–...это со-кровенное, ставшее от-кровенным, нагим, без игры. Письма в тетрадь несравнимо откровенней и правдивей писем в конверт. В них – не лгут. В них себя узнают. Письмо в тетрадь, это письмо в себя. Жизненно важная необходимость – "Не могу не записывать. Важно, чтобы вещь была осознанна, произнесена внутри". Для меня не только в этом смысл. Не могу не записывать, потому что не могу говорить. Я вслух звучу почти всегда фальшиво, сбивчиво как-то, жалко. (Так и со слухом музыкальным – внутри слышу чисто, а как петь начинаю – съезжаю всё время, причём в совершенно неожиданную сторону). Такая фальшь самой себе противна, режет по сердцу (и по уху). Ещё смысл – сохранить, сберечь нетронутым. Рассказать для меня – как расплескать: расплескать своё чувство по чужим сердцам. Сделать его обыденно-звучащим, между повседневных дел привычными словами произнеся – принизить. И, наконец, это признание, осознание, молчаливое звучание того пожара, который внутри бушует.

Марина! Я Вами – почти в каждом письме, почти в каждом стихе – обжигаюсь, нестерпимо, необратимо больно. И я тоже – не дую. Пусть горит. Пусть болит.

Неустанно читаю – и записываю, помечаю – и запоминаю. Но понимаю всю тщетность моих хотений и стараний. Не осилить, не впитать, не объять, не вместить в себя всю Вашу оглушающую, пугающую, обезоруживающую безмерность.

Марина! Вы – отрыв. От всего лживого, земного, от всех моих ранее необходимых людей и жизней. Сейчас они мне глубоко равнодушны. Почти все.

Марина! Так нелегко произносить "люблю" по отношению к Вам. (И никогда – "обожаю". Обожать можно конфеты, или запах, или что-то в этом роде. Но Стихи? Вас? – пошлость и пустозвоние непонимающих). А ещё: это ведь всё равно так мало! Ваше – это любовь за пределами любви. Запределье любви, когда души сливаются. А ещё: просто не смею говорить сейчас эти слова. Ведь как хорошо, как не страшно сейчас Вас любить. Нам – сытым, одетым, обутым, под мирным небом живущим. А тогда – смогли бы? А не просто любить – смогли бы? Что Вам сейчас жест моей распластанной души? Надо тогда Вас любить: живую – живой.

И всё же... Закрыв глаза, крик души: Марина! Люблю Вас всей болью, которой живу, на которую только способна!

Сама удивляюсь, но это явно видно, у меня глаза от чувств к вам – зеленеют. Зацвели (так река покрывается ряской в весенний период цветения).

Душа оголена, вся наизнанку, всем живым мясом наружу – пьёт Вашу боль, Вашу любовь. Сейчас к людям не хочу (такие раны напоказ?). Так милы сердцу сейчас и тучи, и холод, и сумрачность комнат. Сесть бы у окна и застыть. Глядеть на тёмное серое небо, на летящие тучи (что им, в своих высотах и скоростях, до нашей бренности?). Слушать дождь. Думать о Вас.

Марина! Стоять в Вашей бесконечной, бездонной, "всепоглощающей и всеотталкивающей" реке – верная погибель (или уж тогда не заходить выше щиколотки! – обожать). Я устала. Как многие, как почти все. Но к берегу не хочу. Я больше не плыву и себя больше не чувствую, сама себе стала не важнá. Я Вами "захлебнулась". Меня вне Вас больше нет. Только поэтому я теперь так спокойна. Дрожь во всём теле унялась, смирилась с победой воды – Вас. Обессилев, раскинув руки, медленно падаю на дно Вашей души. Жизнь, "в отбросах дней, дел, дрязг" где-то там, далеко, глухо и блёкло. За гранью воды, стены, меня. И, совсем другое: я жива, и я живу. Только не та, что была раньше. Из Вашего сердца прежней не вынырнешь. Вы пробудили то, что рделось внутри – затоптанное, попранное мной же. Я себя больше не боюсь и не стыжусь.

Меня нет в этой жизни (полная атрофия). Живу рядом с Вами: в той Москве, в то время. Во мне безумная тяга и необходимость проживать с Вами дни – в Ваших буднях, в Ваших мыслях, в Ваших чувствах. Не чувствую границ – реальность – я? Или реальность – Вы? Но всё равно – так щемит сердце от невозможности зримой, ощутимой близости...