку – Я оставила его там, одного. Он ничего не знает. Нет, он догадывается, почему я сбежала опять. И я правильно поступила, ведь я ей не соперница. Она его прошлое, я чувствую. Она его знает, как облупленного, знает все его родинки – я нервно сглотнула и продолжала свой словесный понос – Она ведь такая, она всё знала обо мне, я не виню её. Это был всего лишь вопрос времени. Она лишь пришла забрать то, что намного дольше принадлежала ей, чем мне. Девушки с фотографий у кровати не приходят просто так.

И тут Даша, кажется, не выдержала.

- Он что, стул, что ли, который можно так взять, и забрать? – она одернула свою руку,  схватила меня за голову и повернула к себе лицом – Прекрати глупости нести. Как ты могла так взять и смыться? Боже мой, ну чему в жизни учат таких, как ты?

 Я положила ладони поверх её рук.

- Нет, ты не понимаешь! Её фотография! Я знала, я чувствовала, но не верила самой себе! Я не хочу, чтобы ему было неловко, чтобы ему что-то пришлось мне объяснять! Она стояла там, в дверях, смотрела на меня оценивающим взглядом! Я не переношу такое! Я всё и так понимаю, я ведь не дура!

- Ты сбежала только потому, что увидела на пороге какую-то девушку? Вот именно, что ты дура. – вынесла вердикт Даша – Ты можешь злиться, можешь не верить, но я тебе скажу одно. Как бы женщина не крутилась, если мужчина её не хочет обратно, она бессильна. А вот если мужик возьмется кого-нибудь вернуть, он это сделает. Но он был с тобой. А ты ему не верила. Получите, распишитесь.

Я понимала, что мне хочет сказать Даша, но я доверяла больше всего на свете своей интуиции. И никогда особенно не полагалась на женские мудрости, которых во мне самой  не было ни на грамм.

- Если бы он не хотел, её бы не было в его в жизни – процедила я, глотая слёзы.

- Мы не можем контролировать других людей, как бы нам этого не хотелось.

- Я сама себе противна, что обсуждаю это, что думаю об этом.

- Ты просто ребенок – Даша ласково погладила мою мокрую щеку.

 

 

     В ответ на то сообщение от Анникки я извинилась и вежливо написала, что сильно занята и не смогу вырваться с работы, не смотря на все Дашины уговоры.

Вскоре обо всем узнал и Илья, я думаю, не требуется называть источник. Даше нужен был соратник, поэтому я на неё не злилась.

В общем-то, после этого ничего особенно не изменилось, кроме того, что Даша и Илья были довольны своей явно сдвинувшейся с мертвой точки акцией «Спаси душевнобольную». Они напоминали мне свидетелей Иеговых, и я не удивилась, если бы они начали раздавать всем вокруг буклеты. Там было бы написано нечто вроде «Боженька знает, что ты сделал в своей жизни! Помоги душе, сбившейся с пути истинного! Тебе зачтется!», и еще к буклету прилагалось бы моё утреннее фото, которое повергало бы всех окончательный шок и становилось бы последним шагом на пути к самаритянству.

 

    Постепенно всё возвращалось в былое русло, только исчез вопрос «Что с тобой случилось?», теперь меня просто воспринимали как жертву собственной глупости.

Я всё так же работала на износ, в свободное время спала. Я стала чаще и больше пить. Но это как раз Дашу с Ильей не сильно пугало, потому что я больше не была опасной. Это как зверь, к которому находят подход и дрессируют согласно какой-либо методике. Тигры, скажем, боятся палки, волки огня, мыши кошку. Даша меня дрессировала, она угрожала мне тем, что напишет Анникки. Я боялась, что заставлю переживать столь милую девушку, как она о такой пропащей девушке, как я. Но больше всего я боялась, что это всё дойдет до него, и чувство, что он будет винить себя пугало меня настолько, что я переставала спать, из-за очередной стычки с Дашей. Следовательно, результат имел место быть. Я перестала садиться за руль, даже если выпивала один коктейль, приходилось звонить Илье.

Но я продолжала играть по своим правилам. Я начала пропадать. В свои выходные я уходила с девушками из агентства, и мы шли тусоваться. Да-да. Вы поняли, это значит море элитного алкоголя, гомосексуальных парней и наркотиков. Это именно такой мир. Но я не употребляла ничего, я не выжила из ума и не хотела быть зависимой, ни от чего, кроме него. Мне этой зависимости хватало с головой, я могла бы даже со всеми этими глупышками поделиться и еще бы осталось. Ко мне постоянно подкатывали парни, тряся кошельком, в котором содержится тройной бюджет Камбоджи. Им выгодно и престижно иметь девочку-модель. Она как тойтерьер, один умрет, другой родиться. С ними я тоже играла. Но ничего алчного. Я могла сама себя обеспечить всем. Я просто приходила и уходила, они пускали слюни, я их кидала, швырнув в разговоре одну незаинтересованную фразу. Я не общалась с незнакомыми людьми, я была настолько замкнута, насколько это вообще возможно. Да, прямо девочка-СССР. Это всех притягивало, не давало мне спокойно существовать и мне приходилось менять телефоны. И я сама себе была неприятна. Нет, я знаю, что вы думаете. Я выпендривалась и пыталась казаться лучше, чем я есть. Нет, это совсем не так. Я просто знала, какой я хочу быть и какой уже никогда не буду, потому что, такой я была только рядом с ним. Только он делал меня податливой, как тесто, наружу всплывали все мои лучшие качества. Я становилась ласковой, спокойной, уравновешенной, ну ладно, почти уравновешенной. Я была готова идти на уступки и изобретать самые серьезные компромиссы. Но это делал он, никаких усилий с моей стороны. А без него мне было плевать на всё, я могла творить что угодно, что только взбредет в дурную голову.

Так вот я пропадала. Могла уйти на неделю. Работать и не приходить домой. Илья или Даша приезжали ко мне на работу, и я клятвенно обещала вернуться к утру, но не приезжала. Я ехала к знакомым, проматывала много денег. Эмоционально я впадала в летаргический сон. Я не хотела не пить, хоть и могла. Я знала, что будет легче, будет проще, хоть на короткое время. Я хотела задушить эту боль и тоску. От тоски у меня ныло тело.

Не было такого дня, с той последней минуты, когда я засыпала рядом с ним в его квартире, разглядывая его мизерные морщинки у глаз, чтобы я не думала о нём. Одному Богу известно, как я скучала. Я никого к себе не подпускала, потому что не могла даже взять никого за руку, ведь мне всегда хотелось держать за руку только его. Я не могла даже подойти к кому-то, чуть ближе, чем на общепринятое расстояние для общения, я сразу чувствовала себя предателем.

И я пыталась бастовать. Нагло, решительно. Я понимала, что либо меня съедят собственные собаки в шестьдесят лет, либо я приду наконец в себя, хотя сама я в это не верила. Я ходила на свидания, с мало-мальски приличными молодыми людьми, в глазах у которых не зияли дыры, провинченные отцовским состоянием, а что еще хуже бесконечной глупостью. Они кормили меня ужином, ухаживали, дарили цветы, которые я терпеть не могла и отдавала их старушкам за первым поворотом, а молодые люди еще пытались разговаривать. Но меня бесконечно тошнило. И каждый раз я не задерживалась даже на десерт. И вскоре, чтобы не мучить людей понапрасну, я оставила эти тупые попытки что-то изменить.

 

    Я продолжала плакать, что Даше и Илье казалось хорошим признаком. С чего бы это?

И я чувствовала, что всё насквозь пропахло моей болью, но остальные просто принюхались и свыклись, а я каждый раз, как первый, ощущала её кожей. Я часто по утрам сидела в машине и ревела, включив финское радио, которое через раз у меня ловило. Вслушивалась в эти отрывистые словечки, которые соскакивали, словно бусины с языка ведущего утреннего шоу, пытаясь уловить хоть одну похожую интонацию. Но нет. Нарыдавшись до того, что в глазах темнело, я поднималась в квартиру и ложилась спать.

Говорят со слезами выходит боль, и ты даже иногда можешь почувствовать, что её становится меньше. Но это был не мой случай. Мне казалось, что боль во мне росла, крепчала, копилась и начинала меня душить. Я выплакивала все запасы слёз, которым не давала выхода с девятого класса школы.

Я перестала в чем-либо находить успокоение, посему даже мои побеги из дома завершились полным провалом. И я осознала, что единственными, кого я могла видеть и, что называется, «с чьих рук есть», были только мои ребята. 

Снег для меня больше не был холодным, как в Хельсинки, вода из под крана теплой, свитер мягким, поцелуи нежными, руки ласковыми, алкоголь согревающим, еда вкусной. Иногда, становясь особенно мнительной, я боялась, что во мне вымерли физические чувства, обоняние, осязание и все прочие. Да, и это тоже меня пугало.

 

В марте я сильно заболела, и Даша забрала меня к себе, потому что так ей было удобней за мной приглядывать и писать диплом одновременно.

- Нечего тебе здесь одной валяться. Собирайся, валим.

Я только кивала в ответ, потому что практически не могла говорить. Я взяла с собой ноутбук и книги. Больше ничего. Жила у Даши почти неделю. Она меня  насильно кормила и жевала за меня, поила малиновым чаем, и включала фильмы, и не было ни одного из них, который я бы не проспала от и до. Илья тогда был в Москве. Он звонил каждый день и зудел в трубку о том, что я хожу почти в трусах, поэтому и болею и давал Даше ценные указания по моему лечению.

Даша по-прежнему проверяла мою почту и каждый раз отмечала сообщения от Анникки определенной несколько загадочной интонацией.

Мне приходило по письму в неделю, а то и по два. Как странно. Она писала с того самого момента, как я отказалась встретиться на моей территории.

- Может пора перестать скрываться?

- Может мне самой решать? – прохрипела я.

- Нет, ну серьезно. Она-то не держит фото той дамочки в рамке. Так в чем проблема? Хотя бы ответить ей можно.

- Я боюсь – я отвернулась к стене.

- Чего? – снисходительно спросила Даша.

- Того, что она о нем напишет – я бубнила себе под нос.

- Что? – ошарашено завопила Даша – Нет, ты точно дурная! Что у тебя конечности отнимутся что ли? А если даже и так, то разве тебе ни капельки не интересно как он? Он же тоже человек, он ни машинка тебе, ни кукла, которую можно просто так кинуть и с ней ничего не станется! Мне плевать, я прочту, ты меня знаешь! И можешь возмущаться сколько хочешь! – Даша громко стукнула рукой по столу.

Я тихо и возмущенно сопела в стену, не пытаясь даже просипеть ни слова. А сердце колотилось с безумной скорость, казалось, вот-вот выпрыгнет прямо в ноги предательской подруги.

- Я буду читать.

- Не надо – взмолилась я, повернувшись лицом к Даше.

- Нет буду.

- Ты не имеешь права!

- Я? Я не имею права? Вот тут не соглашусь! Я тебя пасу всю зиму, нянчусь с тобой, не даю тебе загнуться, а ты мне говоришь, что я на что-то там не имею права? Сколько раз я тебя невменяемую в душе отмачивала! Так что слушай сюда, мой цветочек, только скажи мне еще что-то подобное и получишь по шее! И вообще, я устала быть побочной героиней дурацкого детектива с примесями бабского любовного романа, в котором никто ничего не понимает!

Возразить было действительно нечего.

- Первое. Получено двадцать седьмого февраля – строго сказала Даша – И помалкивай мне, пока я читаю.

 

«Здравствуй, дорогая. Вернулась домой и сразу пишу тебе. Как ты там? Говорят, у вас была холодная безжалостная зима, хотя, что я спрашиваю, мы не так далеко друг от друга. Жаль, что мы не смогли увидеться, а мне так хотелось поговорить с тобой, посмотреть на тебя и удостовериться, что у тебя всё хорошо. Но я понимаю. У нас всё по старому, с тех пор как ты пропала. Снег, много снега и как-то пусто. Мы с Отто иногда выбираемся покататься на лыжах, но почему-то делаем это вдвоем. Раньше С. присоединялся, но теперь всё никак не получается, говорит, что работает. Но невозможно же работать семь дней в неделю по восемнадцать часов. *Lol*

Ну, вот как-то так. Надеюсь на ответ. Обнимаю тебя, моя русская крошка»

 

 Я практически не дышала. Я вся обратилась в слух. Почему она так мало написала? Почему ничего не сказала о том, что я убежала? Он работает. А еще что? В свободные шесть часов они с «фотографией» пьют парное молоко, забираются в кровать, и она вяжет ему носки?

 

- Ну что трусиха? Еще читать?

- Как хочешь – я не хотела давать Даше понять, что мне интересно. Безумно интересно.

- Ладно. Я вот, например, в предвкушении.

 

«Третье марта и снова я. Привет, крошка. Звонила тебе много раз, но «абонент недоступен». Приходится атаковать твой электронный ящик. Сегодня приходили ребята, мы отлично посидели, но С. ушел рано, сказал, что есть еще дела. Он в последнее время мало говорит об этих своих делах, да и вообще. Может ты мне объяснишь? А то я боюсь его спрашивать, он может мне и шею свернуть. Я не говорила, что пишу тебе, чтобы его не злить, потому что я оставила попытки что-то узнать еще в первый раз, когда из своей пытливости спросила с тобой ли он пришел. Он тогда выругался и посоветовал мне засунуть моё любопытство туда, не буду говорить куда. В целом у нас всё хорошо. Отто недавно купил мопед. Он стоит в гараже и даже не заводиться. Собираюсь его по-тихому продать, потому что расточительность этого мужчины переходит всякие границы. По-прежнему жду ответа. Твоя Анникки»

 

О «фотографии» всё так же ни строчки. Каждое слово о нем впивалось колючками в тело, а голова начинала трещать от бесконечных вопросов, которые я задавала сама себе.

 

- Восьмое марта – Даша азартно открывала новые сообщения.

 

«Доброе утро! Прочла в интернете, что у вас сегодня женский день и принято всех поздравлять. Так вот, я тебя поздравляю! Решила написать тебе за чашкой кофе. Может ты сейчас тоже пьешь кофе где-то там, в своем прекрасном городе на Неве. Ведь так у вас говорят, верно? Он мне очень понравился, такой красоты и даже какой-то таинственности я еще не встречала. Несмотря на то, что зимой погода у вас такая же, как в Хельсинки, твой город выглядит как-то особенно завораживающе. Я продала мопед, Отто долго кричал и ругался, обвинял меня в ограниченности, а потом купил байдарку. Это уже просто смешно. Ладно, главное, чтобы ребенок не плакал. Одна моя подруга усердно бросает курить и меня подбивает, но я почему-то сразу вспоминаю твои тонкие изящные пальцы, то как ты выдыхаешь узорчатые клубочки дыма носом, и мои руки сами тянутся к пачке. Я скучаю по тебе. Ты появилась там, у нас, и стала целым новым миром, разбавила нашу обыденность и простоту. Отто часто о тебе вспоминает и говорит, что у тебя красивая улыбка, но я ничуть не ревную. А С. молчит. Я заходила к нему на днях, но дома его не оказалось. Я не говорила с ним уже неделю, хотя раньше мы созванивались почти каждый день. Читаю Достоевского. Преступление и наказание. Страшно, но очень интересно. Видимо, пытаюсь почувствовать себя ближе к тебе. Целую крепко. Надеюсь, ты прочтешь»

 

Анникки с упорством, вызывающим восхищение, не обращала внимания на то, что я полностью игнорировала эти письма, и продолжала писать. Так искренне, с такой трогательной нежностью и робостью, что мне становилось ужасно стыдно, за свой эгоизм и упрямство.

 

- Читай дальше – тихо пробормотала я.

- А то. Двенадцатое марта – увлеченно протянула Даша – Совсем недавно…

 

 «Девочка моя! Я не перестаю ждать, знаю, времени у тебя мало, но я уверена скоро найдется минутка. Сегодня по работе опять еду в Россию. Пробуду в Москве пару дней, а потом в Санкт-Петербург! Прошу тебя, давай увидимся! Это важно. Жду звонка» И номер.

 

И тут мне в голову пришла удивительная мысль. С. ни разу не попытался связаться со мной. Ни разу. От него не было ни строчки. Это ударило по самому больному месту с такой силой, что не могла даже вдохнуть. Я сильно закашлялась, пытаясь отвлечься от подступавших слёз.

- Что случилось? – резко обернулась Даша – Тебе плохо?

Я перестала кашлять и тут же начала реветь.

- Ну что ты плачешь? – Даша присела на край кровати.

- Он не написал ни слова…Ему и без меня хорошо…- заливалась я.

- А ты что думала, дорогая моя? Я бы тоже давно наплевала даже на самую прекрасную девушку, если бы она меня так беспардонно кинула в самый разгар лирики!

- Ты опять делаешь меня виноватой! – сопливо закряхтела я.

- Потому что ты сама и виновата! Ты бросаешься с места в карьер! Всегда! Тебе плевать на последствия! Ты сама себя уничтожаешь и задеваешь к тому же людей, которым явно на тебя не плевать! Ты падаешь в лужу, и брызги летят на других!

- Нет! Я бы не ушла, если бы не она! – я сопротивлялась, но понимала, что в словах Даши есть доля истины.

Я захлопывала все двери, сжигала мосты, плевала на условности. Это, видимо, получалось у меня в жизни лучше всего. Я всегда была лихим умельцем разбомбить в щепки всё, что хотела. Но никогда, понимаете, никогда я не думала о том, что это вызовет в моей же собственной голове и в моем собственном, как оказалось, хрупеньком сердце такие ураганы. Это была буря в моем стакане. Впервые я задумалась о том, что натворила. Голова прояснялась с каждой минутой. Все мои страхи начали выходить из темноты и представать передо мной во всей своей красе и уродстве одновременно.

- Ты просто обязана с ней встретится. Я больше не знаю, что сказать – сурово вздыхала Даша.

 

На следующий день я позвонила Анникки. Я долго, безумно долго, собиралась с мыслями, сидя на краюшке ванны. Потом встала, окинула взглядом свое мертвецки бледное лицо в зеркале и нажала зеленую кнопку телефона.

Спустя пару гудков её легкий голосок залепетал на другом конце провода.

- Эм…Это я.

Молчание. Гул машин, русский говорок на заднем плане, а потом вопль, казалось летящий ко мне с другого конца земного шара.

- Ты позвонила! Неужели это ты! Я так рада! Я в Москве! Я послезавтра буду в твоем городе! – как она всё же удивительно трогательно говорила.

- Я встречу тебя.

- Там написано, кажется…Погоди…Билет…Московский вокзал…Утром – она торопливо щебетала.

- Я знаю. Я приеду за тобой.

- Знала бы ты, как я жду!

Отбой.

 

     Всё следующее утро, и весь день и почти всю ночь, я лежала и пыталась заснуть, отгоняя от себя мысли о предстоящей встрече с Анникки. Я думала о том, что скажу ей, как она отреагирует, скажет ли что я глупая, а главное, может она расскажет хоть чуть-чуть о нём.

Я задремала только под утро, и, как показалось, не успела закрыть глаза, как у меня заорал будильник. Я торопливо умылась, влезла в спортивные штаны с растянутыми коленками, серую толстовку с каким-то хипстерским уродцем, большой серый шарф и дутую жилетку, выскочила на улицу и почти на бегу  прыгнула в машину, чтобы не успеть  замерзнуть. Я всё еще хрипела и говорила почти басом, но температура больше не поднималась, и чувствовала я себя значительно лучше. Я быстро завелась и покатила по утреннему субботнему городу. Машин мало, небо еще темное, но какое-то не по мартовски ясное, что, кажется, будто днем выглянет солнце.

Я спокойно катила через тот же Троицкий мост и слушала радио, где уже лениво шутили  ди-джеи. Как им не надоедает всё время трепаться? Я бы так не смогла. Я бы уже давно послала бы всех к чертям собачьим.

Доехала я быстро и без обычных приключений. Припарковалась правда достаточно далеко, потому что почти все места на привокзальных улочках давно были забиты юркими таксистами. Сходила, купила кофе и сигарет, я уже даже забыла как их в руке-то держать, потому что Даша постоянно прятала их от меня пока я болела. Уселась в машину. До прибытия поезда было еще полчаса. Я глубоко вздохнула. Анникки, Анникки. Она есть напоминание о реальности всего происходящего. Боюсь. Неловко как-то, просто ужас. Я ей не отвечала, стыдно. Не попрощалась тогда, тоже стыдно. В общем, я везде накосячила, где только могла. Обидела хорошего человека. Ладно, отлично, что у меня есть возможность извиниться, только это меня радовало.

Через двадцать минут я стояла на платформе и курила, нервно притопывая ногой. Поезд подошел, и я затряслась еще сильнее, когда вышли проводники, и из вагонов начали суматошно выгружаться пассажиры. Я стояла у головы поезда и, не дыша, вглядывалась в мелькавшие и сменяющиеся одно другим лица.

И вот она. Она неслась ко мне из толпы со всех ног, обгоняя опешивших сонных людей, с сумкой через плечо, в огромном пуховике и вязаной шапке с ушками. Анникки повисла на мне, кинув свои авоськи под ноги на перроне, и давай меня целовать. Она сжимала меня так крепко, что мне казалось, будто у меня хрустит позвоночник. Она всё приговаривала «My girl, my girl», а я невольно улыбалась, потому что не поддаться её буйной радости было просто невозможно. Потом она быстро подняла сумки, я только успела выхватить какой-то пакет, ничего больше она мне не дала, оправдав это моим хилым и даже субтильным телосложением, и мигом взяв меня под руку, бодро зашагала вперед.

- У тебя больной вид. Ужас.

- Мда… - скрипела я своим басом.

- Но это поправимо. Я сделаю тебе фирменное месиво моей мамы, она гуру народной медицины.

- Хорошо – я смущенно ухмылялась, поглядывая на Анникки, у которой улыбка расплылась во все её румяное личико.

 

   Сначала я решила накормить Анникки завтраком в своем любимом кафе, неподалеку от Невского, и мы помчались по внезапно, за какие-то безумные минуты, ожившему Питеру.

 

   Анникки с большим удовольствием уплетала сэндвич с морепродуктами, а я потягивала кислый кофе без сахара, к которому так привыкла в последнее время, и ковырялась вилкой в оладьях со сгущенкой, которые Анникки заставляла меня есть.

- Мне о стольком хочется с тобой поговорить! – восклицала она с набитым ртом.

- Да…Знаешь, мне тоже – я переводила взгляд с унылых оладьей на неё и обратно – И еще…Я хочу извиниться.

- За что? – она перестала жевать.

- За то, что не отвечала. За то, что так исчезла, не прощаясь.

- Так, ладно, перестань. Ты, конечно, свинья еще та, но я всё понимаю. Ты плохо выглядишь, я сразу смекнула, что всё не в порядке, совсем не в порядке. На больных и немощных не обижаются.

- Ну, спасибо – от неожиданности я поперхнулась – Лучше тогда обижайся.

- Нет, я серьезно - теперь она прекратила улыбаться – Ешь, ешь, не отвлекайся. Ты давно себя в зеркале видела? Где та розовощекая девица, которая щеголяла по моей улице в носках, распугивая ночных финских алкоголиков?

Я нелепо мычала. Я знала, что рано или поздно мне придется что-то сказать.

- Ну! Выкладывай! – она потормошила меня за руку.

- Да…Я даже не знаю… - насуплено протянула я.

- Ладно. Начни сначала.

Вот оно. Этого я больше всего и боялась.

- Куда ты исчезла?

- Ну….

- Прекрати мямлить, говори по-человечески! – Анникки была настроена решительно.

- Я уехала домой.

- Да понятное дело, что домой! Почему? Зачем? С чего вдруг? Прости, я может, лезу не в своё дело, но мне кажется, что вы оба больные. Бьетесь, как рыба об лед. И всё… Мне показалось, что у вас всё было хорошо! Или это не так?

- Всё было даже лучше, чем просто хорошо.

- Я знаю…- перебила меня Анникки.

- Просто я решила, что так будет удобней для всех.

- Как? Просто уйти в подполье? Ну, ты просто тактический гений. Из-за чего хотя бы? Причину назови?

- Ну…Ммм…

Анникки терпеливо ждала, пока я собирала остатки своей гордости и оборванные мысли.

- Я решила, что я вписалась в немного неподходящее время…

- А если точнее… - Анникки старалась вытянуть из меня всё до последнего звука, на который я было способна.

- Черт подери, хватит уже меня мучить! – взвыла я и с грохотом уронила руки на стол, так что приборы подскочили.

- Ладно. Не хочешь – не говори. Только, знаешь, что я думаю? И мне всё равно, хочешь ты это слышать или нет. Я думаю, что ты не должна была вот так его оставлять одного. Он, между прочим, переживал. В тот вечер, когда ты ушла, он позвонил мне и спросил, тихо так, серьезно, не у меня ли ты. Так вот, знаешь, когда я ответила, что нет, и поинтересовалась, что случилось, он просто кинул трубку. Он никогда так не делал.

- Я думаю, он выживет – скрипя сердцем и пытаясь изобразить безразличие, отвечала я.

- А кто его знает.

- Он сам ни разу мне не написал, почему мне пишешь ты? Он даже не спросил, почему я уехала! - не выдержав, я начала говорить несколько истерично.

- Тьфу, ты, черт…Говорила же ему, не проворонь…Думала, хоть ты нормальный человек. Вы оба придурки странные, ничего из вас не вытянешь.

- Он не виноват…Это всё я. Это я. Я, я, я, я, я.

- Что ты?

- Только давай никому не говорить?

- Слово скаута – Анникки почему-то отдала мне честь.

Я сосредоточенно вздохнула.

- Приходила девушка с фотографии.

- Какая еще девушка?

- Сату.

Это имя крутилось у меня в голове, я не забыла бы его даже через сто лет, оно гонгом било в виски, словно отсчитывая секунды до выполнения страшного приговора.

Анникки хлопала глазами и молчала. Потом поставила локоть на стол и опустила голову на свою ладонь.

- Тааааааааааак…. – протянула Анникки – Это начинает становиться интересным.

Спустя пару минут пугающего молчания, Анникки подняла голову и серьезно сказала:

- Пойдем отсюда, я тебе кое-что расскажу.

И мы с загадочным видом и завидной синхронностью движений собрались и удалились.

 

   Мы оставили машину, и пошли по Гороховой к каналу Грибоедова. Было прохладно, мягко говоря, но от ожидания чего-то страшного, как мне казалось, щеки горели, и холодный ветер приятно раздувал волосы. Анникки долго молчала, а потом начала медленно бормотать, протягивая слова, будто на ходу восстанавливая события в своей памяти.

- Они познакомились давно. Кажется, вечность прошла. Где-то, то ли в Брюсселе, то ли где…Случайно. Она тоже жила в Хельсинки. Его можно было тогда назвать еще юным. Она девушка простая, но, знаешь, от простых хорошего не жди – Анникки сдавлено усмехнулась, глядя прямо перед собой – Прости, что урывками рассказываю, мне что-то не собраться. Мы с ней никогда особенно не ладили, хотя С. хотел, чтобы мы подружились. Она была такой, знаешь, будто мы все ей не подходили. А он почему-то был с ней. Он говорил, что нужно прощать всем их мелкие недостатки. Но это другое. Я могу простить Отто его слабость к покупке всякой ненужной рухляди, или могу простить С., что он постоянно разбрасывает везде свои окурки. Но это не то, ты понимаешь? – Анникки жестикулируя, посмотрела на меня.

Я кивнула.

- Он так устал быть один. На него много, кто вешался, но он всегда искал что-то своё. И, как мне казалось, убивай она хомячков, он бы её простил. Ему нужно было возвращаться куда-то, нужно было, чтобы его кто-то ждал. Но ей почему-то всегда всего было мало. Ей хотелось больше. Больше его времени, больше его внимания, больше квартиру, больше салфеток на столе…Всего. И я всегда спрашивала у С., не думает ли он, что человеку для счастья надо совсем чуть-чуть. А он отмахивался, но я знаю, что он видел всё то же самое, но будто зажмуривал глаза.

И я никогда до этого не заставала его таким нервным. Он приходил ко мне, когда Сату делалась невыносимой. Она каждый раз придумывала всё новые ухищрения. И когда это стало совсем невозможно, он не смог больше молчать. И знаешь, что она ему ответила? – Анникки огорченно качала головой – Она сказала, что всё это время у неё был другой человек где-то заграницей, но она всегда любила С. и хотела, чтобы у них всё получилось, но не была в нём уверена! Ты можешь это понять? – Анникки открыто и искренне была раздосадована своими воспоминаниями – Она всегда любила только себя. И заботилась о себе. И тогда С. выкинул её вещи из окна. Она уехала куда-то, не помню куда, и пропала. Но спустя почти год, когда у С. наладились все дела, он занимался любимым делом, был весел, мы проводили много времени с ним и с нашими общими друзьями, она вернулась. И мне показалось, что за нами следят. Она была везде. Она просила у него прощения и ходила за ним попятам. И С. был сам не свой. Он со мной об этом не говорил, он вообще по части проблем скрытный парень, решает всё сам. Потом я узнала, что он ей отказал, сказал, что он не хочет ничего, и Сату испарилась. Спустя пару месяцев она снова приехала, но всё было спокойно. Она предложила С. остаться друзьями и подарила ему эту фотографию, которую сделал брат С., когда они отдыхали на озерах. Я помню эту картину, как сегодня. Сату ставит фотографию на тумбочку и уходит. Я при всем этом присутствовала и поражалась тому, как этот человек мыслит. Она, как мне кажется, достаточно ограниченна, но, знаешь ли, интуиция работает на неё безукоризненно. Каждый раз, когда у С. всё хорошо, она появляется и каким-то волшебным образом сбивает все его планы, мечты, радости…И он остается ни с чем. Я знаю, история слегка надумана, но это прекрасный пример непомерно развитого человеческого эгоизма. Но в этот раз виновата я. Не знаю, что меня дернуло. Но когда вы уехали, Сату позвонила мне – мы с Анникки стояли, облокотившись на перила, глядя в темную мутную воду, которая едва виднелась под еще нисшедшим льдом – Она спросила, как у С. дела. А я так взбесилась, что ляпнула про то, что у С. всё прекрасно, он познакомился с чудесной девушкой, и чтобы она, наконец, оставила его в покое. Вот вам и благие намерения. Ими, как известно, вымощена дорога в ад – Анникки расстроено сглотнула, и по её выражению лицо было ясно, что она ждет моей реакции.

- Фу, блин… - лишь фыркнула я – И все мы несчастными персонажами какими-то выходим. Хватит с меня этих трагичных историй. Я ведь не такая, Анникки, я совсем не такая. Я никогда не была сентиментальной, душевной и никогда не тонула в сахарных соплях. А теперь я превратилась в жертву. Если бы он хотел, эта фотография уже давно украшала бы ближайшую помойку – на меня накатила ужасная злость.

Я чувствовала себя опустошенной. Теперь я знаю всё. Ну и что? Теперь-то что? Только став посвященной во все потные подробности, я поняла, что это не меняет ровным счетом ничего.

- Я вот, знаешь ли, всю зиму себя безрассудно вела и опустошала все бары города и я совсем не готова ко всякого рода лирике.

- Я знаю. Но я хочу, чтобы ты всё понимала.

- Я понимаю, и от сознания этого мне снова хочется выпить.

- Неужели ты это всё так и оставишь?

- Оставлю что? Я оставлю ему его прошлое и себя там же в придачу с всеми моими книжками и побегами. Да, мне хреново, чертовски хреново. У меня болит каждый волосок, когда я думаю о нём, но что сделано, то сделано. Я только сейчас понимаю, всю соль ситуации. И чувствую себя ужасной дурой. Это смешно. Мне всё равно рано или поздно пришлось бы уехать, сбежать, уйти, дезертировать…Как хочешь называй.

    Анникки, поникши, шарила взглядом по другой стороне канала, по левую руку грустно поскрипывал под ногами прохожих Львиный мостик.

   

 

     Мне казалось, будто меня окатили ледяной водой, и я стою, как мокрая кошка и осознаю собственную неуместность, беспомощность и глупость. Я никогда не испытывала ничего подобного к человеку, но и бороться с обстоятельствами не могла. Да, это был прекрасный отдых, и С. - лучший, кто со мной случался в жизни. Но, несмотря на всё это, мой реалист, где-то спрятанный внутри, резко поднялся с колен и смотрел на меня с язвительным огнем в глазах.

Я не чувствовала себя живой, но и, кажется, все слезы во мне вдруг куда-то испарились. Я поняла, что ужасно, просто смертельно устала. И именно так, я, наконец, ощутила, тонкую тянущую боль в каждом позвонке. Это кончилась моя зима.

Я знаю, никто еще не заскучал, но это пока всё что есть. Я решила не мучать себя и выложить остатки. Это кульминация.

Теперь дела обстоят серьезней, я пришла к критической отметке. Осталось написать самое интересное, самое сложно.

Приятного.

 

***

          Мы всё делали вместе, не проводили ни минуты врозь, и за это время мне начало казаться, что это никогда не закончится, и что продолжается это целую вечность. Я привыкала к его дурацким привычкам, а он привыкал к моим неуклюжестям. Я всё время стонала, что не собираюсь постоянно носить «лыжный костюм», а С. в ответ на это купил мне еще более идиотскую шапку, чем у меня уже была, размером с Австралию, и потом сказал, что не воспринимает моё нытье всерьез. И правильно делает, думала я, но виду не показывала и продолжала капризничать. С. это не удручало, ведь он не прекращал, вопреки всем моим просьбам, разбрасывать повсюду влажные полотенца, а еще свои медиаторы, на которые я естественно наступала, и он с воплями бежал покупать пластыри. Нам было всё равно, где жить, чем питаться, по какой дороге ехать. Иногда он разрешал мне вести машину, и это значило, что он очень устал. Я включала  Norah Jones или Billy Holiday  и катила по шоссе, мурлыкая и гримасничая. Я поглядывала на то, как С., опустив сидение до упора и вытянув ноги, насколько это было возможно с его ростом, сопит во сне, прислонившись к окну. Тогда меня настигало буйное счастье, оно трепетало нестерпимым огоньком внутри, и мне хотелось петь. Я всегда любила петь, и у меня это неплохо получалось, по крайней мере, С. нравилось, хотя может он не хотел меня огорчать. Он относился ко мне бережно, не то чтобы он мне всё позволял, нет. Он не разрешал мне курить натощак, хотя сам так постоянно делал, еще топал ногами и ужасно злился, когда я продолжала себя калечить.

- Ну, неужели ты не можешь быть аккуратней? Ну почему ты не смотришь под ноги? Сколько можно тебе говорить? Я сам раньше вскроюсь, чем ты научишься следить за собой! – я могла только глупо улыбаться и слушать его ворчание. 

 - Я буду аккуратней. Всё как ты сказал – тихо лепетала я, чувствуя себя ребенком, которого вот-вот поставят в угол.

А сколько шума-то было, когда я потерялась на торговой площади в городе Вааса. Ой, страшно вспомнить. Я никогда не отличалась наличием развитой ориентировки в пространстве, но тут я дала жару. Когда С. спустя три часа нашел меня сидящей на автобусной остановке, по его выражению лица я сразу поняла, что дело плохо. Он не разговаривал со мной остаток дня. В отеле он долго сидел на балконе и дулся.

Я набрала в легкие воздуха и вышла к нему, тихонько, побаиваясь, что он всё еще злиться и может рявкнуть, я взяла его замерзшие руки в свои ладони.

- Ну, прости меня, слышишь? – начала подлизываться я.

Он молчал и не смотрел мне в глаза. Выдержав паузу, С. насуплено  выдавил.

- Как ты можешь быть такой беспечной? Как? – он перевел вопросительный взгляд на меня.

- Я не знаю…Я понимаю, что должна быть аккуратней и всё такое… - он меня тут же перебил.

- Нет, ты будто не допускаешь мысли, что о тебе могут беспокоиться. Я могу беспокоиться.

- Я и, правда, так не рассуждаю. Прости. Я стараюсь.

- Да, я вижу… - съязвил он.

- Ну что ж, мыши плакали, кололись и продолжали есть кактус…

С. улыбнулся. Я в ответ.

- Пойдем, замерзнем – Он поднялся и повел меня за собой.

 

Последним был городок Коккола, мы забрались далеко и, казалось, что мы оторваны от мира. Когда мы гуляли по центру, С. держал меня за руку и строго на меня поглядывал.

Занимались мы всякой ерундой и тратили много денег. Я покупала странного вида пончо и другие смешные одежки, еще накупила тонну детских книг с разными народными историями. С., недолго покорчив из себя уставшего, читал мне их то на финском, то на английском. Вы и представить себе не можете, если вы не любитель, какой это прекрасный язык. Мелодичный и такой песенный, открытый и приятный уху.

 

Мы не спали всю ночь. Сидели около кровати, напротив окна, из которого торчали сосны в снежных плюшевых шапках. Закутались в одно огромное одеяло. Молча. Опять эта пугающая и безжалостная звенящая тишина. Ты вслушиваешься в неё и пытаешься найти в ней ответы. Но их нет, их нет даже в твоей голове. А сна, черт подери, ни в одном глазу…

 

Я робко поцеловала его в шею. Он резко и тяжело вздохнул.

- Я не хочу возвращаться – заговорил шепотом.

- Я верю.

- Там жизнь такая же, да? Какой была?

- Я не знаю. Дело, я думаю, не в жизни…А в нас.

- Как же так вышло… - то ли сонно, то ли растеряно шептал С.

- Вышло… - повторила я.

- Ты знаешь, я так боялся…Боялся, что…Говорил себе иногда «Эй, чувак, твои кеды и футболки тебя не спасут, тебе не 17 и уже давно» - С. сдавленно усмехнулся – «Ты стааааарый» – протянул он и засмеялся – Ну знаешь, как говорят себе главные герои дурацких мелодрам, которые влюбляются в возрасте, в котором люди обычно уже ходят под себя.

Я смеялась. Я слушала. Я понимала.

- А я, знаешь, чего боялась?

- М? – он внимательно на меня посмотрел.

- Что стану фригидной старухой, которая не сможет и дня прожить без язвительного  сарказма.

С. помолчал. И вдруг начал громко хохотать.

- Что ты смеешься? – я смотрела на то, как С. покатывается и истерически стучит рукой по колену.

Мы улыбались, ведь звучали эти наши нелепые признания на самом деле забавно, но мы оба знали, что это правда, которую мы никогда не открывали никому. Мы вдвоем попали на премьеру, так сказать.

 С. еще долго смотрел мне в глаза и водил пальцем по моей щеке, прежде чем я не выдержала и поцеловала. Голова кружилась, тело стало ужасно ватным. Я обнимала его за шею и ласково прикасалась к спине прохладными пальцами, от чего он слегка подрагивал. Он осторожно убрал волосы и целовал меня в плечи, в шею, за ухом и по телу пробегали разряды. Я боялась даже приоткрыть глаза, ведь каждую секунду мне казалось, что это всё не со мной.

 

Мы проснулись замерзшие на том же полу, под тем же одеялом, крепко прижавшись друг к другу.

У С. трезвонил телефон. Оглушающе, без конца. Он всё звонил и звонил. Это был звонок из той, другой жизни, которой мы оба боялись как волки огня.

Мы молчали. И сердце стучало так гулко, как никогда раньше.

 

Когда я включила свой телефон, на меня рухнула волна сообщений «Вам звонил(а)…», а после трилиард смс от Анникки, Даши и Ильи.

Даша писала, что они уехали домой, не дождавшись меня, и что я бессовестная гадость, заставляю их переживать.

Илья писал, что зол и что позвонит в финскую полицию и пойдет в посольство, если я не объявлюсь в ближайшие дни.

 

А мне было всё равно. Мне было совсем всё равно.

 

С. продолжали звонить. Я тихо вслушивалась в его разговоры. Он говорил раздраженно и много злился. Я ничего не понимала и пыталась что-то определить по интонациям. В конце он явно выругался.

Потом опустился рядом со мной на кровать, удрученно выдохнул и взлохматил волосы.

- Пошли они все.

- Нам придется вернуться, рано или поздно.

- Вот сейчас тихо. Лучше помолчи – быстро сказал он и начал сосредоточенно тереть лоб.

 

      Собирались мы молча. Закрыли дверь в номер с перекошенными от жгучего, ноющего сожаления лицами. Вышли во двор. Покидали вещи в машину. Постояли, глубоко вдыхая утренний воздух.

- Прости – сказал С.

- Прощу, если дашь вести машину – глядя вперед, заговорчески поцедила я.

- Прячьтесь все, за рулем убийца! – хохотнул С., расставив руки в стороны.

Я радостно прыгнула в водительское кресло. Это меня всегда успокаивало. То, что надо, в такой напряженной обстановке. Я надеялась, что С. подремлет, а у меня будет время обдумать всё. Каждую мелочь.

 

          По дороге обратно мы мало останавливались, только перекусить и поспать часок.

С. явно нервничал, он много курил и говорил как-то тихо и скомкано. Я не спрашивала, потому что у самой лицо было кислое, будто я съела килограмм лимонов одним махом. Он чаще, чем обычно обнимал меня и замирал, уткнувшись носом в моё плечо. Это всё походило на ожидание конца света. Лучше бы и, правда, начали рушиться дома, и асфальт трещал бы под нами по швам. Неизвестность заставляет нас молчать, мучиться, с трудом засыпать и вести себя престранно.

В последний день дороги мы съехали с шоссе 1(Е18) Хельсинки-Турку и остановились ненадолго в городе Сало, за 100 км от Хельсинки. Хахах. Сало. По правде сказать, терпеть не могу сало, но это так, лирическое отступление. Мы ужинали в маленьком ресторанчике в самом сердце городка, есть совсем не хотелось, поэтому я ковыряла вилкой в грустном  овощном салате и жевала эту традиционную круглую финскую лепешку с дыркой и смешным названием «Рейкялейпя».

С. то мрачно поглядывал в окно, то злобно метал взгляд в официантов, которые не торопились с его сложным мясным блюдом, которое он явно заказал из вредности. Пусть мучаются.

А мне хотелось удавиться. Нет, сначала водки, а потом удавиться. Хотя удавись я на глазах у всех, это, наверное, сочли бы дурным тоном. Поэтому я хмуро и громко хрустела листьями салата.

Когда я нервничаю, я становлюсь еще более неуклюжей, чем обычно. Я пролила вино на джинсы и громко выругалась по-русски. Все присутствующие окинули меня удивленными взглядами, а я, вскочив из-за стола, швырнула большую салфетку на стул и удалилась, грозно топая в сторону туалета.

Я чувствовала, как С. удрученно буравит мою спину глазами.

Отмыв джинсы ледяной водой, я холодной и мокрой рукой протерла лоб и, глубоко вздохнув, сказала вслух:

- О, Господи…

Тут кто-то вышел из кабинки за моей спиной.

- Ты русская? – с изумлением и даже непонятным восхищением произнесла маленькая блондинка с кукольным лицом. У неё были сине-голубые глаза с длиннющими ресницами и лицо, круглое как луна.

- Ну, вроде как была с утра… - замучено выдавила я.

Она беззаботно закатала рукава шерстяного свитера и долго полоскала руки под струей воды.

- Вот здорово. Я тоже.

- Я поняла уже – мягко говоря, я не была настроена беседовать.

- Я в последнее время редко встречаю тут русских, соскучилась, а домой вырваться не удается – она продолжала, а мне было как-то неловко прервать её – Я тут давно живу и работаю. Мой молодой человек держит студию тату неподалеку. А ты тут какими судьбами? – она смотрела на меня своими огромными глазищами так, что мне еще больше становилось неудобно за своё «дружелюбие».

- Да так, проездом…

- Я тебя сразу заметила, ты с высоким молодым человеком?

- Ну да…

Она продолжала стрекотать.

- У тебя внешность странная, интересная.

- Вот спасибо… - никогда сама себя красавицей не считала, а тут еще такие «комплименты».

- Да нет, ты красивая, очень, просто ты будто не от мира сего, будто ты что-то сделала плохое и скрываешь… - она засмеялась.

Такого мне еще не говорили. И я еще не сделала ничего дурного, не украла, хотя может блеск для губ из магазина  считается, но я не предала, я всегда давала деньги бабушкам в переходах метро. Но тут мне начало казаться, что я вот-вот с минуты на минуту совершу убийство.

- Эээ…- прокряхтела я, совершенно обескураженная словами девушки с круглым лицом.

- Ой, ладно, я много глупостей болтаю. Я кстати Леена – она на финский лад протянула своё имя и подала мне руку.

Я смущенно представилась и легонько сжала её ладонь.

- Вы здесь надолго?

- Нет, зашли поужинать, и едем дальше.

- Ой – расстроено выдохнула Лена – может останетесь немного? – она странно строила предложения, видимо это был отпечаток жизни в другой стране.

- Эм… -  я немного поморщилась.

- Ну, давайте, сегодня какие-то ребята играют в местном клубе, посидим, выпьем пива, поболтаем! – «Не смотри на меня так, а то чего доброго заразишь меня своим энтузиазмом» - скептически носилось у меня в голове.

 – Я так давно не общалась с русскими! Ну, пожалуйста! Вы куда едете?

- В Хельсинки.

- Ну, это же дурацких 100 километров, дорога займет пару часов!

- Слушай, я не уверена…

- Пойдем, спросим у твоего молодого человека!

- Он мне не… – я только открыла рот, а она уже тащила меня через весь зал к нашему столику, где сидел угрюмый С., даже не притронувшийся к своим деликатесам.

И вот Лена уже впаривала С. о том, как бы ей хотелось пообщаться, как у них хорошо и какую чудесную компанию они с Калле нам составят. Я стояла за спиной Лены, а С. внимательно слушал её, глядя ей в глаза, потому что всего толика его невнимательности могла быть признаком отсутствия манер. Да, он такой. Это я готова огрызнуться и убежать, а он нет.

Когда Лена на считанные секунды умолкла, С. посмотрел на меня, а я растеряно пожала плечами.

- Ну, мы можем ненадолго задержаться… - озадаченно протянул С.

- Ура! Ура! Ура! – бодро проскандировала Лена, сжав маленькие кулачки – Когда закончите здесь, на углу следующей улицы салон «Tattoo world», не стесняйтесь, заходите, мы будем вас ждать! Только приходите! – последние слова она уже кричала нам у дверей ресторана.

- Wow! What the fuck? – сильно выдохнула я, плюхаясь на свой стул. Было ощущение, будто я только что слезла с американских горок – Ты закончил? Можем ехать?

- Что? – недоуменно переспросил С.

- Мы можем ехать?

- Мы только что договорились с этой девушкой.

Я непонимающе моргала. Не уж то он серьезно собирается провести время в компании этой неугомонной девицы?

С. взял меня за руку и, немного подавшись ко мне, тихо, как-то даже по-учительски, мягко сказал:

- У нас так не принято. Мы не можем теперь просто не явиться.

- О, черт…Но я же не знала, на что подписываюсь! Разве это не оправдание?

- Ладно тебе, я обещаю, если будет совсем невыносимо, я поступлюсь своими этическими нормами – он тепло улыбнулся.

 

         Спустя полчаса С. открыл передо мной двери тату-салона, и прямо на пороге у меня возникло очень странное чувство, поверьте, крайне странное. Мне показалось, будто я там не просто так.

Нас встретила Лена, выбежав из подсобного помещения с радостными воплями, а за ней шел довольно высокий и немного грузный молодой человек с очень светлыми волосами и изрисованными руками. На его футболке было написано что-то по-фински, и это что-то явно не было фразой «Люблю пушистых котят». Вид у него был уставший, но очень приветливый.

Он растянул широкое лицо в улыбке и сказал мне корявое «Привет!» по-русски, потом, посмотрев на С. крякнул «Моi».

На его шее тоже красовались какие-то черепа, переплетенные с надписями непонятного шрифта, я начала беспардонно разглядывать его. У С. тоже было несколько татуировок, но по сравнению с этим они были просто детской забавой. Меня всегда поражало, как люди это делаю, а главное зачем. Вот он, дух бунтарства. Им здесь всё просто провоняло. А мне это, конечно, ударило в голову.

- А ты можешь сделать мне татуировку? – выпалила я на одном дыхании.

- Это еще зачем? – встрепенулся С. и сжал мой локоть.

- Без проблем – отозвался Калле.

- Нет-нет, подождите – С. замахал руками в знак протеста.

Но у меня уже поползли идеи, а это вирус, который невозможно остановить.

- Ну же, не будь таким «стаааааарым» - я дразнила С., глядя ему в глаза.

Он скорчил злобную гримасу и оскалил зубы.

- Только без глупостей. И никаких скорпионов на спине.

- Прошу – Калле указал на кресло рядом с компьютером – Что бить будем? – его глаза тоже горели.

- И никаких интимных мест – бормотал С. у меня над ухом.

Я выбрала довольно странный витиеватый шрифт. Взгромоздилась на стол, походивший на операционный, и воодушевленно хмыкнула:

- Валяй.

С. сначала долго разглядывал фотографии на стенах, а потом поплелся ко мне. А Калле тем временем всё подготовил.

- Не боишься.

- Нет. Я болеустойчива – хихикнула я.

- В этом я не сомневаюсь – С. снисходительно вздохнул.

- Готова? – как-то хитро спросил Калле.

- А то – дерзко откликнулась, меня переполняло предвкушение.

Зачем? Почему вдруг? Что дернуло? Понятия не имею. Я всегда поддавалась импульсам. Это было моим счастьем и моей бедой. Но знали бы вы, как дороги мне стали эти две строки, набитые на правой ноге, чуть выше щиколотки. Только они мне спустя месяцы напоминали обо всем, они держали меня на плаву. И когда я почти переставала видеть в темноте, они были моим маяком. Я и представить себе не могла, как много для меня будут значить эти капли чернил и воспоминания об обжигающей боли.

Я была терпелива и даже не шелохнулась, только громко дышала и, мне казалось, будто все слышат, как гулко стучит моё сердце.

- Готово. Ты молодец – бодро протянул Калле, приглядываясь к своему маленькому шедевру.

«Feel the moment Be brave»

Аккуратно, изящно, тонко. Я не думала, что выйдет так красиво. Я очарованно улыбалась.

С. облегченно выдохнул за моим плечом. Я расслабила напряженное тело и повернулась к нему лицом.

- Ты рада? – спросил С.

- Безумно.

- Тогда я тоже – он улыбнулся и помог мне слезть со стола.

 

 

          Мы пошли в это клуб, о котором говорила Лена, хотя клубом его невозможно было назвать. Это был крошечный бар, с тремя столами и мизерной сценой, на которой еле помещался хлюпик с гитарой и мальчик-перкуссист, на вид лет тринадцати.

Спустя пару кружек пива, я уже кричала:

- Как это, русская и не умеет пить водку! Водки нам! Настоящей! – Лена хлопала глазами и детски улыбалась – Всё будет отлично!

С. потягивал какую-то крепкую настойку, которую посоветовал Калле и спокойно указывал большим пальцем в мою сторону.

- Она безумная. Но почти не опасная.

- Ой-ой, много ты понимаешь – с умным видом воображала я – Может это мой святой долг.

- Хахах, ладно-ладно, не умничай – гримасничал мне в ответ С.

 

С. и Калле трещали что-то по-фински, а мы с Леной кричали по-русски и, видимо, это производило странное впечатление, потому что люди активно обращали на нас внимание и даже останавливались послушать наши диалоги.

Когда странная группа, у которой, как мне позже рассказал С., были очень драматичные и мрачные тексты, доиграла, я понеслась петь в караоке. Удивительно, но помимо гимна Финляндии, там были неплохие песни. Я вытащила С., что не составила большого труда, и мы на пару горланили Alanis Morisette «I’m a bitch I’m a lover», потом была, кажется, «I’m a believer», а на десерт была «I love rock-n-roll». Мы дурачились и пели на разные голоса и хохотали, а Лена и Калле наблюдали за нами, как за умалишенными, и по их лицам было видно, что мы их явно здорово веселим.

 

         Именно там я осознала, что я оптимист, и очень почему-то была горда собой, чувствовала себя в лиге чемпионов. Я старалась найти во всем положительные стороны. И нашла. В Лене – она ни разу не пожаловалась мне на трудности, хотя судя по её жизненным обстоятельствам, было ей совсем не просто.

Лена естественно говорила больше меня раз в пять, рассказывала о том, как оказалась в Финляндии, о знакомстве с Калле, о работе и еще много о чем, но я этого уже не помню.

Помню только, как дремала у С. на плече, пытаясь разлепить глаза и сделать вид, что я внимательно слушаю Лену. Она выпила не многим меньше моего, и единственное о чем я могла думать это «Почему язык этой девчонки всё еще ворочается?», ведь я сама была уже не в силах промямлить даже два слова.

- Так, время сворачивать удочки – практически несвязно сказал С. и попытался отлепить меня от своего плеча.

Калле мужественно выдерживал Лену, которая подпирала его сбоку, пока С. одной непослушной рукой расплачивался, а я висела на его плече, еле касаясь ногами пола.

- Я хочу спать – ныла я.

С. говорил по-фински с официантом и тщательно выговаривал каждое слово, чтобы его точно понимали.

- Сейчас, детка, всё будет… - он складывал пальцы ноликом и обнадеживающе улыбался.

«Он назвал меня «детка» только что?»

Я напевала «I’m a bitch, I’m a lover, I’m a child, I’m a mother…», пока С. волок меня на руках до машины, и это было похоже на последние стоны смертельно больного.

Мы очень долго обнимались с Леной, а Калле придерживал нас обеих, пока С. старался изловчиться и вытащить из кармана ключи, руки его не поддавались никакому мозговому контролю.

- Да-да-да! Да! – С. странно пританцовывал у машины, победно размахивая ключами над головой.

- Ты прости, я спать. Позвоню тебе Я. Как-нибудь, да. Точно – говорила я, путая порядок слов.

- Только позвони, обязательно. Приезжайте.

- Спасибо за всё – я похлопала Калле по плечу.

- Ваша карета, девочка моя – С. открыл заднюю дверь.

Лена и Калле долго пытались нас уломать остаться у них, но мы настояли на том, что с нами ничего не случиться, что мы поспим в машине, освежим мозги и поедем дальше.

Выглядели мы, конечно, убийственно глупо. Мы оба залезли на заднее сидение, закрыли машину и стали махать рукой уходящим ребятам. Когда они скрылись в переулке, мы повернулись к лобовому стеклу и положили руки на колени. Посидев так пару минут в полной тишине, мы посмотрели друг на друга. Уголки его губ поползли вверх, а меня уже корчило от смеха.

- Ну, надо ж было так надраться… - причитала я, вытирая выступившие слёзы.

- Я завязываю. Я «стааааарый», помнишь?

- Ахаххааахха! О, боже, дай мне сил! –  я взвыла и упала на колени С., мне показалось, что живот свела судорога – Уф…

 

 

            Унесите меня аисты обратно. Умоляю. Голова трещит так, что в глазах мелькают яркие разноцветные вспышки. Волосы прилипли к щеке, во рту сухо, как у араба в пустыне. Кашляю громко. К векам будто привязали по пятикилограммовой гире, не поднимаются.

- Поднимите мне вееееееки… - хрипло шепчу я. Голос осип и не поддается.

Храп. Ужасный храп. Он будто гром среди, пусть ни совсем, ясного неба. Я приподнялась с колен С. и поняла, что он спит сидя, запрокинув голову назад, открыв рот и чуть не пуская слюни пузырем. И это С. храпел. Кошмарно. Меня перекосило. Как же мы набрались, если С. храпит? Он обычно спит тише мышки-полевки. А храп был такой мощный,  горловой, и, знаете, казалось, его было слышно далеко за пределами машины. Я села, потерла глаза и нервно сглотнула. Всё тело затекло и стало картонным.

Я потрепала С. по плечу. Он резко поднял голову и ударился макушкой об крышу.

- Ай, черт! – ругнулся он.

- Ой – от неожиданности я подскочила.

С. закашлялся и посмотрел на меня.

- Я вижу тебя только одним глазом, второй, кажется, всё еще спит – прохрипел С.

- А я осипла – в горле, будто кошки поселились, которые нещадно драли, при каждой моей попытке выдавить звук.

С. притянул меня к себе и, поцеловав, проскрипел мне в волосы:

- Примкнем к движению «За трезвую жизнь»?

- Я недалека от этого.

 

       Поскольку мы очнулись в своём похмельном кошмаре, когда еще только светало, до Хельсинки добрались примерно к одиннадцати утра.

У нас обоих разрывались телефоны.

Я ответила всем и всех успокоила. Мне долго пришлось убеждать Илью, что меня не похитили, что я не в Голландии, что я не подсела на наркоту, и что надо мной не властвует безжалостный сутенер. С остальными было на порядок проще.

С. что-то долго обсуждал с Отто, а я, вслушиваясь в его мягкий низкий голос, дремала на кровати в позе морской звезды. Только его голос. Он был таким теплым и родным, что я уже перестала понимать, сплю я или еще нет.

С. лег рядом и обнял меня, а я уткнулась носом в его шею. Его кожа пахла так же, как и в первый новогодний вечер. Ничто не изменилось. Он был такой же высокий, такой же лохматый и щетинистый. В своей подростковой толстовке и огромных кедах. С его жестковатыми, ласковыми руками, с длинными пальцами. И глаза всё те же, светлые, серые. Они так часто меняли оттенки настроения. Он говорил глазами, он жил глазами и дышал. Они улыбались вместе с ним, злились, просили, уговаривали, шутили, печалились о чем-то…

Я всё боялась, что о нас.

Единственное, что в нём изменилось, так это то, что он стал мне таким родным. Я видела его каждую минуту, двадцать четыре часа в сутки. За это время столько людей успевает умереть, родиться, прожить самые лучшие и худшие моменты в их жизни, сделать серьезный выбор…

А я? Что я? Что я смогла отдать ему? Я столько всего не успела сказать.

Когда ты близок ко сну, все твои страхи становятся всё больше, они начинают сжимать тебя, загонять в угол, они нападают со всех сторон и превращаются в почти реальных монстров.

Я дернулась в полусне и, сильнее прижавшись всем телом к С., обхватила одной рукой его широкую спину. Так хорошо. Так не страшно. Держи меня, не отпускай меня.

 

 

     Холодный пол. Я замерзла. С. в постели нет.  Тихо, очень тихо. Прямо под носом записка. Знает, что я невнимательная. «Ушёл с Отто по делам. Я буду спешить изо всех сил. Мне без тебя уже тяжело дышать. Собирайся, вернусь, пойдем ужинать. Стааааарый довольный мужчина» И рожица дурацкая в конце.

Я бодро вскочила, влезла в футболку С. и прошлепала в кухню. Жуткий, пугающий беспорядок. Включила телевизор. Показывали только 3 канала, видимо, С. не был поклонником кабельного телевидения. MTV то, что надо. Я стала мягко пританцовывать в такт группе Moloko. Sing it back всё таки какая-то волшебная композиция, она такая нежная, чувственная, что под неё хочется кого-то целовать. Я мыла посуду. Первый раз в жизни. Ну ладно, не первый, конечно. Но мне было плевать, что делать, мне было хорошо. Свободно, легко. Я поглядывала на свою лодыжку. Приятное напоминание о счастье заставляло меня непроизвольно улыбаться. Я танцевала в коридоре с сигаретой в зубах и полотенцем на плече. Вот она, та жизнь, о которой я негласно мечтала. От меня никто ничего не требует, я никому ничего не должна. Я жду человека, к которому привязалась каждой клеткой своего тела, и он торопиться ко мне, я знаю это наверняка. Я долго проторчала в душе, дверь была открыта. Я всё так же танцевала и делала себе прически из пены от шампуня. Наконец-то привела себя в порядок. Я люблю быть хорошенькой, это дает мне еще большую уверенность в себе. Я чувствую себя по-другому, чуть более властной что ли. Я сама себя не узнавала. Где обычный скепсис, подозрительность и недоверие? Нет, ничего. В отсутствии всего это дышится полной грудью, глаза будто освобождаются от пелены, легкие наполняются воздухом, а в животе тепло.

Звонок. Ключи забыл. Я выскакиваю в холл в нижнем белье, прикуриваю и смотрю в зеркало. Горжусь и довольно ухмыляюсь. Волосы уложены и здорово пахнут, лицо свежее, чуть румяные щеки и яркие губы. Глаза блестят. Распахиваю дверь.

 

 

Брови сдвинуты. Не могу даже вдохнуть. Я не чувствую себя неловко полуголой перед незнакомыми людьми, потому что мне явно есть, чем гордиться, но мне холодно и не по себе. Я облокачиваюсь на дверной косяк, пытаясь не выдать смешанных чувств, и не показать, что сердце у меня стучит в горле.

Передо мной на пороге стоит она. Фотография. Мы смотрим друг на друга достаточно долго, прежде чем что-то произнести. Она немного выше меня и крупнее, по сравнению с ней я чувствую себя школьницей. На ней шерстяной полосатый шарф и приталенной черное полупальто. На щеках растаявшие снежинки. Она перестала быть для меня чем-то реальным, но сейчас она настоящая, она дышит и смотрит мне глаза. Я не готова к такому повороту. Я замечаю, что её руки чуть подрагивают. И это не вяжется с её образом в рамке, где она излучает умиротворенное спокойствие.

- Вау… - бормочет она, оглядывая меня с ног до головы.

Я молчу.

Она начинает улыбаться и что-то говорить по-фински. Кажется, моё лицо залили бетоном. Я не могла сдвинуть ни один лицевой мускул.

- Я не понимаю вас – спокойно сказала я.

- О…прости – кажется, я её озадачила на пару секунд, но она тут же заговорила на довольно сносном  английском – Я говорила, что не могла предположить, что С. так изменится – она смущенно улыбалась.

Я выжидающе молчала.

- Да, я поняла. Не смешно. Я Сату. (прим. «сказка»)

Я представилась и продолжила молчать.

- Ты сногсшибательна.

Она что пытается задобрить меня комплиментами.

- Мне холодно. Хочешь зайти? – я знала, что некрасиво держать человека на пороге и еле-еле выдавила из себя остатки вежливости.

- Нет, спасибо. Передай, что я заходила – она как-то озадаченно сложила губы в недоулыбку и начала спускаться вниз по лестнице. Потом остановилась и задумчиво, каким-то стеклянным тоном, бросила через плечо:

- Я представляла тебя, какой угодно, но только не такой…

От удивления я открыла рот. А фотография еще быстрей помчалась вниз.

Я по-прежнему стояла на пороге. Это был комплимент или попытка меня унизить? Но это, по большому счету, не имело ни малейшего значения.

Я закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, сползла на пол. От того, что я испытывала полчаса назад, не осталось и следа. Я закрыла лицо руками. Щеки горели. В голове ни одной конкретной мысли, в мозгу будто случилось землетрясение, всё рушилось и сбивало меня с толку. Господи, мне казалось, что меня стошнит.

От одной мысли о том, что вот-вот вернется С., мне стало так страшно, как никогда в жизни. Я представила себе, как я его буду спрашивать, кто она, как он будет сдавленно мне что-то пытаться объяснить и всё покатится к чертям. Нет. Ни за что. Я избавлю нас обоих от этого. Я столько раз переживала подобное с разными людьми, что больше я никому не пожелаю ничего хоть издалека смахивающего на это.

Я как параноидальный шизофреник начала бегать по квартире, хватая на лету свои вещи. А в голове носилось «Ты уйдешь? Вот так просто? Да, вот так просто уйду. Быстрей, как можно быстрей»

Я впрыгнула в джинсы и толстовку, неуклюже уронив огромную стопку дисков у тумбочки. У меня не было времени даже обдумать то, что я творю. Эти уродливые валенки, ненавижу угги. Я кинула взгляд на обрывок листа с его подчерком. Нашарив на столе ручку, предварительно впопыхах сбросив со стола записные книжки и какой-то хлам, трясущейся рукой нацарапала на чистой обратной стороне листка «Приходила Сату. Поужинать сегодня не получится» Какая глупость.

Я быстро залезла в интернет, благо С. не выключал свой laptop. Google, такси в Хельсинки. Номер. Есть.

Я схватила сумку, она была адски тяжелой. Я вывалила из неё все книги и всё то, что купила здесь, и сумка значительно полегчала. Забыла выключить телевизор и свет, к черту. Хлопок двери. Я уже бежала к телефонному автомату неподалеку от автобусной остановки, на которой меня уже, кажется, вечность назад караулил Илья.

Прочитав адрес на ближайшем доме, я быстро вбежала в будку и набрала номер.

Что бы я делала без своего английского. Захлебнулась бы в океане неловкостей.

Пообещали забрать в течение двадцати минут. Как долго, убийственно долго.

Я села на пол будки. Холодно. Я поежилась. Но я не расслаблялась. В голове кружили мысли. Подальше отсюда, желательно в другое полушарие, в другую вселенную.

Всё рушиться. Всё к чему я прикасаюсь. Всё разваливается, будто из песка или скорее снега. Как же холодно, одиноко, страшно, больно так, что ребра болят. Я сжалась в комок. Я не знаю, куда мне идти, я не знаю, что мне делать дальше. Только не поворачивать назад. Я достаточно смелая, чтобы ночевать на улице пару дней, но нужно придумать что-то. Как бы мне плохо не было, я не хотела замерзнуть и умереть на лавке посреди зимнего Хельсинки. Это, конечно, очень романтично, но синяя девушка не вызовет ни у кого ничего кроме жалости, а жалеть себя могу только я сама.

Я совсем ушла в себя и не слышала, ничего кроме своих мыслей, когда кто-то постучал в стекло будки. Дядька. Большой, толстый, навскидку лет под шестьдесят, в вязаной серой шапке.

Я подняла глаза.

- Такси?

- О, да-да  - я подорвалась и открыла дверцу прямо ему в лоб – О, Господи, простите, пожалуйста, я не нарочно! – заголосила я.

- Да, нормально всё – усмехнулся дядька, растирая лоб под шапкой – Давай вещи.

Я с перекошенным лицом протянула сумку.

- Куда едем? – спросил он, закинув моё барахло в багажник.

- Не знаю…

- Что значит «не знаю»? – мой ответ его огорошил – Меня вызвали за тем, чтобы мне же дать по лбу!

- Нет, нет, простите, я уже решила, на автовокзал – быстро выпалила я, испугавшись, что толстый запрыгнет в свою Audi и укатит, оставив меня здесь умирать от холода.

- Так то. Вас надо припугнуть, чтобы вы начали соображать. Залезай.

Машина тронулась. Я смотрела на свои колени. Взгляд становился мутным.

- Иностранка? – спросил дядька, не сводя глаз с дороги.

- Русская – просипела я.

- Ааааа – протянул он едва ли не презрительно.

- Много вас тут.

Я вопросительно взглянула на него.

- Мой отец воевал, красная армия, русские. Да ты и не знаешь, дитя.

- У нас историю хорошо преподают.

- Ну, конечно, а сколько финнов погибло, вам тоже рассказывали? 26 тысяч!

- Русских почти втроё больше – тихо прошелестела я. Во мне взыграл дух противоречия.

Дядька не услышал. И хорошо, иначе он, мне кажется, высадил меня бы прямо здесь, посреди оживленного движения, и запустил моей сумкой мне в голову.

- Ладно. Это не ваша война – вздохнул этот патриот.

Вот такая Финляндия была сегодня. Враждебно настроенная. Но никаких церемоний, мне надо было сматываться.

- Приехали.

Я расплатилась и вежливо пожелала удачи, хотя удача понадобиться не ему, а мне скорей, учитывая мокрый снег, смертельный холод и одиночество посреди маленькой площади перед автовокзалом.

 

К счастью, спустя три часа, проведенных в зале ожидания, автобус, будто летел по шоссе. Я была с каждой минутой ближе к Неве. Мой город был единственным, что у меня осталось. Опять убегаю, но теперь всё намного хуже. У меня нет вариантов. Теперь обратного пути нет. Его я тоже только что разрушила своими же руками.

И я, наконец, дала волю слезам. Я тихо хлюпала носом в ночной тишине. А они всё не кончались. Ворот свитера промок. Я терла глаза, которые уже пощипывало,  рукавом, и надеялась, что никого не разбужу.

 

Эм...Ну не знаю даже.Возвращаюсь к истокам?Да нет,скорее к маразму.Кстати финны бы не оценили русскую фразу "Да нет"...Что это вообще значит "да нет"?Это был намек,но уж очень дурацкий.

Никто уже не ждет,да и я сама,честно признаюсь от себя не ждала.Я кажется просто соскучилась по ребятам, а они мне в отместку начали жить своей жизнь под моими пальцами.

Добро пожаловать.Бесконечно буду рада отзывам.А если возьметесь читать,советую чуть воскресить в памяти хотя бы предыдущий абзац.Не сочтите за претенциозность,мои хорошие.(Улыбаюсь)

 

***

 

Помню, что проснулась я уже днем, лежа на огромной кровати, в комнате было прохладно, а за её пределами уже крайне шумно. С. рядом не было и меня охватило состояние жуткой паники, то ли меня так испугало кромешное одиночество, то ли малознакомая комната с высоченными потолками, но я зарылась в одеяло и неожиданно для себя издала глухой стон. Я отвернулась лицом к окну и зажмурилась. В комнату никто не входил и мне начало казаться, что о моем существовании попросту забыли.

Я пролежала так достаточно долго, прежде чем совсем рядом с дверью в комнату послышались голоса.

- Крошка еще спит? – ласково спрашивала Анникки.

Я облегченно и удовлетворенно стала вслушиваться в диалог.

- Угу. – хмыкнул С., видимо в этот момент он жевал.

- Какие планы на сегодня?

Так же с набитым ртом С. продолжил:

- Для начала напою её кофе и отогрею, в твоей комнате адский холод, скорей всего она замерзла.

- Не дальновидно.

- А есть предложения?

- Предлагаю позависать здесь до конца дня, поужинать и поехать завтра кататься.

- Неплохо. Если она захочет.

- Почему нет?

- Она странная и подозреваю буйная. Может сбежать – явно не без улыбки процедил С.

- Она заставляет тебя перестать вести себя как тринадцатилетний и между тем улыбаться. Не припомню, чтобы кто-то… - конец фразы я не расслышала, затем Анникки хихикнула.

С. молчал. А у меня перехватило дыхание.

- Я не знаю… - как-то несвязно и сосредоточенно произнес он после длинной паузы.

- И никто не знает. Главное, чтобы ты это понял первым и ничего не прозевал… - фраза закончилась, и легкие шаги Анникки начали отдаляться.

 

«Почему они говорят по-английски?» - мелькнула моя первая мысль – «Бедные, я доставляю им неудобства». И тут с укором поймала себя на том, что крайне рада, так как финский лился бы просто непонятной песней.

 

Я чувствовала, что С. всё еще стоит за дверью и мне казалось, что расстояние между нами наэлектризовано.

Тут дверь жалобно скрипнула, и он осторожными шагами двинулся в направлении кровати. С. сел на край, спиной ко мне и опустил голову в ладони. Через пару минут, поежился и, откинув одеяло, лег, потом, придвинувшись ко мне, обнял и положил руку в точности по изгибу моей руки, накрыв своей ладонь мою.

 

Мы оба думали. Не шевелясь, едва дыша и не открывая глаз. Он был напряжен, я натянута. Мы оба боялись, что сейчас вот-вот что-то случится. И каждый из нас знал, что чем быстрее кто-то первый разобьет эту звенящую тишину, тем скорее вернется спокойствие и равновесие.

Сначала я чуть сжала его пальцы в руке, а спустя пару секунд мы уже лежали нос к носу и смотрели друг другу в глаза.

Он хотел что-то сказать, но то ли не решался, то ли передумал…

Он вдохнул.

- Я растерял свою уверенность.

Мы разговаривали полушепотом, только отдельные слова получались в голос.

- В чем?

- В завтрашнем дне. В том, что я всё это перерос.

- Тебе от этого нехорошо? -  в моем голосе звучала непривычная робость.

- Нет, просто непривычно – С. говорил уверенно, но немного смущенно.

От него пахло сладкими булочками и шампунем. Волосы были немного влажными, а лицо бледное.

- А ты что думаешь? – неожиданно спросил он.

Я была не готова отвечать.

- Эм…

С. в ожидании смотрел на меня, а я была застигнута врасплох.

Я засопела, напрягая всё сильнее каждый мускул лица и стискивая зубы.

- Ладно. Я не должен был этого всего говорить…

- Нет, подожди. – я сделала паузу, а потом продолжила – Меня всё это…сбило с толку, что ли…И я не мастер подобных разговоров, знаешь ли..

- Я тоже.

- У нас мало времени, вот что я хотела сказать.

Он смотрел на меня так, будто я утверждаю, что Земля плоская, как блин.

- То есть ты хочешь сказать «мне было хорошо, я тебя никогда не забуду»? – спросил он убийственно спокойным тоном.

- Что ты несешь?

- Нет, ты не понимаешь, что именно это и говоришь?

- Ну, я не отказываюсь от того, что всё и вправду было отлично, но.. – я приподнялась на локтях, когда С. сел, всё еще оставаясь под одеялом.

Я надула щеки и шумно выпустила воздух.

- Говорю совсем не то, прости.

- Смотри аккуратней и не скажи то, что бы нам обоим не хотелось бы услышать – съязвил он.

С. встал и направился к двери, а я так и осталась сидеть, будто прикованная к кровати.

Я прекрасно понимала, что вела себя скверно, в обмен на то, что он по-взрослому, честно сказал о том, что чувствует, я, как малолетка, зажала нужные слова. Это был один из немногих раз в жизни, когда мне было стыдно.

Я резко вскочила с места и, убедившись в наличии на мне одежды, выскочила из комнаты. Пробежав по коридору вихрем и бросив стоящим на пороге в верхней одежде ребятам во главе с Анникки «Доброе утро» в придачу со скомканной улыбкой, вбежала на кухню.

- Прости меня, пожалуйста – на одном дыхании прокричала я в спину С., который стоял, опустив голову и опираясь руками на кухонный гарнитур. Я сложила брови таким трогательным домиком, что он не мог не пойти мне на встречу. Но я жестоко ошиблась.

- Только без извинений, не надо, правда. Ты говоришь то, что думаешь. Мы с тобой ничем друг другу не обязаны – его голос звучал так же спокойно.

- Запомни раз и навсегда, если я извиняюсь, значит, я совершенно точно, сказала не так, как думала! – от раздражения я перешла на повышенные тона – Мне не так-то просто извиняться!

- Ну, хорошо, я тебя извиняю – с недоброй ухмылкой сказал С. – А секс и правда был потрясающий - бьет под дых моими же словами.

И тут мне показалось, что сердце у меня стучит гонгом в ушах, а кровь закипает и вот-вот меня просто прорвет, как трубу, из-за зашкаливающего давления.

С. сразу почувствовал мой настрой и даже немного отпрял.

 

Из коридора донесся сдавленный шепот Анникки:

- Кажется, здесь первая семейная взбучка начинается. Ребятки, на выход – она чуть повысила голос, чтобы теперь услышали мы – Бейте что хотите, только не фамильный сервиз! Целую! – после чего раздался поспешный хлопок входной двери.

 

Не в силах отфильтровать слова Анникки, я смотрела на С. в упор и злобно пыхтела.

- Ты что дураком прикидываешься?

- Нет, отнюдь! Это ты не можешь отключить свой идеальный мозг!

- Да какого вообще черта, Ты  - я пренебрежительной интонацией выделила местоимение – откуда Ты можешь знать о моем идеальном мозге, ты ничего обо мне не знаешь!

- А ты обо мне? – меня заводило еще больше его спокойствие. Оно всегда на меня действовало, как красная тряпка.

- В том-то и дело, что нет! Я даже не знаю, чем ты – мистер Спокойствие, занимаешься!

- Тебе этого лучше вообще не знать… - пробубнил С. – И почему ты орешь? – строго спросил он.

- Ах, простите, папочка! А почему же ты ведешь-то себя так мерзко, когда я пытаюсь исправить положение и даже извиняюсь? Скорей всего у нас ничего не выйдет, ты ведь такой взрослый и много повидавший, такой весь сейчас безразличный и всё такое! Секс говоришь? Так поехали, я тебя с подругой познакомлю, тоже горячая штучка! - тут я поняла, что конкретно перегнула. С. глубоко втянул воздух носом, явно пытаясь успокоиться. Но поворачивать назад было не в моих правилах.

- Да ты сумасшедшая! – крикнул он и с силой хлопнул дверцей шкафчика, которая всё время со скрипом приоткрывалась.

- Я??? – вопли уже стояли нестерпимые.

- Ты!!! Ты избалованная якобы ненужным вниманием девчонка! Ты трусливая до мозга костей, ты до конвульсий боишься привязаться к кому-то или почувствовать себя уязвимо! Ты боишься, что ты перестанешь когда-нибудь обходиться обществом себя любимой! Ты до неприличия напугана, и боишься даже признать свой страх! Это же просто по-детски, это смешно!

Ниже пояса.

- Смешно, говоришь?? – тихо спросила я и, нащупав на столе чашку с чаем, удача, что остывшим, точно метнула её в голову С. Скорей всего голову я бы снесла наполовину, если бы не его хорошая реакция. Чашка отскочила от шкафа прямо за ухом С., разбилась на сотню осколков и разлетелась по полу, а чай жалко стекал со стола.

- Черт возьми, ты больная!

- А ты аморфная скотина! Тебе на всё плевать! – я уже не знала, что кричу, мысли помутнели настолько, что я себя уже не контролировала, меня прошибла кошмарная обида и слёзы грозили вот-вот подступить – Ты не знаешь ничего обо мне, ты не имеешь никаких оснований называть меня трусливой! Ты сам-то ничего не боишься? Ручаюсь, что ты за своими подростковыми и нелепыми замашками скрываешь массу страхов!

С. наступил на осколки чашки и, мигом оказавшись рядом, навис надо мной огромной мрачной тучей раздражения и, с силой схватив меня за запястье, притянул к себе.

- Про мои страхи тебе лучше помалкивать – тихо и сурово сказал он. Но меня уже ничто не могло испугать – Это не мне страшно сказать о том, что я чувствую.

- Каких ты хочешь ответов? – прошипела я.

Он свирепо дышал, я смотрела в его серые глаза, казалось, что голова сейчас лопнет от боли. Я опять совсем рядом чувствовала запах его кожи, и все мои тактильные ощущения были сконцентрированы на его сильной ладони, по прежнему крепко сжимающей моё запястье. Спустя секунды что-то в его глазах изменилось, они снова были теми же серыми добрыми глазами, с которыми я столкнулась тогда, кажется, уже вечность назад, впервые.

А потом произошло то, что и должно было случиться. Мы просто оба, напрочь, будто этого и не было никогда, забыли, почему мы еще минуту назад так нестерпимо злились друг на друга.

Я резко дернулась еще ближе к нему, он схватил меня за талию и приподнял, я обвила его ногами и мы уже все сильнее и сильнее впивались друг другу в губы. Резкие, торопливые движения, я задела подставку с тарелками, и она угодила на пол, звон битого фарфора. Я нервно, напряженными пальцами стягивала с него футболку, не переставая целовать, а он случайно, хотя кто знает, порвал майку, которую мне дала Анникки. Чем ближе ты к телу, тем сильнее начинает бить дрожь, страшный озноб, и все лучшие умы при таком раскладе впадают в летаргический сон, что о нас говорить. Нам было плевать, что кто-то может вдруг вернуться, что на полу осколки, и что недавно мы обвиняли друг друга в том, во что даже не верим по-настоящему.

Я забыла весь наш разговор и всю ссору от и до, и мы оба понимали, что это была проверка на вшивость, которую мы оба с уверенностью и непринужденностью прошли. Это дало нам фору. Да, мы были загнанными зверьми, которые нападают при первом удобном случае, нам приходилось торопиться, у нас не было возможности в эквиваленте двух месяцев до первой ссоры, у нас были только предлагаемые обстоятельства и мы почувствовали друг друга сразу. Моя голова была абсолютно свободна от мыслей, мы были чем-то цельным, и мы оказались в мирке, где нас только двое. И мне казалось, что это была магия. Ведь нереальней, чем это и быть ничего не может. Это как будто ты своими глазами увидел что-то сверхъестественное. Тебе необходимо, жизненно важно каждое последующее его движение и он тебе его с радостью отдает, именно то, которого тебе так хотелось, до боли в позвоночнике, до онемения ног. Ты чувствуешь каждый наэлектризованный атом своего тела, ты полностью контролируешь его. И в тоже время ты не один, ты слышишь только ваше дыхание, которое стало совсем синхронным. Ты ощущаешь крепкие руки человека, который заменит тебе всё. С ним тебе не страшно отказаться от всего, ты им можешь дышать. Так какого черта, тебе еще нужно?

 

 

Вечером, я не знала даже приблизительного времени, вернулись Анникки и Отто. Мы всё так же сидели на кухне, на полу, посреди ошметков чашки, разгромленных мною тарелок и блюдец, разводов от высохшего чай, какой-то одежды, и всего общего хаоса, который мы же и навели.

Отто, тихо ступая, вошел в кухню и, глубоко вздохнув, начал сосредоточенно чесать затылок.

- Эээ… - протянул он – А нет, лучше не спрашиваю…

Я обернулась и растянула рот в улыбке, застав физиономию крайне озадаченной Анникки, только появившейся в дверном проеме.

- Ведра, швабры в кладовке… - протянула она и улыбнулась – Вам помочь?

С. отрицательно покачал головой. Он походил на довольного медведя. Ссутулившись, он сидел в одних шортах, вытянув ноги перед собой. Он казался тихим и умиротворенным, может еще немного растерянным. Взлохматив волосы рукой, он поцеловал меня в коленку и встал. Я подняла голову и, посмотрев на него, улыбнулась. Он протянул мне руку, а я в ответ вытянула вверх обе своих руки, что было призывом. Он поднял меня, как обычно берут на руки маленьких детей, я обхватила его ногами за талию и обняла.

Анникки и Отто наблюдали за нами достаточно настороженно и С., заметив это, ухмыльнулся.

- Ваша посуда теперь в полной безопасности. А нас ждет великая уборка! – и выставив одну руку вперед, он, изображая Супермена, унес меня с кухни.

  

Всё последующее было похоже на чужую, не мою жизнь. Я бы отдала многое за то, чтобы хоть разочек еще пережить подобные минуты или хотя бы просто увидеть его улыбающееся лицо.

 

Мы забрали мои вещи из отеля очень поздно тем же вечером. С. ждал меня в машине, а я поднималась по лестнице, молилась, чтобы ни на кого не наткнуться. Но я же крайне везучая…

Даша, с озадаченного вида лицом, закрывала свой номер и, перекидывая ключи с пальца на палец, шла прямо в мою сторону.

Я уже зажмурилась и приготовилась к громким вопросам.

- Ой… - только лишь промямлила она, оглядывая меня с ног до головы – Хорошо выглядишь. Посвежевшая.

- Спасибо. Как вы тут? – я сразу решила увести тему разговора подальше от своей персоны.

- Да ничего…Илья о тебе беспокоился.

- Передай ему, что всё в порядке, что я позвоню.

- То есть как это?

- Я выезжаю из отеля.

- Тебя забирает финн?

- Ну, вроде того.

- Так, только я тебя прошу, возникнут проблемы - звони мне, ладно?

- Да. – я кивнула – Но ты не переживай..

- Да я-то ладно, понимаю, а вот попробуй это ему объяснить… - Даша указала пальцем на номер Ильи.

- Отдыхай, если что возвращайся. – Даша потрепала меня по щеке и добавила – Может мне там тоже кого-нибудь финского подыщешь, а то наши мальчики, слишком много канючат в последнее время…- она улыбнулась и двинулась в направлении лифта.

Я пожала плечами и достала ключ от двери.

Встреча прошла достаточно спокойно, что меня не могло не радовать.

 

 Швырнув вещи в багажник, я запрыгнула к С. в машину, он быстро завел мотор, машинка фыркнула, мы уже ехали по белоснежной дороге.

 

Это было настолько ново и непривычно для нас обоих, что мне хотелось кричать. Мне хотелось всем рассказать, как мне хорошо, но я старалась держать себя в руках.

Никто не знал, куда мы скрылись, вот так просто, сев в машину, мы стали недосягаемы. Мой телефон почти перестал ловить, а у С. был попросту отключен. Нас захватили метели и снежная дорога. И мы оба не знали, куда направляемся.

 

Так прошла неделя. Мы двигались на север страны вдоль побережья Ботнического залива, останавливаясь в маленьких, по русским меркам, портовых городках. Где-то мы катались на сноуборде и лыжах, точнее С. катался, а я с завистью наблюдала за его ловкостью и прекрасной координацией из очередного сугроба, в который меня загнал мой неуклюжий зад. Да я не то чтобы очень спортивна, но я учусь, и я быстро вожу машину, я решила, что это считается. Мы валялись в снегу и лепили снеговиков, которых я всегда терпеть не могла, но разве можно не проникнуться нежностью к тому, что называется ласковым и звенящим финским словом «lumiukko».

 

Когда мы приезжали в новый городишко, все, кто нам встречался, окидывали нас такими заинтересованными взглядами, что я без конца дергала С. за рукав куртки и тихо шептала:

- Чего это они?

- Мы просто слишком красивые – улыбался он и притягивал меня ближе.

Я тыкала его в бок пальцами и заливалась громким смехом.

Нам улыбались дети и старики на улицах, и каждый раз, когда я это замечала, внутри меня становилось всё теплее и теплее. И тогда я начала ему верить. Верить во всем. Я полюбила зиму, хоть и продолжала мерзнуть порой. В каждом маленьком отельчике я просила еще одно одеяло, но всё равно забивалась под бок к С. и обвивала его ногами, потому что от его тела исходило такое тепло, которое не подарит тебе ни одно пуховое одеяло. Я стала любить красное сухое вино, которое любил он и начала есть рыбу, хотя кроме жареных рыбных палочек дома отродясь ничего не хотела даже пробовать из-за своего треклятого упрямства.

Однажды С. пришел утром и, разбудив меня, сунул мне в руки что-то, неаккуратно упакованное в подарочную бумагу с санта-клаусами и перевязанное большой бархатной лентой.

Это были рукавички. Большие, вязаные и очень теплые. На одной было написано «Suomi», а на другой «Финляндия». Я сразу напялила их и схватила С. за щеки.

- Мягкие… - растрогано пролепетала я.

- Ты привыкнешь к холодам, я обещаю – он поцеловал меня в нос и перекатился на другую половину кровати.

После этого мы три дня не выходили из номера, а рукавицы я не снимала, даже наловчилась в них курить, а С. смеялся. Мы валялись в кровати, я читала книги финских авторов, которые еще с Дашей и Ильей откопала на книжных развалах в Хельсинки. С. смотрел фильмы или бренчал на гитаре. Мы пили вино, много вина, играли в твистер, который выклянчили у хозяев отеля. С. постоянно меня целовал, губы, лоб, виски, шею, руки, плечи…От этого я плавилась, как пломбир на сорокоградусной жаре. А когда, я зарядила коленом прямо в чугунные перила балкона, С. сгреб меня в охапку, как калеку, усадил на кровать и трогательно скакал вокруг пол часа, то подует, то поцелует, еще и шипит что-то на своем финском вдруг, видимо о моей неловкости…Вечерами много разговаривали, греясь у крохотного камина. Мы рассказывали о наших семьях, о детстве, о еде, о разных традициях, я много говорила о Питере, и с каждым словом я понимала, что горжусь своим городом и беспечно в него влюблена. С. увлеченно  говорил о странах, в которых бывал, о друзьях. Всё было так натурально и просто. Была только одна тема, которую я боялась затрагивать – девушка с фотографии, и я прятала мысли об этом поглубже, что б не торчали. Я стала ревностно и строго по отношению к себе же самой охранять своё крошечное зимнее счастье, не позволяя вести себя эгоистично и отвратительно, как раньше частенько бывало. Самое смешное, что это не составляло мне никакого труда, это казалось мне естественным. С. тоже не спрашивал меня о моих бывших привязанностях, хотя по большому счету мне мало что пришлось бы ему рассказать, я не страдала пылкими влюбленностями, и быстро теряла интерес.

И я всё чаще ловила себя на мысли, что не могу вспомнить, какой была до него.

Скучаю по тебе.И солнца без тебя не существует.В иссохшейся траве лежат мертвые синицы.Они замерзли неестественно ледяной осенью.

Твою руки.Такие красивые,музыкальные,с тонкими крепкими пальцами.Твои глаза.Светлые,летние,теплые.Меня так давно не накрывало это чувство полного спокойствия,оно может быть только рядом с тобой.

Ты слышишь?Кто-то плачет.Не-а.Не я.У меня кочились слёзы.Но я не перестаю ждать тебя.

Как там она говорила..."Я каждая встреченная тобой собака..".Да-да.Я собрала бы в себе всю скорбь собачьих взглядов,ты бы понял как невыносимо жить без драгоценного человека.

Вот оно,моё сердце,смотри.Бери его.Вот она моя радость,забери,отдам.Вот он,мой смех,ради бога,всё тебе.Хочешь всю нежность,возьми,она твоя.Я ничего в ответ не попрошу.Мне ничего не надо,кроме тебя самого.

А мне просто хочется задохнуться. Без тебя. Всё серое, всё прозрачное вокруг. Вот она, та, что я думала, меня не настигнет. Вот она, осенняя депрессия. Я не хочу тебя отпускать, я не могу тебя забывать. Я скучаю по тебе, я кричу так, что стены дрожат, я бьюсь грудью в металлические двери, и на них появляются вмятины, я плачу так громко, что соседи пугаются. А ты не слышишь. Ты не знаешь. Ты мне подарил так много, но отнял еще больше. Ты забрал мою радость. Ты сделал меня. Вылепил целиком, точно, пропорционально. А сейчас я рассыпалась по кусочкам, я пытаюсь себя склеить, но ни черта не выходит, голова не на месте, сердце найти вообще не могу. Я так этого боялась, дрожала от ужаса, когда мысли лезли в голову. Тебе неведомо, как это, жить в том состоянии, которого ты ждал как неизбежности и опасался всей душой. Я опять должна быть холодной, пустой и бездушной. Без тебя мне здесь не место, в мире жизнерадостных кретинов. Без тебя я сама себе не рада.

Деточки,я вам безумно благодарна за симпатии!!!!!!!!Да еще и с такими надписями!!!!!!!!!Безмерно огромное "СПАСИБО"!!!!!!!!!!

ТОЛЬКО ВОТ,СОЗНАЙТЕСЬ,КТО ПОСТАВИЛ???????УМОЛЯЮ!!!!!!!!!!)))))))))))))

 

Что-то продолжается,хоть что-то...Иногда это радует...

***

Машина двинулась с места тихо и легко, я практически этого не ощутила. Я молчала, а С. только переводил на меня взгляд, когда приближался очередной светофор. Мне даже не пришло в голову спросить, куда мы, собственно, едем. Я совершенно расслабилась в отсутствии даже терзаний совести, по поводу того, что оставила там сидеть ошарашенных моим поспешным уходом Дашу и Илью. Он, кстати, после рассказывал, что Даша, увидев пустой стул и недопитую чашечку каппучино, лишь спросила «Он опять её увез?». Илья не умел ничего скрывать или держать внутри себя, поэтому практически дословно пересказал мне их диалог по этому поводу.

 

 

- Кто он? – Даша спрашивала, вероятно, просто чтобы удостовериться в собственных предположениях.

- Какой-то финн…Я его не знаю.

- Они договорились встретиться?

- Нет, это бред какой-то…Он увидел её в витрине кафе, между розовыми тортиками… - я  мгновенно вообразила кислую физиономию Илью, тужащуюся в попытке сострить.

- И всё?

- Он пришел и без слов забрал её…Она тоже ничего не сказала и даже не обернулась, чтобы губами сказать «прости»…

- Она тебе ничего не должна, впрочем, как и мне… Раз ей нравиться находиться в его компании, ради бога. Ей не десять лет. Пусть спит, с кем захочет.

- Не говори так. Он ей нравиться, я знаю.

- Я тоже, но ведь ты не будешь отрицать, что это всего лишь момент, это всего лишь время, проведенное хорошо на отдыхе…Она не будет к кому-то испытывать чувства, у неё и от слов-то таких лицо кривиться…

- Она же не железная.

- Нет, просто ей никто не нужен, она слишком любит свою жизнь и своё время, чтобы позволять каким-то малознакомым личностям его ограничивать.

 

 

 

 

Даша знала меня намного лучше, чем мне казалось, хотя и общались мы с ней совсем уж не много, чтобы не сказать очень мало. Видимо, интуиция и ощущение человека у неё было что надо. Ведь я и, правда, чересчур дорожу своим временем, чтобы делиться им. Но как она умудрилась меня разглядеть, для меня остается загадкой. И самое полезное и приятное, что я из этого всего вынесла, так это то, что я, действительно, ошиблась насчет её…В чем-то. А лось всё же жуткий.

 

 

Наша дорога в никуда занимала уже минут двадцать, и машина ровно двигалась по очередной мокрой мостовой, в его лице нельзя было найти и капли сосредоточенности. Он был расслаблен и несколько ленивыми движениями переключал скорости. Мне было уютно с ним вот так просто молчать, а это, знаете ли, дорогого стоит, ведь как я уже говорила, большинство людей не склонны к такого рода деятельности. Я разглядывала «пролетающих» мимо прохожих, и все они, как ни подозрительно, были улыбчивы. Многие шли парами или компаниями, вероятно, из-за праздников. Видимо, в этой стране жизнь - уже праздник. Угрюмых лиц было так мало, что я могла бы их сосчитать по пальцам одной руки. Город был спокоен и мил, несмотря на довольно неприятную погоду. Небо висело серым полоном и едва ни касалось крыш, снег всё продолжал идти, мелкими и колючими пятнами, покрывая тротуары. В окнах домов я могла видеть всё, вплоть до следующих комнат: жильцов и обстановку, цветы на подоконниках и люстры, маленькие лампы, выглядывающие тонким уютным светом. У скандинавцев не приняты шторы, это вроде как попытка что-то утаить, а они народ не скрытный, ну если только самую малость, что нормально. Население нашей страны давно уже погрязло в собственных проблемах и внутриличностной угрюмости, от которой не избавиться даже с помощью алкоголя, что делает положение еще более печальным. Быть может, мы растеряли всю радость от существования, забыли, что значит улыбаться просто так, а не потому, что нам наконец-то выплатили жалование. Хотя деньги  это неотъемлемая часть меня, и я не могу не переживать по поводу их отсутствия. От этих праздных размышлений меня отвлек его вопрос. Он повернулся ко мне лицом.

- Почему ты ушла тогда? – он был более серьезен, но не настойчив. Я бы могла легко отшутиться, но мне показалось это неуместным.

- Я сэкономила твоё время.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ну, так бы мы встали, выпили кофе, и ты бы предложил отвезти меня куда-нибудь – я, не моргая, смотрела в лобовое стекло.

- Ну, вообще-то, я совершенно не думал о том, что мы сделали бы, и что бы я сказал…

- Просто скажи спасибо и всё – я, улыбнувшись, посмотрела ему в глаза.

- Ты странная… - непонимающе протянул он.

- Может-может.

- Я не хотел, чтобы ты уходила – он отвел взгляд на левое зеркальце и свернул в какую-то улочку – Тебе было совсем неважно, встретимся ли мы еще раз?

- Я не знаю…Но я думала, что вряд ли это случится. Мне было очень хорошо с тобой, но я ведь всё равно уеду…

- И что? – он совершенно спокойно, без всякой задней мысли, вгонял меня в краску и вводил в заблуждение.

- И то – я нахмурила брови.

- Послушай – он затормозил, не заглушив мотор, и повернулся ко мне корпусом – Ты в праве делать всё что хочешь, но не решай, пожалуйста, за меня. Я не скрою, что люблю красивых девушек, но был период, когда меня вообще никто совершенно не интересовал и это связано с определенными событиями…

- Вряд ли ты лечился от импотенции… - пробурчала я, хихикнув, и спасая себя от последствий собственной глупой шутки, сразу добавила – И?

- …Ты мне действительно понравилась, возможно, и потому что ты слишком странная и слишком уверенная в себе. Так что давай, я буду решать, что и как мне думать, как распоряжаться своим временем.

Я смотрела на него широко открытыми глазами. И мне почему-то совершенно не хотелось дать ему затрещину. Я чувствовала себя совершенно беспомощной и единственное, чего мне хотелось, это похныкать и обнять его. Но я держалась и, только зло взглянув на С., уставилась в его шею, намериваясь пробуравить там дыру.

Через пару секунд моя вредность сошла на нет. Он протянул руку к моему плечу, приблизил меня к себе и, обняв за спину, так что я почувствовала каждое движение его горячих  пальцев, поцеловал. В груди у меня резко погорячело, и, казалось, температура подскочила минимум до тридцати девяти. Я была совершенно не в силах пошевелить и рукой, чтобы коснуться его щеки, или сопротивляться отступлению обиды на него.  

 

 

 

 

Поцелуй был глубокий и весь пронизанный непонятной тоской, как будто не было всего этого разговора, и мы только встретились, после долгого отсутствия друг друга. Я прижалась к его груди и грела руки под его курткой. С. был таким трогательным, несмотря на неюношеский возраст, в нём сохранилась та необходимая доля живости и какой-то эмоциональной неопустошенности. Это меня безумно притягивало, я даже не могла себе вообразить, что через считанные минуты я вновь оторвусь от него, снова стану как Матроскин, сама по себе… От своих неприятных мыслей, я чуть дернулась и С., отстранившись, погладил меня по волосам. Я прижалась лбом к его шее и глубоко, порывисто вздохнула.

- Тебя что-то беспокоит? – в чуткости ему нельзя было отказать.

- Разве что, куда мы едем – немного погодя, ответила я и стала прислушиваться к его ровному дыханию.

- Тогда всё в порядке, мы едем к моим друзьям – он усмехнулся, и я, отпрянув, и вернулась в нормальное для пассажира положение, а он продолжил – Ты их уже знаешь, с  большинством из них ты знакома с прошлого раза.

- Ясно – как-то печально, сама того не желая, прошептала я.

- Если не хочешь, мы не поедем, ты сама выбирай – он приятно дотронулся пальцами до моего подбородка, как это делают обычно родители.

- Нет, я хочу. Поехали.

- Хорошо – он медленно нажал на газ, и машина плавно двинулась с места.

Снегопад за стеклом уютной машинки набирал обороты, всё вокруг уже было устлано пока, но только пока, тонким белым слоем, даже на плечах людей, которых я успевала оглядывать, сгрудился мягкий и, как я предполагала, хрустящий снег. Небо, казалось, вот-вот звучно заскребет по потолку нашей машины, настолько оно было угрожающе-серым. Во мне начинала завывать тревога, не понятно о чем, но её стон становился всё более четким, и возникало ощущение, что кто-то ударил меня прямо по сердцу изнутри. Я вся сжалась в комок, но ноги постоянно свешивались. Поэтому на ближайшем светофоре я перебралась назад и, вытянувшись, подложила руки под голову и прикрыла глаза. Единственно, что меня успокаивало, это его присутствие, я и сейчас понимаю, что только один человек может заставить меня чувствовать себя в полной безопасности. Тогда это было для меня несколько ново и непонятно. С. иногда протягивал правую руку назад, и я брала его широкую ладонь, чтобы прижаться к ней холодной щекой и ухватить маленькую частичку его тепла. Потом он вынужденно забирал руку, но через пару минут возвращал её обратно, и это не давало мне погрузиться в волнительный сон. Так продолжалось, пока он не остановился на одной из этих маленьких, тесных, но очень милых улиц. С. вышел из машины, легко захлопнув дверцу, и залез ко мне на заднее сиденье. Я, привстав, обняла его за плечи и прикоснулась губами к его щеке. Он достал откуда-то сзади клетчатый плед и, улыбнувшись, накрыл мне ноги.

- Мы финны, народ запасливый – его глаза лукаво блестели и выдавали приятную для меня нежность.

- Мне бы поучиться… - он подтянул меня к себе, а я как лесной звереныш, уж больно вид у меня был дурной, улеглась к нему колени.

- Там снег…холодно… - протянул он с задумчивостью.

- Тут тоже, знаешь ли, не парная… - я говорила тихо, от внезапно накатившей усталости немного комкая слова.

С. проводил рукой по моим волосам, начесанным с утра, распутывая их, и задерживал руку в районе шеи, что заставляло мою кожу приятно покалывать и согреваться.

 

 

Не хотелось создавать движений или каких-то действий, но мы всё же вышли, слегка пересилив себя, и направились к ближайшему подъезду. Как же всё-таки всё отличается в этой стране. Тут прямо как в песне поется «Вазочки на окнах, в вазочках цветы…». Где ж вы видели такое в наших краях, за исключением редких случаев? Да и бабульки у нас зачатую просто ворчливейшие создания, люди агрессивные…Хотя может, я только на таких натыкаюсь, или возможно тут действует великая фраза «Что посеешь, то и пожнешь», но кто знает…В любом случае, на чужом газоне трава всегда зеленее.

Так или иначе, мы поднялись на второй и, собственно, последний этаж и подошли к довольно ветхой деревянной двери. Звонок ласково запиликал, оповещая о нашем, видимо, ожидаемом приходе. По ту сторону двери послышались шаги, причем явно не одного человека. С. в это время приобнял меня за плечо и тихо сказал: «Как только устанешь, скажи». Он спокойно улыбнулся, и я поняла, что мне уже совершенно не важно, что будет в ближайшие часы. Дверь, между тем, гостеприимно распахнулась, и на пороге мы узрели три совершенно очаровательных улыбки. Они принадлежали девушке с длинными светлыми волосами, в странном цветастом платье; молодому человеку, тому самому, которого я мысленно молила об освобождении диванчика, и еще одному парню, чуть постарше, с добрыми шоколадными глазами. Они все, не став даже разглядывать нас особо, принялись обниматься и что-то говорить, на финском. Я думала, что мне придется  просить о субтитрах или предоставлении переводчика, но они тут же переключились на более знакомый мне английский и затрещали еще оживленней. С. не отходил от меня, он был внимателен и, сняв с меня пальто, взял за руку и представил всем, кто был мне незнаком. Мне очень нравилось его внимание, потому как он его не изображал только потому, что я ему была симпатична, всё это было из чистейшей вежливости, с которой его, по-видимому, воспитали. Такие люди всегда во мне вызывали, в первую очередь, уважение. Народу было достаточно много, и все, как и в прошлый раз, проявляли ко мне, невесть откуда взявшийся, интерес. С. усадил меня на диван, между девушкой, которую звали типичным финским именем Анникки, и молодым человеком, имя которого моя память не смогла даже с натугой продержать больше пять минут. Эти ребята задавали много вопросов о России,  наших развлечениях и всяких таких делах, которыми молодежь любой национальности безмерно интересуется. Я удивлялась сама себе, потому как была чрезвычайно общительна, охотно откликалась на просьбы об обмене e-mail’ами. Слишком уж приятно было общаться с этими людьми, которые ничего от тебя не требовали и не смотрели тебе в рот, от чего хотелось приятно провести с ними время. Они все были такими простыми и трогательными людьми, скорей всего это особенность нации, но всё же мне казалось, что только здесь и сейчас я могу почувствовать себя такой свободной и между этим такой занятой разговорами. А С. был частью всего этого, при этом самой что ни на есть неотъемлемой. Я оживленно рассказывала о какой-то ерунде и ощущала себя важной деталью, ведь они приняли меня как свою, и не было ни вопросов, касающихся наших отношений с С., ни вообще каких-то тем, которые обычно могут ввести человека в заблуждение или, что еще хуже, поставить его в неловкое положение. Казалось, что в этой квартирке, сосредоточились все винные запасы города, потому что такого гигантского выбора не только винных, но и вообще алкогольных напитков, я не наблюдала давно. Может оно и к лучшему. С. стоял, прислонившись к косяку дверного проема, и вел тихий, в отличие от нашего, разговор моим диванным другом - Отто. С. больше слушал и смотрел в мою сторону, будто проверяя, сижу ли я еще, не скучаю ли, довольна ли я всем, что происходит. Это было так забавно и непривычно для меня, потому что я терпеть не могу, когда обо мне заботятся, в большинстве случаев, не считая, конечно, родителей и ближайших друзей. Он иногда улыбался, одними глазами, только мне, от чего я переставала понимать, что тут вообще творилось, но старалась ласково улыбнуться в ответ, чтобы не заставлять его переживать. Вероятней всего, это у меня не плохо выходило, потому, как он опять обращал внимание на собеседника и кидал ему редкую фразу. Отто был не против, судя по его выражению лица, ему было необходимо не столько получить ответ, сколько выложить накопившуюся информацию.

Анникки при близком знакомстве оказалась очень милой девушкой, хотя, в общем-то, ничего другого от девушки в бабушкином платье и с добрейшими ямочками на щеках от улыбки, я не ожидала. Мы долго еще разговаривали обо всяких приятных вещах и превратностях мира, короче скакали с темы на тему, до того, как кто-то не поставил музыку. Это привело всех присутствующих в дикий восторг: половина повскакивала с насиженных и нагретых местечек и принялась подпевать и пританцовывать, что было схоже с некими ритуальными танцами, а вторая половина побежала доливать в бокалы никак некончавшиеся запасы спиртного. Поскольку мы с Анникки относились к первым товарищам, мы моментально залезли на журнальный столик перед нашим диваном, предварительно ногами очистив его от журналов и газет. И было всё как в том клипе James Blunt «1973»…Все вокруг будто стали какими-то легкими, и в нашем маленьком убежище от всего мира вдруг наступило позднее лето…Теплое, но еще не жаркое, такое мягкое и прогревшее давно  наши тела до последней клеточки.

 

 

Я плохо помню всё, чем продолжился наш крохотный и интимный праздник, но помню послесловие, так сказать…Сейчас я ясно вспоминаю своё состояние, одурманенное его взглядом, из под светлых волос, опьяненное алкоголем и серым дымом чьих-то сигар, ароматом роз, который окутывал почти каждый уголок этой квартиры и прилипал, казалось, намертво к каждом посетившему её. Такой счастливой, я, по-моему, никогда еще не была. Мои ноги слегка заплетались и никак не хотели создавать параллельную траекторию движения, но, не поддаваясь этому, я все еще танцевала вместе с Анникки. Она к тому времени уже успела заставить меня переодеться в обыкновенную белую майку-алкашку и юбку чуть ниже колен из летящей ткани с узором из каких-то турецких огурцов. Юбка летала вокруг меня, отзываясь на малейшее движение, что больше всего меня забавляло. Иногда я в порыве чувственности подлетала к С. и с пугающим энтузиазмом начинала целовать его в щеки, шею, губы, лоб. Мои руки ползли вверх, под его футболкой, от поясницы к плечам и обратно. Он одной рукой прижимал меня к себе, а другая в это время была занята стаканом с виски, и закрывал глаза, я надеюсь больше от удовольствия, нежели от испуга. В самый последний подобный заход, я прибежала с сигаретой в зубах, чуть не рухнув ему в руки. Сильно затянувшись, я смогла не закашляться, и, подтянувшись к нему, выдохнула дым в его чуть приоткрытые губы. С. глубоко вдохнул, и через пару секунд между нами закружилось маленькое серое облако. Я улыбалась нагло и немного отстраненно от всего происходящего. В моих глазах, я ощущала это, он мог прочесть только вызов и погружённость в собственные мысли. Мне в голову постоянно колотила какая-то ужасная идея, которую я, так и не распознав до конца, старательно откидывала. Но когда мои спутанные извилины в мозгу всё же уловили её суть, я резко развернулась и, еще раз крепко затянувшись, рванула с места. На ощупь, найдя входную дверь, я выскочила из квартиры в одних носках и бросилась бежать вниз по лестнице. Я помню, как слышала, что дверь, жалобно скрипнув, повторно хлопнула, и С. что-то прокричав мне в спину, побежал за мной. Но я уже была невменяема, я залилась истерическим хохотом, как только выбежала на улицу, на морозный воздух, и почувствовала, как мои носки проваливаются в хрустящий свежий снег, а ступни промокают. Улица была совершенно пуста, только снег и я, и где-то там, догоняющий меня С. Я прошла пару шагов с открытым ртом, ловя снежинки, как это делала в тот самый первый вечер, и побежала к едва видневшемуся перекрестку. С. неизменно следовал за мной, отставая всего на жалких метров десять, и я отчетливо слышала каждое его слово, которым он хотел остановить меня. Вроде «Куда ты в носках?», «Глупая, простудишься!», «Черт возьми, вот понеслась!», «Безумная!», «Ты не замерзла?»…И далее по списку. Мне кажется, он сам немного не отдавал себе отчет в том, зачем он так настойчиво следует за мной, но и останавливаться он не думал.

- Пойдем, оденешься! Я отвезу тебя, куда захочешь! – его голос начинал немного срываться от бега, но когда я оборачивалась с дикой и шальной улыбкой, то ловила себя на мысли, что выглядит он очень даже бодро.

- Не-а! – я смеялась, и звуки улетали далеко вперед, оказываясь недосягаемыми для него.

Я бежала, перепрыгивая через сугробы, которые уже успело намести, а он все несся за мной в след, не думая сбавлять темп. Снег застилал передо мной весь вид ночного Хельсинки, но и это меня не пугало. Юбка моя летела где-то позади моих коленей, а глаза вожделенно бегали по сторонам, так что я и не заметила прямо перед ногами поваленный дорожный знак, металлическая палка от которого загораживала пол дороги. Когда я почувствовала легкую боль в щиколотке, то была уже в полете. Побарахтавшись где-то в метре от земли пару секунд, я смачно шлепнулась в впереди расположившийся сугроб, прямо носом вниз, предварительно пропахав его насквозь.

- Вот, чёрт! – послышалось сзади.

Я лежала, не шевелясь, только задержав дыхание, от неожиданности. Не издавая ни звука, я чувствовала, что С. уже навис надо мной и пытается меня перевернуть.

- О, Господи, ты ушиблась? – его взволнованный голос звучит настолько трогательно, что сердце начинает биться чаще. И тут с самый ответственный момент, когда я приказала себе лежать смирно и изображать ушедшую в мир иной, я начала гоготать, аки конь. Он лишь, немного помедлив и закатив глаза, вытер рукой мое мокрое лицо и взял на руки. Я же, вцепившись ему в шею клещом – так что не отдерешь, продолжала закатываться, пошло смеясь в голос.

- Прекрати ногами сучить! – он усмехался и назло сжимал меня сильнее.          

 Я же продолжала барахтаться у него в руках, закидывая голову назад, и хватая его за волосы. Да, зрелище не для анорексиков. В конце концов, С. не вынес такого издевательства над его священной персоной и, перекинув меня, как мешок, через плечо, направился к уже знакомому подъезду. Мои силы были измотаны, но расположение духа вполне себе бодрое.

- Куда ж ты рванула…Вся мокрая, ну просто вся…- бормотал он уже просто для себя, чтобы поворчать. А мои руки в это время уже копошились у него на шее, закрадываясь дальше,  по позвоночнику. Он начинал ежиться от капель на моих пальцах, но держался. И, между прочим, держал за одно меня.

- Мы едем домой.

- Как скажешь, папуля - я злобно хихикала, в отсутствии внутреннего цензора.  

- Хотя нет, мы остаемся.

- Как вам угодно.  

С. запыхтел и остановился. Я громко икнула, а затем хихикнула и, перегнувшись к нему, выдала на лице жутчайший оскал.

- Нет, мы всё же едем. Нет-нет, остаемся…Я все-таки не в состоянии.

Я кивнула и опять прильнула к его плечу, прикрыв глаза. Он был такой большой и теплый, в отличие от белого мокрого сугроба, что мне захотелось никогда не менять свое положение. Мутные мысли вели только к тому, как же он хорошо ко мне относится, с такой ненавязчивой заботой. От этого становилось тепло в животе, а в ушах звенело от какой-то буйной радости, что кто-то у тебя всё же есть. Кто-то, кто вот так запросто, будет ловить тебя практически голую, в носках, будет огораживать тебя от всего, что тебе может повредить, сам того не осознавая до конца.

- Хочу клубники... - пробурчала я, уже погрузившись в сладкую дрему, пригревшись на его куртке.

- Спи...всё завтра... - его голос звучал совсем близко и будто гладил меня по щеке, окутывал меня целиком... 

Прослушала раз двадцать Muse - Hysteria и поняла насколько хочу. ^{I want you now,I want you now}

Я хочу заполучить всё целиком,без остатка, а потом уйти,забрав с собой всё.^{Give me you're heart and you're soul}

Больше во мне нет ни робости,ни жизни.^{,I feel my heart implode,I'm breaking out}

Я знаю,я слишком наглая,чтобы всё оставить так,но и слишком независимая,чтобы о чем-то беспокоится.^{Escaping now,Feeling my faith grow old}

*

Stockholm Syndrome.Я  замерла от того,насколько я боюсь отсутствия чувств,боли эмоциональной.^{Look to the stars, let hope burn in your eyes} 
 

Боюсь, что перестаю помнить каждую секунду.^{and we'll love}

Переживаю,что могу забыть, как ты пахнешь и твой голос.and we'll hope

Нет,не о смерти,я тревожусь,о забвения...Я знаю,ты тоже боишься...^{and we'll die}

*

Unintended.А душа может болеть.Тобой.И не только.Я почти физически это ощущаю.Должно пройти,как обычно...Как бывает...Просто многое не вечно в нас.^{You could be my unintended}

Но ты уж поверь,иногда я плачу.По тому,что могло быть со мной.Что ни говори,мы все о чем-нибудь жалеем,хоть и смысла в этом - ниже плинтуса.Поэтому я и плачу,но ты не веришь.Ты ничего не можешь поделать,а я тебя не виню.^{Choice to live my life extended}

Ты мог бы.Я могла бы.И кто-то еще мог бы,но бывают вещи,которые просто не предназначены для того,чтобы выйти за рамки задуманного,пусть даже они питаются самыми светлыми побуждениями.С этим надо смириться.Да,больно,да,несправедливо.Зато честно.Ты просто знай,я буду молиться за тебя...^{You should be the one Ill always love}

***

 

 

Крик «Пустите!» не даст покоя,

Кофе в матовой чашке остыл.

Убегаю и гонюсь за тобою,

Вероятно, чтоб ты не забыл.

 

 

Теряться в тенях грузных спин,

Мерзко, уж лучше четыре стены.

Не могу, нет ни власти, ни сил,

Слушать «Ах, боже, как Вы милы!»

 

 

Зимой вспоминать тепло рук,

Так похоже на сдвиги ума.

Все вопросы «Ну, как Вы, мой друг?»,

Я со смертью решу сама.

 

 

Я поймала Вас только лишь раз,

Взглядом быстрым меж хрупкой листвы,

Понимаю, то был мне указ,

Любить Вас до этой злощастной весны.

 

Ныне думаю, может, Вас нет,

Вы не курите, сидя в саду.

Но я помню полночный ваш бред:

«Любите, милая, хоть любить меня на беду…»

***

Мы не видели пышных платьев и прекрасных кудрей,мягко окаймляющих щеки...Мы проспали балы и кавалеров в парадных мундирах...Может мы упустили вечную любовь,а может мы обошли стороной несчастье...Кому знать...Просто мы не тогда родились...

Но мы здесь и сейчас,и у нас тоже есть шанс.

 

                                                                                                       

***

Мне тошно от мысли одной,
Мне больно смотреть на тебя,
Упала рука на стол,
Устала. Нет смысла дышать.

Я плачу не в первый раз,
Я много снести могу,
Но никогда в жизни не было «нас»,
Впереди будет только тоска, но я сильная, я промолчу.

За томными волнами свет,
За окном же моим закат.
Я устала нести круглосуточно бред,
Никому, в никуда, про меня, не про Вас…

От тебя мне не нужно совсем ничего,
Я не тлею в надеждах коснуться щеки,
Не боюсь потерять и чувства мои,
Опасаюсь лишь раствориться в них.

Я тревожно буду искать вдалеке
И фигуру твою и твои шаги,
Буду помнить тот блеск лишь в твоих глазах,
Но ты знаешь, «на век» любят только враги.

Если встречу тебя, вероятности – ноль,
Я буду тихо курить, растворяясь в ночи,
Буду мирно дышать, без порывов, без слёз,
А тебе будет проще, ты просто молчи.

Я уверена, скоро всё это пройдет,
Как проходит к полудню роса в полях,
Как ни жаль, но я слишком ветрена,
Чтобы забыть о своих ролях.

***

Я – прокручивающая в голове,
Я – навсегда растворилась в тебе,
Я – ни на что годна себе,
Я – невозможная, неровная, и просто «не»…

Я – не стремящаяся лучше быть,
Я – не нашедшая место своё,
Я – не забыта, но так же пуста,
Я – ни на миг не узнала тебя.

Я – называвшая радостью боль,
Я – улыбавшаяся сквозь злость тебе,
Я – написавшая на стене
«Я – это всё, чего в мире нет»

А сейчас я, ломая весь темп и ритм,
Все выше написанные строки порву,
Ведь использовав букву одну, алгоритм,
Осознала, что мы не живем наяву.

***

Ехали мы быстро, но всё равно долго. Я помню, как ворочалась в беспокойном сне, то, прислоняясь щекой к стеклу, чтобы хоть как отвлечься от духоты, казалось, до самых потайных уголков заполняющей салон, то опять опрокидывая голову на плечо Ильи. На нем была твидовая куртка, которая покалывала мне щеку, создавая дополнительные неудобства. Я ощущала на своем лице его взгляд, чувствовала, как он робко обнимал меня за плечо и перебирал пальцами складочки на моем пальто, и каждых раз я отворачивалась, потому что мне становилось неловко и как-то больно за него, даже во сне. Он был старше меня на пару лет, но я чувствовала, что сердце и разум у него неокрепшие, что он умеет мыслить далеко вперед, что он умеет чувствовать и эмоционально воспринимать и переживать всё происходящее и совершенно не в силах скрывать всё это, в отличие от меня. Я никогда не умела открываться многим, я говорила, не просто произносила слова, а именно вела свой редкий монолог только с дорогими мне людьми, которые никогда бы не стали задавать лишних вопросов и кидать в потолок глупые шуточки. Я знала и заранее подбирала слова, для того чтобы объясниться с Ильей, но всё это по-прежнему казалось мне ребячеством. Изредка, на мгновения моя дрема переходила во сны или может в воспоминания. Я видела смеющегося С. в клубах дыма, у него были такие розовые щеки от жары в помещении и горячие руки, мне снилось светлое окно в его квартире и кусочки крыш, порванные рамой… И именно тогда я почувствовала зиму, этот финский холод, нутром, я забыла как это, когда тепло, я потеряла в ушедшем году ощущение того, что ты не видишь пара изо рта, выходя на улицу, и не натягиваешь рукава в отсутствии перчаток. Мне было безумно зябко и как-то неуютно, от этого такси и этого утра, о того, что я скоро вернусь домой, где опять с вереницей тусклых предвесенних дней я забуду о радости, о душевном тепле и уюте, оставлю лежать на дне памяти всё то, что вызывает у меня улыбку. Ни поддельную, ни циничную, ни мимолетную, а искреннюю улыбку, теплую…
А где-то там он спит, под белым одеялом, раскинув руки, с нашей давно догоревшей сигаретой и остатками аромата моих духов. Он дышит чуть слышно и его ресницы всё еще подрагивают, лишь слегка, он останется там еще пару часов, может даже до вечера, там возле столика с вином. И с этой фотографией в рамке. Кто же она? Да, и она мне снилась и в следующую ночь тоже. Хоть и спала я опять плохо.
После возвращения в отель, Илья отвел меня в мой номер, около которого уже как на посту стояла Даша, приподняв левую бровь и странно улыбаясь.
- Ну, что, гулёна? Где шлялась всё ночь? – ехидство меня перестало задевать еще в детском саду, я вообще была чересчур самостоятельным ребенком.
- Как-нибудь потом расскажу… - вяло, без энтузиазма ответила я – В другой жизни – и, открыв дверь, побрела к кровати.
Я представила скривившуюся Дашу и её вопросы насчет меня в адрес Ильи, но я-то знаю, что он промолчит, а она скривиться еще больше и пойдет допивать свой Martini с пикантной оливкой.
Войдя в номер, я умылась ледяной водой, ведь щеки мои невыносимо горели. Промелькнула мысль о простуде, но, откинув её в раз, я решила, что это всего лишь от обогревателя такси и внутреннего беспокойства. Встану и выпью водки с соком для профилактики. Быстро плюхнувшись на несобранную со вчерашнего вечера кровать, я прикрыла глаза в надежде хотя бы задремать, но сон отказался затуманить мой мозг и прогнать мысли. Сбившись в комок, я пролежала с закрытыми глазами часа три, не меньше. И знаете, мне казалось, что извилин, а как следствие, мыслей у меня в принципе намного меньше. Я пыталась осмыслить всё произошедшее и привести это к разумному знаменателю, пыталась объяснить себе, как глупому студенту, что все мои чувства всего лишь последствия алкоголя, что на всех моих действиях сказался праздник, что я слишком уж неприятный человек, чтобы вообще думать о ком-то бесповоротно хорошо. Но как я ни закручивала, как ни пыталась найти ценное зерно логики, я неизменно приходила к тому, что впервые за долгое время мне понравился человек, как личность, человек, как разум и чувства, не отдельно взятые части и стороны, а весь целиком, без единого исключения. Он меня понимал и ни о чем не спрашивал, он не приставал с вопросами «О чем ты думаешь?» и «Почему молчишь?», он даже не задавался такими мыслями, я в этом просто на миллиард уверена. Это не его суть. Он не ждал от меня ничего и ни на что не надеялся, он просто проживал свою жизнь как можно лучше и приятней, он делал всё не так, закручивал ноги вокруг ножек стула, теребил волосы и глухо смеялся, немного прищуривая глаза от затяжки до затяжки. Знаю, звучит так, будто я изучила его вдоль и поперек, как опытный хирург, но это совершенно не так, я просто без усилий с чьей либо из нас стороны почувствовала его. Мы были расслаблены и незаметно связаны одной волной, мы были со всеми и ни с кем одновременно, совершенно одиноки, но в тот момент вдвоем. И никому не приходила мысль «А что будет-то?», глупая и до нелепости несоразмерная с приятностью обстановки. Я ощущала его задумчивость и желание, его волнение и ликующую радость. Я помню сейчас, как он сосредоточенно смотрел в боковое зеркальце машины, когда мы ехали домой, и курил, неторопливо, растягивая удовольствие, которое мы оба получали от курения, выдыхая дым в узкую щелочку опущенного окна. Я почему-то начинала жалеть себя, порой это доставляло мне моральное удовлетворение, я будто спасала себя от нужды жаловаться кому-то другому, я становилась собственным психиатром, как это пафосно и не звучит. Я начинала перебирать свои недостатки и промахи, о которых я никогда не жалела и не пыталась, еще чего, их исправить. Нет, я не настолько ленива, чтобы отделаться от них, мне банально было с ними удобно и просто существовать, так я могла оправдать себя в самых главных и строгих, собственных глазах, к тому же они были вроде как моей стеной от совести. Я никогда не жалела женщин, которые бегали за кем-то и добивались внимания. Мне часто рассказывали о нелегкой «безответной» любви, хотя я её таковой не считаю, ведь безответная любовь – это когда человек не знает тебя так, как бы тебе хотелось или быть может, знает, но волнует его совершенно другое, возможно у него нет желания и он слишком устал, чтобы что-то чувствовать к тебе или вообще к кому-либо, а тут он тебя видит истинную как одну на пустыре, только с самой что ни на есть мерзкой, назойливой стороны. Любовь – сейчас это уже слово, превратившееся под воздействием чужих грязных мыслей и разговоров в одно из самых пошлых. Теперь чувствующие люди это так не называют, они вообще редко говорят об этом, они могут думать о ком-то, грустить и даже плакать навзрыд, но не называть это так, потому что теперь все настоящие ощущения теряются в темной бездне ненужных звуков и уродливости этого понятия. Я долго еще перебирала в голове мысли, как нитки, неизменно они приходили к своему концу, я его находила, каким бы длинным не казался их клубок. Я почти не дышала, почти не шевелилась и даже не открывала глаз, боясь, что снова не обнаружу в себе сил, чтобы встать или смириться с тем, что это место не приносит мне удовольствия. Мне было страшно от одной мысли о предстоящем дне, в котором не будет ничего и никого, кто мог бы заставить меня улыбнуться. Всё это начинало походить на сон и я начала растворяться в своих размышлениях, как растворяется в ложках героин…
Я просыпалась и начинала судорожно наполнять легкие воздухом, пытаясь различить запахи, но ничего приятного в них не находила и в отчаянии опять засыпала…Все окна были закрыты и наглухо задернуты шторами из плотной ткани, они не пропускали ни свет, ни свежий воздух, и это меня заставило в конце концов проснуться окончательно.
Почувствовав своё тело, я поняла, что моя поза практически не изменилась, и конечности немного затекли, а волосы сбились под головой. Я ощутила острую жажду и головную боль. Сделав над собой усилие, и не одно, я села в кровати и закрыла лицо руками. Никаких последствий сна, ни зевка, не слипающихся глаз, ни-че-го… Я почувствовала, что здесь кто-то был, Илья вероятно…Такая забота и опека пугала и ужасно мне не нравилась, я не такой человек, я это не приемлю, не говоря уже о том, чтобы нуждаться в ком-то… Просидев так минут пятнадцать я себя тщательно в чем-то уверяла, подбадривала и заставляла воображение описывать прекрасные картины оставшихся дней отдыха.
Из прострации меня вырвал стук в дверь. Взглянув на позолоченную ручку с витыми узорами и, с пару секунд помедлив, я хрипло и несколько вяло промямлила «Да». В щели двери показался сначала нос, потому макушка, а после и целиком голова Ильи. Он смотрел на меня вопросительно, а я, не отводя глаз, смотрела в одну точку, где-то в районе моих собственных ног и не была готова произнести даже звук.
- Уже шесть. Я подумал, мы можем прогуляться, вечера здесь приятные, несмотря на зиму… - он говорил тихо, будто боясь моей непредсказуемой реакции. Я встала и, сделав всего пару шагов от постели, медленно и безвольно опустилась на пол. Илья мигом преодолел расстояние от двери до меня и, присев рядом, провел рукой по моим волосам. Бездумно изучая ворсинки на ковре, я предчувствовала вопросы, которые вот-вот посыплются градом на мою и без того уставшую голову.
- Что случилось? Ты плохо спала?
Я лишь облизнула губы, и с отсутствием моего ответа Илья продолжил.
- Ты выглядишь измученной. Вряд ли ты так хотела отдохнуть… - его голос звучал до непривычности серьезно.
- А ты в психологи нанялся, если да, то учти, я шарлатанов, вроде них, не оплачиваю… - слова получались сиплыми и холодными, я как-то равнодушно усмехнулась, не поднимая уголки губ. Илья, видимо, быстро научился терпеть мои бестактные фразы и до неприличия ехидные ответы на нежеланные вопросы.
- Я говорю то, что вижу.
- Если бы я всегда говорила… - Илья не дал мне закончить предложение.
- Ты именно так себя и ведешь.
- Ошибаешься. Пока я была мила, насколько это возможно – не отвлекалась от ворсинок и говорила, будто между делом, я вообще занималась словно всем, кроме разговора, который и таковым-то не считала. Когда я взглянула на Илью, он уже с готовностью выслушать смотрел мне в глаза – Что ты хочешь от меня услышать? – вопрос мой звучал несколько раздраженно.
- Ничего. Только то, что ты сама захочешь рассказать – «Его разум прибавил пару десятков лет, пока я спала?»
- Хм…Ну, про детство мне рассказывать не хочется, про учебу и работу в общем-то тоже, а в остальном - спишемся ВКонтакте - холодно пробубнила я и, поднявшись, зашлепала босыми ногами в ванную.
- Но гулять мы все равно идем, хочешь ты или нет, нечего здесь сидеть, задыхаться, тут как в склепе.
- Мне всё равно – прокричала я, включая душ.
Илья тихо встал и вышел, закрыв аккуратно дверь.

Вода, мгновенно остывая, холодными каплями падала с моих волос на плечи, я чуть вздрагивала и ежилась от какой-то зябкости и дискомфорта. Посидев немного завернутой в большое махровое полотенце, я подошла к шкафу и наугад вытащила нечто, что оказалось большим свитером с ужасным «пьяным» лосем, настолько неестественен был его красный нос, больше походивший на мигалку, его мне вчера подарила, как вы уже угадали, Даша. Кто еще мог сделать такой отвратительный подарок. Пойду и заберу у неё свою мерзкую свечку в виде жутчайшего Деда Мороза-маньяка. Раз уж тему завели, то я ненавижу выбирать подарки плохо знакомым и играющим малозначительную роль в моей жизни людям. Потому что от подарка ты сам должен получать удовольствие, ты должен всей душой желать обрадовать человека, доставить ему радость или хотя бы приятное удивление, только тогда можно будет считать, что подарок был сделан от всей души. А тут, всего лишь чтобы отделаться… Это никуда не годится.
Я надела джинсы, белую майку, а сверху этот свитер, который к слову оказался даже не колючим! Всё же я выиграла первый приз негласного конкурса по самым отвратительным подаркам, все должны это признать. Напялив шапку с помпоном и только потянувшись к ручке, я была опережена Ильей, который уже настойчиво колошматил в мои двери.
- Не напрягай кулачки, я вот она…Идем? – мрачно глядя исподлобья, сказала я.
- Какая ты молодец! – Илья улыбался. Но что-то в его улыбке не клеилось, он был напуган и скован, впрочем, как и всегда. Это не раздражало меня и не напрягало, а просто приводило к раздумьям.
- Давай, ты расслабишься. Как ты не старайся, я тебя не укушу – я пыталась понять, что во мне так его пугает. Моя холодность или может моя агрессивность, манера общаться или отношение ко всему меня окружающему. Не спорю, моя неприветливость могла бы кого угодно испугать, но С. же её даже не заметил… Хотя зачем я сравниваю, С. слишком расслаблен и умиротворен, или наоборот утомлен всем, что ничего кроме своего мира не видит…
- Как я могу расслабиться, если с тобой так трудно. Ты почти не говоришь, ты всё закрыла в себе и ничего не рассказываешь – он говорил мне это в след, когда я направилась к лифту.
- Это не я тебя гулять звала. Я люблю находиться в одиночестве.
- Я знаю, но я всё же хочу, чтобы ты стала открытой… - ах, бог, ты мой…какие мы нежные, и слова-то какие знаем, «открытой», что я, шкатулка что ли?
- Послушай, я говорю только тогда, когда мне этого хочется, а такое случается крайне редко и с крайне редкими людьми, не знаю, хорошо ли, плохо ли это… - я вдохнула воздуха по больше и сказала всё на одном дыхании.
- Ладно. Пойдем, прогуляемся и возьмем в ресторане два глинтвейна – Илья произнес это на пониженных тонах и как-то обиженно засопел.
- Так пойдет – улыбнулась я, уже не так скептически.

Мы быстро зашли в ресторан при отеле и заказали два глинтвейна, я про себя надеялась, что с вином у них всё в полном порядке, и нам не подадут какую-нибудь, простите, бурду. И глинтвейн оказался очень даже ничего, вполне приемлемый, с нужным количеством пряностей и красивой долькой лимона. Когда мы вышли к озеру, погода была неплохая, правда было темно, как в полярную ночь, но, в общем-то, тут не далеко от реальности, но было достаточно тепло, насколько можно так выразиться, шел ненавязчивый мягкий снег, какой в нашем климате случается теперь не часто. Озеро было затянуто толстым слоем льда, так что я думаю, если бы нас угораздило по нему прогуляться, мы бы остались живыми и, что не менее важно, сухими. Деревья сливались в картину, будто нарисованную черной тушью мастером графики, их оттенял лишь белейший снег. Мои ноги начинали утопать в хрустящих сугробах, когда я чуть откланялась от уже проложенных нашими предшественниками тропинок. Илья брел немного позади меня, молча, и я могла отчетливо слышать его волнительные пыхтения и тяжеловатые шаги. Но мысли мои были где-то недалеко от уровня космоса, я совершенно забыла обо всем происходящем и полностью отставила нынешнюю обстановку, лишь часто делая маленькие глотки из стакана с темными витыми узорами. Горячее пряное вино будто заполняло каждый уголок моего тела, согревая его и расслабляя, делая его мягким и податливым так, что оно с готовностью отзывалось на каждое мое мысленное движение. Для меня никогда не было неуютным молчание, я никогда не чувствовала себя неловко, я могла просто отключать ощущение реальности, словно где-то была одноименная кнопочка. И мне казалось, что людей, с которыми я молчала, я оставляю в кромешном одиночестве, и по сему поводу я ни разу не испытывала угрызений совести. Для нынешнего моего спутника это было, вероятно, в новинку.
- Всё, не могу. Пока я не спрошу, я не успокоюсь. Точнее. Пока ты мне честно не ответишь – Илья аккуратно взял меня за локоть и подвел к ближайшей скамейке, под, бывшим, наверное, когда-то летом раскидистым, деревом.
- А если я совру? – как-то просто поинтересовалась я.
- … - Илья непонимающе замолчал.
- Ладно, ты хотя бы открыто заявляешь, что нагло лезешь в мою жизнь. Хоть на что-то у тебя смелости хватает…Валяй, спрашивай – я закурила, и снова сунула руки в рукавички с какими-то снежинками. Кстати, с моим лосем они идеально гармонировали. Всё-таки Даша не такая неприятная как я 
- Скажи, он тебе понравился? – Илья настороженно свел брови, так что я вспомнила почему-то Брежнева. С чего вдруг?
- Кто он? – спокойно отвечала я вопросом на вопрос, про себя признавая то, насколько мне нравится прикидываться умалишенной.
- Ну, тот парень… Тот вчерашний… Товарищ… - Илья перебирал все слова, глупые, и это даже не важно, он выдал бы всё, что приходило ему в голову. Но я перебила.
- Что ты говоришь как Владимир Ильич? – я издевательски хохотнула. Брежнев, Ленин…Прямо колхоз какой-то…
- Что ты выделываешься, ты же понимаешь о ком я? – Илья начинал нервничать еще заметней.
- А мне нравиться тебя злить – без доли сарказма сказала я.
- Ты кого угодно доведешь! – Илья вытащил сигарету, но по неосторожности трясущихся конечностей, она сломалась надвое и, упав в снег, слилась с ним окончательно.
- Ладно, не сходи с ума и уйми свои руки, а то делаешься похожим на паралитика… - я несильно сжала его кисть и продолжила уже довольно серьезно - Илья, как ты думаешь, могла бы я переспать с едва знакомым мне человеком, если бы он мне не понравился? Даже в пьяном виде я не настолько продажна, как ты полагаешь.
- Я не это хотел сказать…Не обижайся…Ты не…
- Перестань, знаешь, что я сделала бы самым последним в своей жизни?
- Нет…
- Обиделась бы на тебя…Ты же мальчишка. И все твои действия тебя сдают с потрохами. А вот ты уже можешь обижаться, дело твоё…Но я не буду нести всякую ерунду, для того, чтобы ублажить самомнение кого бы то ни было – мой голос звучал настойчиво, но немного снисходительно.
- На тебя обижаться бессмысленно…Так только распрощаться с тобой навсегда можно…Но ты так и не сказала…Почему же ты с ним уехала?
Я глубоко вздохнула, и мой взгляд сделался вдруг туманным, я смотрела уже куда-то сквозь него.
- Мне было с ним хорошо…Чертовски хорошо. Знаешь, он просто не такой как ты. Не такой как я. Он отличается и от всех людей, с которыми я общаюсь…Я чувствую, что у него в жизни многое было, но именно «было»… А сейчас он существует для себя и делает только то, что хочет, а не то, что делает большинство под напором общества или обстоятельств. Он ничего не ожидает и не ловит моментов, как это делают все, ведь каждый дергает свою удачу за хвост, а потом бесконечно гонится за ней, чтобы отхватить свой кусок, а ему всё само собой приходит…Вот у тебя я могу спросить что угодно и ты мне скажешь, возможно даже скажешь честно…А у него я не имею и малейшего права что-то узнать, нечто внутри мне не позволяет. И от этого он становится еще желанней. Он неизвестен и он будто из другой оперы, из другой жизни. Ты бы видел меня в его обществе, я ведь делаюсь совсем непохожей на себя. Я становлюсь мягкой и молчаливой. Это отвратительно, но это так…Я просто увлечена тем, что изучаю его…Внешне и пытаюсь понять внутренне…
Илья слушал меня внимательно, чуть пригнув голову и повернувшись ко мне.
- Как ты можешь так думать про совершенно незнакомого человека? – в глазах Ильи было столько наивности, его вопросы, его стиль речи и какая-то инфантильность… Всё это собранное воедино не давало ему понять моих слов.
- Я не думаю, я чувствую – я и глазом не моргнула, отвечая.
- Значит, ты собираешься встречаться с ним?
- О, господи, Илья, что за детство??? – теперь я уже откровенно негодовала – Ты считаешь, что люди противоположного пола могут только встречаться??? Да и вообще, что за пошлости…Ненавижу эти штампы, встречаться, расставаться, навсегда, не навсегда, ну что за наивный бред?! Почему бы не проводить время с человеком, с которым тебе приятно, не так как со всеми остальными, зачем все так торопятся называть кого-то своей, простите за мерзость, «второй половинкой»? Ну что это за идиотизм? Зачем к кому-то клеить стикер «Мой», «Твой», Одинокий»?
Илья глупо смотрел на меня, широко открытыми глазами, как смотрят испуганные лемуры.
- Мне казалось, это нравится…Людям…Девушкам….
- Нет, Илья, это всего на всего проще… Ведь так легко сказать «Это мой парень» или «Это мой муж», чем «Я сплю с этим человеком» или «Мне с ним хорошо», а возможно и «Я тяну из него деньги»…Тут уж кому что…Но смысл-то не меняется.
- Э…Вот во что может вылиться маленький вопрос… - Илья уронил голову на руки.
- Я всё равно с ним уже не увижусь, поэтому к нему это не имеет отношения – я говорила без огорчения, но с ноткой какой-то пустоты в голосе.
- Почему так?
- Я ушла, пока он спал.
- А как же телефоны на салфетках?
- Это не моё. Я не собиралась всё это продолжать.
- Ты ведь сама себе противоречишь! Ты сказала, что тебе было хорошо с ним, но…
- Да, но это не повод теперь вешаться на него или ждать чего-то.
- Ты вообще когда-нибудь чего-то ждешь?
- Может быть только лета, и еще бывает, жду утра, чтобы встать и приготовить каппучино.
Илья усмехнулся, как кот в усы и посмотрел мне в глаза.
- Что ты за фрукт?
- Я? Я лимон…Такая же кислая и нелюбимая многими…Только редкие мазохисты едят меня без остановки – я ответила незамедлительно и широко улыбнулась.
- У тебя всегда готов ответ.
- Хм…Возможно…
- И знаешь, что? – Илья лукаво прищурил глаза и заулыбался.
- Что?
- Лимон тебе не подходит. Ты не можешь продаваться в каждом магазине, ты не такая заурядная – он с гордостью встал с лавочки и смотрел на меня уже сверху вниз.
- Ммм, это можно счесть за комплимент – я засмеялась, впервые за этот день и несмотря ни на что, чувствовала я себя вполне пристойно и морально и физически. Скорей всего глинтвейн сделал своё дело.


Следующие несколько дней, я даже не смогла заставить себя сосчитать их точное количество, мы провели в беготне по городу, каким-то клубам и кафешкам, магазинам и музеям. В общем, развлекательная программа у нас была, что ни на есть разнообразна. Мы совершенно не думали об отъезде и никуда не торопились, потому как времени было, правда, в достатке. Я изо дня в день удивительно быстро утомлялась и, приходя в номер, практически сразу после душа засыпала. Мне перестали сниться сны, и оставшееся от ночи время я проживала в прострации, мой мозг едва поспевал за тем, куда мы шли и о чем в тот или иной момент говорили мои спутники. Илья больше меня ни о чем не спрашивал и был очень добр ко мне, но слишком заботлив, так что порой я не к месту, но всё же огрызалась, чтобы как-то привести его в чувства. Даша тоже перестала допытываться, видимо решила подождать подходящего периода времени, потому как заметила перемены в моем лице и сознании, когда после очередной её попытки что-то выведать, я вспоминала вечер того дня. Я мгновенно погрузилась в другое измерение, оно существовало на самом деле только для меня и Его, больше никто не мог даже представить происходившее тогда. Я закрывалась и начинала перебирать в памяти минуты и часы, проведенные с ним, множество деталей, наших движений и слов, которым я никогда особого значения не предавала. Воспоминания никак не становились смутными, и течение времени ничего не хотело меняться в моей памяти, как ни странно. Ведь иногда даже самые светлые и приятные воспоминания, могут в считанные минуты превратится во что-то расплывчатое, они начинаю утекать как песок сквозь пальцы, сколько бы люди не цеплялись за них и не пытались вернуть обратно. Нет. Со мной происходи нечто полностью противоположное. Я будто на всё смотрела сверху, будто наблюдала за процессом, а не участвовала в нем. От этого картинка перед глазами становилась еще более четкой и вроде как цветной.
Вчера Даша вдруг спросила, между делом, листая какой-то глянцевый журнал и настойчиво делая вид, что ей отлично дается финский язык.
- Ты хотела бы его увидеть снова?
- Я пока не решила – перевернув страницу Эрленда Лу, подходившего к обстановке как нельзя лучше, ответила я.
И не слукавила, ведь я, действительно, не решила. Я боялась разочароваться и потерять все те чувства, которыми уже обладала. И тогда я поняла, что по-настоящему я дорожу только собственными эмоциями, не словами и действиями, не каким-то помыслом или желанием, а именно чувствами. Я боялась упустить те теплые воспоминая, и тот приятный жар в районе живота, которые мгновенно бы исчезли при малейшем сомнении. Ненавижу сомнения и неизвестность. Но если я должна была бы в чем-то тогда разочароваться, то не увидела бы его опять.

На следующее утро, оставив остальных в отеле, Илья и Даша повезли меня завтракать в некое культовое кафе в центре города, рядом с Южной Гаванью. Идея меня не слишком заводила, но деваться было некуда, против двоих не попрешь, да и есть в отельном ресторане мне, признаться честно, до безумия надоело.
Мы заказали отличный завтрак, фрукты, соки, в общем, всё, что было мне так необходимо. Обслуживание здесь было на отличном уровне, приятные официанты, милый и располагающий к, так скажем, приему пищи в любое время дня и ночи. Удивлением для меня стало то, что мои собеседники оказались достаточно начитанными и интересными людьми, которые могли вести непринужденный разговор на массу увлекательных тем. Мы много смеялись и курили, я даже и подозревать не могла, что мне будет так хорошо и занятно общаться с такими, посредственными, на первый взгляд, людьми. Я несколько ошиблась, рассматривая их только с одной стороны, со стороны, которая дала мне не полное о них представление. Кофе в этом заведении оказался ошеломительно прекрасным, ароматным и бодрящим, насколько это было актуально в моем случае. Но настроение всё равно как-то немного не клеилось. Ведь так бывает, знаете ли. Вроде всё хорошо, даже очень, но что-то всё «ни о чем», будто история без сюжета, или конфета без начинки. Будто вдруг взяли и вырвали самое главное, самое нужное и самое прекрасное.
Даша отлучилась на пару минут как раз в тот момент, когда ей принесли пирожное с огромным количеством масляного крема, от которого у меня начинались рвотные позывы. А Илья листал журнал, разглядывая фотографии, рекламу дорогих часов, и, порой поглядывая на меня из подлобья, как смотрят на привязанную собаку, мол, вдруг что. Я без энтузиазма ковыряла ложкой пенку на краешках белой керамической чашки с эмблемой кафе. На несколько секунд я могла отвлечься, чтобы убрать волосы за ухо или судорожно потереть лоб, так я пыталась отвлечь себя от того, что мой живот начинал сжиматься и болеть, точно от голода. Начиная кутаться в серую вязаную кофту с большими пуговицами, я еще больше зябла и замерзала, теряя такие желанные остатки комфорта, поэтому мои ёрзания на стуле заметно участились и стали приближаться к состоянию нервоза. Я сидела лицом к окну и суматошно разглядывала частых прохожих, которые мелькали и мелькали, не позволяя задержать взгляд на ком-то одном несколько дольше. Снег шел как всегда, иногда перемежаясь с мелким дождем, промозглым и неприветливым. Он превращал и так крохотные сугробы по краям дорог в лужи и заставлял грустно блестеть мощеные улицы, а дома менять цвет на чуть более темный. Как всё это было похоже на мой город, как знакомо, будто я никуда и не уезжала, от таких мыслей мне становилось еще паршивее, потому что всё когда-то кончается, а хорошего, как известно, понемногу. Почувствовав боль и усталость в глазах, я положила на них правую руку и сильно зажмурилась, от чего передо мной всё потемнело и пошли галлюциногенные узоры. Они медленно сменялись, то на круги, то на многоугольники, меняли цвета и в окружении их появлялись вспыхивающие точки. Казалось, что когда я открою глаза, то мир как явление перестанет существовать, поэтому я боялась. Но пришлось всё же проверить, потому как, почувствовав ладонь Ильи на своей руке и его голос, который звучал будто издалека, я не без усилия воли подняла веки.
- Это, кажется за тобой… - словно кричал Илья, так мне казалось, и каждый звук безжалостно бил по барабанным перепонкам. Перед глазами медленно начала восстанавливаться картинка, и я осознавала, что вновь смотрю в окно кафе, где мне мерещится чей-то уже знакомый силуэт. Он возникал будто у меня из воображения, как фотография, сделанная поларойдом, из темного квадрата медленно и верно превращаясь в цветной снимок, словно отловленный где-то в захолустье моего разума. Рука Его лежала на стекле, но сам Он стоял чуть поодаль. Он улыбался, еле уловимой, видимо только мне одной, улыбкой. А глаза были светлые-светлые и такие печальные, что мне хотелось закричать ему, что есть сил, что-нибудь утешающее и выскочить к нему под этот холодный, промозглый дождь вперемешку с мертвыми снежинками. Но вряд ли через стекло он что-нибудь услышит, а тем более дождется, пока я буду толкаться в не большой, но всё же очереди, чтобы пробиться к выходу. Я судорожно сглотнула и, как сейчас помню, что сердце моё провалилось куда-то в желудок и там всё запульсировало и забилось. Илья сжимал мою руку, так будто просил оставаться на месте, что я и делала. Но отвести взгляд я не могла. Он тоже. Когда он убрал руку со стекла, я до смерти испугалась, я дернулась, чтобы встать, но что-то меня остановило. Не ощутимы были и мои мысли, всё было разогнано и ущемлено, против моего желания, но и справляться с этим, или хотя бы пытаться, я тоже совершенно не хотела. Он попятился назад и, оглядевшись по сторонам, жестом руки попросил оставаться на месте. Когда он исчез из моего поля зрения, я выдохнула разом весь воздух, накопившийся в легких и не выдыхаемый мной эти последние пару минут. Чуть ссутулившись, я опустила взгляд сначала на руку Ильи, которая всё еще лежала поверх моей - он её поспешно убрал - а потом, насупив брови, уставилась на скатерть брусничного цвета.
Илья молчал, и, казалось, вот-вот проглядел бы во мне дыру, но над нами тенью возник Он. Стоя рядом со мной, в метре, он казался совсем незнакомым, но безумно притягательным. Моя неподвижность, возможно, немного смутила его, ведь глаз я не подняла, пока он не заговорил.
- Здравствуй… - он тихо, но четко выговорил это слово, так будто боялся, что оно не долетит до меня. Я слышала его голос и воображала, чем он может продолжить этот монолог, пока что монолог.
- Я рад, что встретил тебя снова – я прикусила губу от интереса – Я не думал, что ты уйдешь тогда…
Глядя на него, я возвращала тот вечер, то тепло и ту свободу…Мне хотелось беспечно обнять его и помолчать часок вместе с ним, просто закрыв глаза…Я знаю, он поймет.
- Пойдем – лишь одно его слово уже почти дернуло меня за руку. Но потом он сам снял моё пальто, вычислив его на стоявшей чуть поодаль вешалке, и протянул мне руку. Я быстро, без раздумий, положила на неё свою ладонь и почувствовала тепло тех же милых мне грубоватых пальцев, уже осторожно сжавших тыльную сторону моей кисти. Я легко поднялась и машинально сгребла со стола свободной рукой сигареты и мобильный телефон. Он повел меня к дверям, набрасывая на мои плечи пальто и бормоча мне на ухо что-то про машину, стоящую совсем близко. И всё это казалось таким естественным и простым, что я перестала задаваться какими-либо вопросами и забыла обо всем постороннем, что моментально оказалось на уровне фикции. Я молчала, не поднимая взгляд на С., пока мы не оказались за дверьми его машины, как тогда. Он самую малость приоткрыл окна и протянул мне сигарету. Я охотно выхватила её и быстро прикурила. Глубоко затянувшись, я облегченно произнесла несколько томным, как мне показалось, голосом:
- Как ты здесь оказался?
- Случайно пришел за тобой – он с улыбкой повернулся ко мне.
- Да ты и впрямь романтик – засмеялась я, выдыхая белые клубы, похожие на крохотные облака.
Он мгновенно на долю секунды вскинул брови, что, вероятно, означало отсутствие его противоречия.
- А ты - скептик.
- Да-да, молодец, что догадался.
- Но ты, эдакий печальный скептик…Тебе не хватает чего-то простого, детского…
- Чего же? – я была озадачена. Его голос был спокойным и умиротворенным, казалось, что всем он доволен до глубины души.
- Улыбки. Она тебе беспардонно идет.
Я засмеялась так легко, так довольно и звонко, сама того не ожидая.
Вот он здесь, такой близкий, я могу, немного приблизившись, дотронуться до рукава его зимней куртки и даже могу запустить свою вечно холодную руку ему под футболку, чтобы почувствовать тепло его спины, я знаю, что он не будет против. Он только улыбнется, почти не видно, и откинет голову назад. Но я не шелохнулась, я просто сидела, глядя на его профиль, и не могла понять, что же я опять делаю в его машине и с его рукой в своей руке. До сих пор.

Дамали про еду,да?А вот и нет...Не тянет меня во Францию...

Поздравляем!!! Ваша страна Франция

Страна красоты и романтики, моды, искусства и утонченного шарма.

Я забыла бы имя твоё,
Я оставила бы мечты.
Отдала бы сердце своё
Первому встречному в полцены.

Я нашла бы другие дела,
Кроме слёз каждый день по тебе,
Забрала бы назад слова,
Что так лихо кидала в тот день.

Я улыбки б тебе отдала,
То, чем ты, как солнце сверкал,
Не позволила бы себе
Разбивать счастье то, как с вином бокал.

Но, увы, сердце мне не отдать,
Ведь его у меня уже нет,
Оно будет навеки там,
Где холодный как лед рассвет.

Да и дел мне других не найти,
Ведь все слёзы опять по тебе,
Никогда не забыть тебе слов,
Которыми тебя ранит память теперь.

Грустно вышло, но я всё равно
Верю в то, что ты будешь сиять,
Как тогда, тем заветным лучом,
Что оставил на сердце печать.

***

Живая.

Я такая больная, на вид,
Синева под глазами, печаль,
И так приторно мне вспоминать,
Что была я красивой, как жаль.

Я сижу в полутьме, у окна,
Я всё жду, не придешь ли ты,
И возможно, прождав до утра,
Будет взгляд твой, скользнувший мимо меня, вдоль стены.

Ты упрямо нальешь вина
И присядешь поодаль чуть-чуть,
Мне кошкой на сердце ляжет тоска,
От того я подумаю «Лучше б заснуть…»

Утром я незаметно открою глаза,
Ты лежишь на белом белье ничком,
По фарфоровой щечке скользнет слеза,
«Я умру, чтобы быть твоим воздухом…»

Редко я теперь тут появляюсь...Всё во мне слишком многое меняется,и единственно,ради чего я хочу здесь оставаться - это друзья...

Выкладываю продолжение рассказа "IF".
Быть может слишком откровенно.
Быть может не правда.
Быть может слишком плоско мыслю.
Надеюсь на вашу честность и понимание задумки рассказа.
Люблю вас всегда.
Зу.

***
Самое забавное, что в те моменты я совсем забыла об осторожности…Мне всего лишь повезло, что он не оказался маньяком…Но я тогда уже полностью погрузилась в приятную дрему…Дыхание выровнялось и стало почти неслышным даже мне самой, тело стало теплым и совсем расслабленным, звуки отходили на задний план…И тут мое еще не до конца погрузившееся в сон сознание растормошили приближающиеся шаги по, чуть поскрипывающему, полу…Глаза я решила не открывать, а попыталась на слух уловить и представить все его движения в комнате. Пройдя несколько шагов, он уже находился рядом со мной. Он сел на колени. Я поняла это по тому, как зашуршали штаны. Убрал пальцем прядь моих волос за ухо и тепло выдохнул, так что мои щеки стали медленно наливаться…
- Спишь… - сказал он еле слышно.
- Уже почти…. – выдержав паузу и несколько вдохов, ответила я и улыбнулась, не открывая глаз.
Он погладил меня по щеке. Рука его была большая, с длинными пальцами, привычно пахнущими табаком, и горячей ладонью. И когда он уже почти убрал руку, я схватила его кисть.
- Не уходи.
- Я и не собирался.
С. склонился надо мной и, взяв за плечи, начал аккуратно поднимать, я чуть напрягла всё тело, чтобы он не подумал, будто я вешу тонну. Когда он взял меня на руки, сердце моё начало стучать так громко, что мне казалось, будто он может ощущать вибрации от его ударов. Я обхватила его плечи руками и уткнулась носом в шею. Моим щекам чуть щекотно от его волос, и я оставляю теплый поцелуй на мягкой коже, от чего он начинает порывисто дышать и сжимать меня крепче. Он на непослушных ногах движется в другую комнату, чуть прислоняясь то к одной, то к другой стене довольно длинного коридора. То замирая на мгновение, то опять продолжая движение. Я знала, что без этого мы не обойдемся…Меня это подогревало изнутри, а в животе становилось особенно горячо…
Сейчас я боюсь, что всё почти стерлось… Осталось только еле ощутимое тепло уже не сравнимое с тем, что было тогда, но которое возникает каждый раз, когда воспоминания опять лезут в голову.
У него были чуть жестковатые руки, но это им придавало какое-то обаяние и этим они были притягательны для меня…Он был как мальчишка весь в царапинах и ушибах… Как мне это врезалось в память…
Окунувшись в свежий аромат и прохладу белых простыней, я почувствовала горячие губы на своей шее и плечах. Его движения были уверенные, но не наглые, приятные и чуть собственнические. Платье легкой тканью скользнуло по голым ногам, и по всему телу пробралась дрожь. Я поежилась, обнимая его, и прижалась как можно сильней, чтобы взять всё его тепло, которое он мне с такой готовностью отдавал… Он накрыл нас одеялом. Большим и теплым…Пуховым одеялом…И тут я будто утонула. Словно под огромной волной нежности к человеку, которого я едва знаю. Это тот, который всего лишь обеспечил мне милый вечер…И вот я уже здесь…В постели с ним…Таким спокойным и несвоевременным, забавным и совершенно неизвестным, таящим в себе массу вещей, которые я не должна знать и может и не узнаю никогда… Мне оставалось только догадываться, как он воспринимает то, что между нами происходит…Да это, собственно, и не играет никакой роли. Я ведь не умею строить планы и последнее время не питаю надежд по какому бы то ни было поводу. Я отдавала тогда себе отчет в том, что мне просто хорошо.
Мои волосы разметались по подушке…Он одной рукой опирается на кровать, а другой поддерживает мою шею, чуть приподнимая к себе, периодически убирая челку с моего лба… Он целует меня в губы, которые уже стали почти ватными, потом переходит на шею и ямочку между ключицами, от чего мне становиться еще приятней. С. ритмично двигается, тяжело дыша, как это делают все в таких обстоятельствах. Но при этом он целует меня так, как никто никогда не целовал с таким редко встречавшимся мне напором и осторожностью одновременно.
Я иногда открывала глаза, чтобы голова не начинала так сильно кружиться…Пошлое сравнение, но моему взбалмошному и, что таить, больному рассудку это позволено. Это походило на карусели, такие «лошадки», знаете ли…У меня перед глазами кружился весь сегодняшний вечер и ночь, все люди, которых я не мало перевидала для одного дня, эти бесконечные бокалы и чужие улыбки… Приходя во вменяемое состояние на секунды, разглядывая его широкую шею, я не выдерживала и начинала судорожно вдыхать её запах, касаясь губами и носом горячей, влажной чуть кожи, и приоткрывая рот, чтобы вдохнуть сразу побольше. Его голова была запрокинута, а мои руки всё тянулись к его волосам, и пальцы начинали опять приятно путаться… Мне нравилось, что он был молчалив и невероятно чувствен. Я не ощущала, ни своих ног, ни рук и даже не могла понять точно, где я нахожусь… Я слышала только глубокое дыхание, ощущала горячие руки и приятную тяжесть его тела. Я кусала губы, чуть ли не до крови, не ощущая боли, и пыталась ухватиться за него, как можно крепче, чтобы никогда не потеряться. У него вырвался глухой звук, по моему телу пробежал острый ток, и я расслабилась, как только он лег рядом…
Его грудь посекундно сбавляла силу, с которой он вдыхал остатки воздуха в комнате с зашторенными наглухо окнами. Одеяло сбилось под нами в комок и я, дотянувшись до подушки, упавшей между кроватью и комодом, подложила её обратно под голову и повернулась на бок, к нему лицом… Только тогда до меня дошло, как мы изъерзали всю постель. Он лежал, закрыв глаза и разбросав руки, его ресницы немного подрагивали, выдавая отсутствие сна, он едва уловимо улыбался. Я смотрела сквозь его профиль на стены с бежевыми обоями, стопки журналов и бутылку с вином на маленьком столике. Мне совершенно не хотелось думать о том, что будет или даже может быть завтра, точнее уже сегодня…Нет, только не думать об этом.
Он тоже перевернулся на бок и, протянув руку около моего плеча, зашарил по поверхности комода. Поцеловал меня в веко, и, задержавшись так на несколько секунд, он обратно лег на спину и закурил. Тогда я почувствовала себя героиней какого-то глупого фильма: С. курил - я смотрела, он дышал мирно и ровно - я волнительно, будто ожидая чего-то, что должно вот-вот произойти… Я взяла его сигарету и сделала глубокую затяжку, мгновенно ощущая как дым достиг легких и немного расслабил мой напряженный мозг… Я выдохнула прямо наверх к потолку, где, рисуя замысловатые узоры, закружилось серо-белое облако и быстро исчезло…Я затянулась еще раз и вернула сигарету С. Мое внимание привлекла фотография, которая находилась прямо напротив меня, с другой, с его стороны, кровати на тумбочке из орешника с коваными тонкими ручками…
Девушка в белом платье с широким летящим подолом…Темно-русые длинные волосы в мягких волнах, разбросаны по открытым плечам. Она стоит у огромного дерева с раскидистыми ветвями, и в сравнении с которым девушка кажется просто крохотной. У неё белая кожа и открытый взгляд, в котором невозможно прочесть ни её чувств, ни эмоций, которые она испытывала в момент фотографии. В ней было что-то странно-печальное и одновременно довольное…Улыбки как таковой на её лице не было и капельку заметно, но мне почему-то показалось, что если был бы сделан еще один кадр, в следующую секунду, она бы улыбалась во весь рот.
Мне так хотелось спросить его…Кто она, что она значит для него и кем приходиться…Какая она и как себя ведет…Часто ли улыбается и громко ли смеется…Но я понимала отчетливо всем своим существом, что не имею на это никакого права. Тогда я решила оставить эту девушку существовать только в чужой, в его, жизни или быть может только воспоминаниях…
Теперь куда бы я не отводила глаз, что бы не принималась изучать в комнате или даже в лице С., я невольно натыкалась на пытливые и, казалось, живые глаза с этой фотографии. Я чувствовала себя некомфортно и неуместно рядом с её парящим платьем и светлыми глазами, пусть всего лишь запечатленными на фотопленке. Я отвернулась к другой стене и оказалась спиной к С. Он, мгновенно отреагировав, подвинулся ближе и ткнулся мне в плечо, а под одеялом положил руку на живот. Я судорожно вздохнула, так что все внутри будто подпрыгнуло на миг. Он молчал, а я не могла представить ничего более прекрасного, чем приятное молчание, глухая тишина…Когда ты погружаешься в свое сознание и ничто из вне не может тебя вырвать из этого состояния. Он ровно дышал, и, кажется, уже задремал, не шевелясь…Я боялась поворачиваться обратно, я боялась сделать хотя бы мизерное движение.

Свет уже начал пробиваться сквозь достаточно плотные шторы в его спальне, а я всё лежала. И ничего, ни зевка, ни малейшего желания сомкнуть глаза у меня впервые в жизни не возникало после такого насыщенного дня, и не менее насыщенной ночи. С. давно спал, тихо посапывая и грея мне дыханием плечо, не спрятанное под одеяло. У меня каждый раз возникало смутное желание вылезти из постели и ринуться бежать…Неизвестно куда…только бы подальше отсюда…Самое страшное, что я отчетливо понимала, что если я убегу, мне будет, ой, как плохо…Но духа оставаться там у меня уже не находилось…Я постаралась аккуратно выбраться из-под одеяла, не потревожив его, что в принципе у меня неплохо вышло. Но уйти просто так я не смогла. Я еще раз взглянула на эту фотографию. Во взгляде этой женщины было что-то бросающее негласный вызов, что-то добро-наивное и, в то же время, предупреждающее… Я поежилась и всё внутри мне стало до такой степени неприятно, что захотелось кричать что есть сил. Я никак не могла осмыслить и подвести под все имеющиеся у меня в запасе теории здравого смысла, почему же меня так угнетает такая ерунда…Я опустилась на колени рядом с краешком кровати и стала вглядываться в его расслабленное, отсутствующее выражение лица…Хоть кто-то спит и чувствует себя в безопасности…Он слегка, почти незаметно, шевелил губами во сне. А как же иначе. После такого количества алкоголя, тут и бегать во сне начнешь Его лицо было настолько детским и наивно-милым, что я невольно заулыбалась…И хоть всё это казалось мне полным идиотизмом, я была благодарна ему за всё…Я даже и думать не хотела о нашей возможной встрече в будущем, да я и сомневалась в её реальности…Ведь мы фактически не знаем ничего друг о друге…Единственное, что он мог запомнить, это то, что я русская, зовут меня так-то, у меня милая улыбка и короткие волосы…Всё…А по этому, как известно, где бы то ни было, людей не разыскивают. А кроме того, ему не зачем меня искать. Я - всего лишь воспоминание о празднике…
Я дотронулась пальцами до его шеи, от чего он чуть прижался щекой к подушке, несознательно продемонстрировав приятность сна. И поцеловав его в краешек губ, задержалась на пару секунд и, накинув какую-то его рубашку, висевшую на вертящемся стуле, собрав тихонько свою одежду, я на цыпочках вышла в коридор. Я ступала босыми ногами по утрене холодному полу, приподнимаясь еще выше, чтобы мороз не проходил дальше по телу. Бредя по коридору, я улавливала взглядом утренний свет, пробивавшийся из окон других комнат, времени навскидку было десять…Все мои движения сковывал страх, что вот-вот какой-то невольно изданный мной шорох, или, хуже того, грохот, заставит его открыть глаза и пойти проверить, что тут твориться. Я прислонилась к холодной стене и, чуть согнув колени, затаилась на пару минут. Они мне показались целой вечность, которая тянется как мед, зачерпнутый кем-то большой ложкой из банки. Решив не терять больше время, я направилась туда, где, как я запомнила, располагалась ванная. Дверь жалобно и еле слышно скрипнула и представила моему взгляду всё необходимое. Белый кафель и огромное зеркало, в котором я увидела уставшее и бледное лицо. Я сдвинула брови и сложила руки на груди. Так я была еще больше похожа на ребенка периода блокадного Ленинграда. Быстро сполоснув лицо, я переоделась обратно в платье, пропахшее дымом и множествами чужих парфюмов…Как же оно умудрилось всё это впитать?
Взлохматив руками волосы, чтобы они приняли форму милого беспорядка, эдакого кокаинового шика, я прошла в кухню и с приятным удивлением обнаружила на столе именно то, что мне было необходимо – непочатую пачку сигарет и банку кофе. Нашарив в первой дверце кухонного гарнитура большой стакан из толстого стекла, какие делает IKEA, я быстро нажала кнопочку на чайнике, сохранившем еще немного воды, и, подождав пару минут, заварила кофе. Мне даже не хотелась искать сахар или что-то в этом духе, настолько мало, казалось, у меня времени, чтобы ретироваться. Я залезла на стул, подобрав под себя ноги, и с мысленными извинениями развернула пачку Marlboro Lights. Боже, как же это приятно. Кофе и сигареты. В тот момент это было единственным, что могло меня успокоить и предать немного сил, хотя бы для того, чтобы добраться обратно до гостиницы. Кстати, сидя на его кухне, я предвкушала, как это будет не просто. Но от этих мыслей меня отвел вид из окна. Он был прекрасен. Я могла видеть чистую мостовую, снег на которой уже разгребли по краям, подарив возможность незатруднительного проезда. Маленькие дома, теплых оттенков и без всяких изысков, стояли плотно друг к другу. У каждого на главном фасаде можно было наблюдать крохотные, уютные балкончики с пустыми горшками, ожидавшими прихода поздней весны и хозяев, которые вернут в них цветы. Воображение рисовало гортензии и разноцветные фиалки, которые прекрасно себя чувствовали там летом. Улица, казалось, еще спала. Ни прохожего, ни загулявшего туриста - всё тихо и аккуратно. Как такие вещи характеризовали эту маленькую цивилизованную страну. Я могла бы наблюдать за ней неисчислимое количество времени, но пора было уходить…
Сполоснув и опрокинув чашку рядом с раковиной, выбросив окурок, я заметила на холодильнике блокнотик с карандашом, на магнитике…В голову начали лезть возможные варианты записки, которые я могла бы оставить ему…Но нет. Не за чем.
Выскользнув в коридор, я накинула пальто, быстро влезла в сапоги и, напоследок пробежав глазами по коридору, постаралась впечатать в память всё, что произошло в этой квартире. Благо дверь из неё захлопывалась снаружи.

Воздух был свеж и прозрачен как никогда, маленькие снежинки начали покалывать лицо, как только я оказалась на улице. Скорей всего здешний воздух самый насыщенный кислородом, потому как мой заплывший и совершенно затуманенный рассудок, быстро отрезвев, пришел практически в норму. Вот только какая-то пустота и чувство, что я что-то оставила, что-то потеряла или забыла забрать…Может вещь, может какие-то свои чувства, может какие-то эмоции, не знаю точно, но что-то я определенно «обронила» и не заметила.
Потоптавшись чуть-чуть у подъезда, я неуверенными шагами двинулась к значку автобусной остановки, который мелькал где-то недалеко впереди, хоть я прекрасно понимала, что вряд ли какой-то автобус меня отвезет, туда, где я должна оказаться, но ничего больше не оставалось…
Шаги. Кто бежит сзади. Я остановилась и замерла. Сердце сильно застучало, и на мгновенье я была готова расплыться в улыбке, ведь это мог быть С. Шаги всё приближались, и вот кто-то уже судорожно дышит мне в макушку. Я обернулась и безнадежно столкнулась с этими карими, сегодня уже трезвыми, глазами.
- Что ты тут делаешь? – недоумению моему невозможно было подобрать выражений.
Илья, переминаясь с ноги на ногу, заговорил:
- Я хотел убедиться, что с тобой всё в порядке…
- Как ты вообще узнал, что я здесь? – я произносила слова тихо и спокойно, я чувствовала, что в моем голосе присутствует полная безразличность ко всему происходящему. Я не имела права сердиться на него за вчерашнее, потому что сама была во всем виновата. Да и за что сердиться? За то, что я ушла?
- Я еще вчера…- он прерывался, чтобы собраться с мыслями, но у него это получалось с трудом – Вчера еще поехал за вами…Я взял такси…
- Ты что здесь всё это время просидел? – мои глаза увеличились.
- Ну, я в подъезде посидел немного, а потом вышел на улицу…
- Ладно…Это не имеет значения…Ты отвезешь меня в отель? – я устало закрыла глаза и склонила голову на бок, это были вроде как знаки, чтобы Илья не задавал лишних вопросов, но видимо он был не из особо проницательных.
- Он тебя обидел? Он что-то сделал не так? – Илья схватил меня за плечи и пристально начал выискивать в моих глазах ответ.
- Слушай, что ты несешь? Мы переспали и всё. Что тут может быть не так? – я сняла его руки со своих плеч и поправила пальто.
Илья мгновенно сдвинул брови и опустил голову. И опять. Опять это лицо обиженного школьника.
- Прости, а что ты думал? Что мы в лото играли? И вообще, почему я сейчас перед тобой оправдываюсь? – теперь я была тем, кто задает вопросы - Почему? Кто ты мне? Ты мне никто, так же как и он! Никто, слышишь?
- Но с ним ты спишь! – Илья поднял голову и сказал это так, будто хотел меня оскорбить.
Я на минуты замолчала. В моей голове в тот момент смешалось всё, и казалось, я начинаю забывать даже тему нашего разговора, который стал походить на допрос. Мне нестерпимо захотелось вернуться обратно. Туда, где меня ни о чем не спрашивали и не требовали объяснений, туда, где мне было тепло и безопасно.
- Да пошел ты.
Я развернулась и зашагала прочь. И мне тогда было плевать, что я не знаю дороги обратно, что у меня нет денег и далее по списку. Потому что Илья всё равно шел за мной. Зачем он это делал, почему он меня не оставлял даже после таких слов, я понять упорно не могла. Вот он опять поравнялся со мной, я замедлила шаг, потому что колени подгибались от усталости и бежать куда-то, у меня уже не было никаких сил. Я и так слишком часто бегу.
Он взял меня за руку. По-дружески, так трогательно и смешно.
- Прости меня. Я не имею права лезть в твою жизнь. Но если я могу помочь… - он смотрел на меня.
- Самое страшное, что я сама не знаю в какого рода помощи нуждаюсь…Я слишком устала. И единственное, что ты можешь сделать, это отвезти меня в отель и напоить кофе.
- Так и сделаем – Илья улыбнулся, и на его лице в тот момент выражалась такое сострадание, что я испугалась, неужели у меня, действительно, такой жалкий вид – Пойдем, ты посидишь, а я мигом поймаю машину.
Я кивнула, и мы направились к остановке, где я, только присев, почувствовала сильное облегчение, ведь ноги того и гляди готовились отказать. Илья встал на бордюр и вытянул руку вправо. Я приготовилась к долгому ожиданию, потому что транспорт не баловал частотой появления в связи с праздничными обстоятельствами, но вскоре, я даже не успела примерзнуть к скамейке, появилось белое такси и затормозило рядом с Ильей. Он быстро сказал что-то на английском, до меня слова почти не долетали, и жестом пригласил меня в машину, открыв заднюю дверцу. Я, глубоко вздохнув, поднялась, подошла к машине и, еще раз взглянув назад, нашарив взглядом тот дом, быстро юркнула в салон. Мы поехали и под тихую музыку и запах какой-то ароматической елочки, жалобно болтающейся на зеркале, я задремала, пригревшись около Ильи.
Я тогда была слишком цинична, чтобы врать себе и Илье, но слишком устала, чтобы чувствовать, как мне необходимо вернуться к Нему.

Немного стихов...Безликих,может пустых,может ни о чем...Может не о чем...Просто это часть меня,не очень светлая,но всё же имеющая место быть.

***

Ты никогда не услышишь звук,
Тонкий шепот шагов моих.
Никогда не прочтешь, не поймешь,
Смысл слов, отведенных нам на двоих.
Вряд ли вспомнишь ты теплых рук,
Что смогли твои руки согреть.
Только сможешь увидеть вдруг
Её тень, что летит сквозь снег.

***

Ты ушел, оставляя долги,
Не мне, слава богу, и пусть,
Я кричала шагам «Погоди!»,
Говорила себе «Не проснусь!».
Вечер светел был и молчалив,
И пустая во сне моем мгла,
Окунулась в неё с головой,
И зови не зови, не твоя.
Ты сейчас не молчишь по утрам,
Много куришь и глушишь вино,
Ты всегда со всей жизнью в ладах,
Ты врешь всем, что всё хорошо.
Ты забыл, что такое любовь,
Хоть кричишь каждым вздохом о ней,
Ты не помнишь, что значит боль,
И всё грезишь о том, как ударить сильней.
Ты не вспомнишь быть может во век,
Что шептала тебе тогда,
Та, что молится каждый миг
За тебя, за тебя, за тебя…

***

Карандаш на мокром столе
Плакать больше не надо, верь,
Может скажешь когда-то «Привет»,
Может хлопнет пред носом дверь.
Когда ты догонял её,
А потом отпускал, не боясь,
Знал, что скоро войдет в твой дом,
Снова та, что рыдала, смеясь.
Ты безропотен, но непуглив,
Зато слишком замучен былым,
Твой висок до сих пор болит,
Когда голос столь мягкий становится злым.
Она снова пускает колечки,
Сидя там, на ветхом окне,
Вспомнится ей о том беспечном,
Нежном чувстве, что сейчас близко мне.

***

Не хочу, чтоб всё было прозрачно,
Не треплю я наивных сцен,
И мне стыдно, что я неудачно,
Скрываю чувства, пусть даже от стен.
Я могу быть злой и циничной,
Могу бить чашки с кофе и матом орать,
Но всё это мне кажется личным,
И нет смысла на что-либо претендовать.
Не люблю я людей и погоду,
Ненавижу всю ту мишуру,
Возводимую так год от года,
Вокруг любви, как мы все называем игру.

***

Вагоны, перроны.
Босые ноги,
Белые руки,
Не мои короны.

Заветы, приветы.
Чужие слезы,
Черные розы,
Не твои ответы.

Нитки, иголки.
Слишком дОроги
Обратно дорОги.
Нужно уходить…

Руки, удары.
Больно ли,
Плачу ли?
Вряд ли, ведь недолго нам осталось жить…

***

Вазы куски,
Сердца…
Не собрать, не склеить,
Давно захлопнута дверца.

Мыслей обрывки,
Фраз…
Не забыть, не выбить,
Из головы моей, глупой в отказ.

Алой безымянной
Розой…
Упасть без сил,
Тихо и красиво, как ты того просил.

***

Последние три написаны достаточно давно...Но я их люблю,как воспоминание...И не важно,что они паршивые))))))))))

Настенька,спасибо тебе безмерное!Ты мой солнечный поэт!

Я, наверное, слишком впечатлительна, но вот то, что я вчера написала) Это тебе, о твоем рассказе)

С первых слов с головой погружаюсь
В этот мир, нереально-реальный,
Где мечта приходит судьбою,
Путь пророчит - счастливый и дальний!

Сердце бьется в такт музыке слова -
Слова в прозе, что льется стихами,
То колотится радостно-быстро,
То от нежности мягко стихает!

Забывая про мир и про время,
Я живу где-то там, средь героев,
Вместе с ними - дышу и взлетаю,
Познаю это счастье земное!

Испытала такое впервые -
Я всецело - раба строк прекрасных!
АВТОР, ты - словно Бог и создатель!
Трепет в сердце - и нет безучастных!

Всей душой полюбила героев,
И прошу, пусть сквозь боль и ненастье -
С нежным С. обретет героиня
Свое светлое вечное счастье!

Ну, что, сладкие мои??? Все, конечно, понимают  смысл сегодня шнего поста, с которым я немного и припоздала, но... Я безумно хочу поздравить всех моих девочек, моих самых любимых, с ЖЕНСКИМ ДНЕМ!

Пусть солнце за вашими окошками никогда не прячется, пусть радость и свет всегда будут в ваших сердцах!!! Спасибо за всё, что вы для меня делаете, за всю вашу поддержку и любовь, она мне и всем вас окружающим так необходима!!!Оставайтесь такими же прекрасными!!!!Я ВАС ЛЮБЛЮ!!!

ИЗАБЕЛЛА,НАСТЮША,ДАШУЛЯ,ЛАУРА,DOMINO'SHECHKA,АЛЕНКА,ЭРИЧКА,КАТЮША,ТАНЕЧКА,И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ!!!Я ВАС БЕЗГРАНИЧНО ЛЮБЛЮ!!!

СПАСИБО НАСТЕНЬКЕ И ДАШЕ,ЧТО ОНИ ПОЯВИЛИСЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ!!!

Простите, но сегодня я не стану писать стихи, сегодня я просто выложу часть одного из своих рассказов. Изабеллочка, ты его уже читала!

Я надеюсь, на вашу реакцию, потому что она мне как никогда интересна!

Написано под впечатлениями и чувствами...

Приятного прочтения)

 

*IF*

                                                                                                           ***

Никогда не любила весну. Все эти лужи и грязный снег, сгрудившийся на дорогах. Кажется, что он лежит уже веками, что зима никак не закончится, и мы никогда не вылезем из безразмерных пуховиков и пальто с подкладками, повисших на нас, точно бремя. Особенно питерская весна невообразимо «приятна». Серое небо с едва видимыми просветами, солнце, которое, как строгая мать, редко балует нас теплом и даже светом, серые и угрюмые лица, еще не проснувшихся после зимней спячки людей, череда серо-синих дней. Это всего лишь очередная весна, ничего нового, ничего удивительного, но ощущение уже другое, как будто я в совершенно привычный черный кофе добавила лишнюю ложку сахара, а может соли, кто знает. Зима была слишком длинной, полной необъяснимых событий и слишком утомительной во всех отношениях. Мой единственный зимний отдых привел к неизгладимым последствиям, лишним мыслям и непоняткам. Я до сих пор не могу осознать и объяснить, не то что кому-то, но и самой себе, как все это могло произойти. Сейчас всё привычное вернулось в мою жизнь, те же лица, тот же город, от которых я бы с таким удовольствием неслась за тысячи километров. Неважно куда, неважно зачем. Я уже привыкла к пожирающему желанию убегать куда-нибудь, уезжать, закрывать двери и, показывая спину, плевать на последствия. Хотя, когда я последний раз это сделала, я искренне полагала, что так для меня же самой будет лучше. Но спустя время начало теребить нервы другое желание. Желание вернуться. Туда, где было незабываемо хорошо и тепло, где всегда я ощущала собственную надобность хотя бы порой. Фактически я сама посадила себя в эмоциональном плане на хлеб и воду, потому как сейчас, к сожалению, все возможные входы и выходы закрыты, и вернуться не удастся, как бы мне не хотелось.

 

 

***

 

 

   Почему-то эта страна не казалась мне никогда особенно привлекательной, но решающим фактором в моем положении были как финансы, так и погодные условия, ведь Новый год безумно хотелось встречать по колено в снегу. Кроме того, какая-то неведомая сила влекла меня туда, и ей я, как видите, противиться не могла, да и не хотела. Почему бы нет? Новое, неизведанное мной место, вполне заслуживает внимания, к тому же там можно было запастись различными товарами отличного качества, что сразу смекнула моя алчная душонка. Решено, встречай меня, Хельсинки. К счастью нашлась, многочисленная, как потом оказалось, и веселая компания, готовая разделить мой автобусный путь. Ухабистая дорога до границы и цивилизовано ровная после, термос с кофе и бессчетное количество бутербродов, которые были съедены всего за первые пару часов пути. В тот вечер я заснула практически сразу. Знаете, так хорошо спать под разговоры знакомых людей, тогда появляется ощущение тройной защищенности. Автобус ровно двигался, чуть подрагивая на поворотах. Сложив куртку под голову и устроившись поудобнее, так чтобы смотреть в окно, пока глаза совсем не слипнутся, я доедала мятную конфету и разглядывала северные пейзажи. Иней на тонких веточках деревьев, обрамляющих край шоссе, словно картину в рамке, синее, с холодным закатом, небо тревожило и так и просило не сводить с него глаз. Но даже, не смотря на всю эту красоту, долго я не продержалась и вскоре мирно засопела, прислонившись лбом к запотевшему стеклу.

 

 

  Добравшись до пункта назначения к обеду, мы поселились в милом отельчике у какого-то крохотного озера с непроизносимым финским названием. Как самые умные мы взяли путевки с проживание в отеле, где «ВСЁ ВКЛЮЧЕНО». Это было просто таки божье благословение, ведь с мороза казалось раем пускать слюни у шведского стола, набрав себе кучу всего, чего хотелось и не хотелось, что присуще нам, людям с баснословной жадностью. Потом долго разглядывать полные тарелки, блаженно предвкушая скорые минуты поедания всего отбитого у остальных не менее жаждущих постояльцев. Самое забавное и еще раз подчеркивающее нашу особенную русскую душу было то, что за столом в первый, так сказать, заход никто даже слова не обронил, из-за чего все присутствующие вокруг, включая шокированных официантов, испуганно на нас косились, но услужливо уносили тарелки. После такого отменного позднего завтрака, который плавно перетек и в обед, мы завалились в сауну, где просидели практически до ночи, распивая одну за другой бутылки всевозможного алкоголя, который только попадался под руку. Хорошо, всё же, отдыхать с компанией, ведь в противном случае тебя может быть некому даже как следует напоитьJ. Сначала я скромно отхлебывала Belies, с его окончанием отлично пошло Martini прямо из бутылки, а после я решила не мелочиться, а тем более не понижать градус и вовсю глотала виски. Толи действие употребленного мной спиртного усиливала горячая вода, толи я давно ТАК много не выпивала, но могу сказать точно, что похорошело мне практически сразу. Кто выудил меня из бурлящей воды и заботливо доставил в номер, я, как вы понимаете, не совсем помню, а точнее даже не имею и малейшего понятия. Видимо, действиями одного из парней руководила подруга, потому как я проснулась в пижаме. По крайней мере, я надеюсь на это. Помню, что перед глазами всё кружилось, как будто узоры из разноцветных стеклышек в калейдоскопе, к тому же мне мерещились пузырьки и этикетки на  приконченных и заботливо выстроенных в рядок бутылках, в ушах не смолкали разговоры и приглушенный смех. И теперь, друзья мои, я с полнейшей уверенностью заявляю, что знаю, что такое астрал. Слава Аллаху, что меня не угораздило в конечном итоге приложиться к чьему-нибудь пиву, иначе проводить бы мне с белым керамическим другом целую ночьJ. All night. Вместо этой незавидной участи я прекрасно и очень даже крепко, как стопроцентный алкаш, спала, булькая что-то во сне. Сны мои были непривычно красочны, мне снились огни ночного города, такие реальные, что казалось, они и не были сном. Быть может я лунатик, и вовсе не спала в ту ночь? Ха. Хотя, вполне возможно это и так, потому как, увидев себя в зеркале, мне сначала показалось, на меня смотрит даже не человек, а какое-то инопланетное существо с всклокоченным подобием волос, глазками-щелочками с малюсенькими зрачками и  щеками, на которых отпечатались несколько подушек. Разглядев, наконец, в отражении, тщательно замаскированные последствиями вчерашнего веселья, собственные отличительные черты, я как дух, практически полетела, так как ноги были ватными, в ванную. Через час водных процедур, которые оказались достаточно эффективными, приведя свой внешний вид к отметке «уже не такой ужас» я решила пойти на разведку в другие лагеря нашего отряда. Тихо ступая по этажу в шерстяных носках и халате, надетом на свитер, выглядела я, конечно, как какой-нибудь старпер, но зато теперь не мерзла. Смутно припоминая, в каком номере кто находился, я наугад постучала в ближайшую дверь. Изнутри раздалось какое-то бурчание, как из другого мира. Я повернула ручку и заглянула в номер. Занавески задернуты намертво, ни единый лучик света не проникал в помещение. Одеяло было взбито и походило на пригорочек посреди поляны. Одежда, раскиданная по полу, была мужской, поэтому я уже заторопилась закрыть дверь снаружи, предварительно промычав невнятное «извиняюсь», но тут очередная порция бурчания из под одеяла меня остановила.

- Воды… - вяло, будто умирающе, шептал из-под одеяла знакомый голос.

- Сейчас… - я быстро направилась к столику, на котором покоилась неоткрытая бутылка минералки, взяв её, я присела на краешек кровати и отогнула уголок одеяла. Моему вниманию предстала щека одного из моих вчерашних собутыльников. Я даже и имени его не знала, так как его привезла с собой одна моя знакомая, надеясь записать его в ряд своих поклонников, но, по-моему, что-то не очень он горел желанием туда записываться… - Вот, держи – просипела я голосом, который меня саму напугал, протягивая бутылку живительной влаги. При этих словах мгновенно открылся один глаз парня и уставился сначала на меня, потом на минералку. После чего он как запуганный зверек выхватил у меня из руки бутылку и опять исчез под одеялом. Послышалось бульканье и хлебание. Через минуту он опять появился на свет, именно на свет, потому что к этому времени я как раз раздвигала занавески.

- С наступающим Новым годом… - прохрипел он, уже более приветливо – Хорошо вчера посидели…

- Лично я не помню, как мы сидели…Помню только бутылки и постель – усмехнулась я – Я сама только в чувства пришла…От отражения в зеркале, оно меня отрезвило малость.

- Странно, ты симпатично выглядишь, для девушки, которая вчера ни слова из родного языка не помнила…Когда мы пытались отвести тебя в номер, ты упиралась и кричала, что без тебя тут уже никому не будет хорошо… - он заулыбался, попутно прокашливаясь и хрипя.

- Лучше не говори, что я еще кричала, мне это знать противопоказано… - я, смеясь, закрыла лицо руками.    

- Да, ладно…Ты просто ясельная группа, по сравнению с тем, что вытворяли некоторые!

- О, да! Это очень меня утешило! – я похихикала и двинулась к двери – Ладно…

- А ты же пойдешь сегодня в the CLUB? Просто пока ты вчера общалась с бутылкой текилы – «Боже, я и текилу пила!» - все решили, что это неплохое место для празднования.

- Ну, раз решили, значит, мне не отвертеться, к тому же меня там будет ждать моя вчерашняя собеседница, как ты сказал! – я хмыкнула и, подняв один уголок губ  для приличия, удалилась.   

     

  Всё-таки это замечательный город, с мирными людьми и огромным количеством добрых улыбок. Все были в предвкушении праздника, подарков, елки, алкоголя и веселья… Новый год – это время северных людей. Он невозможен без морозов и снежинок, без узоров на окнах и Санта Клаусов с румяными щеками и постоянно отклеивающимися ватными бородами. Именно по этому мы ощущали себя в своей тарелке от и до. По центральным улицам разъезжали заснеженные машины, радостная молодежь, звонко искристо смеясь, торопливо  перебегала из магазина в магазин и появлялась из каждого с новыми пакетиками. В витринах кондитерских, которых в центре было в изобилии, были выставлены большие разноцветные рождественские леденцы на палочках, красивые торты с пышным кремом и фруктами. Все было украшено гирляндами и огоньками, на каждом шагу попадались елки, увешанные старинными игрушками. Здесь было спокойно, не так как у нас. Игрушки давно бы перетаскали, гирлянды сорвали, а снег втоптали в грязь. Не думайте, что я так плохо отношусь к своей стране, просто у нас значительно больше невежественных людей, от которых никак не спастись. Здесь в воздухе витало это праздничное родство, будто люди покупали подарок не только своим близким, но и всем-всем-всем. Так и мы бегали по разным лавочкам, закупаясь подарками для родных и друзей, друг для друга. Мы с подругами покупали даже самим себе подарки, которые были ничем иным как одеждой. Надо же было, более или менее прилично выглядеть в одном из самых модных столичных клубов, и как-то отвлечь внимание от наших уже чуть спившихся накануне лиц. Я не была оригинальна, выбрав маленькое черное платьице с открытой спиной. Ну что поделаешь, зато на все случаиJ.

  Весь день я хлестала кофе в три горла, потому что глаза слипались как пальчики ребёнка, измазавшегося клеем ПВА. Внутри, меня всё больше и больше подогревало ощущение скорого волшебства и общего праздника. Раньше я не так любила Новый Год, не так как сейчас и не так как в детстве. Его празднование стало для меня всего лишь надобностью, обязанностью…Будто я цеплялась всеми правдами и неправдами за давно ушедшие времена. За те ожидания, детски восторженные, за безграничные радости…Чем старше я становлюсь, тем я активнее воспитываю в себе циника. Сейчас он уже достаточно окреп, чтобы плевать от моего лица на все условности. Сейчас я решила забыть обо всех традициях, всех прошлых обычаях и укатить в неизвестную страну с компанией, в которой незнакомцев больше, чем друзей. Да. Это именно то, что мне так было нужно. Смена обстановки, воздуха, картины за окном. Как будто я переклеила фотообои. Но, знаете, я не думала, что здешнее времяпрепровождение меня так вдохновит. Ряды полных спиртного бутылок, невообразимое количество еды, большая постель, пьяный гогот и снег, много-много-много снега. Это всё так расслабляет. Вот он, маленький монстр, который настойчиво просится наружуJ

   Ближе к вечеру на снятом нами этаже воцарилось предпраздничное беспокойство, хотя «беспокойство» это мягко сказано. Девушки, в халатах бегали из номера в номер, в надежде найти у подруг забытые дома необходимости. Капельки воды с их мокрых волос летели во все стороны и испарялись, не успев достигнуть пола, от тепла и напряжения застывшего в воздухе. Вы понимаете, о чем я. В это время, не поддаваясь всеобщей истерии, мы сидели с Дашей в номере Ильи, того самого забавного собутыльника (я как раз на тот момент узнала его имя), и распивали бутылку брюта. Даша уже изрядно икала, но была еще вполне в здравом уме. Из включенного на полную громкость телевизора что-то весело щебетала на смешном финском языке молодая телеведущая, нарочито скалясь в камеру и заливаясь нездоровым смехом. В перерывах между её, по всей видимости, не очень информативными репликами звучала музыка, соответствующая обстановке. В окнах было уже совсем темно, и только снежинки яркими поблескивающими пятнышками парили в белом от мороза воздухе. Бутылка сказала нам «Прощай» и укатилась под кровать, а  Илья предстал перед нами в приличном, по сравнению с утром, виде. Он робко улыбался, поглядывая то на меня, то на халат, который висел на мне как шуба на чукче.

- Что? – я настырно подала голос, раскинув руки в стороны.

- Нам уже пора – тихо сказал он. Наверное, ему меньше идет быть трезвым, он сразу становится похожим на дошкольника, а их я, уж поверьте, повидала не мало.

- Ладно-ладно. Не гуди. Я буду готова через пару минут – пробурчала я и поплелась в свой номер, благо мне осталось только переодеться.

Даша недоуменно наблюдала немую сцену моего удаления, а потом встала и, пошатываясь, вышла следом, недобро взглянув на прервавшего маленькое веселье Илью.

  Да, видимо я еще не выработала в себе этот алкогольный барьер, или просто он у меня слишком низок, я это поняла, потому как, надевая платье, запуталась в халате и чуть не шлепнулась на пол, предварительно ударившись копчиком об угол кровати. Ну и зрелище, слава богам, этого никто не видел.

 Через каких-то двадцать минут я стояла в холле, крепко держась за рукав Ильи. Мой негативный настрой сменился милым мурлыканьем никому неизвестной мелодии. В глазах все блестело, и мир казался ярче, чем обычно. Когда вся компания собралась, мы быстренько расселись по такси и двинулись в Восточную часть города. Все время Илья мне что-то вдохновлённо рассказывал, Даша и еще одна девушка, имя которой я, как водится, не запомнила, встревожено обсуждали какую-то только их волнующую проблему, отрезвленными взглядами рассматривали точки зрения друг друга. Я же с отсутствующим видом наблюдала за прохожими, за закрывающими свои лавочки владельцами, которые с полными радостного нетерпения улыбками спешили наконец-то по домам. Я немного замерзла, так как для такой погоды платье было открытым, пальто поверх, слишком тонким, а недавно  обстриженные волосы больше не грели спину. Я ежилась, пряча руки в рукава, и кусала губы, забывая о помаде.

- Ты замерзла? – поинтересовался Илья учтиво.

- Всё нормально – сухо ответила я и откинулась на спинку сиденья. Достав зеркальце, я оглядела своё лицо. Мертвецкая бледность и только щеки розовые от холода. Глаза поблескивают и тем самым выдают мои предыдущие действия. Замечательно. Предвкушаю, как фэйс-контрольщики оставят меня мерзнуть за пределами клуба.

- Почему ты молчишь?

- А мне стоит что-то говорить? – такие ответы обычно приводят людей в ступор

- Нет, но сейчас же Новый Год, а мы тут как не родные.

- А я тебя почти не знаю.

- Ну, вот и узнаешь! – Илья снял куртку и накинул её мне на плечи.

- Спасибо – вяло улыбнулась я.

- Ты знаешь, что нас сегодня ждет? – он улыбался как первоклассница, которой вот-вот подарят куклу Барби.

- Знаю. Пьянка. Укур. И что там еще по списку… - ухмыльнулась я.

- И не только. Нас ждет много отличной музыки, танцев, подарков и целая бессонная ночь! А тебя еще ожидает персональное свидание с Текиллой!

- Хахха! Очень смешно! – я ткнула Илью пальцем в бок, от чего он подпрыгнул и ударился головой о потолок машины – Вот теперь смешно!

 

 

  Коснувшись земли, я мгновенно утонула по щиколотку в снегу. У клуба уже собралось огромное количество народа, что было для меня удивительно, ведь раньше я полагала, что финны – народ домашний. Не сдвинувшись и на сантиметр с места, я подняла голову и, открыв рот,  усердно ловила снежинки. Они забавно покалывали лицо и таяли на языке. За этим занятием я почти забыла, зачем вообще мы приехали, но меня отвлекла английская речь в метре от меня.

- Look at this girl! – пробасил кто-то.

 

Я нервно огляделась по сторонам и заметила кучку людей, в которой один из парней смотрел на меня и улыбался, а потом показал пальцем, привлекая внимание своих друзей. Мои же спутники разом куда-то испарились, но тут впереди спасительно замелькала спина Ильи, и я напугано ринулась за ним, прокладывая в снегу дорожку, и мы засеменили вместе. Оглянувшись назад, я заметила, что те десять пар глаз все еще наблюдают за мной, и показала язык. В ответ я тоже увидела несколько языков, и компашка громко заржала.

 

 

 

   Как ни странно, но охрана с радостью, и прочно закрепившимися на их лицах улыбками, распахнула передо мной большие металлические двери клуба. Оказавшись на пороге я окунулась в смешанный запах алкоголя, дорогих сигарет, елки и дыма…Знаете, который пускаю на сцене. Играла ненавязчивая музыка, но всех она очень даже забавляла. Все вокруг здоровались, поздравляли друг друга на всевозможных языках, так как публика была, что ни на есть разнонациональная. Тут же и знакомились, предлагая выпивку и танец. Девушки строили глазки и кокетливо поправляли волосы, пытаясь подцепить как можно больше парней. Один, мол, в первую очередь, другой про запас, а третий – если уж совсем некому будет дотащить до номера и хоть раздеть, чтобы создать иллюзию секса. Я, не задумываясь, залезла на высокий стул у барной стойки, в самом конце, и прислонилась к прохладной стенке. Передо мной сразу поставили какой-то коктейль, который был добродушно оплачен заведением, как первый. Видимо, тут можно позабавиться на халяву. Выходишь на улицу, щеки розовеют, ты снова возвращаешься и делаешь вид, что тебя здесь еще не было. Коварный план. За первые пять минут, пока я грела стул, ко мне пытались примазаться неизвестные и, мало того, подозрительные личности, которых тактично отшивал Илья. Я заинтересовано разглядывала людей и то, во что они были одеты. Скажу вам, очень увлекательное занятие. Большинство, даже 90%, там выглядели более чем прилично, они выглядели потрясающе. Одетые без пафоса, но со вкусом, очень стильные девушки и приличные молодые люди, а главное ни на одном не встретишь кроссовки Abibas, те, что носят наши фэшн-личности в районе метро «Удельная». Ну ладно, что-то я вдалась в негативные подробности. Больше позитива, праздник все же! Клуб был выдержан в ярких тонах. Красные стены, украшены прелестными картинками в ретро-стиле, забавные светильники и куча больших кресел и диванов из потертой кожи. Безусловно, приятное место, теперь понятно, почему сюда так тянется большинство молодежи. Музыку ставили самую разную: от Джастина до Killers и Panic! At the Disco, от Lily Allen и Muse до финских мелодий, которые приводили меня в ступор. Мало того, что такую мелодию даже мой музыкальный слух не в состоянии воспроизвести в сознании и после десяти прослушиваний, так еще и незнакомый язык заставляет уйти в себя. Тем не менее, это было занимательно, а если честно, то занимательней, чем перетирать с Дашей недостатки её ухажеров и вычислять в зале личностей, которым посчастливится провести время с ней. Что-то я злорадствую, вам не кажется? Вот и мне не кажетсяJ

- Что ты так смотришь? – я перевела взгляд на Илью, который разглядывал меня как полученную от мамы открытку.

- Ничего – от неловкости он стал тыкать трубочкой льдинки в своем стакане – Ты просто очень красивая.

- Слушай, хочешь совет? – не дожидаясь ответа даже жестом, я продолжила – Ты, конечно милый, но тебе следует напиться!

- Это почему? – Илья недоуменно заморгал, активно пытаясь вникнуть в суть сказанных мною слов.

- Ты так ведешь себя вменяемей. Ты менее стеснителен и нравишься мне гораздо больше – на этих словах, как вы уже, вероятно, догадались, я сделала самую огромную ошибку, если не в жизни, то за уходящий год точно. Но проблема была в том, что она могла отразиться на моем грядущем годе, а это не очень-то вдохновляло.

- Ну, нет! Ты мне и таким нравишься, очень даже! Ты замечательный человек!

- Ах, так, да? – он поднял брови и обиженно сложил губы в ниточку  - Could you,please! – отвернувшись, прокричал он бармену, и когда тот подскочил, Илья попросил открыть для него бутылку мартини. Я покачала головой и, нервно смеясь, закрыла лицо руками.

- Хочешь, чтобы я напился? – разведя руки в стороны, держа в одной открытую бутыль, а в другой наполовину скуренную сигарету, он смотрел на меня детскими глазами.

- Илья, не бредь! Не устраивай цирк! Я тебе хотела сказать, что тебе лишь стоит быть менее застенчивым, уверенность тебя красит! – я безрезультатно пыталась исправить сотворенную собственными руками, так сказать, глупость.

- Нет уж! – он запрокинул голову и начал опустошать бутылку.

- Так, я пошла отсюда…Делай, что хочешь… - я спрыгнула со стула и скрылась в толпе танцующих пар. Чувствовала я себя в этот момент, как трусливый кролик, который сделал каку и смотался, пока ему не воздали по заслугам. Следующим своим пунктом я назначила туалет. Ох, знали бы вы, какой там туалет. От него так и веет Европой. Не в том плане, что Европа – большой туалет, нет, просто он такой красивый, новый, там все-все есть. Это приятно. Ты чувствуешь себя человеком, все потребности которого учтены. Да, сейчас я рассуждаю с чисто русской точки зрения, но что поделаешь, где родился, там родился. Хотя я люблю свою родину и свой город, мы же культурная столица, как никак. В общем, в этом самом туалете зеркало во весь рост дало мне возможность оценить свой внешний вид. А ничего, знаете ли, ничего. Жить можно. Я не плохо смотрелась в этом платье. Улыбнувшись уголками губ своему отражению, я выскользнула в зал. До полночи оставался час. Около бара стоял Илья и, пытаясь заговорить с какой-то милой девушкой, поглядывал на меня краем глаза. Я матерински покачала головой, мол, «Косоглазие заработаешь, милый!», и двинулась дальше. Мне хотелось пробраться к диванчикам и хотя бы немного посидеть там. Почувствовать, как тело утопает в мягкой спинке, ощутить прохладу кожи, надеюсь ненатуральной. Обнаружив, что всё вожделенные диванчики заняты, я с сожалением уже почти развернулась, что бы поискать себе другое пристанище, но тут взгляд уловил эту недавнюю веселую компанию, которая как раз занимала одно из «мест под солнцем». Я лукаво прищурилась и уверенными шагами проследовала к забитому уголку, где пристроились эти ребята. С сиротским видом я встала у стены и, подрагивая коленками, начала делать вид, что очень устала и выразительно поглядывать на парня с краю. Он был вполне милым, но совсем не внимательным. Я уже и так и сяк и почти присела на корточки, но быстро выпрямилась, боясь порвать платье, а он никак не хотел меня замечать. После приложенных трудов, оказавшихся совершенно напрасными, я подхватила с подноса бокал шампанского и готова была оставить мечту о диванах, но вдруг нам моим ухом раздал чей-то низкий немного хрипящий голос.

(English)

- Прости его, он слишком увлечен беседой!

Я от неожиданности чуть не выронила бокал, хотя я готова была скорей разбить его о голову, так напугавшего меня человека. Обернувшись, я уже почти замахнулась, но моему свирепому взгляду предстала добрая улыбка. Этот некто прямо таки сиял человеческой добротой. Всклокоченные светлые волосы, двухдневная, навскидку, щетина, серые глаза, которые находились вовсе не на уровне моих, из-за его высокого роста. Я передумала колотить бокал. Живи пока.

- Что, прости? – обязательно нужно прикинуться валенком, чтобы не засекли.

- Ты хотела посидеть в кресле – он понятливо закивал головой в сторону того парня – Он обычно более учтивый с милыми девушками, просто сейчас речь идет о новой ударной установке, так что тут ты явно проигрываешь, прости – он продолжил улыбаться и сочувственно пожал плечами.

Невольно я разулыбалась. Он говорил так просто и так легко, этим теплым голосом, как будто сказку рассказывал.

- Сейчас. Подожди секунду. Только не уходи, ладно? – он отдал мне свой бокал и направился в сторону дивана. Наклонившись к тому парню, он что-то быстро сказал и тот, посмотрев на меня, улыбнулся. Так же мило. У них это, наверное, друг от друга передается. Через несколько секунд диванчик  освободился, и он жестом пригласил меня сесть. Помявшись на месте, ощущая легкую неловкость ситуации, я вспомнила, что у меня в руках отданный на временное хранение бокал и, подойдя, всё же села рядом.

- Ну, как? Правда, они невообразимы? – он сам начал, мне и напрягаться не пришлось. Он немного поерзал на диване, устраиваясь поудобней, и я отдала бокал и прилегла на спинку.  Тут я почти растворилась в этом абсолютном комфорте.

- Да…- беззаботно протянула я, приятно ошалев от происходящего.

- Сам сначала усердно отбивал это местечко. До сих пор кайфую – он посмотрел на меня и расплылся в улыбке.

- Не удивительно… - я пожала плечами и чуть сползла вниз.

- У тебя, кстати, отлично развиты артистические навыки. Если мой друг был не столь занятым в тот момент, он бы купился на мнимую усталость.

- Кто тебе сказал, что она мнимая? – я пыталась сохранить хотя бы остатки загадочности.

- Сам такое вытворял! – он хрипло засмеялся и отпил из бокала. Потом мы закурили, и разговор потек еще более непринужденно. Мы ради приличия узнали имена друг друга, потому что это казалось всего лишь формальностью, ведь у нас обоих складывалось ощущение, что знакомы мы очень давно. Дико банальное чувство. Но ведь бывают же люди, которых вы чувствуете с первых слов, понимаете каждое предложение, будто пропуская через себя голос. И нет ни стеснения, хотя мне оно теперь, спустя время, не свойственно. Я всё чаще веду себя некрасиво, мягко говоря, и неуважительно по отношению к окружающим, а угрызения совести не испытываю. Сейчас я была полностью расслаблена и довольна ситуацией, казалось, что я и этот человек просто давно не виделись и теперь не могли даже прервать разговор на минуту, да и не хотели совсем. 

- А я тебя, между прочим, сразу заметил! – выдыхая дым, сказал он и лукаво прищурился.

- Хм…Я знаю, тебе приглянулся продемонстрированный мной язык – на этих словах я захихикала и громко икнула – Ой. Прости.

- Это ничего, у тебя просто пока начальная стадия – сказал он с видом магистра известных всем нам, но не изучаемых наук алкоголеведения.

- То есть?

- Просто ты еще не напилась так, что бы икота отступила сама собой…

- Ах, вот почему ты не икаешь! – я закатилась от смеха. К этому моменту мы опустошили два каких-то подозрительных коктейля ядовитого цвета.

- У меня выработался иммунитет.

В этот момент, когда я пыталась поправить от бесконечных ерзаний неприлично сползшее платье, хорошо никто этого не заметил, музыка стихла, и включился огромный монитор прямо напротив нас.

- О, обращение президента, это именно то, чего нам так не хватало…Благо от меня здесь не требуют патриотической веры и вдохновленного выражения лица…(Вот бы каждый новый год встречать в чужой стране!) – пробормотала я.

- Да, ладно, это весело! Сейчас нам расскажут о том, чего точно не будет в нашей стране в ближайшем году! И нажелают кучу сентиментальной ерунды! - он, улыбаясь, обратился к монитору.

- Странно, ты же сказал, что ты романтик! – во что мне, в принципе, ой, как не верилось.

- Ну не до такой же степени. Вообще-то для меня политика – тухлое дело. Хотя если хочешь приобрести навыки лицемерия, то это твой путь.

- Хм…Печально дела обстоят… - пробубнила я, выкидывая окурок – Пойду освежусь.

- Только давай быстрей, сейчас будут часы бить.

«Если я задержусь, то встречу Новый Год в туалете…Значит ли это, что весь год у меня будет дерьмом? Да, скорей всего» - я усмехнулась собственным мыслям и проскользнула в WC.

Из зеркала на меня смотрело милое создание с розовыми щеками, бледными губами и темными блестящими глазами. Иногда мне кажется, что это не я. Как-то не сочетается миловидная внешность с моим отвратительным характером. Ну, что ж, кому-то еще меньше повезло, у кого все не ахтиJ

Когда я открывала дверь, выходя из туалета, меня снесла безумная целующаяся парочка. Хотя почему же безумная, они ведь, видимо, решили встретить праздник с большей пользой, чем большинство здесь собравшихся, включая меня, как ни прискорбно.

Преодолевая расстояние в десять шагов до дивана с моим «незнакомцем», я уже фактически телом ощущала вибрацию от общего хора всех находящихся в клубе, отсчитавших только что первый удар курантов. Я ускорила шаг и увидела, как он залез на диван и встал во весь рост. Заметив меня моментально, он жестом поторопил меня, и, когда я подошла, подал руку, чтобы я тоже встала на диван. Вскочив, я потеряла равновесие, но вовремя схватилась за широкое плечо рядом. Удержал. Даже в таких мелочах, но это плечо так необходимо, потому что так неизмеримо приятно чувствовать себя в безопасности. Тогда я полагала, что именно в ней я и нахожусь. Хотя в общем с физической точки зрения так и было…Ах, ну да, куранты…

На пятом ударе он пододвинул меня ближе и крепко взял за талию, хотя я убегать вроде не собиралась. Вид у меня видимо был особенно кислый, потому что он, поглядывая на меня, старался, как можно заразительней улыбаться. Сначала я даже отвечала ему взаимностью, но неожиданное появление Ильи отбило у губ всякое желание складываться в улыбку, а у разума мыслить позитивно. Он с трудом держался на ногах и активно попытался влезть к нам на диван. Видно было, что он с трудом мог сфокусировать зрение и поэтому решил оставить эти попытки. Зато он успел схватить меня за руку, но мой новый диванный знакомый слегка толкнул его в грудь, и моя рука снова оказалась на вожделенной свободе. Тогда Илья обиженно закричал:

- Ты мне нравишься! Слышишь? Теперь я буду пить всегдаааааааа! Я так себя намного лучше чувствуююююююю! – горланил он, что было сил. Пошатываясь и падая на людей, окружавших его, он скорей всего пытался понять, сколько перед ним меня. Три? Нет, может быть две?

- Да я тебя почти не знаю! – я крепче ухватилась за Его рукав. А часы-то бьют, детка. «Восемь, девять»…

- А его знаешь? – он ткнул пальцем на стоящего со мной рядом. «Десять»…Я была в полнейшей панике. Нет, нет! Не может быть так, я не хочу. Спасите меня кто-нибудь, заберите туда, где не страшно. Я знаю, что трусиха, но когда вокруг тебя прыгает безумный пьяный молодой человек, полный пылких чувств, невольно сердце начинает стучать где-то в пятке. Я еще молода, я жить хочу.

«Одиннадцать» - вокруг стоял кошмарный гул, казалось, барабанные перепонки сейчас откажут. И тут крики, улюлюканье, разлетающийся по залу звон бокалов - всё стихло. На последнем, кажется, самом длинном и сильном ударе…Меня сжали как плюшевую игрушку две больших сильных руки, и я даже не успела, как следует насладиться теплым дыхание в миллиметре от моих губ, как поцелуй поглотил всё вокруг…Я смутно уже понимала, что происходит, и даже мало соображала с кем целуюсь, я только ощущала необычайное внутренне беспокойство, от чего в животе всё запрыгало, как будто дети на батуте. Его запах, выбил меня из колеи окончательно, и если бы меня сейчас спросили, как меня зовут, то я бы не то что это не сказала, я свой пол скорей всего перепутала бы. Этот запах, смешавший и навсегда заключивший в себе аромат терпких сигарет и алкоголя, разбавлял какой-то приятный свежий парфюм. Еще от него пахло леденцами. Теми рождественскими леденцами, о которых я с детства мечтала. Мои прохладные пальцы путались в его волосах, и прикасались к шее, от чего он сжимал меня еще крепче, чуть приподнимая в воздух. Не смотря на то, что степень прокуренности была огромна, его тело будто впитало все самые приятные и ценные запахи, которые окружали его. Я касалась ладонями его горячих щек, невольно вбирая все его тепло. Губы уже начинали ныть, но об окончании поцелуя я и подумать не могла. За меня подумали. До моего помутненного сознания ясно дошел звук разбившегося где-то, совсем рядом стекла. Быстро оторвавшись, я посмотрела в сторону, где пару минут назад стоял Илья. Он по-прежнему стоял. Только в руках у него вместо полноценной бутылки было только её разбитое горлышко, с которого жалобно что-то стекало. Он сжал зубы и, швырнув его в сторону, развернулся и шагнул в толпу ликующего народа.

 Я даже не представляла, что должна была сделать в тот момент, но уж точно не мчаться за Ильей. Я даже ни в чем не виновата, почему же он тогда так. Не справедливо, хватит, сколько можно во всем винить себя? Это уже просто глупо. Тогда из этих размышлений меня выманили руки С., которые повернули мое лицо к себе.

- Ты, я смотрю, в ажиотаже.

- Наверное…Я ничего не понимаю… - я опустила глаза и начала разглядывать его кеды, что было, конечно же, безумно увлекательно, но тут меня осенило – Слушай! – я хитро взглянула на него из подлобья – Это что, у вас так принято, целовать первых попавшихся под руку девушек?

- Ну, у финнов, в общем-то, есть традиция целоваться на Новый Год, но я о ней, честно говоря, забыл… - он улыбнулся мне только глазами, от чего во рту у меня пересохло.

- Хм… - протянула я на выдохе, облизнув губы. Все это время он разглядывал мое лицо, останавливал взгляд на каждой маленькой родинке, я это ощущала.

- Ну, я…Я… - он наклонился, пытаясь подобраться к моим губам – Я продолжу…

Ну что тут можно ответить, да и нужно ли что-то говорить вообще? Я просто опять поддалась этому непонятно откуда взявшемуся чувству, опять в животе всё пошло кругом, а все мои коктейли обжигающе грели каждую клеточку моего тела. Он целовал меня, как уже кого-то давно знакомого, словно для него это не впервой. Рядом с ним я чувствовала себя  маленькой девочкой, худенькой и совсем детской, но я так старалась не выдавать этого чувства. Вдруг он подхватил меня на руки, как  крохотную веточку, и единым движением поставил на пол.

- Пойдем! – он взял меня за руку и потянул куда-то, куда мне совсем не хотелось – в большое скопление народа.

- Куда? – как можно менее робко спрашивала я, пытаясь не потерять его руку.

- Я тебя с моими друзьями познакомлю! – он оборачивался и улыбался, будто мне предстоит увидеть что-то восхитительное.

- Э-э-э-э…Врядли я понравлюсь тому парню, у которого мы отбили место! – он засмеялся.

- Ты ему уже понравилась… - его слова, улыбки улетали, куда в даль, от меня…Мне оставалось только напрягать слух и воображение…

Зачем он меня знакомит с друзьями? К чему это? Не понимаю. Я с ним-то толком не знакома. Зато я уже успела исследовать его губы, спину, шею…Это можно считать за хотя бы неделю общения?

  Люди всё толпились и толкались, пели и кричали, целовались и танцевали… Меня, бегающую с ним в поисках его друзей, провожали недоуменные взгляды моих собственных, забытых, брошенных знакомых…А я как ошалевшая вцепилась в его руку, не желая возвращаться в ту жизнь, что меня так угнетала... С ним я чувствовала себя совсем другой, мир был другим, даже воздух, которого в клубе, кстати, было в обрез, казался мне вдыхаемым по-другому…Наконец, подскочив к одному из столиков, он начал со всеми здороваться, а я в свою очередь ощущать как наливаются мои щеки краской от бесстыдных взглядов. Как истинный джентльмен он не забыл представить меня всем находившимся в непосредственной близости, каждый, при чем, пожимал мне руку и подпрыгивал со своего места.  Неужто у них такое уважительное отношение к девушкам… И еще имена у всех этих людей были как на подбор смешны и незапоминаемы, и я еле удерживалась от смеха, прокручивая их потом в голове.

  Нам принесли пару стульев, которые и стали нашим пристанищем на следующие часа три. Самое гнусное, что теперь я больше не ощущаю себя в безопасности без осязания его большой ладони, ведь за то время я просто срослась с ним, потому что он меня не отпускал. Однажды, закурив, он сказал, что отпускает меня, и с этими словами ушла моя беспечность и чувство, что меня кто-то охраняет… Скорей всего, вам покажется, что я оцениваю тогдашнюю ситуации через призму последующих событий и эмоций, но должна сказать, что уже тогда я поняла, я ощутила всем своим существом, что этот человек что-то значит в моем личном мире. Здесь и сейчас или потом, не важно. Просто он несет в себе что-то, безусловно, нужное. А он тогда все болтал…Со всеми подряд и ни с кем одновременно, поглядывая на меня улыбчивыми глазами и крепче сжимая мою руку…Я прислонилась к спинке стула и запрокинула голову назад. Его друзья были веселыми и дружелюбными ребятами, но только когда разговаривали на английском, потому что когда они незаметно перекочевывали на родной финский, мне делалось совершенно не смешно. Мое выражение лица из расслабленного делалось выражением лица студента, который ни черта  в ядерной физике не смыслит, то есть брови складывались домиком, губы ниточкой, а подбородок нервно подрагивал.

  Вскоре, после выпитых бутылок, бокалов, стаканов и рюмочек, мы оба уже с трудом держали свои тела в равновесии даже на стульях, не то что воспринимали какую-либо речь, и нам оставалось только подпирать друг друга с боку, чтобы не рухнуть под стол. В глазах все плыло, и я в тумане видела его лицо. Довольное и лукавое, с маленькой усмешкой в уголках губ… Сквозь сигаретный дым и приглушенное клубное освещение, сквозь алкогольную пелену и челку, упавшую на глаза…Я была совершенно погружена в свои мысли, пока кто-то с левого боку мне что-то втолковывал про барабаны фирмы TAMA, в которых я так же как и в физике…Я кивала головой и улыбалась, как в цирке, но мне было глубоко наплевать, какой я покажусь, ведь надолго я в этой стране даже при огромном желании не задержусь… И странно, что, как он потом рассказывал, я показалась всем очень милой…Забавно, честное слово. Почему же, когда ты хочешь создать о себе приличное мнение, я даже не говорю понравиться, многие начинают считать тебя стервой, а если ты пьяная, с всклокоченными волосами и розовыми щеками, пытаешься зарыться подальше от всех в шею практически незнакомого парня, дымящего как паровоз, все находят тебя прелестной?

Каждый уже по-моему поинтересовался где я учусь и работаю ли, где конкретно живу и почему приехала именно сюда, что я курю и где одеваюсь, какой у меня ноутбук и есть ли у меня блог в интернете… В конце концов умные, точнее еще более трезвые, люди решили просто не мучить меня бесконечно повторяющимися вопросами, а самим все пересказывать вновь прибывшим из, уже известного нам, астралаJ Моя сигарета догорела до середины, когда я прислонилась к его плечу и задремала. Казалось, что я спала целую вечность, а по правде минут пятнадцать. Но разбудило меня то, что он аккуратно потушил мой окурок, вытащив его из цепких пальцев, и, поцеловав в шею, зашептал на ухо.

- Ты устала…Пойдем отсюда… - его дыхание приятно обжигало мою кожу.

- М-м-м-м… - только и смогла промямлить я, приподнимая голову и приоткрыв один глаз.

Он встал и помог медленно мне подняться так, чтобы я не завалилась прямо здесь без чувств и ощущенья жизни.

- Всем счастливо…- несоответственно его аналогичному самочувствию, бодро сказал он. А я лишь смогла попытаться сложить губы в улыбочку и помахать рукой. Все в ответ активно наперебой стали прощаться, а мы уже медленно брели к выходу из клуба.

  В тумане я уловила, как взглядом сощуренных глазенок меня проводила Даша, толкнув в бок еще одну девушку. Я сделала вид, что смотрю куда-то в пространство, и проскользнула между людьми. Воздуха мне стало катастрофически не хватать, прямо до тошноты, и мы ускорили шаг. Народ никак не хотел не то, что расходиться, да и униматься не собирался. Все по прежнему пили и смолили, смеялись и орали бармену что-то про повторение…А я уже на тот момент была далека от этого веселья и праздника, я находилась где-то между реальностью и космосом…В голове ни одна мысль не могла удержаться больше, чем на пару минут, ногами я перебирала с завидной внеочередностью, но все же кое-что меня сейчас беспокоило, что дальше-то?...

  Ступив через порог клуба, я остановилась и очень глубоко вдохнула морозный ночной воздух, так что моя голова вообще потеряла связь с телом. Мне в какие-то считанные секунды стало так хорошо, как не было безумно давно, настолько давно, что я даже не могу конкретно восстановить в памяти тот момент…Меня даже немного отрезвила эта свежесть, которой хватило бы на целый ЮАР. Я зажмурила глаза, а потом резко их открыла и увидела, как С. делает абсолютно тоже самое. Мы постояли так еще минут пять, молча, вдыхая неописуемый настоящий запах севера. Потом он посмотрел на меня, внимательно-внимательно, будто хотел разглядеть получше в свете фонарей и прохрипел:

- Пойдем, замерзнем ведь…

Я помялась, но все же двинулась за ним в сторону милой черной машины. Когда мы подошли к ней, пиликнула сигнализация, и С. открыл мне дверцу. Я быстро запрыгнула в салон, потому что за неимением перчаток руки начали коченеть. Он сразу включил радио и Robbie Williams заголосил песню моего детства – Feel, а на меня напала какая-то меланхолия…Я смотрела в окно и молча кусала губы, боясь повернуться к нему. Я сама не знала, чего боюсь, почему…А он смотрел, ощупывал меня взглядом…Каждый миллиметр лица, потом опять смотрел на пустую дорогу и тихо подпевал, приятным бархатным голосом, не резким и не громким…Всё это заставляло мои глаза слипаться, а воображение восстанавливать картины детства…Минут эдак через двадцать мои сладкие воспоминания прервало его объявление о том, что мы, собственно говоря, приехали…Куда и зачем, я, естественно, понимала более, чем смутно, но значения этому совершенно не придавала…Он аккуратно выудил меня из машины и, взяв за талию, повел к милому четырехэтажному домику, уютному и компактному, какие строят в Скандинавии…Насколько я запомнила, судя по моему состоянию, подъезд был невероятно прелестным, как в песне поется «вазочки на окнах, в вазочках цветы», но к этому еще и стены цвета топленого молока, винтажные лестницы…Мечта…Почему же у нас так скудно все с такими постройками…Ну, да ладно, не будем о грустном! Внимательно глядя под ноги, мы поднимались по лестнице с высоченными ступеньками, и я проклинала отсутствие лифта, хотя и понимала, что он бы только испортил и неуместно осовременил этот дом. Подойдя к большой дубовой двери, он открыл её и пропустил меня вперед. Я, сиюминутно потеряв всякую скромность, скинула сапоги, пальто и тут же, с более или менее  проясненным взглядом, стала осваивать пространство.

  Его квартира находилась на последнем этаже, что мне всегда особенно нравится. Во-первых, тебя некому залить, а во-вторых, над тобой только небо, от которого ты отделен всего лишь крышей. Состояла квартирка из четырех просторных комнат…К тому моменту я еще, или уже, могла воспринимать такие детали, как средней высоты потолки, приглушенный свет, светло синие стены и приемлемый для парня бардачок. Все здесь напоминало мне не то студию, не то одну огромную кухню, и вот почему: везде валялись диски, гитарные струны и виниловые пластинки, по углам стояли акустические гитары, а все эти предметы непринужденно разбавляли бутылки вина на столе, пепельницы и неимоверная гора коробок от пиццы. Понимаю, что описала я полный хаос, но все же, поверьте, выглядело все не так кошмарно, а как раз вполне мило и уютно…Обстановка вселяла чувство, что здесь обитает живой человек с интересами и потребностями, а не киборг, у которого каждая новая пылинка на прицеле. Здесь моментально приходило чувство защищенности и отгороженности от внешнего мира, что дома так требуется. Еще я заметила, что в квартире были большие окна и подоконники, уставленные до упора разными увлекательными вещицами, вроде фотографий, обычных листов и салфеток, исписанных стихами, различных статуэток, множества DVD и книг…Но особенно меня вдохновила софа в гостиной, которая, по-моему, просто мечта поэта! Это чудо насыщенного но не резкого красного цвета, очень похоже на мебель в клубе, обшарпанное и уложенное гигантским количеством подушек и шерстяным пледом, стояло посреди комнаты, так заман