Автор: Валерий Шамбаров

В нынешнем году мы с вами отмечаем 400-летие выхода России из страшного бедствия — Смуты, воцарения династии Романовых. Хотя ситуация складывается в некотором роде парадоксальная. Именно о начале династии, о первых Романовых на троне — Михаиле Фёдоровиче, Алексее Михайловиче, Фёдоре Алексеевиче и их эпохе большинство наших современников почти ничего не знает. Московская Русь представляется чем-то серым и неинтересным. Общее невежество, грязь, нищета, рабство.

То ли дело за границей! Блестящая Франция, мудрая Англия, роскошная Италия, деловая и аккуратная Германия… Это сложившиеся стереотипы. Вроде бы, тут и спорить нечего. Например, популярный американский историк Роберт Масси без обиняков указывает о XVII столетии: «Культурная отсталость России была слишком очевидной».

Очевидной, что уж тут говорить! Доказательств как будто не требуется. Но… в том-то и дело, что подобными стереотипами оперируют без доказательств! Если же рассматривать реальные факты, то вся «общепризнанная» картина расползается по швам.

Кстати, а как она формировалась, «общепризнанная»?

Западные авторы имели (и имеют) вполне понятную тенденцию приукрашивать и лакировать своё прошлое. В том числе, для этого используется очень некрасивый приём. Восхвалять своё, охаивая чужое. Ну, а российские историки XIX и начала ХХ вв. были в значительной мере заражены модным в ту пору «западничеством». Для них было характерным обратное стремление. Принизить собственных предков, подстраиваясь к зарубежным мнениям.

Впрочем, на формирование массовых стереотипов оказали определяющее влияние даже не предвзятые исторические труды, а художественные романы и кинофильмы. Ведь XVII век был в прямом смысле самым романтическим веком. Именно тогда жили и действовали герои самых популярных романов, будораживших воображение многих поколений молодёжи.

Звенели шпаги мушкетёров. Плели хитрые сети политических интриг Ришелье, Мазарини и Кромвель. Под «Весёлым Роджером» гуляли по морям прототипы капитана Блада, Флинта и Сильвера. Сражались за свободу приятели Тиля Уленшпигеля. Отплясывали краковяк и рубились с врагами соратники пана Володыевского. Томился в тюрьме таинственный узник «железная маска». Раскатывали по свету авантюристки, наподобие Анжелики. А в американских лесах раскуривали с вождями трубки мира «пионеры» со «следопытами».

Предстают перед глазами образы куртуазных дам, галантных кавалеров, учёных. Ну, вспомните хотя бы яркие картинки, как храбрые и изысканные мушкетёры щёлкают каблуками по паркету Лувра или вышагивают дружной шеренгой по парижским мостовым!

Но вообще-то, стоило бы учитывать — это фантазии, и даже не историков, а художественных авторов. С исторической действительностью они имеют слишком мало общего. А порой и вообще не имеют.

Да, Запад любил роскошь и блеск. Но достигались они вовсе не за счёт научного прогресса или более совершенных общественных систем, а за счёт чрезвычайно крутого выжимания соков из собственного простонародья и начавшегося ограбления колоний. Да и блеск, если разобраться, оказывался сомнительным.

Если уж говорить о тех же французских мушкетёрах, то их было всего 2 роты, они составляли личную охрану короля. Кроме них, во Франции было 2 полка гвардии. Только они получали жалованье и носили форму — никаких иных регулярных частей во Франции не существовало.

Остальная армия собиралась из личных отрядов вельмож, из наёмников, и представляла собой разномастный сброд. Кстати, в отличие от России, где с XVI в. существовал великолепный 10-тысячный корпус стрельцов.

Цокать каблуками по паркетам мушкетерам было бы трудновато. Потому что в их времена полы во дворцах устилали соломой. А солому меняли раз в неделю по весьма прозаической причине. Простите уж за откровенность, но на западе туалетов ещё не было. Даже во дворцах. Даже в Лувре, Пале-Рояле, Версале.

Впрочем, в Англии они появились в 1581 г. — британцы торговали с русскими и турками и позаимствовали полезное новшество. Но другие европейские государства перенимать его не спешили. Во Франции даже сто лет спустя пользовались горшками, с ними по дворцу ходили особые слуги.

На балах и приёмах их не хватало, господа аристократы справляли нужду по углам, дамы присаживались под лестницами, и одна из германских принцесс жаловалась: «Пале-Рояль пропах мочой». Поэтому у королей было по несколько дворцов. Время от времени они переезжали, а оставленную резиденцию мыли и чистили.

Но ведь европейцы вообще гигиеной не отличались. Культ чистоты они восприняли гораздо позже, в XIX в. — от китайцев (в тропическом климате грязь вела к опасным инфекциям). Хотя и раньше перед глазами западных граждан был пример более здорового образа жизни: русские ходили в баню не реже двух раз в неделю.

Но подобный обычай иноземные гости описывали как экзотический и «варварский». Голландцы, французы и немцы смеялись над ним. Англичане ссылались на свои суеверия и поучали, что купание приводит к тяжёлым болезням. Доходило до того, что сокрушались — дескать, частое мытье «портит цвет лица» русских женщин.

Ни бань, ни ванн на Западе не было даже в королевских покоях. Вши и блохи множились под париками и считались вполне нормальным явлением. В Англии вошь называли «спутник джентльмена». Когда короновали английского короля Генриха VII, то возник спор, считать ли чрезвычайное обилие вшей под короной хорошей или плохой приметой?

А во Франции уже в конце XVII в., в эпоху Людовика XIV, сборник правил хорошего тона поучал, что в гостях за столом не надо причёсываться, дабы не поделиться своими насекомыми с соседями. Тот же сборник наставлял кавалеров и дам, что не мешает хотя бы раз в день (!) помыть руки. А ещё лучше при этом сполоснуть и лицо.

Именно нечистоплотность породила знаменитую французскую парфюмерию. Заглушая запахи пота и немытого тела, аристократы щедро поливались духами — они тогда напоминали крепкие одеколоны. А чтобы скрыть грязь, прыщи и угри, дамы обсыпали лицо, плечи и грудь толстенным слоем пудры. Увлекались и притираниями, кремами и эликсирами из самых сомнительных компонентов, нередко доводя себя до экзем и рожистого воспаления.

Между прочим, в Московском музее-усадьбе Романовых на Варварке обратите внимание на один экспонат. Вилку, найденную при раскопках Москвы. В нашей стране вилки употреблялись ещё со времён Киевской Руси. В Европе же кушали руками.

В Италии вилки появились в конце XVI в., а во Франции внедрились лишь в XVIII в. А кровати делались огромных размеров. В них укладывались муж, жена, дети, вместе с семьёй могли положить и гостя. А слуги и подмастерья ночевали на полу, вповалку.

Да и речь европейцев очень отличалась от изысканных оборотов, привычных нам по романам и фильмам. Мемуаристы передают прямую речь аристократов со множеством крайне непристойных слов, и только в переводах их заменяют иносказаниями. Кстати, это было характерно и в более поздние времена. Немецкие или английские дамы выражались так, что у боцмана уши завянут, а в русских пересказах фигурировала возвышенная и куртуазная лексика.

Что касается рыцарского отношения к дамам, то и эти представления перекочевали в наше сознание из романов XIX в. А в Эпоху Возрождения германский поэт Реймер фон Цветтен рекомендовал мужьям «взять дубинку и вытянуть жену по спине, да посильнее, изо всей силы, чтобы она чувствовала своего господина и не злилась». Книга «О злых женщинах» учила, что «осёл, женщина и орех нуждаются в ударах».

Даже дворяне откровенно, за деньги, продавали красивых дочерей королям, принцам, аристократам. Подобные сделки считались не позорными, а крайне выгодными. Ведь любовница высокопоставленного лица открывала пути и к карьере и обогащению родных, её осыпали подарками. Но могли подарить другому, перепродать, отлупить.

Английский король Генрих VIII в приступах плохого настроения так избивал фавориток, что они на несколько недель «выходили из строя». На простолюдинок нормы галантности вообще не распространялись. С ними обращались, как с предметом для пользования.

Хозяйство европейских стран оставалось преимущественно аграрным. Крестьяне составляли 90-95% населения. Крупных городов было мало — Париж (400 тыс. жителей), Лондон (200 тыс.), Рим (110 тыс.) Прочие центры — Стокгольм, Копенгаген, Бристоль, Амстердам, Вена, Варшава, ограничивались 20-40 тыс. жителей, а население большинства городов не превышало 1-5 тыс. Но общей и характерной их чертой была грязь и скученность (до 1000 человек на гектар).

Дома втискивались в узкое пространство крепостных стен, их строили в 3-4 этажа, а ширина большинства улиц не превышала 2 метров. Кареты через них не проходили. Люди пробирались верхом, пешком, а богачей слуги носили в портшезах.

Даже в Париже была вымощена только одна улица, бульвар Соurs lа Rеinе являлся единственным местом прогулок знати, куда выбирались «себя показать». Прочие улицы не мостились, тротуаров не имели, и посреди каждой шла канава, куда прямо из окон выбрасывались отходы и выплёскивалось содержимое горшков (ведь в домах туалеты тоже отсутствовали).

А земля в городе стоила дорого, и, чтобы занимать меньшую площадь, второй этаж имел выступ над первым, третий над вторым, и улица напоминала тоннель, где не хватало света и воздуха, скапливались испарения от отбросов.

Путешественники, приближаясь к крупному городу, издалека ощущали смрад. Хотя горожане привыкали и не замечали его. Антисанитария вызывала жуткие эпидемии. Оспа прокатывалась примерно раз в 5 лет. Наведывались и чума, дизентерия, малярия. Только одна из эпидемий, 1630-1631 гг., унесла во Франции 1,5 млн. жизней.

В итальянских городах Турине, Венеции, Вероне, Милане в эти же годы вымерло от трети до половины жителей. Детская смертность была очень высокой, из двух младенцев выживал один, остальные угасали от болезней, недоедания. А люди за 50 считались стариками. Они и вправду изнашивались, бедные — от лишений, богатые — от излишеств.

На всех дорогах и в самих городах свирепствовали разбойники. Их ряды пополняли разорившиеся дворяне, обнищавшие крестьяне. В Париже каждое утро подбирали по 15-20 ограбленных трупов. Но если бандитов (или мятежников) ловили, расправлялись безжалостно.

Публичные казни во всех европейских странах были частым и популярным зрелищем. Люди оставляли свои дела, приводили жён и детей. В толпе сновали разносчики, предлагая лакомства и напитки. Знатные господа и дамы арендовали окна и балконы ближайших домов, а в Англии для зрителей специально строили трибуны (с платными местами).

Но к крови и смерти на Западе настолько привыкли, что для запугивания преступников их оказывалось недостаточно. Изобретались как можно более мучительные расправы. По британским законам, за измену полагалась «квалифицированная казнь». Человека вешали, но не до смерти, вытаскивали из петли, вскрывали живот, отрезали половые органы, отрубали руки и ноги и под конец — голову.

В 1660 г. С. Пинс описывал: «Я ходил на Чаринг-кросс смотреть, как там вешают, выпускают внутренности и четвертуют генерал-майора Харрисона. При этом он выглядел так бодро, как только возможно в подобном положении. Наконец с ним покончили и показали его голову и сердце народу — раздались громкие ликующие крики».

В той же Англии за другие преступления постепенно, по одной, ставили на грудь приговорённому гири, пока он не испустит дух. Во Франции, Германии и Швеции часто применяли колесование. Фальшивомонетчиков варили заживо в котле или лили расплавленный металл в горло. В Польше сажали преступников на кол, поджаривали в медном быке, подвешивали на крюке под ребро. В Италии проламывали череп колотушкой. Обезглавливание и виселица были совсем уж обычным делом.

Путешественник по Италии писал: «Мы видели вдоль дороги столько трупов повешенных, что путешествие становится неприятным». А в Англии вешали бродяг и мелких воришек, утащивших предметы на сумму от 5 пенсов и выше. Приговоры единолично выносил мировой судья, и в каждом городе в базарные дни вздёргивали очередную партию провинившихся.

Очень часто выпячивают западную науку, университеты. Но забывают или преднамеренно замалчивают некоторые мелочи. Тогдашние понятия о науке очень отличались от нынешних. В университетах XVI-XVII в. изучали богословие, юриспруденцию, и в некоторых — медицину. Естественных наук в университетах не было. Проходили, правда, физику. Но она (наука об устройстве природы) считалась гуманитарной, и зубрили её по Аристотелю. А математику изучали сугубо по Евклиду, другой математики Европа ещё не знала.

В результате, университеты плодили пустых схоластов да судейских крючкотворов. Ну, а медицина оставалась в зачаточном состоянии. Общепризнанными средствами от разных болезней считались кровопускания и слабительные. Королю Генриху II, раненому копьём в глаз и мозг, дали слабительное и стали делать кровопускания. Франциску II при нагноении абсцесса за ухом ставили клизмы, а в дополнение закрыли выход гноя и вызвали гангрену.

Слабительными довели до смерти королеву Марго при воспалении лёгких. Людовик XIII с детства страдал катаром желудка — кровопусканиями ему обеспечили малокровие. А кардинала Ришелье при геморрое мучили ежедневными клизмами. А ведь их-то лечили лучшие врачи!

К области «науки» европейцы относили магию, алхимию, астрологию, демонологию. Из естественных наук первой начала развиваться астрономия — она стала «побочным продуктом» модной тогда астрологии. А какие-либо серьёзные исследование долго оставались уделом энтузиастов-одиночек.

О каком уж тут научном уровне говорить, если в 1600 г. в Риме сожгли Джордано Бруно, в 1616 г. запретили труд Коперника «Об обращении небесных тел», в 1633 г. Галилея заставили отречься от доказательств вращения Земли. Аналогичным образом в Женеве сожгли основоположника теории кровообращения Мигеля Сервета. Везалия за труд «О строении человеческого тела» уморили голодом в тюрьме.

И в это же время по всем западным странам увлечённо сжигали «ведьм». Пик жуткой вакханалии пришёлся отнюдь не на «тёмные» времена Средневековья, а как раз на «блестящий» XVII в. Женщин отправляли на костры сотнями. А университеты активно участвовали в этом! Именно они давали «учёные» заключения о виновности «ведьм» и неплохо зарабатывали на подобных научных изысканиях.

Ну, а теперь давайте сравним с Россией, хотя бы в общих чертах.

В эпоху царствования первых Романовых она развивалась энергично и динамично. Её нередко посещали иностранные купцы, дипломаты. Их впечатления говорят сами за себя. Например, английский посол Карлейль был поражён дворцом Алексея Михайловича, называл русский двор самым красивым и величественным «между всеми христианскими монархами».

Восхищались и богатством.

«Изнутри дворцы настолько изукрашены и обвешаны персидскими коврами, столь восхитительно выработанными золотом, серебром и шелками, что не знаешь от удивления, куда направлять свои взоры. Там можно видеть такое собрание золота, драгоценных камней, жемчуга и великолепных предметов, что нет возможности всего описать» (Айрман).

Неизгладимое впечатление на всех гостей производила Москва. Её называли «богатейшим и прекраснейшим в мире городом» (Перри). Венгерский путешественник Эрколе Зани писал:

«Я удивлён громадностью города. Он превосходит любой из европейских или азиатских... В городе живёт несчётное множество народа — иные насчитывают миллион, а иные, более сведущие, более 700 тысяч. Без сомнения, он втрое больше виденных мною Парижа и Лондона... Хотя большая часть строений там из дерева, однако снаружи они довольно красивы и вперемежку с хоромами бояр представляют чудесный вид. Улицы широки и прямы, много обширных площадей; выложен он толстыми круглыми сплошными брёвнами…».

До нас дошли впечатления иноземцев не только о столице. Они описывали «много больших и по-своему великолепных городов» (Олеарий), «многолюдных, красивой, своеобразной архитектуры» (Хуан Персидский). Отмечали «храмы, изящно и пышно разукрашенные» (Кампензе). «Нельзя выразить, какая великолепная представляется картина, когда смотришь на эти блестящие главы, возносящиеся к небесам» (Лизек).

Русские города были куда более просторными, чем в Европе, при каждом доме имелись большие дворы с садами, с весны до осени они утопали в цветах и зелени. Улицы были раза в три шире, чем на Западе. И не только в Москве, но и в других городах во избежание грязи их устилали брёвнами и мостили плоскими деревянными плахами.

Русские мастера удостоились самых высоких оценок современников: «Города их богаты прилежными в разных родах мастерами» (Михалон Литвин). Существовали школы при монастырях и храмах — их устраивал ещё Иван Грозный. А были и высшие учебные заведения, готовили квалифицированных чиновников, священнослужителей. При Алексее Михайловиче их в Москве насчитывалось 5.

Существовал городской транспорт, извозчики — вплоть до конца XVII в. иноземцы рассказывали о них, как о диковинке, у них такого ещё не было. Не было у них и ямской почты, связывавшей между собой отдалённые районы.

«На больших дорогах заведён хороший порядок. В разных местах держат особых крестьян, которые должны быть наготове с несколькими лошадьми (на 1 деревню приходится при этом лошадей 40-50 и более), чтобы по получении великокняжеского приказа они могли немедленно запрягать лошадей и спешить дальше» (Олеарий). От Москвы до Новгорода доезжали за 6 дней.

Путешественники сообщали о «множестве богатых деревень» (Адамс). «Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в таком количестве, что это кажется удивительным. Каждое утро вы можете видеть от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом, а некоторые с рыбой» (Ченслер). И жили-то русские очень неплохо!

Все без исключения чужеземцы, побывавшие в России, рисовали картины чуть ли не сказочного благоденствия по сравнению с их родными странами!

Земля «изобилует пастбищами и отлично обработана... Коровьего масла очень много, как и всякого рода молочных продуктов, благодаря великому обилию у них животных, крупных и мелких» (Тьяполо). Упоминали «изобилие зерна и скота» (Перкамота), «обилие жизненных припасов, которые сделали бы честь даже самому роскошному столу» (Лизек).

Причём изобилие было доступным!

«В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дёшевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать» (Хуан Персидский — очевидно, имея в виду раздачу милостыни). «Вообще во всей России вследствие плодородной почвы провиант очень дёшев» (Олеарий). О низких ценах писали и Барбаро, Флетчер, Павел Алеппский, Маржерет, Контарини. Их поражало, что мясо настолько дёшево, что его даже продают не на вес, «а тушами или рубят на глазок». А кур и уток часто продавали сотнями или сороками.

Денежки у народа водились. Крестьянки носили большие серебряные серьги (Флетчер, Брембах). Датский посол Роде сообщал, что «даже женщины скромного происхождения шьют наряд из тафты или дамаска и украшают его со всех сторон золотым или серебряным кружевом».

Описывали московскую толпу, где «было много женщин, украшенных жемчугом и увешанных драгоценными каменьями» (Масса). Уж наверное, в толпе теснились не боярыни. Мейерберг приходил к выводу: «В Москве такое изобилие всех вещей, необходимых для жизни, удобства и роскоши, да ещё получаемых по сходной цене, что ей нечего завидовать никакой стране в мире». А немецкий дипломат Гейс, рассуждая о «русском богатстве», констатировал: «А в Германии, пожалуй, и не поверили бы».

Конечно же, благосостояние обеспечивалось не климатом и не каким-то особенным плодородием. Куда уж было нашим северным краям до урожаев Европы! Богатство достигалось чрезвычайным трудолюбием и навыками крестьян, ремесленников. Но достигалось и мудрой политикой правительства.

Со времён Смуты Россия не знала катастрофических междоусобиц, опустошительных вражеских вторжений (восстание Разина по своим масштабам и последствиям не шло ни в какое сравнение с французской Фрондой или английской революцией). Царская армия неизменно громила любых неприятелей.

Да и правительство не обирало народ. Все иноземные гости признают — налоги в России были куда ниже, чем за рубежом. Народ не разорялся. Это было не случайным явлением, а целенаправленной политикой.

Адам Олеарий писал про Алексея Михайловича, что он «очень благочестивый государь, который подобно отцу своему не желает допустить, чтобы хоть один из его крестьян обеднел. Если кто-нибудь из них обеднеет вследствие неурожая хлеба или по другим случайностям и несчастьям, то ему, будь он царский или боярский крестьянин, от приказа или канцелярии, в ведении которых он находится, даётся пособие, и вообще обращается внимание на его деятельность, чтобы он мог снова поправиться, заплатить долг свой и внести подати начальству».

Купцы, крестьяне, мастеровые имели возможность расширять свои хозяйства, поставить на ноги детей. В итоге в выигрыше оказывалось всё государство.

К слову сказать, и эпидемии случались гораздо реже, чем в «цивилизованной» Европе. «В России вообще народ здоровый и долговечный... мало слышали об эпидемических заболеваниях... встречаются здесь зачастую очень старые люди» (Олеарий).

А если уж продолжать сопоставление, то и крови лилось куда меньше. «Преступление крайне редко карается смертью» (Герберштейн); «Законы о преступниках и ворах противоположны английским. Нельзя повесить за первое преступление» (Ченслер).

Казнили лишь за самые страшные преступления, причём смертные приговоры утверждались только в Москве — лично царём и Боярской думой. И уж таких садистских безумств, как массовые охоты на ведьм, наши предки не знали никогда…

Вот так рассыпаются байки о дикой и забитой Руси — и о просвещённой, изысканной Европе.

http://tainoe.info/pravda-rusi---russkiy-blesk-na-fone-varvarskoy-evropy.html