Цитата сообщения Оксана_Лютова 500 лет "Сикстинской Мадонне"

источник

Среди анекдотов, что охотно вспоминают дрезденцы, есть история об американском туристе, поинтересовавшемся у гида, сколько стоит "Сикстинская Мадонна". Экскурсовод ответила кратко: "А сколько стоит солнце?".

Выставка в дрезденской Галерее старых мастеров, любовно подготовленная к юбилею картины, отвечает не только на вопрос, во что обошлась эта картина Августу III, саксонскому правителю и королю Польши, который приобрел ее для своей коллекции в 1754 год, но и на вопрос, как "Сикстинская Мадонна" стала тем, чем она стала. Как она из предмета культа превратилась в культовое произведение искусства. Картину, отношением к которой Достоевский поверял своих героев. Образ, воспетый романтиками, и тиражированный в репродукциях, которые находят отзвук даже в индийской гравюре, представляющей Кришну на руках приемной матери. Произведение, чье совершенство и известность использовали политики, карикатуристы и дадаисты (их коллажи можно увидеть в экспозиции), но даже это не могло умалить ее в глазах публики.

Если своим возникновением "Сикстинская Мадонна" обязана Рафаэлю, заказчику папе Юлию II и тому, что Пьяченца, наряду с другими городами на севере Италии, была освобождена от французов и присоединена к Папской области, то своей славе она обязана Дрездену. Собственно, вся экспозиция делится на две большие части. В центре, как ядро, - рисунки, гравюры, картины из Лувра и Национальной галереи Лондона, галерей Уфицци и Палатина во Флоренции, Пинакотеки Ватикана и музеев Вены, Будапешта (и само собой - их художественных собраний Дрездена), которые показывают, как эта картина в далеком монастыре на севере связана с фресками, которые Рафаэль писал в Риме (а он, приехав туда из Флоренции в 1508 году по приглашению Юлия II, в то же время работал над четырьмя огромными росписями в папских покоях). А также - чем она отличается от других изображений Мадонны, в том числе и самого художника, в чем была неожиданность и смелость ее по тем временам. А вокруг этого зала идет кругом экспозиция, рассказывающая уже дрезденскую историю картины.

Среди неожиданных экспонатов - огромный меч с обломанной рукоятью и богатыми, из позолоченного серебра ножнами, раритет из Швейцарии. Витрина с ним - прямо около "Сикстинской Мадонны". Меч был освящен и подарен Юлием II Швейцарии в знак благодарности за помощь в войне против французского короля. Папа Юлий II, по заказам которого работали Браманте, Микеланджело, Рафаэль, известен еще и тем, что лично вел войска в изнурительных военных компаниях. После сдачи Болоньи французам в 1511 году он даже дал обет не стричься, пока не добьется победы. На его портрете кисти Рафаэля на выставке можно увидеть и скорбь, и бороду, которую он сбреет в 1512, когда итальянцы, объединившись с испанцами и швейцарцами, отбили обратно северную Италию. Тогда-то Юлий II и заказал роспись Станцы д'Элиодора - на библейский сюжет изгнания захватчика из Иерусалимского храма (причем потребовал и себя изобразить на фреске в папском облачении - то ли зрителем, то ли участником события), а вскоре - и "Сикстинскую Мадонну" для нового храма Св. Сикста в старом монастыре бенедиктинцев в Пьяченце. К тому же это был еще и способ почтить память папы Cикста IV, родного дяди Юлия II. Так что "Сикстинская мадонна", как и "Изгнание Элиодора...", по сути, картина победы, военного триумфа. Между прочим, в ХХ веке все ее перемещения будут связаны также с войной и военными союзами. В 1945 году в качестве трофея ее привезут в Москву, а в 1955 в связи с подписанием Варшавского договара странами соцлагеря (в противовес НАТО) ее уже как спасенный шедевр СССР вернет новому союзнику по блоку - ГДР.

Но как бы то ни было, те 240 лет, пока картина была в монастыре, она осталась практически неизвестной. Кроме Вазари, о ней упоминает в 1593 только бедный монах Феличе Пассеро, описывавший картину кисти Рафаэля на передней стене хоров, столь прекрасную, что "она никогда не может быть оценена достаточно". В том числе он напишет и о двух херувимах, "пленяющих сердце и взор, когда бы ты на них не взглянул". Это бесхитростное признание в любви человека, для которого "Сикстинская Мадонна" - ежедневная собеседница и утешительница среди повседневных монастырских хлопот, оставалось чуть ли не единственным до XVIII века, когда ей заинтересовался Август III. Похоже, на то, что курфюст, затеяв торг, даже не видел ее. В его блистательной коллекции не было ни одного Рафаэля, а в Пьяченце было единственное полотно мастера, которое можно было попытаться купить. Впрочем, имя курфюста было поначалу запрещено упоминать Джованни Батисте Бьянкони, профессору древнегреческого языка в Болонье, который начал переговоры с настоятелем монастыря Св.Сикста. Святой отец, видимо, в глубине души надеясь отпугнуть покупателя, заломил немыслимую сумму в 36 тысяч римских скудо. Но важнее было, что он эту сумму все-таки назвал - это означало начало переговоров, которые продлятся два года. Для монастыря это был единственный шанс расплатиться с долгами.

Вообще, архивная часть выставки, где представлены переписка, документы, инвентарная опись коллекции Августа III, касающаяся покупки шедевра Рафаэля, - одна из самых интригующих в проекте. В эту арт-сделку века оказались вовлечены монахи и профессор древних языков, премьер-министр саксонского двора, папа Бенедикт XIV и герцог Пармы, который отказывался давать согласие на нее, даже когда папа римский дал на нее свое благословение. Так что помимо итоговых 25 тысяч скудо (для сравнения - самые дорогие картины в дрезденской коллекции не превышали 8 000 скудо) Августу III понадобились и немалые дипломатические ухищрения. Наконец, когда и с герцогом все было улажено, на сцену выступили таможенники, которые сообщили, что все собранные бумаги им не указ. В конце концов и это препятстствие было преодолено, и 21 января 1754 года "Сикстинская Мадонна" покинула Пьяченцу. Во дворец Дрездена она прибыла 1 марта 1754 года, и Август III, по преданию, самолично отодвинул свой трон, чтобы дать "дорогу великому Рафаэлю"

Несмотря на такой пышный прием, картина еще чуть не 60 лет пребывала в тени. В афишах, приглашавших посетить художественное собрание (с 1746 оно было открыто для публики), упоминалась "Святая ночь" Корреджио, но не "Сикстинская мадонна". Даже первая гравюра с нее была сделана в 1783. Показательно, что своим новым "открытием" она обязана Винкельману, знатоку античности, который увидел в облике "Сикстинской Мадонны" тот же покой величия, что и в образах античных богов. Вслед за просветителями и Гёте пришли романтики, которые увидели в ней видение, в котором, как писал Жуковский, "тайна неба открылась глазам человека". За романтиками последовали добропорядочные бюргеры - для них производство херувимов было поставлено на поток. Они украшали альбомы девиц, фотографии, броши, мешочки для ночного белья и даже рекламу мясопродуктов. Карьере ангелочков кураторы выставки посвятили последний раздел.

Выставка в Дрездене дает ответы на многие вопросы, в том числе те, что касаются отношений шедевра Возрождения с масскультурой и политическими мифами. Но едва ли не замечательнее, что она не расставляет все точки над i, не водружает пафосный саркофаг над небесным творением Рафаэля. Она оставляет пространство для вопросов. И помогает в этом современное искусство. Для того зала, где до выставки висела картина, художница Катарина Генслер сделала огромный гобелен. В основе его - тысячи цифровых фотографий, запечатлевших залы Галереи старых мастеров. Поднявшись по лестнице в залы итальянского искусства и взглянув налево, вы увидите "Сикстинскую Мадонну" в глубине, на своем месте. Но войдя в зал, обнаружите, что впереди вновь разворачивается ренессанская перспектива залов, ведущих к рафаэлевой "Мадонне". Чем ближе вы подходите, тем она дальше. Пространственная обманка гобелена оборачивается точной метафорой. "Мадонна" остается по-прежнему недостижимой, сколько бы вы ни шли к ней. Но, может, то, что этот путь возможен, и есть главное?

Мир „Сикстинской мадонны" необъятно сложен.

На первый взгляд ничего в картине не предвещает беды. И, однако, ощущение надвигающейся трагедии неотступно преследует, настигает нас, чем больше мы вглядываемся в полотно.

Поет, поет сладкоголосый хор ангелов, заполнивших фон холста - небо. Он славит мадонну. Коленопреклоненный, покорный Сикст не отрывает восторженного взора от богоматери. Смиренно опустила очи Варвара. Кажется, ничто не угрожает покою Марии и ее сыну.

Но бегут, бегут тревожные тени по складкам одежд и драпировок. Клубятся облака под ногами мадонны.

Само сияние, окружающее Марию и ее сына, обещает бурю.

Удавалось ли вам видеть предгрозовое свечение, когда вокруг клубящихся облаков вдруг появляется мерцающее сияние, трепетный теплый свет?

Вглядитесь в полотно Рафаэля.

Теснятся белоснежные облака. Их гонит ветер. Весь холст полон внутреннего движения, озарен трепетным, все обволакивающим светом, создающим и придающим необычайную жизненность творению мастера. Не голубое, безоблачное небо, не простой дневной свет сопровождают явление Марии.

Странное, таинственное свечение излучает сам холст картины.

Свет то еле брезжит, то сияет, то победно сверкает. И вот это предгрозовое состояние, как в зеркале, отражается в лице младенца.

Его лик полон тревоги.
Он словно видит зарницы надвигающейся грозы, и в его глазах, недетских, суровых, отблески грядущих бед. Ветер растрепал пух его волос. Он приник к материнской груди и беспокойно всматривается в несметные толпы людей. Еще неясное, неосознанное волнение охватывает его.

Рафаэль гениально отразил в чертах младенца ужас перед неотвратимостью рока. Художник - прекрасный драматург. Он великолепно выразил в „Сикстинской мадонне" противоборство света и тени. И эта борьба могущественных сил тьмы и света, отраженная в полотне, делает холст вечным. Всмотритесь. Мрак, спрятавшийся, запавший в тень покрывала Марии, сразу создает напряжение, ощущение приближающегося, наползающего несчастья. Порыв грозового ветра развевает тяжелые складки золотой ризы Сикста. Срывает с головы мадонны легкое покрывало. Колышет увесистые зеленые занавеси.

Асимметрия объемов и силуэтов картины еще усиливает ощущение беспокойства и внутреннего движения. Все взоры действующих лиц в полотне направлены в разные стороны, образуя как бы замкнутый круг. Лишь мадонна и младенец смотрят в упор на нас. И этот взгляд, отрешенный и взволнованный, невольно заставляет каждого стать соучастником события. Рафаэль властно переносит зрителя в далекое время и делает нас свидетелем придуманного им чуда. Картина до иллюзии реальна. Художник заставляет нас забыть, что это холст. (Хотя мы отлично видим, даже на репродукции, два шва в местах, где он сшит). Мы почти не ощущаем следов труда мастера. Огромная картина написана, как говорят, на одном дыхании.

Точнейший расчет, огненное сердце, полет взволнованной души позволили Рафаэлю создать этот шедевр. Неповторимый и не менее знаменитый, чем „Джоконда" Леонардо да Винчи. Каждое движение кисти, каждый удар ее, сделанный мастером из Урбино, точен до предела. В письме Рафаэля нет ни на йоту манерности, попытки чем-то удивить зрителя. Только желание донести до людей мысль, огромную, великую, целиком владеющую художником, только эта сверхзадача волнует Рафаэля. И живописец находит новые формы решения композиции, он открывает новую красоту в этом, сотни раз до него написанном сюжете - мадонна с младенцем. Рафаэль отыскивает новый, небывалый пластический язык, хотя в „Сикстинской мадонне" и можно найти следы открытий Леонардо, его сфумато и контрапосто. Не бесследно прошло для Рафаэля и влияние невероятной энергии Микеланджело и многих, многих других классиков итальянского Ренессанса. Однако Рафаэль есть Рафаэль! Поэтому мы не найдем в „Сикстинской мадонне" роскошного колорита, подобного венецианскому, или умопомрачительных ракурсов, смущающих воображение зрителя. Все, все в этой картине наполнено удивительным чувством гармонии, меры, подчиненности сверхзадаче.

Поэтому, несмотря на огромный формат холста, колдовское мастерство Рафаэля заставляет нас вступить в интимный диалог с мадонной.

Где бы мы ни были, нас находит пристальный взгляд Марии, и мы как будто слышим вопрос:

- Не ты ли один из тех людей, которые сделают меня несчастной?

И невольно душа твоя, несмотря на все веления разума, подсказывающего, что это лишь мираж, выдумки художника, - душа твоя, нисколько не причастная ко всей этой истории и никак не повинная в страданиях Марии, все же замирает от этого тягостного материнского взора.

Убедительность живописи Рафаэля непревзойденна.

Доступность его языка, граничащая с наивностью, не имеет равных. Взгляните на прут, на котором висят зеленые драпировки, на облака, служащие подножием мадонне, на задумчивых, немного плутоватых ангелочков - эти столь разные живописные детали решены Рафаэлем с легкостью, с какой-то невероятной, счастливой, всепокоряющей верой в реальность происходящего чуда.

Без напыщенности, ни на миг не фальшивя, мастер рассказывает нам об этом невероятном происшествии. И мы верим Рафаэлю, как верят правдивому свидетелю необычайного события. Так неотразим пластический строй художника.
Но не вздумайте хоть на миг поверить в простоту Рафаэля. Нет, нет, перед нами опытнейший режиссер и знаток психологии, великий мастер композиции. Язык живописца не так прост, как это может показаться на первый взгляд. Попробуйте проследить за движением складок на одеждах и драпировках, и вы немедля установите, что в этой лишь кажущейся случайной живости и неприхотливости линий есть глубокая закономерность.

Все, все подчинено главной цели - заставить вас увидеть и понять взор мадонны. Все изображенное вокруг - лишь сложная и необходимая рама, лишь аккомпанемент к центру полотна, пику Марии. Стремительный бег линий, весь сложный абрис силуэтов – все неизбежно приводит нас к мадонне. Расчет мастера неотразим. И мы в плену у мадонны. Нaд нею жизнь.

Становимся ли мы старше, перестаем любить эту картину или нет, позабыть ее нельзя.

Такова сила обобщенного образа, прекрасно воплощенного Рафаэлем в „Сикстинской мадонне". Мадонна не только красива, она еще и бесконечно мудра. Ее взор, кажется, проникает в самую глубь явлений. О ней можно сказать словами стихов Сервантеса, посвященных поэзии:

Она умеет видеть суть явлений и там, где для мудрейшего темно ...
Понять очарование „Сикстинской мадонны" с первого взгляда трудно, порою невозможно. Для этого нужны время и... тишина.