Когда он [Аврам] возвращался после поражения Кедорлаомера и царей, бывших с ним, царь Содомский вышел ему навстречу в долину Шаве, что ныне долина царская; и Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино, — он был священник Бога Всевышнего, — и благословил его, и сказал: благословен Аврам от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли; и благословен Бог Всевышний, Который предал врагов твоих в руки твои. [Аврам] дал ему десятую часть из всего.

Бытие, 14, 17-20

 

Авраам пал жертвой одной иллюзии; он не в состоянии вынести однообразие мира. Теперь мир познан, однако он кажется ему чрезвычайно разнообразным, чтобы удостовериться в этом, достаточно в любой момент набрать мир в пригоршню и рассмотреть его внимательнее. Поэтому сетование на однообразие мира так и остается жалобой, которую не следует смешивать с мировым разнообразием.

Франц Кафка

 

... в некоторых посредственных романах последняя глава занимает места больше, чем все предыдущие, повергая читателя в определенное недоумение.

 

 

* * *

 

І

 

Принято считать, что шестнадцатый Председатель Объединенных Государств (President of the United States) погиб от пули отпрыска почтенного актерского семейства из Англии. Что ж, каждая уважаемая иллюзия некогда выборола свое право на существование. Я не намерен прекословить общественному мнению и сейчас хочу лишь представить упомянутое происшествие в том виде, в каком оно запечатлелось в моей голове до настоящего времени.

Меня обычно называют Мельхиседеком Круксом (Melchizedek Crux). Считается также, что я родился и вырос в приходе Святого Панкратия (St Pancras) в Лондоне, некоторое время играл в театре Ковент-Гарден (Covent Garden). Подобные детали особого значения не имеют, поскольку царство мое пало так давно, что за это время я успел не только свыкнуться с неибезжностью утраты, но также потерял веру в реальность существования утерянного. Забвение – самый щедрый и в то же время самый доступный дар времени сынам человеческим, было бы неразумно отказаться от него. Хватательный рефлекс нашей памяти окружил нас двумя, как свидетельствует бытие животного мира, чуждыми нашей изначальной природе и, в сущности, избыточными фантомами – прошлым и будущим. Память гонится за мельницами, за тенями прошедших событий, в мутной пелене которых со временем пропадает главная их тайна – ничтожество. Бог, который никогда и нигде не рождался, ни за кого не страдал, никому не открывался и ни с кем не говорил, иными словами, Бог, не осквернивший себя событием, возможно, все еще вправе претендовать на звание истинного.

Как и многие тогда, в Объединенные Государства я отправился в поисках счастья. Произошло это в 1821 году; председателем тогда был Монро, последний из вирджинцев. Восстание антиренты, войны с Мексикой, Техасская революция и прочие достопамятные сегодня события, по сути дела, прошли мимо меня: приходилось содержать любовницу и детей, живя в большом загородном доме в полном отрешении от мира. Надо сказать, что к войне Севера и Юга я поначалу едва ли проявил большее участие. Фигура президента Союза на некоторое время привлекла мое внимание после сражения при Энтитеме в 1862 году; вскоре я надлежащим образом забыл о сражении и обо всем, что было связано с войной и политикой.

 

ІІ

 

В тот день почтальон подошел к нашей двери несколько позже обычного. Людей мистического склада, наподобие моего, происшествия такого рода настраивают на особый лад – нам словно невдомек, что на каждый такой загадочный случай приходится десяток гораздо менее постижимых, не замеченных нами. Я убежден, что каждый порядочный человек в свое время проспал некую частную, одному ему предназначенную теофанию, так что, проснувшись однажды с райским цветком Колриджа в руке, он, скорее всего, подумает, что здорово надрался накануне и кто-то из друзей сыграл с ним эту премилую шутку. Ну и слава Богу, большего он все равно вместить не сможет, а самое простое объяснение часто оказывается самым правильным. Вместившие же становятся бесноватыми, одержимыми, безумными, прозорливцами, пророками, апостолами новых религий и т.д. (etc.)

Итак, почтальон все же появился у двери нашего дома, опустил в ящик свежий номер «Bristol News», какую-то корреспонденцию и отправился дальше. Если чтение газет есть некая форма забытия, то тем паче это относится к газетам утренним. Мы читаем газету утром, чтобы холодным душем свежих новостей отогнать от себя непрошенных ночных суккубов, которых с годами, как ни странно, только прибывает к нашему одру.

Около полудня в дверь позвонили. Пришел мой юный друг, Джон Бут (John Booth), многообещающий молодой человек, избраший в свое время неблагодарное поприще актера. Надо сказать, что я снисходительно относился к его успехам, памятуя о том, сколь высокой ценой оплачена всякая иллюзия новизны под небом. Обсудили мы, между прочим, мое недавнее приобретение – шесть томов «Илиады» в переводе Поупа (1715-1720) форматом в малую четверть (in small quarto). Молодой человек попросил меня ссудить на время три первых тома, и я пошел ему навстречу. Дальнейший наш разговор касался, в основном, судьбы самого Бута: он упомянул о своем намерении отправиться в столицу, сказал также, что уже отправил рекомендательное письмо в театр Форда в Вашингтоне. На Страстной неделе (Holy Week) театр должен был посетить Председатель побеждавшего северного Союза. Впрочем, кое-где сопротивление южан еще не было сломлено, что радовало моего посетителя, принадлежавшего к Епископальной Церкви и всей душой болевшего за дело Конфедерации. Всего один раз было упомянуто имя Председателя, который в своей второй инаугурационной речи призвал отказаться от мщения, «перевязать стране её раны … сделать всё возможное, чтобы завоевать и сохранить справедливый и длительный мир в своём доме и со всеми народами мира (ну и амбиции у этих янки!)». В тот момент имя это не показалось мне ни странным, ни даже знакомым; все это я почувствовал уже после ухода молодого актера.

Поставив имевшиеся в моем распоряжении тома «Илиады» на полку, я обратил внимание на суровый черный фолиант, лежавший несколько в стороне от остальных антикварных изданий. Фамильная Библия короля Иакова (King James Version). Не сохранился ни фронтиспис, ни титульный лист, однако полученная в городской публичной библиотеке справка позволила торговцу колониальными товарами Израэлю Картафилусу (Israel Cartaphilus), моему старому знакомому и увлеченному библиофилу, установить, что орфография издания ориентирована на Кембриджскую редакцию 1760 года, а раз так, то отпечата она была, по всей видимости, между этой датой и 1769 годом, когда вышла несколько модернизированная Оксфордская Библия. Он даже предположил, что в моей библиотеке хранится экземпляр образцового фолио Джона Баскервиля (John Baskerville's fine folio edition)  1763 года, однако в то время под рукой у него не оказалось средств, необходимых для подтверждения этой смелой гипотезы.

В эту книгу я заглядывал лишь изредка и с затаенной опаской. Боялся встретить глазами те несколько строк, которые Моисей (или кто-то другой) под вдохновением свыше уделил описанию Мельхиседека, царя Салимского, хотя хорошо знал, что строки эти заключены в одной из глав Сефер Берешит (בְּרֵאשִׁית סֵפֶר), где-то в самом начале Священного Писания. Последний раз я читал этот текст по манускрипту, испещренному квадратным арамейским письмом.

Смерть пришла в дольний мир вместе с призраками прошедшего и грядущего, ибо человек, не ведающий о своем рождении и смерти (death), подобен в своем неведении бессмертным (immortal) олимпийским богам. В ореховой скорлупе (nutshell) незамутненного настоящего каждый из нас – повелитель бесконечности (king of infinite space). Руководствуясь этим соображением, я решил не беспокоить впредь тени былых лет и, казалось, навсегда отрекся от этого мучительного чтения.

Однако книгу Бытия (the Book of Genesis) мне все же довелось раскрыть. Остаток дня я провел за чтением истории Аврама, как оказалось, ставшего впоследствии Авраамом (со дня нашей встречи в Салиме я не слышал более о нем), о его отношениях с тем, кого я в свое время почитал как Бога Всевышнего. Последние годы жизни Авраама напоминали затянувшийся эпилог какого-то посредственного романа, причем по всему было видно, что внебрачный сын удался ему лучше законного. Впрочем, у Бога свои предпочтения в матримониальных конфликтах, и сынам человеческим негоже перечить его приговорам. Поразило другое: умудренный годами и опытом муж выразил готовность почтить божество устаревшим, к тому времени полностью скомпрометированным, изжившим себя способом, и это после обстоятельной богословской беседы, состоявшейся между нами в Салиме, в которой я, между прочим, воспользовавшись преимуществами моего сана (my cloth), поделился с ним своими соображениями по поводу некоторых новейших течений внутри нашей религиозной традиции, отстаивавших, среди прочего, отказ не только от человеческих, но и от животных жертвоприношений – тенденция, которую впоследствии подхватили и смогли должным образом осмыслить лишь пророки Израиля. Так незаметно для самого себя я впервые за долгие годы предался воспоминаниям, в результате чего словно само собой созрело решение, кажущееся мне сегодня долгожданным.

 

ІІІ

 

Проникнуть в председательскую ложу оказалось проще, чем я думал поначалу; к ней был приставлен полисмен далеко не самого высокого пошиба, во время антракта выбежавший в соседнюю таверну пропустить стопарик с напарниками стопарик виски за здоровье председательской четы (разумеется, столь трогательные подробности дошли до моего сведения лишь некоторое время спустя, в тот же момент удивлению моему перед открытостью пути не было предела). Но даже если передо мной предстали бы известного свойства препятствия, я смог бы пробраться в ложу через одному мне да кое-кому из обслуживающего персонала известный черный ход, так что я вырос бы перед Председателем прямо из-под его ног. Втереться в доверие к прислуге и паре-тройке актеров из труппы тоже не составило особого труда; о Джоне Буте здесь уже были наслышаны. Правда, последний представлялся им несколько моложе на вид, но вот незадача – как раз накануне отъезда в столицу мой молодой человек куда-то исчез из нашего городка. Дабы отвести от себя неизбежные при подобных обстоятельствах подозрения, ставлю в известность любого возможного читателя моих записок, что след актера Джона Бута впоследствии обнаружился в Вирджинии, и по прошествии двух недель со времени случившегося он был добросовестно зарезан у стен горящего амбара, произнеся напоследок то, что он, как известно, произнес.

Впрочем, директор театра не был особо смущен по поводу нетипичной в мои годы внешности – молодежи в труппе и без того пруд пруди, а вот роли посерьезнее доверить некому. Мистер... как бишь Вас там... да я уже, между прочим, вижу в Вашем обличье превосходного Шейлока! What judgment shall I dread... Что-то такое у Вас в глазах, в глазах... Тронут Вашим доверием и обходительностью, сэр, и готов незамедлительно приступить к репетициям (ну или что-нибудь в этом роде; теперь-то не все ли равно?).

В дороге я снова погрузился в воспоминания. Тень триумфа Аврама не покидала меня. Колесницы, груженые золотом повозки, переливы конской сбруи в лучах восходящего солнца, всадники в одеждах из хананейского виссона, лучники и копьеносцы в пурпурных ризах – все это с течением времени слилось в единое неизбывное впечатление, и когда мы въезжали в столицу, экипаж на мгновение показался мне окруженным пальмовыми ветвями халдейских паломников.

К вящему моему удивлению, по прошествии стольких столетий из памяти совершенно не изгладились ни взаимное отражение двух солнц – земного и небесного – в отблесках золотых сиклей, ни просветленное лицо царя Содомского, ничем не выдававшее ни следов вырождения династии, ни тревоги по поводу скорой погибели его города. Наивно полагать, будто священнику решительно все равно, кто предстанет пред алтарем его Бога, и что, скажем, римские первосвященники в своих призывах римского сброда к покаянию по случаю приближавшегося Адвента или Великого поста, пылали теми же священно-возвышенными чувствами, что и папа Лев III, венчавший императорской короной Карла Великого.

Аврам был в ударе. Колесница его, по бокам изукрашенная позолотой со вставками из оникса и хризолита, как и подобает великому победителю, замыкала процессию. Я и стены Салима многое повидали на своем веку, но это обилие пурпура, позолоты, инкрустированных диадем, отливавших красками морского прибоя затмили даже блеск славы царя Соломона. Молодой раб из дворцовых причетников шепчет мне на ухо, что кир Аврам благоволит пожертвовать десятую часть своих трофеев в пользу Храма Бога Всевышнего (El Shaddai). Он также хочет принять меня в своем шатре за городом после захода солнца, сразу по окончании торжественной гекатомбы в его честь для обсуждения некоторых спорных теолого-политических (в те времена не принято было отделять одно от другого) вопросов.

На сцене шла второсортная комедия вроде тех, на которые влюбленные парочки скупают с известной целью места в последних рядах. Играли паршиво, и от Председателя не скрылось это обстоятельство, единственным утешением было общество супруги (что бы ни говорили, а отец нации был примерным семьянином) да дочери приятеля-сенатора со своим женихом из военных. Небольшое кирпичное здание на 10-й улице (10th Street) было заполнено до отказа сливками столичного общества, так что в неизбежной в подобных случаях суматохе я мог не беспокоиться насчет отступления.

Председатель знал, что Гражданская война позади, в ближайшие годы его стране подобные потрясения никоим образом не грозят, а значит, придется провести отведенный Всевышним остаток жизни в неторопливом скоплении воспоминаний об ушедшей бранной славе, изредка прерываемом известными должностными хлопотами. Вид у него был усталый, я понял это, еще не приставив ствол револьвера к его затылку. В ходе трогательного светского разговора с женой глаза Председателя излучали готовность (как мне тогда показалось) принять предназначенный исход как вполне приемлемый и благоразумный, однако откуда-то со дна глазных яблок все же подымалось (он ничего не мог с этим поделать) ощущение непрощенной вины и страх перед зовом сыновней крови, четыре тысячи лет вопившей от земли: Авраам был хорошим семьянином и скверным отцом.

 

IV

 

Как же он постарел я знал что в мое распоряжение предоставлена всего лишь телесная оболочка и если надо будет он найдет себе другую но даже вечным (eternal) не дано избежать обветшания время гомеопат который часто вполне сознательно умерщвляет своих пациентов легавый растяпа в купели забвения искал я пути омолодить ветхого Адама он же не мог позволить себе и этого ибо в Законе сказано Фарра родил Аврама и еще скончался Авраам и умер в старости доброй престарелый и насыщенный и приложился к народу своему значит теням все же удалось уловить его в сети этого краткого промежутка лишить воли посредством истории и памяти со мной они поступили не в пример милосерднее у меня не было детей что ж я как священник не могу отказать ему в последнем благословении confiteor Deo omnipotenti beatæ Mariæ semper Virgini beato Michaeli Archangelo beato Ioanni Baptistæ sanctis Apostolis Petro et Paulo omnibus Sanctis et vobis fratres quia peccavi nimis cogitatione, verbo et opere mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa что делаешь делай скорее benedictus Аbram Abraham Deo excelso qui creavit cælum et terram et benedictus Deus excelsus quo protegente hostes in manibus tuis sunt sic semper tyrannis [1]

Нет, кажется, о тиранах тогда речи все же не было. Как я и ожидал, вслед за неуемным и неуместным всплеском хохота по поводу одной избитой остроты в зале воцарилась неимоверная суета. Каждому чину не терпелось выслужиться перед вышестоящим, продемонстрировав таким образом чудеса сноровки и самообладания в экстремальной ситуации. К сожалению, в таких случаях редко кому это действительно удается.

Театр я покинул незамеченным. Проходя мимо близлежащей таверны, иронически усмехнулся (своему успеху, как думалось тогда). Если верно, что священная история Израиля начинается с призвания Аврама Богом (by El), сегодня эта история исполнилась. «Свободен!», – собирался было закричать я на углу 13-й и Пенсильвания-авеню (Pennsylvania Ave.), но тут же опомнился и сдержал неуместный порыв: полиция Объединенных Государств не гнушается никакими подручными средствами при задержании особо опасных преступников, а моя нынешняя телесная оболочка мне определенно еще пригодится, да и свыкся я с ней основательно за эти годы.

 

 

«Зачем он шел долиной чудной слез...». Город о благословении Авраама узнает из завтрашних утренних газет. Et conditus aromatibus, repositus est in loculo in Ægypto.

 

EXPLICIT LIBER BRESITH ID EST GENESIS

 

 

Примечание. Текст печатается по рукописи из частного собрания преподного Бенджамина Картафилуса, О. И. (Rev. Benjamin Cartaphilus, SJ; 1929-2008), любезно предоставленной в распоряжение издателя его наследниками. Перевод с английского V.E.; публикуется впервые.