К голосу более чем ста деятелей культуры – от Бориса Акунина до Валерия Меладзе, от Федора Бондарчука – до Юрия Шевчука – Верховный суд прислушиваться не будет. Сегодня в газете «Московский комсомолец» было опубликовано открытое письмо в поддержку девушек из группы Pussy Riot, которых судят за панк-молебен в Храме Христа Спасителя.

«Письмо поступило в суд, оно зарегистрировано. Но это может быть расценено как форма давления», - заявил руководитель пресс-службы Верховного суда Павел Одинцов. 20 июня Таганский суд Москвы – продлил срок нахождения под стражей Надежде Толоконниковой, Марии Алехиной и Екатерине Самуцевич еще на месяц с лишним – до 24 июля. По мнению людей, подписавших письмо, содержание девушек, у двоих из которых есть дети, компрометирует российскую судебную систему и подрывает доверие к институтам власти в целом.

Между тем, в блоге Pussy Riot опубликован текст новой, уже третьей экспертизы по делу группы. В нем эксперты признали, что действия девушек соответствуют грубым нарушениям общепризнанных норм по мотивам религиозной вражды. А сам молебен назван «разнузданными плясками на амвоне».

Казнин: Скажите, вы подписали, потому что ожидали, что это как-то поможет девушкам, или потому что, ну, просто надо сейчас подписывать это письмо в любом случае?

Ахеджакова: Вы знаете, я давно для себя решила: не надо рассуждать, поможет, не поможет, а надо помогать. И я давно еще, со времен, когда с «ЮКОСом» это случилось…

Писпанен: Вы с 2004-го года, насколько я помню, подписываетесь.

Ахеджакова: Да, я для себя решила, что если гнобят человека в тюрьме больного, как это было с Алексаняном, вот с этого у меня началось. Писать надо, надо подписывать, надо делать все, что от тебя зависит, а там господь решит что. И иногда это помогало, иногда нет.

Писпанен: А как вы думаете, все-таки сейчас такое массированное общественное давление, причем среди подписантов этого письма не только вы, например, там или Юрский, или Шевчук, который, в принципе…

Ахеджакова: Улицкая.

Писпанен: Улицкая, которой нам, в принципе, известны взгляды на жизнь какие-то, общечеловеческие ценности. Есть и люди, которые, в общем, вполне себе сервильными считались по отношению к власти и, тем не менее, они все-таки тоже подписали это письмо. Как вы думаете, вот такое массированное общественное давление сможет в этом случае помочь?

Ахеджакова: Я сегодня еще утром думала, что сможет. Потому что это такое абсурд, это такой позор, это такое унижение вообще гражданского общества и вообще населения России. Это абсурд. И самое, что меня больше всего пугает, что церковь спелась с карательными органами. Вот когда это начинается - дальше тишина. Вот это самое страшное, что могло случиться. И это меня пугает. Ну, конечно, за девочек страшно, потому что мы то знаем, что в этих тюрьмах творится. Слава Богу, есть Интернет, есть такие газеты как «Новая газета», есть The New Times. Мы слышали, как жена бьет во все колокола, мужу загоняли под ногти иголки, вырывали ногти на руках и на ногах. Мы знаем, что умер человек из-за того, что его изнасиловали бутылкой из под шампанского. Мы знаем, как убили Магнитского, еще не все подробности, между прочим, знаем, и делаем вид, что никто его не убивал, он сам хилый, да слабый, скопытился.

Мы знаем, что творится в тюрьмах теперь. И когда девчонок, красивых молодых девчонок, более того, мамы, это очень страшно, это можно приравнять к пыткам. Даже то, что они пока, как я понимаю, в СИЗО, а дальше им светит 7 лет тюрьмы. И главное, что меня беспокоит, а где же милосердие? Где Бог? Где бесовщина, а где Бог? Вот я хочу видеть разницу. Я захожу в храм частенько. И ко мне подходят и монахи, и батюшки. Оказывается, и церковь расколота, и очень серьезно. Вы это знаете, у вас были православные священники. Это страшно. И вообще, расколот весь православный, можно сказать, электорат, люд. Весь православный люд, вы понимаете, стенка на стенку. Потому что кто-то очень воцерковленный, он прислушивается, что говорят иерархи. И если товарищ Чаплин им рекомендует неистовствовать, кричать, топать, и агрессивно требовать «распни его, распни!», как в свое время уже кричали, так и распяли. Так и распяли за всех за нас, чтобы мы таким дерьмом оказались. Ну, как же так? И вот сейчас, я думаю, церковь в лице ну хотя бы в лице товарища Чаплина делает ужасающую вещь. Он натравливает свою паству, натравливает друг на друга, натравливает на гражданское общество, натравливает на интеллигенцию. Он кричит: «Покайтесь!». Мне кажется, ему надо покаяться. Мне кажется, тут другая ситуация совершенно.

Писпанен: У него прямая связь.

Ахеджакова: Да, у него прямая связь с небесами, но, знаете ли, я думаю, что господь в данном случае, не на его стороне.

Казнин: Лия Меджидовна, а как вот быть в ситуации, когда формально церковь заявляет, что мы ни при чем. Есть суд - это орган, который сейчас занимается судьбой этих девушек, и пусть, мол, занимается. А вот такие письма - это давление. Вот как быть с этой ситуацией?

Ахеджакова: Я не знаю, как быть.

Писпанен: А может быть тогда давить не на суд, а на церковь? Как вы думаете?

Ахеджакова: А что на суд, что на церковь давить - это одно и то же.

Писпанен: Нет, написать письмо в поддержку не в суд, и не в церковь, не в РПЦ, а например, каким-то другим мировым конфессиям.

Ахеджакова: Позорить Россию не хочется, что мы не можем разобраться со своей церковью. Да что же это такое?! Церковь мало того, что она с властью срослась, она еще и срослась с карательными органами. А мы знаем, что такое наше правосудие на сегодняшний день. И из-за этого, вот именно это правосудие, которое гнобит людей, которое жертв сажает, а палачи, свидетели… Церковь ни разу не заступилась за вот этих страдальцев, ни разу. Я вот не слышала, чтобы наши, не знаю, как их назвать, чиновники, я не знаю, как о них сказать, во всяком случае, наша церковь не заступилась за Магнитского. А наша власть в годовщину смерти Магнитского всем ордена раздала убивцам, карателям. И сейчас церковь обращается, вот суд все решит. А мы знаем, что это за суд. И вот даже сейчас история с Удальцовым, мы что, не понимаем, что это провокация, что это провокаторы самые натуральные? И эта девочка… Девонька, помни, вот тут-то ты должна бояться божьей кары. Это страшная история. Вот побойся, побойся. Сдай назад.

Писпанен: А вот скажите, пожалуйста, мы видим, что никак не могут приступить к судебным прениям, никак не могут приступить к действительно разбирательству судебному, девочек держат в СИЗО, каждый раз перенося решение. Это все-таки из-за общественного давления? Все-таки боятся или так, ну не боятся, наверное, скорее всего, опасаются, ждут, когда как-то, может быть, отпуска начнутся, все это?

Ахеджакова: Я же в этом ничего не понимаю, но я то думаю, что они знают, что начнется в обществе. Это же будет не тот раскол, это мало не покажется. Потому что так, как они свою паству накалили и люди, которые не привыкли думать, а вот, ну ведьма и ведьма, теперь это называется кощунница. Раньше сжигали эту ведьму на костре, девочку. Понимаете, христианство и это уже попробовало. Сжигать девушек на кострах, что она ведьма. Теперь она кощунница, сейчас они решают, что мы будем, как мы будем как в средние века с кощунницами. Допустит ли это общество? Достаточно ли они разъярили православное сообщество? Достаточно ли сейчас ненависти у тех, кто ходит в церковь? Вот ужасно это все, это страшно. Где милосердие, где прощение? Мы в Бога верим или во что другое? Или в возмездие, в наказание? В кару, во что мы верим? Это что-то со страной не хорошее, мне так кажется, происходит. И надо же, три девчонки своим каким-то смешным не умелым поступком, меня это не оскорбляет. Я думаю, что Владимира Владимировича это оскорбило очень. Потому что когда напрямую к Богу обращается, к Божьей Матери, забери Путина, ведь это обидно очень. И я его понимаю, но думаю, что у всей этой проблемы история не отношения с церковью, а история отношений с властью. Если бы они кричали, Богородица, пошли нам Путина на века, навсегда, не было бы ничего. Не случилось бы этого.

Писпанен: Ордена бы были, может быть.

Ахеджакова: Это да, ордена бы дали девчонкам, может быть, или повысили их, они бы не PussyRiotбыли бы уже, а пели гимн Советского Союза, не знаю.

Казнин: Как вот сейчас на ваш взгляд, должно поступить, ведь ситуация патовая. Если суд пример решение 24 числа, например, выпустить, я не знаю, под подписку о невыезде, будут говорить, вот, повлияло письмо, повлияло давление общественное. Если не выпустят, будет нарастать вот это то, что вы сказали.

Ахеджакова: Раскол.

Казнин: Раскол, да. А вот как быть? Все открещиваются теперь от этой ситуации, от решения этой ситуации. Говорят, пусть решает суд.

Писпанен: Поэтому они сидят в СИЗО.

Казнин: Да. Власть верховная, к которой привыкли обращаться в таких ситуациях к Путину, к Медведеву, всегда говорят, что-то сделаете. А вы как считаете? Вы как к этому относитесь? К церкви, которая тоже говорит, мы тоже не причем. На суд давить нельзя. Вот, а что делать?

Ахеджакова: Я не знаю, но все мировые войны начинались из-за ерунды. Из-за ерунды. Вот какая-то маленькая спичка зажглась, и такое пожар устроила, что люди не смогут расхлебать по много, много лет, а потом еще и страна в ужасном состоянии. Почти все войны. Почти все вот эти революции тоже, это спичечка. Вот я этого боюсь. Может быть они тоже этого боятся? И я не знаю, что нам надо сделать, чтобы вразумить, чтобы вразумить карателей. Я не знаю что надо сделать. Если, я знаю, что для них интеллигенция ничего не значит абсолютно, более того, уже давно есть такой клич, что интеллигенция это горе русского народа, это наше родное горе, не знаем как с этим справиться с этими идиотами.

Казнин: Не только горе, другое слово, на букву «Г» тоже употребляют.

Писпанен: Да, говорили.

Казнин: Не раз уже.

Ахеджакова: Да-да. Правозащитная шелупонь, как вам это? Но, мне кажется, что это как раз тот крайний случай, когда надо прислушаться к интеллигенции, прислушаться. Прислушаться к людям, которые пишут хорошие умные книги.

Писпанен: Просто потому, что это нерв и совесть?

Ахеджакова: Нерв и совесть. К философам, к писателям, к очень крупным режиссерам, крупным драматургам, может быть кого-то из артистов уважают, прислушайтесь. Потому что среди артистов, вы конечно, не найдете людей, которые готовы засадить девчонок на семь лет. Во всяком случае, в нашем актерском братстве такого кошмара в голове не может зародиться у самого юного, у самого необстрелянного, и у самого древнего, может быть, даже верного нашему прошлому, и самыми странными, понимаете.

Писпанен: Да, и те же самые верные, даже существующему, а не прошлому, тоже подписали это письмо.

Ахеджакова: Тоже подписали. И я не знаю, как Господу молиться. Мы все должны помолиться, чтобы это бесовство куда-то рассеялось. Ну бесы. Бесы. Вот читайте Достоевского.