https://zen.yandex.ru/media/id/5e00f9b0d7859b00b1aaeadc/brilliantovyi-general-mgb-sergei-goglidze-5fe4f173ba62db3e386fdee7 |
|
Метки: Сергей Гоглидзе |
Без заголовка |
|
|
Гражданская война в лицах_00 |
27 сентября 1885 года в станице Каменской на западной окраине Донбасса в семье рабочего-украинца родился человек, сыгравший заметную роль в Гражданской войне. Современники отмечали, что после ее окончания он «стушевался», его заслонили другие фигуры. Однако масштаба Ефима Афанасьевича Щаденко для отечественной истории этот факт не отменяет
С ранних лет Ефим Щаденко начал добывать себе пропитание самостоятельно, в церковно-приходской школе он успел проучиться только два года. Однако даже такое «куцее» образование помогло мальчику — его, как грамотного, взял к себе на работу хозяин портняжной мастерской Шапошников. Для 10-летнего мальчика это была большая удача — наличие рабочей профессии давало шанс «выбиться в люди».
Освоив профессию портного, он сменил несколько мастерских, в одной из которых, недовольный условиями труда, он организовал здесь первую в своей жизни забастовку. В результате конфликта с хозяином и поддержавшими его властями, юноше пришлось покинуть родную станицу и спасаться на Кавказе. Следующие несколько лет он жил в Ростове-на-Дону, Пятигорске, Баку.
Юного Ефима подхватил вихрь революционной борьбы. В 1904 году он вступил в объединённую социал-демократическую организацию трудящихся Пятигорска. Вскоре в России началась революция.
Щаденко в это время работал в Баку в портняжной мастерской Тумаева. Он возглавил борьбу мастеровых за улучшение условий труда. В результате хозяину пришлось удовлетворить их требования о 9-часовом рабочем дне, а Ефиму — вновь менять место жительства. Осенью 1906 года он приехал во Владикавказ, организовывать новые подпольные большевистские ячейки среди местных портных и расквартированных в городе солдат Апшеронского полка.
Летом 1907 года Ефим уже в родной станице Каменской. Под его руководством мастеровые сапожных мастерских организовали масштабную забастовку. Однако власти разогнали протестную манифестацию, а её организаторов арестовали. Среди задержанных очутился и Ефим. Его, правда, никто не выдал, и за отсутствием улик полицейские спустя несколько дней отпустили его на свободу.
Самым ярким событием, организованным Щаденко в Каменской, тем не менее стали не забастовки и манифестации, а организация работавшего по принципу артели товарищества портных.
Мастеровые организовали собственное коллективное предприятие, отказавшись работать на хозяев и тем самым доказав, что они могут обойтись без них. Щаденко попал в поле зрения полиции, и был вынужден бежать на станцию Кавказская. На следующий год по распоряжению окружного атамана генерала Макеева полиция закрыла товарищество портных Каменской.
В 1910 году Щаденко женился на своей первой жене Елене Максимовне. В этом же году умерли его родители, и семейная пара взяла на воспитание 12-летнего брата Ефима — Георгия и младшую сестрёнку — Дусю.
Однако семейное положение не охладило революционный пыл Щаденко. Он по-прежнему занимался организацией стачек, демонстраций, выпуском листовок. В результате в 1913 году Ефима осудили на два года заключения в крепости. Что стало с его женой — неизвестно.
Начало Первой мировой застало Щаденко в Армавире. Здесь произошёл любопытный инцидент.
По соседству с тюрьмой был расквартирован драгунский кавалерийский дивизион. По каким-то неизвестным причинам кавалеристы в августе 1914 года разогнали тюремную стражу и выпустили заключённых на свободу. Один из заводил восставших был старший унтер-офицер Семён Михайлович Будённый. Здесь в Армавире они с Щаденко познакомились впервые. Как ни странно, власти с драгунами обошлись довольно мягко — их просто отправили на фронт.
Во время событий Февральской революции 1917 года Щаденко оказался в родной станице.
Его авторитет позволил ему в августе стать во главе Каменской организации РСДРП(б). Он занимался организацией профсоюзов, артелей среди рабочих и мастеровых и солдатских комитетов в расквартированном в станице 237-м запасном пехотном полку.
В дни Октябрьской революции Ефим в качестве делегата II-го Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов оказался в Петрограде. После возвращения в Каменскую он приступил к созданию из шахтёров, рабочих и ремесленников отрядов Красной Гвардии.
В немалой мере его усилиями 10 января 1918 года в станице состоялся съезд представителей казачьих полков. Выбранный на нём казачий Военно-революционный комитет во главе с Ф.Г. Подтёлковым и М.В. Кривошлыковым провозгласил на Дону советскую власть.
Однако летом в результате организованного генералом Красновым переворота и наступления немцев красногвардейцам Каменской пришлось отступать на восток, в Царицын. Щаденко остался в Донецком округе. Он спешно организовывал из крестьян партизанские отряды, однако против лучше вооружённых и организованных казаков и белогвардейских подразделений у них не было никаких шансов. В результате, насчитывавший несколько тысяч штыков и сабель отряд Щаденко сначала прорвался к станице Морозовской, а затем ушёл к Царицыну.
Здесь отряды Донецкого и Морозовского округов и части 3-й и 5-й Украинских армий объединились в группу Климента Ворошилова.
В Царицыне Ефим Афанасьевич вновь встретился со своим старым знакомым Будённым, головокружительная военная карьера которого только начинала свой стремительный бег, и познакомился со Сталиным. События этих месяцев фактически определили всю его последующую жизнь.
После успешных Царицынских боёв Щаденко пошёл на повышение, зимой 1919 его назначили членом Реввоенсовета (РВС) Украинского фронта.
Немцы уходили с Украины, и вслед за их войсками на запад двинулись советские войска.
Ефим Афанасьевич сдружился с командующим 1-й Украинской Советской стрелковой дивизии Николаем Щорсом. Сам Щаденко потом вспоминал: «С Щорсом я был связан особой, исключительной, несмотря на разность положения и возраста, дружбой. Мы как-то быстро перешли с ним на дружеское «ты»… Многие свои радости и горести он нёс ко мне».
Однако в августе Щорс погиб, и Щаденко вновь оказался возле Будённого и Ворошилова. Вместе с ними он участвовал в создании легендарной 1-й Конной армии, вместе с ними оказался замешан в неоднозначном деле комкора Думенко.
Думенко не любил комиссаров и периодически грозился изгнать из своих частей коммунистов. Вскоре назначенный к нему начальником связи некий Кравцов сообщил, что в среде «думенковцев» появилась тайная организация, члены которой уничтожают в корпусе активных коммунистов, а их трупы топят в проруби. Среди конников ходят упорные слухи, что Думенко собирается увести корпус к белым, и только ждёт подходящего момента.
Щаденко и Ворошилов старались навести Будённого на мысль, что действительно похоже на то, что Думенко готовит предательство. В результате весной 1920 года его арестовали, обвинив в подготовке мятежа и убийстве комиссара. Командующий Кавказским фронтом Михаил Тухачевский и член РВС Серго Орджоникидзе просили ревтрибунал воздержаться от сурового приговора, но после показаний Будённого, Ворошилова и Щаденко Думенко всё-таки расстреляли.
Не меньшее влияние чем революция и гражданская война на дальнейшую жизнь Думенко оказали романтические чувства. Сильное впечатление на него произвели отношения с женой — пламенной революционеркой Фрумой Ростовой — его погибшего товарища Николая Щорса. Они стали примером для Щаденко. Ему тоже хотелось найти себе разделяющую его веру в победу Мировой революции боевую подругу.
Свою любовь Щаденко встретил в 1-й Конной Щаденко — заведующую художественно-агитационным отделом армии Марию Александровну Денисову. Она была разведена, её муж эмигрировал в Англию, от первого брака осталась дочь Алиса. Ефима Афанасьевича это не остановило, он с головой погрузился в любовную страсть. Из военных походов он не забывал отправлять молодой красивой жене страстные письма, писал стихи.
Гражданская война закончилась. Щаденко решил продолжать военную карьеру, а Денисова же хотела реализовать себя в искусстве.
В 1927 году она завершила обучение в Московских высших государственных художественно-технических мастерских. Супруга Щаденко выбрала для себя профессию скульптора. Однако ваяние — довольно затратный вид искусства. Денисовой постоянно требовались деньги на материалы. И вот тут Щаденко столкнулся с тем, что он не может полностью финансово обеспечить все желания своей амбициозной жены.
Эта ситуация привела к серьёзному семейному конфликту.
Дело в том, что дальнейшей карьере Ефима Афанасьевича стали мешать болезни и последствия ранений. Он перенёс несколько операций, ему удалили почку. Советское руководство даже пошло на то, чтобы оплатить ему лечение в Германии, но выздоровление шло очень медленно, и в этот период Щаденко получал не полный командирский оклад, а урезанный.
Чтобы соответствовать своей жене, которую он очень любил и постоянно ревновал, Ефим Афанасьевич много читал, разбирался в живописи. Он один из первых рассмотрел «певца» Первой Конной художника Митрофана Грекова и всячески его поддерживал и консультировал. Щаденко был сторонником соцреализма и требовал полного следования ему и от жены. И Денисова рисовала портреты легендарного краскома Гражданской войны Оки Городовикова, самого Щаденко, других командиров, но денег на её «хотелки» по-прежнему не хватало.
Конфликт достиг апогея в 1928-29 годах.
Дело в том, что на Денисову обратил своё внимание Владимир Маяковский. Он сделал её героиней своей поэмы «Облако в штанах». Мария Александровна стала периодически просить у поэта деньги на покупку материалов для своих скульптур. Лилия Брик вспоминала, что: «…Она часто просила у него деньги, как он говорил, с оттенком шантажа».
Щаденко категорически возражал против влезания в долги. В какой-то момент Денисова в знак протеста ушла из дома, жила в общежитии для безработных, Ефиму Афанасьевичу стоило больших усилий, уговорить её вернуться обратно. Однако лад в семе восстановился ненадолго — в декабре 1929 Денисова ушла снова. Тогда Щаденко выдвинул ей ультиматум: или они живут в пределах их скромного семейного бюджета, или они разводятся…, и женщина уступила.
Вскоре, однако, карьера Щаденко наладилась.
Болезни наконец немного отступили от него, и он стал помощником начальника Военной академии имени М. В. Фрунзе по политчасти. Денежное содержание Ефима Афанасьевича значительно выросло, и Денисова смогла полностью отдаться своей страсти — скульптуре. В 1932 году она закончила скульптурный портрет Сталина.
Между тем маховик советской истории неуклонно двигался к роковому 37-му. Начался Большой террор. В этот момент, спустя два десятка лет, судьба вновь привела Щаденко на Украину.
После ареста Тухачевского и его сообщников Щаденко в составе группы верных Сталину красных командиров прислали в Киевский особый военный округ. Здесь он занялся чистками командного состава от предателей и «ненадёжного элемента».
Сам Щаденко не приговаривал к расстрелам, но его ходатайства по увольнению некоторых командиров из армии стали зачастую причиной их последующих арестов и гибели. Жене в этот период времени он писал из Киева:
«…Работы так много, что я раньше 2-х — 3-х часов ночи не выбираюсь из штаба. Вредительская сволочь целыми годами гадила, и нам надо в недели, максимум в месяц — два, не только ликвидировать все последствия вредительства, но и быстро двигаться дальше. Трусливые негодяи, не замеченные в благодушном беспечии пребывавшими «стражами», пробрались на высокие посты, разложили стражу, напоили ядом сомнения казавшихся зоркими часовых и замышляли небывалое злодеяние».
Долго, однако, заниматься чистками Щаденко не дали.
Уже в ноябре 37-го его назначили заместителем наркома обороны. На этом же посту он встретил и начало Великой Отечественной войны и оставался на нём до окончания мая 1943 года. После этого Ефим Афанасьевич был членом военного совета ряда советских фронтов, но здоровье вновь напомнило ему о себе, и перед самым окончанием войны его освободили от всех постов. Фактически 58-летнего больного генерал-полковника отправили на пенсию.
В это время его постигла семейная трагедия — 10 декабря 1944 года в Москве из окна их квартиры выбросилась его жена Мария Александровна.
Ещё в дни дружбы с Маяковским она как-то призналась ему в письме: «…Бросить занятия скульптурой, творчество для меня равносильно смерти!» В годы эвакуации в Куйбышеве она чем-то тяжело заболела, какой-то болезнью, которая сделало для неё творчество невозможным. Не выдержав душевных мук, она покончила с собой.
Дальнейшая жизнь Щаденко стало пустой и бессмысленной: приёмная дочь Алиса эмигрировала в Англию, куда увезла и внучку; с удочерённой когда-то давно сестрой Дусей и племянником — её сыном — отставной генерал разругался из-за их мещанского отношения к жизни, а также потребительского отношения к нему самому.
Он ненамного пережил жену, скончался 6 сентября 1951 года. Перед смертью характер его сильно испортился. Главный военный прокурор Н.П. Афанасьев вспоминал:
«К чванству и кичливости прибавилась какая-то патологическая жадность и скопидомство. Проживая на собственной даче под Москвой (Баковка), он, оставшись один (жена умерла, детей не было), торговал овощами и копил деньги. Заболев, он повёз в Кремлёвскую больницу свои подушки, одеяла и матрац. Когда он умер, в матраце оказались деньги — свыше ста шестидесяти тысяч рублей. На них он умер. Знаю это потому, что о происшествии пришлось составлять акт и посылать для этого в больницу военного прокурора».
Таковы усмешки истории — пламенного революционера, не жалевшего жизни и свободы ради счастья других людей, быт и жизненные неурядицы сломали, превратив в дряхлого и душой, и телом скопидома.
Сталкиваясь с такими историями, поневоле задумываешься, а стоила ли кровавая мясорубка Гражданской войны такого ожесточения, если она в конце концов закончилась вот этим. Вряд ли на этот вопрос есть однозначный ответ.
|
|
frаnk dаting girls аrоund thе wоrld sех vidео, sех phоtоs оf еасh girl lооk hеrе. |
|
|
Без заголовка |
Стихи Веры Павловой. Избранное |
* * *
Сквозь наслоенья дней рождений
все лучше виден день рожденья.
Сквозь наслоенья наслаждений
все наслажденней наслажденье
вобрать и задержать в гортани
большой глоток дождя и дыма...
Чем ближе мы подходим к тайне,
тем легче мы проходим мимо.
* * *
Строю глазки, шейку и коленки,
неприступно брови поднимаю
и преступно поднимаю юбку,
медленно, как флаг олимпиады,
медленно, как занавес Большого:
вот вам пара трогательных ножек,
вот тебе скуластенькие бедра...
Хватит, сколько можно красоваться
у зеркала?
* * *
Снаружи это называется Подъезд.
И изнутри - Подъезд. Скажи, нелепость?
Ему бы надо называться Крепость,
Мотель Для Мотыльков на сотню мест
чудесно спальных. Голубям - карниз,
а нам с тобой - двуспальный подоконник.
где птицам - вверх, там нам с тобою - вниз.
Но ведь не на пол же, неистовый поклонник,
не на пол? На пол. Кафелем разбит
на параллели и меридианы,
качнулся мир. Пять этажей знобит.
Скажи, а ты, как я? Такой же пьяный?
Ты на коленях предо мной, а я
перед тобой, не важно, что спиною,
повержены - скажи, душа моя? -
любовью. Подзаборною. Земною.
* * *
Из кожи лезу, чтоб твоей коснуться кожи.
Не схожи рожами, мы кожами похожи -
мы кожей чуем приближенье невозможного:
мороз по коже и жара, жара подкожная...
* * *
Почему я, твое самое мягкое,
сделана из твоего самого твердого -
из ребра?
Потому что нет у тебя твердого,
которое не превратилось бы в мягкое
во мне...
* * *
Любились так, будто завтра на фронт
или вчера из бою,
будто бы, так вбирая рот в рот,
его унесешь с собою,
будто смогу, как хомяк - за щекой, -
твой, на прощанье, в щечку...
Будто бы счеты сведу с тоской,
как только поставлю точку.
* * *
От природы поставленный голос.
От природы поставленный фаллос.
Никогда еще так не боролась.
Никому еще так не давалась.
* * *
Слава рукам, превратившим шрам
в эрогенную зону;
слава рукам, превратившим в храм
домик сезонный;
рукам, преподавшим другим рукам
урок красноречья, -
вечная слава твоим рукам,
локтям, предплечьям!..
* * *
Самозабвенна и лукава
победа, горькая на вкус.
Минет - змеиная забава.
Отсасываю свой укус.
* * *
Муза вдохновляет, когда приходит.
Жена вдохновляет, когда уходит.
Любовница вдохновляет, когда не приходит.
Хочешь, я проделаю все это одновременно?
* * *
Нарисуй меня в латах
на голое тело,
будто вместо халата
я латы надела,
я накинула латы,
как халат, после душа.
А они маловаты.
А они меня душат.
* * *
Как мало мне дано для сочлененья
с тобою впадин, выступов, пазов.
Как мало - только локти и колени -
дано креплений. Ненасытен зов
вдавиться в поры кожи, в кровоток
твой устремиться водопадом горным,
извилинами мозга и кишок
совпасть, и позвоночники, как корни,
переплести, чтоб на двоих - топор...
Как мало мне дано природой-дурой:
пристраивать в единственный зазор
несложную мужскую арматуру.
* * *
Они влюблены и счастливы.
Он:
- Когда тебя нет,
мне кажется -
ты просто вышла
в соседнюю комнату.
Она:
- Когда ты выходишь
в соседнюю комнату,
мне кажется -
тебя больше нет.
* * *
Надежда пахнет свежим огурцом,
а вера - луком, жаренным на сале.
Избушка, повернись ко мне лицом.
Твой домострой, как мир, универсален.
Домостроитель мой, настройщик стен,
давай три раза в день греметь посудой!
Как в ребрах, в бревнах будем неподсудны.
За дом - полмира: родственный обмен.
* * *
Считай меня глухонемой
и черно-белой,
считай, что этот дом - не мой,
что хочешь, делай
со мной и без меня - стерплю
слова, побои...
Считай, что я тебя люблю.
Что я - с тобою.
* * *
А что кончаю дактилем,
так это c'est la vie.
А что спала с редактором,
так это по любви.
А что с другим редактором -
спросите у него.
А что завидно некоторым,
так что с того?
* * *
Больше жизни люблю того,
с кем жизнь не делю.
Меньше жизни люблю того,
кого вообще не люблю.
А того, с которым делю
остаток ночей и дней,
люблю, как жизнь, как сестра, люблю,
а может, еще нежней.
* * *
И я принимаю судьбу
и в рифму слагаю гимны ей,
когда ты мне пишешь на лбу
каленым железом: любимая.
* * *
Для развития дикции: молись за врага
с полным ртом выбитых зубов.
Для развития зрения: видишь врата?
Приглядись: на воротах видишь засов?
Для развития бицепсов: тяжек засов
и - для трицепсов - еще тяжелее дверь.
Для развития слуха: походка часов,
будильник. Просыпайся. Снам не верь.
* * *
Холодную землю своим животом согреваю.
Двумя руками траву против шерсти чешу.
Всему, что звучит, всем своим существом подпеваю.
У всех, кто молчит, за крикливость прощенья прошу.
* * *
Как вешаться не хочется,
как хлопотно стреляться,
как долго и как холодно
лететь вниз головой!
В порядке исключения
позволь в живых остаться
и помереть, как следует,
а не как Пушкин твой!
* * *
Тьма. Тьма тьмущая.
Сотни, сотни мгновений.
Вдруг - огонек спички.
Вдруг - огонек сигареты.
Ты прикурил, ты куришь.
Слава тебе, Боже!
* * *
Творенье должно быть натянуто как палатка
Творенье должно быть натянуто как рогатка
Творенье должно быть натянуто как перчатка
Но при этом в нем не должно быть никаких натяжек
* * *
Я думаю, что он придет зимой.
Из нестерпимой белизны дороги
возникнет точка, черная до слез,
и будет долго-долго приближаться,
с отсутствием приход соизмеряя,
и будет долго оставаться точкой -
соринка? Резь в глазах? И будет снег,
и ничего не будет, кроме снега,
и долго-долго ничего не будет,
и он раздвинет снежную завесу
и обретет размеры и трехмерность,
и будет приближаться - ближе, ближе...
Все. Ближе некуда. А он идет, идет,
уже безмерный
* * *
Всей музыки, и той не хватит
твое молчанье заглушить.
* * *
Растущий к свету дорастет до тьмы.
Тянущий я дотянется до мы
и скажет: мы ебали эту тьму.
И я его тогда в мужья возьму.
* * *
Белый идет всем.
Черный - только красивым.
Нет не больных тем,
если живешь курсивом.
Счастье всегда сэконд хэнд.
И не новей мытарства.
Будет и нам хэппи энд.
Или небесное царство.
* * *
Выстроивший храм
станет ли строить дом?
Станет. И горе нам,
что не мы в нем живем.
Выстругавший алтарь
станет стругать кровать?
Станет. И горе нам.
* * *
Аристократия растительного царства -
ресницы. Их паденье величаво,
их похороны церемониальны,
чреваты исполнением желаний
и вызывают теплоту в ладонях
и зависть у подмышечного плебса.
* * *
Вся наша жизнь - игра в почтовый ящик,
в котором ищешь-ищешь - и обрящешь
сухой листок и телефонный счет...
И долго слушаешь, как сердцем кровь идет.
* * *
Жевать и чихать бесшумно,
зевать, рта не раскрывая,
не кусать губы и пальцы
и вообще не пукать -
да что я, не человек, что ли?
* * *
Так клумба государственных тюльпанов
взывает: не ходите по газонам! -
надеясь: оборвут, когда стемнеет.
Так юное влагалище, рыдая
под мужеской рукой, пощады просит
и жаждет, чтобы не было пощады.
Так я молю: увольте жить в России!
И знаю: слава Богу, не уволят.
* * *
Воздух жуя ноздрями,
свет глазами жуя...
Ждете уж рифмы хуями?
Хуюшки вам, ни хуя!
ПОДРАЖАНИЕ АХМАТОВОЙ
и слово хуй на стенке лифта
перечитала восемь раз
* * *
Запомните меня такой,
как щас: рассеянной и резкой.
И слово бьется за щекой,
как бабочка за занавеской.
* * *
Ночами за дверью моею
избитые плачут слова -
впускаю, за пазухой грею,
убитого слова вдова...
* * *
Натюрморт: где стол был яств -
гроб. Умеренно мертва,
складываю про запас
в рифму мертвые слова.
Там, по ту сторону врат,
в златоверхом граде том,
все стихами говорят.
Мертвым - мертвым языком
* * *
Поняла, где у меня душа -
в самом нижнем, нежном слое кожи,
в том, изнаночном, что к телу ближе,
в том, что отличает боль от ласки,
в том, что больше ласки ищет боли...
* * *
Они менялись кольцами тайком.
Они в санях по городу летели.
Метели покрывали их платком
и хмелем посыпали их метели.
И путь у них настолько был один,
настолько было некуда деваться,
что не хотелось куриц и перин,
что даже не хотелось целоваться,
а только лица ветру подставлять,
а только на ветру в лице меняться.
Метели мягко стелят. Страшно спать.
Еще страшнее будет просыпаться.
* * *
Мужчина: удар, давление.
Сперва без сопротивления
позволю давить сок,
потом напомню: лобок
под мякотью прячет кость,
и ты - не хозяин: гость.
* * *
Одиночество - это болезнь,
передающаяся половым путем.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоем,
поболтаем о том, о сем,
не о том, не о сем помолчим
и обнимемся, и поймем:
одинокий неизлечим.
* * *
Нет любви? - Так сделаем ее!
Сделали. Что дальше будем делать? -
Сделаем заботу, нежность, смелость,
ревность, пресыщение, вранье.
* * *
Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.
* * *
Зачем считала, сколько мужиков
и сколько раз, и сколько раз кончала?
Неужто думала, что будет мало?
И - было мало. Список мужиков -
бессонница - прочтя до середины,
я очутилась в сумрачном лесу.
Мне страшно. Я иду к себе с повинной.
Себя, как наказание, несу.
* * *
кричать - не кричу, только скулю-скулю,
тебе подставляя то одну, то другую скулу
* * *
Не взбегай так стремительно на крыльцо
моего дома сожженного.
Не смотри так внимательно мне в лицо,
ты же видишь - оно обнаженное.
Не бери меня за руки - этот стишок
и так отдает Ахматовой.
А лучше иди домой, хорошо?
Вали отсюда, уматывай!
* * *
В знак тсс приложи палец
к моим малым губам
Впрочем, они не меньше
моих основных губ
Впрочем, они и не больше
Впрочем, почему основных
Впрочем, больше о прочем
не могу, потому что - тсс
* * *
Не говори своему телу Я.
Не говори моему телу Моя.
Краем себя отгибая мои края,
тело мое по своей мерке кроя,
знай: когда я кончаю, кончаюсь я
и, не своя, я тем более не твоя
* * *
Я из-под палки изучаю
чудные Господа дела:
жизнь несерьезна, но печальна.
Серьезна смерть, но весела.
О смерть, твой вкус кисломолочен
и вечнозелен твой покой,
твой полный курс, как сон, заочен
и весь - бегущею строкой.
* * *
Один умножить на один равняется один
Отсюда вывод, что вдвоем ты все равно один
Отсюда вывод, что вдвоем ты со вторым един
Отсюда вывод: твой второй, он, как и ты, один
* * *
Этих слов не снести почтальону,
самолету крениться крылом,
этих, пахнущих сердцем паленым
и покоем, пошедшим на слом
в одночасье, на родине, чуждой
нам обоим... На весь этот свет:
я люблю вас. Ответа не нужно.
Надорвусь, надрывая конверт.
* * *
Почистила зубы.
Больше я этому дню ничего не должна.
* * *
оцарапав острым крылом,
пролетел над самым столом
тихий ангел,
и сразу за ним
матерящийся херувим
* * *
"Нас. Вас"
Мы любить умеем только мертвых.
А живых мы любим неумело,
приблизительно. И даже близость
нас не учит. Долгая разлука
нас не учит. Тяжкие болезни
нас не учат. Старость нас не учит.
Только смерть научит. Уж она-то
профессионал в любовном деле!..
* * *
Не надо обо мне молиться.
Не то, молитве слёзной вняв,
со мною что-то не случится,
минует что-нибудь меня,
наставит на стезю иную,
напомнит про всесильность уз,
и что-то злое не минует
того, о ком в слезах молюсь.
"Эскамильо"
Я их не помню. Я не помню рук,
которые с меня срывали платья.
А платья – помню. Помню, скольких мук
мне стоили забытые объятья,
как не пускала мама, как дитя
трагически глядело из манежа,
как падала, набойками частя,
в объятья вечера, и был он свеже-
заваренным настоем из дождя
вчерашнего и липовых липучек,
которые пятнали, не щадя,
наряд парадный, сексапильный, лучший
и ту скамью, где, истово скребя
ошметки краски, мокрая, шальная,
я говорила: Я люблю тебя.
Кому – не помню. Для чего – не знаю.
"Этот, как его..."
ты возбуждаешь меня
как уголовное дело
ты оставляешь меня
как бездыханное тело
ты забываешь меня
как роковую улику
ты причисляешь меня
к безликому лику
женщин
***
Вкус вкуса – вкус твоего рта.
Вкус зренья – слезы твои лижу –
так, пополам с дождевой морская вода,
а рот... В поисках слова вложу, приложу
язык к языку, вкусовые сосочки – к соскам
твоим вкусовым, чтобы вкуса распробовать вкус,
словно тогда я пойму, что же делать нам,
как избежать того, чего так боюсь...
***
Ты мог бы взглядом опылять цветы,
ты мог бы взглядом подпевать наядам,
ты мог бы, мог бы... Но не мог бы ты
на взгляд прямой прямым ответить взглядом
наперснице твоей, сидящей рядом
на краешке гудящей пустоты?
***
незримая слеза. Она течет
по внутренней поверхности щеки,
она течет путем грунтовых вод,
притоком нарицательной тоски,
она течет без видимых причин,
а тайные известны только ей,
она – причина складок и морщин
у глаз, вокруг улыбки, меж бровей
***
Любовь – урок дыханья в унисон.
Беда – урок дыхания цепного.
И только сон, и только крепкий сон –
урок дыхания как такового.
Освобожден от обонянья вдох,
а выдох не татуирован речью,
и проявляется в чертах – двух-трех-
лица – лицо щемяще человечье.
Ты – человек. Запомни: только ты
и более никто – ни зверь, ни птица –
спать можешь на спине, чтоб с высоты
твое лицо к тебе могло спуститься,
чтоб, выдохнув из легких черный прах,
дышать как в детстве, набело, сначала,
и чтобы по улыбке на устах
твоя душа впотьмах тебя узнала.
|
|
| Страницы: [1] Календарь |
