"Господи! Сохрани мне шерсть, чтоб уйти в леса…"

(Леонид Губанов ).

 

 

Вообще-то людей - поэтов и живущих согласно достоинству поэта и  согласно этике- морали  поэта  убивают не за стихи, а за бросающее вызов окружающим дерзкое поведение (виктимное, - сказали бы сегодня), - но как раз оно, это вызывающее поведение, и делает их  людьми - настоящими мужчинами  и женщинами... поэтами...

Лхаса де Села умерла в 37 лет. Умереть в 37 лет - это тоже (поэтически) получилось весьма по-русски. Ведь в 37 лет ушли из жизни Пушкин, Маяковский, Шубин, Губанов...

 

 

Учитель рисования и пения
На мраморные руки положил
Венок неувядаемый терпения
И остро отточил карандаши.

 

Учитель рисования и пения --
Гнездо нашел, а сердце разорил.
И дождь идет, как слезы искупления,
И вербы набухают у могил.

 

Учитель рисования и пения,
Он все решил и обсудил -- заранее.
Он будет одинок -- стихотворение
Не терпит похвалы, не ждет издания.

 

Но ветер налетел - и факел выдохся.
Обыскан жизнью, прочитаю с ленью я:
«Под камнем сим теперь лежит из Выборска
Учитель рисования и пения»

 

6 апреля 1979
(Л.Губанов ).

 

 

У меня волосы — бас
До прихода святых верст,
И за пазухой вербных глаз —
Серебро, серебро слез.

 

По ночам, по ночам — Бах
Над котомками и кроватями,
Золотым табуном пах,
Богоматерью, Богоматерью.

 

Бога, мама, привел опять
Наш скелетик-невропатолог.
Из ненайденного портного
Вышел Бог — журавли спят.

 

Спрячу голову в два крыла,
Лебединую песнь докашляю.
Ты, поэзия, довела,
Донесла на руках до Кащенко!

 

Май 1964
(Л.Губанов ).

 

 

А если лошадь, то подковы,
Что брызжут сырью и сиренью,
Что рубят тишину под корень
Непоправимо и серебряно.

 

Как будто Царское Село,
Как будто снег промотан мартом.
Еще лицо не рассвело,
Но пахнет музыкой и матом.

 

Целуюсь с проходным двором,
Справляю именины вора.
Сшибаю мысли, как ворон
У губ с багрового забора.

 

Мой день страданьем убелен.
И, под чужую грусть разделан,
Я умилен, как Гумилев
За три минуты до расстрела!

 

О! Как напрасно я прождал
Пасхальный почерк телеграммы.
Мой мозг струится, как Кронштадт.
А крови мало, слышишь, мама?

 

Откуда начинает грусть?
Орут стихи с какого бока,
Когда вовсю пылает Русь
И Бог гостит в усадьбе Блока?!

 

Когда с дороги, перед вишнями
Ушедших лет, цветущих лет
Совсем сгорают передвижники,
И есть они, как будто нет!

 

Не попрошайка я, не нищенка,
Прибитая злосчастной верой,
А Петербург, в котором сыщики
И под подушкой револьверы.

 

Мой первый выстрел не угадан,
И смерть напрасно ждет свиданья.
Я околдован, я укатан
Санями золотой Цветаевой.

 

Марина, ты меня морила,
Но я остался жив и цел.
А где твой белый офицер
С морошкой молодой молитвы?

 

Марина, слышишь? Звезды спят.
И не поцеловать досадно.
И марту храп до самых пят.
И ты как храм, до слез до самых.

 

Марина, ты опять не роздана.
Ах, у эпох, как растерях,
Поэзия — всегда Морозова!
До плахи и монастыря.

 

Ее преследует собака,
Ее в тюрьме гноит тоска.
Горит как протопоп Аввакум
Бурли-бурлючая Москва.

 

А рядом, под шарманку шамкая,
Как будто бы из-за кулис,
Снимают колокольни шапки,
Приветствуя социализм!

 

 

1964
(Л.Губанов ).