ЧТО БЫ ТЫ НЕ ДЕЛАЛ, ТЫ ДЕЛАЕШЬ СЕБЯ

 

Отрывок из новеллы "Алмазный ключ".

Однажды, когда у Ксении Павловны объявился гость из русского зарубежья, выяснилось, что она из графского рода, а он князь. Между тем зашла речь о студенческих волнениях на Западе, что связано и с богоборчеством, не говоря о воздействии науки и образования на умонастроение современного человека. Это было в 60-е годы XX века. Ксении Павловне захотелось узнать, как обстоит у князя с религией.
- Интересно узнать, а какой вы веры? - спросила она, вызвав улыбки у молодежи, имевшей о религии, о вере весьма поверхностные представления, отчасти, из-за неприятия всяческой пропаганды, в том числе и атеистической. Правда, интерес к иконам, к монастырям, к Древней Руси, наравне с музейным бумом, был уже почти всеобщим, разумеется, у тех, кто проявлял тягу к знаниям и искусству всех времен и народов.

- В нашем роду, как вы знаете, Ксения Павловна, - отвечал серьезно Леонард, в общем, вполне разделяя равнодушие к религии своих новых товарищей, - были и католики, и протестанты, и православные, разумеется. В церковь я ходил ребенком, но отдали меня в светскую школу... Со студенческих лет если и заглядывал в церковь, то только в новых городах и странах, то есть как турист...
- Это я понимаю. Ну, а вы верите в Бога?
- Нет, я не верю в Бога в обычном религиозном смысле, но способности души верить, надеюсь, не утратил.
- Вера, по-вашему, способность души? - Ксении Павловне понравилось такое определение.
- Да, мне так кажется, - подтвердил Леонард. - Вера - это свойство души, как воля, как ум... Рассудок и вера в известной гармонии и составляют разум человека. Здесь квинтэссенция всех чувств человека как чисто природных (ведь мы верим своим глазам и ушам), так и духовных, высших.
- Пожалуй, - согласилась Ксения Павловна.

Леонард оживился и продолжал с увлечением:
- Вера - ведь всегда поэтическое чувство, не правда ли? И в этом своем качестве она сливается с эстетическим чувством, с восприятием и переживанием красоты. В красоту тоже нужно верить. Я думаю, необходимо верить и в научные истины. Одно рассудочное знание законов природы и вообще нравственного мира - мертвое знание. Вера лежит в основе познания и вдохновения; это сфера высших взлетов человеческого духа, когда он видит и Бога, свой идеал сверхсовершенной личности.
- Да, вы верите, - сказала с удовлетворением Ксения Павловна.
- А все-таки во что верить? - взмолились и Вера, и Таня. - Во что вы верите, Леонард? - прямо пристали они к новоявленному мыслителю.
- Вопрос коварный, - заметила Ксения Павловна, - по-настоящему очень трудный. Какие колоссальные усилия затратили на его решение тот же Достоевский или Лев Толстой.

- Да, Ксения Павловна, - отозвался Леонард, загораясь оживлением и радостью. - Желание веры - это уже добро; на этом собственно основана вся энергия исканий и мучений и Льва Толстого, и Достоевского, да и всех религиозных мыслителей. Но рядом с ними как спокойно во что-то верил Чехов! - Леонард даже прошелся как бы от удивления. - Во что и как верил Чехов? Усилия верить мне, хотя и понятны, но чужды. Я, конечно, верю... Во мне это как основа моей души и характера, нечто нераздельное от меня самого, не вовне, а в самой сути моего "я", моего мироощущения. Моя вера во мне прозрачна, и мир она делает для меня прозрачным.

- Послушайте! Да вы счастливый человек, Леонард! - воскликнула Ксения Павловна. - Вы обладаете алмазным ключом к счастью!
- А что такое счастье? - тут же спросила Вера, переглянувшись с Таней.
- О, если я обладаю алмазным ключом, - шутя заговорил было Леонард, - я, уж наверное, могу вам сказать, что такое счастье.
- Постойте, Леонард! - остановила его Таня. - Не спешите, ради Бога, с ответом. Ключ еще не у вас на руках. От вашего ответа, я думаю, зависит все.
- Что такое? - завертела головой Ксения Павловна, уловив волнение и тревогу на лице и голосе племянницы, и как она вся преобразилась.
- Вам ли не знать, графиня? - отвечала Таня, потупясь. - Верная хранительница заколдованных сокровищ! Леонард, молчите! Не спешите с ответом. Так легко ошибиться!

Этот разговор имел такое завершение на следующий день.

- Мне кажется, - сказал Леонард, вдруг прервав свои рассуждения о сокровищах Эрмитажа, куда он ходил с Таней, - я знаю, что такое счастье. Возможно, я ничего нового не открыл. Конрад писал: "Сущность искусства - пробуждать в людях чувство чудесного". С этим можно согласиться. Искусство, культура в широком смысле слова - вот вам беспредельная область чудесного, равная Вселенной, на краю которой поместим, если угодно, и боженьку.
Ксения Павловна улыбнулась почти с благодарностью, повеселев глазами и даже помолодев.
- Да, хорошо, - закивала она головой.

- "Красота есть лишь обещание счастья", сказал Стендаль в трактате "О любви". То есть он говорил о красоте женской. Этого не мало. Но мне думается, - продолжал Леонард, - красота может служить и источником счастья. Да и нет иного источника! - все более проникаясь, очевидно, значением своих слов, воскликнул он. - Когда я испытываю чувство прекрасного - перед небом и морем, или перед картинами великих художников, или при чтении, или перед женщиной, пусть промелькнувшей лишь на миг передо мной в многолюдной толпе, я тогда и бываю по-настоящему счастлив. Я думаю, счастье - чувство прекрасного.

- Всего-то? - невольно усмехнулся Панин.
Таня и Ксения Павловна переглянулись, может быть, тоже несколько усомнившись, как Сергей.
- Область прекрасного беспредельна! - повторил Леонард. - А ныне я счастлив особенно, - и он взглянул на Таню, словно пробудив ее, статуарность ее исчезла, менее совершенная, но вся живая, она раскраснелась почти до слез, - нигде в мире, как в России, я не видел столько красивых девушек и молодых женщин, при этом поразительная открытость и веселость, человечность, что, впрочем, замечаешь еще в портретах Рокотова и Левицкого.

- О Леонард! - пролепетала Таня, не зная, куда руки деть, ей хотелось броситься ему на шею, но он рассуждал вообще, и она пришла в себя.
- Да, - проговорила Ксения Павловна, - только для непосвященных не остается ли она, сама красота и вся область прекрасного, неким заколдованным царством, и это помимо всевозможных запретов и гонений, - вздохнула она.

Панин отступил и, вспомнив о ларце, заглянул в него, не таясь ни от кого.
- Открыл? - осведомилась Ксения Павловна.
- Да. Смотри!
- Это перчатки моей мамы. Бинокль театральный. Семейная реликвия.
- Смотри! Что там видишь? - спросил Сергей, зажмуривая глаза.
- Ах! Леонард! Ключ, алмазный ключ! Таня! Невероятно, - вся всполошилась Ксения Павловна. - Оказывается, я всю жизнь была обладательницей алмазного ключа!
- Можно его взять в руки? - вся засветилась Таня, беря осторожно двумя пальцами крохотный ключик и роняя на ладонь, чтобы разглядеть его как следует. Ключ сиял, точно на весу, то есть весь на свету, прозрачный и лучезарный, поющий, как поют цветы и бегущие воды. - Вот он и открыл нам сокровища Эрмитажа, не так ли?
- О принцесса!

©  Петр Киле