Радуга.
Неизвестный художник «Радуга, явившаяся Ною и его сыновьям» — «Венский Генезис» Theol.gr.31, fol. 3r. VI в. Австрийская национальная библиотека, Вена

Сколько цветов в радуге? Вопрос для младшего школьника — семь, конечно. Каждый охотник желает знать… Не спешите, дорогой читатель. Их семь для тех, кто говорит на славянских языках. А вот англичанин или француз увидят шесть, так как «синий» и «голубой» для него сливается в единое понятие blue (фр. bleu). А для японца их и вовсе пять, так как на этом языке «зеленый», «синий» и «голубой» свободно обозначаются одним понятием — aoi. Можно привести еще более экзотические примеры. Так в одном из папуасских языков (танма) различаются только два основных цвета — muli (черный и зеленый) и mola (красный, белый и желтый). Не будем усложнять ситуацию далее, просто поверьте на слово, для живых языков это далеко не предел.

С древними греками и римлянами дело обстоит еще хуже, так, например, Ксенофан и Анаксимен (VI в. до н. э.) различали в той же радуге исключительно красный, желтый и фиолетовый, с ними же полностью был согласен знаменитый атомист Лукреций Кар, живший на 600 лет позднее (98-55 гг. до н. э.).

Аристотель — во времена Средневековья превратившийся в непререкаемый авторитет и абсолютный эталон учености различал (прогресс!) уже четыре цвета: красный, желтый, зеленый и фиолетовый, с ним был полностью согласен проклинаемый в то же Средневековье Эпикур. Луций Анней Сенека, воспитатель недоброй памяти императора Нерона достаточно оригинально вычленял все в том же «небесном луке» пурпур, фиолетовый, зеленый, оранжевый и красный. И наконец, ближе всех к современному видению подошел Аммиан Марцеллин, видевший в ней же пурпур, фиолетовый, зеленый, оранжевый, желтый и красный.

В период Империи цветовая гамма приобретает сложный, изысканный характер в оттенках и сочетаниях цветов: светлых 

Подобный разнобой, а также — как вы уже заметили, читатель, дружное игноринование синих и голубых оттенков, привели к тому, что исследователи XIX века всерьез озадачивались проблемой: быть может, у греков и римлян зрение было устроено как-то по-особому, и они видели мир в иной цветовой гамме, чем современные люди?

Но, конечно же, столь прямолинейно ставить вопрос нельзя. В наше время известно, и доказано с высокой степенью вероятности, что анатомия и физиология человека практически не изменились со времен каменного века. Выходит, с давних пор и до нынешнего дня, мы все видим одно но замечаем — разное, по своему произволу игнорируя те или иные части спектра. У цветовых оттенков нет резко очерченных границ, они текучи, легко сливаются, смешиваются, переходят друг в друга (недаром же мы отмечаем красно-оранжевые, красно-синие, зеленовато-желтые и прочие оттенки).

Выходит, вопрос состоит в том, что разные народы в разные периоды своего существования по не совсем ясным причинам группировали их по-своему, классифицируя и разделяя цветовую (или на более научный лад «хроматическую» гамму) на отрезки той или иной длины.

Часослов Симона де Вари (Den Haag, KB, 74 G 37a), fol. 83.jpg
В белом здесь изображены дева Мария, Иисус, ангелы и святые.
Жан Фуке «Все святые» — «Часослов Симона де Вари» (74 G 37a), fol. 83. Ок. 1455. Королевская библиотека Нидерландов, Гаага

Существует забавная история о том, как Библию переводили на один из языков Океании. В Книге Исайи можно прочесть известные слова «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю» (Ис. 1:15-18). Переводчики оказались в тупике, в самом деле, как объяснить жителям тропических островов, что такое «снег»? Из положения вышли изящно, перевод гласил, «Если будут грехи ваши, как багряное, как кокос убелю».

Следует заметить, дорогой читатель, что одна из самых сложных проблем этнографии, состоит в том, являлся ли тот или иной обычай, сходный у двух народов, результатом заимствования, или более-менее похожие воззрения возникли независимо в двух местах, под влиянием сходных условий жизни. В том, что касается первобытных времен, вопрос такого типа остается открытым для большинства случаев, так что пытливому исследователю будет чем заняться. И лишь переходя к античности, и уж тем более, к Средневековью, мы обретаем относительно твердую почву под ногами.

Давайте вспомним, откуда пришла цивилизация старой Европы. Египет, Средиземноморская Греция, и наконец, Рим. В этих южных странах, с теплым и мягким климатом, практически нет природного белого. Снег здесь крайне редок, остается только — белый цвет некоторых раковин, или цветов, к примеру, любимых поэтами лилий. Иными словами, важность белого цвета для охотника и собирателя равнялась нулю. По всей вероятности, этот цвет приобрел свою исключительную важность много позднее. Когда? Здесь нам может помочь изучение культур черной Африки. Как известно, этот континент был колыбелью человечества, и потому здесь, в культурах с устоявшимся, традиционным укладом сохраняются понятия и ассоциации давно исчезнувшие в других регионах. Итак, согласно этнографическим материалам XIX—XX вв. белый цвет для африканских культур имеет стойкую ассоциацию с молоком.

А вот это уже серьезный указатель. Молоко — основная пища, без которой невозможно существование скотоводческого племени. Связанное с рождением новой жизни, с мистическим появлением на свет звериного детеныша или же человеческого младенца, молоко в традиционных культурах пользовалось неизменным поклонением как первооснова жизни. В традиционных религиях Африки, из первой капли молока был сотворен весь видимый мир. В индусской мифологии, пахтанье молочного океана порождает солнце, луну и священную корову. Молоко Великой Матери в религиях Древнего Востока давало богатство, наделяло удачливостью и умом. Жрецы фригийской Кибелы во время оргиастических празднеств окропляли молоком толпы молящихся. Иероглиф «молоко» в Египте также имел значение «творить, созидать».

Мария Стюарт в белом трауре.
Неизвестный художник французской школы «Мария Стюарт, королева Франции» — Дерево, масло. - Ок. 1542 г. или позднее. - Замок Блуа, Музей Изящных Искусств, - Франция

Еще одно африканское поверье прочно связывало белый цвет со спермой мужчины — порождением новой жизни, таинством зачатия. Белизна соединяла в себе мужское и женское начала, связывала воедино телесный мир с миром бесплотных духов, с той неизвестностью откуда появлялся на свет ребенок. Вместе с развитием цивилизации, более абстрактное понятие «белого цвета» отделилось от своих материальных порождений, полностью сохранив в себе их религиозную составляющую.

Этот процесс можно проследить на материале сакрализации белоснежной древесной смолы, которой некоторые африканские племена имеют обыкновение умащать тело перед началом религиозных обрядов. Дерево, выделяющее таковую на их языке именуется «деревом матери и ребенка». Белые ленточки на ручках и ножках африканского младенца призваны оберегать его от болезней и дурного глаза. В Индии, когда малыш в первый раз пробует «взрослую» пищу, он должен быть обязательно одет в белое платье.

Однако, и эта двойственность была очень характерна, как для древней, так и для средневековой цивилизации, белый цвет, ассоциируясь с миром бесплотных духов, наводил на мысли об отчаянии, старости и смерти. Седые волосы приводили в ужас как римских, так и средневековых щеголей, — это было «покрывало смерти», признак угасания, слабости и болезней. В самом деле, бесцветна и мертвенно-бледна кожа пораженного проказой, бледно лицо трупа. Желая как можно дольше избежать подобной участи, прибегали к окраске волос и особым «волшебным» обрядам омоложения.

Белый был цветом траура незапамятных времен; в частности, белой глиной обмазывали тело австралийские вдовы. Обычно полагают, что подобным образом достигалось две цели: остаться неузнанной для духа умершего супруга, который в противном случае будет мучить и досаждать вдове, мстя ей за то, что она осталась жива, и конечно же, магическим способом защититься от его внимания.

В первобытную эпоху очень важную роль в религиозной жизни общества играют обряды т. н. «перехода». Любое кардинальное изменение в жизни человека или целого племени — будь то переселение, или переезд отдельной семьи в новый дом, свадьба, похороны, рождение ребенка и т. д. требует особых магических действий.

Практический разум дикаря не стоит недооценивать: любое серьезное изменение жизненного уклада действительно способно принести немало сюрпризов, как приятных, так и не очень, и вполне логичным представляется приложить все усилия (как реального, так и колдовского характера), чтобы привлечь удачу на свою сторону. Важнейшим для первобытного общества служит т. н. обряд «инициации» или «временной смерти», представляющий из себя сакральный переход вчерашнего ребенка в состояние взрослого воина, или будущей матери семейства. Мальчика или девочку посвящают в магические тайны племени, он или она проходят достаточно жестокие испытания, должные предоставить новому адепту магическое покровительство духов племени, а порой — и незримую власть над животным миром.

К сожалению, обряд этот хотя и неоднократно описан в литературе, изучен достаточно поверхностно; ситуация осложняется тем, что из-за его сакрального, и тайного характера европейцы никогда не допускались в места его совершения, и вынуждены были описывать произошедшее с чужих слов, зачастую, прибегая к помощи переводчика. Однако, с достаточной уверенностью, этнографы утверждают, что смысл инициации всегда состоит в символической гибели и воскрешении. При помощи наркотического питья, судорожных плясок, кружения и т. д. подростка приводят в состояние временного помрачение сознания, сопровождающееся галлюцинациями и наконец — потерей сознания. Возвращение неофита к обыденной жизни зачастую сопровождается переодеванием его в белое платье — по праву посвященного, соприкоснувшегося с белым миром духов; и равно — для защиты от колдовства и дурного глаза, перед которыми новообращенные еще достаточно уязвимы.

Белое одеяние бенедиктинских монахов.
Джованни Антонио деи Бацци (Содома) — «Св. Бенедикт и молодой горделивый монах». - Фреска. - Ок. 1505 г. - Бенедиктинское аббатство Монте-Оливеро-Маджоре. - Италия

Вполне возможно, что последним отголоском этого обычая остаются белые одежды детей, принимающих первое причастие в католической церкви. Вы, конечно, подумали, читатель, о белоснежном наряде невесты? Но нет, подобный обычай появляется в Европе не ранее XVIII века; вплоть до того времени, белый скорее отождествлялся с печалью и смертью, но отнюдь не с брачным пиром. Во всех религиях языческой древности, земледелие почитается даром богов.

Египет полагал лен — основной материал для производства одежды — даром богини Исиды, и вместе с тем, сакральный белый, прочно утвердился уже на новом витке истории. Египетские жрецы обязаны были одеваться в белое, основой их одежды всегда служило некрашенное (белое) льняное полотно. Неизвестно, каким образом греки и римляне перешли к сходной идее; через посредство Египта, или самостоятельным образом, но факт остается фактом: во время религиозных церемоний, в древней Греции молящиеся должны были надевать на себя строгое белое платье.

Платон в своем диалоге «Законы» настаивает на том, что белому полотну наиболее приличествует служить приношением для богов. Римский жрец — фламин, также одевался исключительно в белое, кроме того, ему запрещалось дотрагиваться до железа — неизменной принадлежности «земной» касты воинов; же же ограничения, по свидетельству Плутарха, накладывались на архонта Платей.

Храм Весты в Риме - Девы-весталки

Вечно девственные жрицы Весты были также обязаны одеваться исключительно в белые ткани. В знак чистоты своих намерений, желающий получить должность в древнем Риме являлся перед народом, одетый в белое (candidus) платье; отчего в более поздних языках и происходит слово «кандидат» (досл. «одетый в белое»).

Вполне вероятно, что именно египетское влияние породило сходные воззрения на белый цвет у древних евреев. Согласно Библии, Бог творит ангелов и облачает их в одежды из белого льна, и этот хор приветствует создание небесных светил.

Стихарь священника называется – подризник. Его название происходит от того, что сверх него священник надевает еще ризу (фелонь). Стихарь епископа обычно называется – подсаккосник (или архиерейский подризник), потому что сверх него епископ надевает саккос. Подризник и подсаккосник имеют такой же символический смысл, что и стихарь.

Таким образом, нет ничего удивительного, что белый цвет, в качестве сакрального, прочно вошел в обиход христианского духовенства, превратившись в неизменную принадлежность литургического костюма и монашеского одеяния для части средневековых орденов. Сакральный белый в Средние века неизменно выступал символом чистоты, целомудрия и непорочности.

В белое облачали ангелов на иконах, белый считался цветом упования на Бога, цветом высшей справедливости и вечности. И в то же время, как и ранее, белый считался цветом отчаяния и смерти. Белый траур в качестве обычая продержался в Европе вплоть до XV века, когда под влиянием бургундских мод, в привычку вошел привычный нам черный. Наглухо закрытое на шее и груди снежно-белое одеяние носили средневековые королевы, оплакивающие смерть мужа.

Характерность символики зачастую состоит в том, что сохраняющийся на протяжении веков обычай получает новые обоснования, более соответствующие изменившемуся образу мыслей. Так в Средневековье белое платье, сшитое из некрашеной ткани, воспринималось как знак смирения перед судьбой, покорности божьей воле, по сути дела, монастырское одеяние; мнение это поддерживалось тем, что вдовы после смерти мужей зачастую действительно принимали постриг.

Монахи в белом Чианг Рай

Последним отголоском траурного белого в наше время служат многочисленные истории о привидениях, питающих постоянную слабость к белым простыням и балахонам. Кстати сказать, к очарованию снежно-белого цвета не остались невосприимчивы также мусульмане. Белое знамя омейядов реяло на полях сражений вплоть до конца существования халифата и полного исчезновения соответствующей династии.

Неземная, прозрачная бледность была исключительно популярна в среде римских модниц (и даже модников!) Желая выгодно отличить себя от полнокровных, грубых, покрытых загаром крестьян, римские аристократки не жалели свинцовых белил, так что вышучивая подобные пристрастия, римский комедиограф писал, что случись кокеткам его времени попасть под дождь, по лицу у них потекут ручейки румян и настоящие потоки белил!

Та же мода (римско-византийская по происхождению) прочно держалась в Европе вплоть до наступления Нового Времени. Средневековая дама должна была быть бледной до прозрачности, в идеале, красное вино, которым она угощалась во время званых обедов, должно было просвечивать сквозь прозрачную бледность шеи. Сквозь тончайшую кожу должна была проступать сеточка сосудов; сметливые дамы, желая добиться подобного эффекта, попросту «рисовали» синеватые вены поверх белого нижнего слоя.

Белый на картинах сельской жизни соответствует цвету некрашеного полотна.
Мастер Жана Ролена, мастер Дюнуа «Молотьба» — «Часослов Симона Вари». - Ок. 1455 г. - 74 G 37a. - Королевская национальная библиотека. - Гаага, Нидерланды

Средневековая красавица — всегда блондинка с золотистыми волосами; вспомним сказочную Златовласку и гриммовскую Белоснежку — пришедших к нам как раз из средневековых времен. Чтобы достигнуть подобного эффекта, женщины перед званым обедом навещали цирюльника и приказывали «открывать себе кровь», причем сцеживание должно было идти вплоть до того момента, когда лицо покрывалось желаемой бледностью.

Кроме того на лицо накладывался слой все тех же свинцовых белил, и красавица, во всеоружии своего очарования, отправлялась покорять мужские сердца. Обычай белить лицо (по всей видимости, через византийское посредство) попал в Московскую Русь, и продержался, как минимум, до петровских времен. Последние отголоски его — уже в полукарикатурном виде, мы находим в пушкинской «Барышне-крестьянке», где проказница, желая ошарашить будущего жениха, накладывает на лицо чудовищный слой белил.

Белый проник также в церковь, став неотъемлемой частью римской литургии, причем сделал это несколько оригинальным способом. Дело в том, что изначально, в среде раннего христианства не существовало понятия литургического платья и литургического цвета. Священник служил мессу в своей повседневной одежде, с единственной оговоркой, что «платье для церкви» должно было быть опрятным и чистым, и в то же время простонародным и дешевым.

Подражание беднейшим из крестьян, по необходимости носившим неокрашенный холст, привело к тому, что эта своеобразная «мода» прочно утвердилась в римской церкви; уже позднее, в Средневековую эру, когда старинное пуританство и строгий отказ от земных благ ушли в прошлое, желтоватый естественный цвет льна или хлопка исподволь, незаметно был замещен дорогими белыми тканями. Эта белизна, основу которой отныне видели в ангельских одеяниях как воплощении чистоты и невинности помыслов, радости и торжества, в конечном счете утвердилась в качестве обязательной для священнического платья во время Великих Праздников посвященных Христу, Богородице, ангелам и исповедникам(41-42). Церковь, требовавшая снежно-белых одеяний, ставила перед красильщиками очень непростую задачу.

В XVIII веке был найден метод отбеливания ткани с помощью соединений хлора; кстати сказать, использующийся до сих пор. Вплоть до этого времени, отбеливание ткани или кожи представлялось исключительно сложным, задачу эту ни античность, ни средневековье в полной мере так и не могли решить. Посему, простейшим вариантом было использование так сказать, природного белого: некрашеного льна, шелка, позднее — хлопка, или же специальный отбор овец и коз отличающихся светлым окрасом шерсти.

Торжественная процессия детей, принимающих Первое Причастие, Германия

Так что нет ничего удивительного, что на цветовой шкале, вплоть до Нового Времени, белый воспринимался как полюс не-цвета, бесцветности, чистой, не измененной человеком «естественной» окраски. Надо сказать, что некрашеная ткань отличается на самом деле несколько желтоватым, коричневым или иным тоном; простая ассоциация идей привела к тому, что для античного или средневекового человека красный и «водянистый, размытый» красноватый цвет уже полагались как совершенно разные, и даже полярные цвета. Второй считался разновидностью белого, как впрочем, и любой другой «слабый, размытый» оттенок. И весьма вероятно также, что «белый», который мы видим на миниатюрах и портретах средневековой эры был на самом деле именно желтоватым тоном некрашеного хлопка и льна.

Впрочем, кое-каких успехов красильщикам добиться все же удалось. Так уже во времена Неолита была замечено, что кожа окрашивается в белый цвет если ее какое-то время растягивать и тереть. Естестенно, для подобных процедур выбиралась бычья или козлиная кожа от природы как можно более светлая. Процесс был крайне трудоемок, однако, практиковался в течение многих веков. Для шерсти существовала методика т. н. «лугового» отбеливания, открытая в античности, по всей видимости, чисто эмпирическим способом. Заключалась она в том, чтобы ранним утром расстелить полотно на траве, мокрой от росы.

Сейчас мы знаем, что роса чрезвычайно богата кислородом, и процесс окисления, происходивший в мокрой ткани, приводил к желаемому результату. Процесс этот был крайне трудоемок, мог производится только летом, требовал огромных пространств, и множества рабочих рук. Кроме того, спустя короткое время, ткань приобретала исконный желтоватый или коричневатый оттенок. Существовал также старый галльский способ окрашивания шерсти с помощью сока мыльнянки — растения, богатого щелочными соединениями. Для получения искомого, баранов загоняли в ближайший водоем, где старательно мыли, перетирая им бока и спины с соком мыльнянки, затем ту же операцию повторяли с уже состриженной шерстью.

В результате готовая ткань получалась не только белой, но мягкой и очень приятной на ощупь. Однако, в том и в другом случае, одежда, окрашенная подобным образом, была по карману только зажиточным людям, беднякам оставалось отмывать полотно, используя вместо стирального порошка белую глину (каолин) или даже мел. Получалось не очень, но лучше, чем совсем ничего. «Набеленная тога» даже сумела стать метафорой двуличности, несоответствия формы и содержания. В частности, плавтовский Скупой упрекает со сцены зрителей, что они сидят, прикрывшись «набеленными тогами» и осуждают его, будучи по сути своей ничем не лучше.

Распространение христианской веры, требовавшего белоснежных одежд для священников и монахов нескольких орденов. В XIV—XV веках эта «монастырская» мода также распространилась в среде аристократии; все это не могло не повлечь за собой поиски новых методов отбеливания. Таким — последним словом средневековой моды — было серное окрашивание, для чего отрез ткани следовало растянуть на плетеной сетке (чаще всего ее делали из гибких ивовых веток) над котлом, в котором кипела сера с водой. Серные пары протравливали ткань, отбеливая ее в достаточной мере. И наконец, самым действенным — и самым сложным — способом — было погружение отреза полотна в раствор серной кислоты. Цвет получался почти идеальным, однако, любая неосторожность при расчете времени и количества едкого вещества приводила к тому, что ткань безнадежно портилась.

Серия сообщений "Средневековье":
Часть 1 - Готическая живопись: витражи и книжная миниатюра
Часть 2 - Готический стиль в искусстве Европы
...
Часть 48 - Живописная Франция:средневековая деревня Сен-Сирк-Ляпопи
Часть 49 - Костюм средневековья.Ткани.
Часть 50 - Костюм средневековья.Символика цвета.(1)Белый