Численный состав и категории лагерного контингента

Сегодня трудно точно установить количество жертв массовых репрессий. Назывались и называются разные цифры – 60, 40, 20 миллионов. Однако они архивными материалами не подтверждены. Если верить прессе, в период с 1921 по 1954 гг. в судебном и внесудебном порядке было репрессировано за контрреволюционные преступления 3 777 380 человек, при этом к высшей мере наказания приговорено 642 980 человек, к заключению – 2 369 220, к ссылке – 765 180 человек.

Говорить о численности заключенных в лагерях Кузбасса приходится с большими оговорками и рассчитывать на точность цифр невозможно. Архивы на сегодняшний день либо далеко не все открыты, либо в них когда-то произвели чистку материала. Так или иначе, но информация по данному вопросу весьма относительна. Тем не менее, исследователям еще предстоит найти материалы проводимых в ГУЛАГе переписей заключенных. Не вызывает сомнений, такие переписные документы были, т.к. слишком серьезно относилось к населению ГУЛАГа руководство страны.

Вопрос о классификации заключенных ГУЛАГа неразрывно связан с вопросами классификации видов режима и степени виновности осужденных. Автор данной работы выделил следующие группы заключённых, находившихся в сталинских лагерях: а) бытовики (указы, постановления партии и правительства); б) уголовники (все статьи уголовного кодекса, кроме ст.58, 35); в) политические (58 статья, литеры особенного совещания, троек, двоек). Их соотношение, в частности, в кузбасских лагерях, выглядит таким образом: а) 30 – 30%, б) 30 – 20%; в) 40 – 50%. Колебания на десять единиц объясняются средней цифрой, вычисленной по всем (девяти) лагерям.

Следует обратить внимание на бытовиков. Во-первых, эта категория заключенных называлась «бытовиками» только внутри лагерей. В иных инстанциях они проходили как «указники». Во-вторых, многие исследователи, занимающиеся сегодня вопросами спецконтингента сталинских лагерей, эту категорию причисляют к уголовникам, как впрочем, делали это и сотрудники судебных и внесудебных органов, администрации лагерей в 30-50-е годы. Автор данной работы не соглашается с таким подходом, так как считает, что категория «бытовиков» сугубо политическая. Безусловно, судили их по Уголовному Кодексу, в частности, по статьям 162 (воровство), 59 (разбой) и так далее. Однако, эти статьи приписывали им, исходя из ст.16 «Аналогия». На самом деле их вина определялась не УК РСФСР, а указами, постановлениями партии и правительства (Указ, ставший законом, 1932 г. «О колосках», Указы 1940, 1941 г. «О дисциплинарной ответственности». Указы 1947 г. «Об охране социалистической и индивидуальной собственности» и так далее).

Вторая категория – уголовно-бандитствующие элементы или профессиональные преступники: воры, убийцы и т.д. Будучи в явном меньшинстве, они составляли единую организованную группу в лагерях. Вследствие своей сплоченности обычно лучше устраивались в лагерях, чем другие заключенные. Их влияние на лагерную жизнь значительно больше того, которое можно было бы ожидать, исходя из численности. Большинство из них продолжали заниматься своим преступным ремеслом, воруя все, что может попасться к ним в руки, особенно продовольствие.

Категория политических «преступников» состояла из нескольких подгрупп: а) крестьяне, подозреваемые в индивидуалистических стремлениях и, таким образом, являвшиеся нежелательными и опасными для колхозов; б) лица, побывавшие за границей или имевшие за границей членов семей, с которыми поддерживалась связь. Здесь непропорционально высок процент евреев, так как почти каждая еврейская семья в России имела родственников в Польше, Румынии или другой еврейской стране. Эта группа также включила в себя иностранных коммунистов: немцев, австрийцев, венгров и др., которые бежали от преследования своих правительств. Почти все они арестованы в 1937 г. по обвинению в шпионаже; в) бывшие жители пограничных зон (российские поляки, проживавшие вдоль западной границы Советского Союза, а также китайцы и корейцы, которые жили у восточной границы). Многие из них до 1937 года были депортированы вглубь страны, а во время массовых арестов 1937 года направлены из своих домов прямо в трудовые лагеря; г) люди, осужденные за религиозные убеждения: католики, баптисты, сторонники украинской ортодоксальной церкви и др. Они выделялись высокими моральными качествами и твердостью своих убеждений. На фоне деморализации и взаимной вражды, господствовавшей в лагерях, эти люди резко выделялись стойкостью принципов и честностью поступков; д) средние или высшие чиновники, осужденные за различные «политические» преступления. Большое их число являлось инженерами и техниками, осужденными, главным образом, по подозрению в саботаже или вредительстве. Эта группа находилась в несколько лучшем положении, чем остальные политические заключенные. Им, обычно, удавалось добиться административных постов, которые обеспечивали более легкие условия жизни; ж) люди, осужденные за специфичные для Советского Союза преступления во время войны: сотрудничество с врагом во время оккупации; военнопленные; мужчины и женщины, вывезенные из Германии, которых обвиняли в добровольных связях с врагом, а также граждане тех стран, которые оказались под оккупацией в конце войны.

Заключенные в лагерях делились на четыре группы в зависимости от трудоспособности. Относившиеся в первой категории (гр. А) считались наиболее трудоспособными, выносливыми. На них, как правило, возлагались основные объемы работ. Это была главная рабочая сила лагеря. Удельный вес ее – свыше 60%. Во вторую категорию (гр. Б) включали тех, кто был менее физически вынослив. Использовали их на работах средней тяжести (ее удельный вес около 30%). К третьей категории (гр. В) причисляли больных и инвалидов (около 7%). Нетрудоспособные инвалиды (гр. Г) составляет до 3% заключенных.

В 30-е годы обновить состав заключенных не составляло особого труда. Потоки репрессированных рабочих, крестьян, служащих, целых народов не прекращались вплоть до наступления войны. В военных условиях движение населения в лагеря значительно приостановилось, что видно из материалов Сиблага.

В текущем архиве УВД по Кемеровской области с трудом удалось обнаружить ряд документов, проливающих свет на численность Севкузбасслага и Южкузбасслага, по другим лагерям статистические данные в виде динамики (по годам) отсутствуют. Это отчеты по исполнению сметы расходов лагерей, отчеты по основной деятельности и капитальным вложениям за 1948-1953 гг. Среди них наибольшего внимания заслуживают отчеты начальников лагерей об использовании труда заключенных, о выполнении плана по труду, составленные на начало каждого года (январь-февраль).

Судя по информации этих отчетов за 1947 год в Севкузбасслаге числилось 14 350 чел, в Южкузбасслаге – 18 750 чел. Насколько можно доверять этим цифрам? На момент образования данные лагеря, принимая из других областей лагерный контингент, навряд ли вели строгую отчетность прибывших, т.к. часть последних находилась на пересылках, раскомандировках. Отсюда не весь состав мог быть подконтрольным. Об этом приходится говорить в силу различных показателей, встречающихся в разных документах, характеризующих численность и состав лагконтингента.

По Южкузбасслагу картина более стабильная. На протяжении восьми лет их существования (1947-1955 гг.) численность заключенных в обоих лагерях последовательно возрастала с 14 тыс. (1947 г.) до 19 тыс. (1953 г.) в Севкузбасслаге и с 18 тыс. (1947 г.) до 23 тыс. (1953 г.) в Южкузбасслаге. После 1953 г. количество лагконтингента в обоих лагерях стало падать, в северном лагере к 1955 г. оно сократилось на 2 150 человек, в южном – на 1 940 человек. Впоследствии эти цифры еще более увеличились. Не изменилась ситуация лишь в Сиблаге, где насчитывалось от 30 тыс. до 35 тыс. чел. Во все годы его деятельности наполняемость достигала выше предельных норм, что объясняется его профилированием. УИТЛК, ставший после 1956 г. ведущим, вернее единственным, в Кемеровской области, имел в наличии более 100 тыс. человек.

В момент образования в Кузбассе Сиблага и ОИТК (1942/1943 гг.) на территории нашего края единовременно находилось 46 676 заключенных или 3,1% от всего числа лагнаселения страны. Из года в год этот процент возрастал и к 1953 г. достиг 5,4%. Наиболее высоким он представлен в 1947 г. – 5,9%. Начало 50-х годов для лагерей нашего края охарактеризовалось резким ростом численности лагконтингента со 106 801 чел (1949 г.) до 126 028 чел (1951 г.) и 134993 чел (1953 г.). Причины его крылись в растущих объемах производственной деятельности лагерей.

Менее крупные лагеря, такие как Кузбасслаг, Кемероволаг, Араличевский и Камышовый в количественном отношении не являлись определяющими. Их удельный вес по числу заключенных в ряду кузбасских лагерей-гигантов был невелик, в 1947 г. по Кемероволагу – 9,8%, Кузбасслагу – 7,6%; в 1949 г. – соответственно 10,3% и 7,0%. В 1953 году картина выглядела следующим образом (по удельному весу к общему числу заключенных Кемеровской области: Сиблаг – 26,0%. УИТЛК – 18,5%, Южкузбасслаг – 17,0%, Севкузбасслаг – 14,3%, Камышлаг – 8,2%, Кемероволаг – 7,5%, Куз¬басслаг – 5,8%, Араличевский – 2,4%. Следует отметить, что все вышепредставленные цифры (как абсолютные, так и относительные) могут колебаться плюс-минус на 1%, т.к. наблюдавшееся активное движение контингента влияло на нестабильность наполняемости лагерей.

По половому признаку кузбасские лагеря могут характеризоваться как мужские, с частичным использованием труда женщин в гр. «Б», и в основном «В». Так как лагеря здесь являлись «тяжеловесными» (по уголовно-режимному признаку), то отсутствие женщин должно бы быть естественным. Тем не менее женщин в кузбасских лагерях было достаточно, кроме Камышлага. Труд их использовался во всех сферах производства, вплоть до лесоповала. Удельный вес женщин в Кузбасских лагерях колеблется от 7% до 21%, опять же кроме Сиблага, где более 67-70% лагерь состоял из женского контингента. В остальных лагерях женский труд применялся большей частью в обслуживавшей лагеря сфере (прачки, уборщицы, поломойки в бараках, столовые работницы, медобслуга и т.д.).

Режим, условия содержания и быт заключенных

В кузбасских лагерях самыми распространенными были общий и строгий режимы. Общий применялся в лагерях, где выполнялись контрагентские работы (Кузбасслаг, Кемероволаг) или труд был сельскохозяйственным (Сиблаг). В лесных лагерях (Севкузбасслаг, Южкузбасслаг, режим всегда был строгий. Это объясняется тяжелым физическим трудом с применением наказаний (голодом, ШИЗО, ограничением переписки), а также античеловеческими условиями быта. В таких условиях, дабы избежать восстания заключенных, сохранить порядок в лагере – режим усиливали, расширяли наказания и запреты.

Основными факторами, определявшими степень строгости лагерного режима, являлись, во-первых, характер статьи, по которой были осуждены лагерники, во-вторых, характер выполняемых работ. Второе, как правило, зависело от первого. Так называемые «контрреволюционные элементы» отправлялись на наиболее тяжелые работы, где возможностей для выживания не оставалось. На протяжении всей истории существования лагерной системы ситуация не менялась. Изнурительный, нечеловечески тяжелый труд в лагерях был как в 30-е, так и в 40-е годы.

Любопытны методы повышения производительности труда в условиях принуждения, насилия и, конечно, превращения лагерника в «рабочий скот». Известно, что в лагерях повсеместно распространялись все мероприятия, вводимые в гражданском обществе, направленные на рост эффективности, производительности труда, как-то: соревнования, ударничество, рационализаторство. Заставить человека, лишенного свободы, несправедливо посаженного на долгие годы в железную клетку, творчески относится к своим обязанностям, воодушевленно «вкалывать» ради светлого «коммунистического» идеала, который навряд ли могли увидеть истощенные непосильным трудом и тягчайшим бытом люди, по меньшей мере, издевательство. Между тем, архивные документы свидетельствуют о широком распространении данного явления. Он внедрялся в 30-е так и в 40-е годы без изменений.

В сороковые годы условия режима, его характер менялись в силу изменений (особенно в годы войны) политической обстановки как в стране, так и на международной арене. Например, в моменты отступления советских войск вглубь страны, режимные требования в лагерях резко смягчались, служба охраны и надзиратели становились более человечными и внимательными к заключенным, иногда давалась возможность день-два отдохнуть или работать на объектах менее 10 часов, разрешалась активная переписка с родными и т.д. Такие периоды «отдыха» для заключенных продолжались недолго. Наступления Советской Армии на фронтах резко меняли условия содержания заключенных. Ужесточался режим, повышались требования к осужденным, ограничивались льготы и поощрения, затягивалась «удавка» на шее лагерников. Подобная нестабильность режимных условий в лагерях объяснялась довольно просто. «Контрреволюционный элемент», находившийся в те годы в лагерях в большом количестве, потенциально мог быть готов, как считали наши государственные деятели, своим недовольством, неподчинением общим нормам и требованиям поддержать военного противника и из тыла нанести удар по советской власти. Если считать, что лагерей достаточно хватало по всей России и численность содержащихся в них «каэров» была высока, то удар этот мог быть мощным.

Важнейшими компонентами в организации лагерного режима являлись поощрения и наказания заключенных. Помимо чисто административного значения они применялись и с целью «воспитательного воздействия» на заключенных. Чаще всего основанием для поощрения заключенных служило соблюдение режима, добросовестное отношение к труду и высокие показатели в работе. Наиболее распространенной формой поощрения являлось их зачисление на улучшенное питание.

Формально в юридической литературе, в приказах, инструкциях, исходивших из Главного Управления лагерей и Наркомата внутренних дел, объявлялось, что режим в лагерях организуется в соответствии с правовыми принципами: социалистической законности, гуманизма, целесообразности, сочетания карательного и воспитательного воздействия. На самом деле архивные материалы показывают, что данные принципы оставались не только лишь декларированными на бумаге, но в реальной жизни практически невостребованными, игнорируемыми охранными и управленческими структурами лагерей, утверждаемыми приказами сверху, требовавшими ужесточения мер наказания к любому инакомыслию. Этой же цели служила местная лагерная печать. Она способствовала «обработке мозгов» заключенных, и по ее содержанию трудно было представить читателя, коему она предназначалась.

Говоря о режиме, следует затронуть вопрос о питании. В лагерях питанием стимулировали труд и поведение заключенных, им же и наказывали. Продовольственная политика состояла в том, чтобы держать людей в полуголодном состоянии. Возбуждая надежды на небольшое улучшение питания, тем самым заключенным давали «стимул» для увеличения выработки. За дополнительные сто граммов хлеба и кусок рыбы заключенные старались до изнеможения. Вопрос о продовольственных ресурсах, необходимых для обеспечения всего состава заключенных и охраняемых их лиц, представляет большой интерес, т.к. в лагерной системе он превращался в вопрос жизни и смерти.

По данным годового отчета ГУЛАГа за 1940 год план товарооборота (в год) по всей торговой сети ГУЛАГа вместе с общественным питание составлял 800 млн. рублей. Много это или мало? На каждый лагерь со всеми его структурными ответвлениями (лагпункты, командировки, ОЛП и т.д.) в год приходилось 15 млн. рублей (54 лагеря), в месяц сумма составляла 1 млн. 250 тыс. рублей. Для сравнения. Все строительство Горношорской железной дороги получало в год от государства 15-17 млн.руб. Могла ли торговая сеть, например, Горшорлага иметь товарооборот в торговле 15 млн.руб.? Очень сомнительно. Более того, практически не реально. Ни один лагерь Кузбасса не имел в обороте такие средства, даже если он продавал свою продукцию, а не сдавал государству безвозмездно. Может быть, в других регионах находились состоятельные лагеря, но только не в Сибири.

Плохое питание, отсутствие одежды, холод также были бичем для «перевоспитываемых». Голгофой называли заключенные штрафные изоляторы и лагерные тюрьмы, куда отправляли всех, кто отказывался от работы или нарушал лагерный режим.

Антисанитарное состояние зон, истощенный организм способствовали возникновению среди заключенных различных эпидемий. Возникали они и в Сиблаге, Горшорлаге, в частности сыпной тиф, дизентерия. Однако их быстро локализовывали. Повсеместно заключенные заболевали цингой, пеллагрой, туберкулезом, «алиментарной» дистрофией. Лечение больных, ввиду отсутствия лекарств, фактически не проводилось. По воспоминаниям бывших заключенных, больных туберкулезом лечили только терпингидратом. Выживать приходилось самим. В результате многие умирали. Количество умерших в Сиблаге назвать невозможно, т.к. эти сведения проходят нерегулярно, разрозненно. Однако по доступным сегодня документам можно заключить, что смертность в Сиблаге все- таки не была высокой. Если, например, на Колыме смертность достигала 30% и выше от состава контингента, то в Сиблаге достигала лишь – 1,5%-1,8%; в Горшорлаге – до 15%.

Среди всех лагерей Кузбасса лишь Сиблаг способен был частично восстановить физические силы заключенных. В годы войны в числе наиболее значимых задач в деятельности Сиблага стояла именно задача оздоровления заключенных. Для восстановления их физического состояния в лагере с 1942 года начали организовывать оздоровительно профилактические пункты (ОПП). Непосредственным основанием для этого послужил приказ НКВД СССР № 067 от 2 марта 1942 года, подписанный Берией, «Об организации ОПП».

Во вновь созданных в послевоенный период кузбасских лагерях (Кемероволаг, Кузбасслаг, Севкузбасслаг, Южкузбасслаг, Камышлаг) режим отличался от 30-х – первой половины 40-х годов целевым назначением (отсутствовала установка на физическое уничтожение заключенных). Опыт работы развития лагерной системы показал руководству страны и Главному Управлению лагерей «достоинства» бесплатной рабочей силы в деле решения государственных задач. На спецконтинтент лагерей стали смотреть не только как на преступников, врагов народа, но и как на значительную производительную силу государства. Война оказала влияние на переоценку многих явлений и процессов, происходивших в России, в том числе по вопросу о роли и значении лагерной экономики. Тем более что последняя действительно стала неотъемлемой частью всего народно-хозяйственного комплекса страны и не считаться с этим было нельзя. На примере Кузбасса этот тезис выглядит достаточно убедительным. За годы войны, например, Сиблаг производил сельхозпродукции значительно больше, чем колхозы и совхозы. Так, лагерь поставлял более 35% сельхозпродукции ко всей производимой в области, зерна – свыше 60%, молочных продуктов – до 71% (от одной коровы в лагере надаивали около 30 кг в день, в колхозах и совхозах – в 2 раза меньше).

Режим, условия содержания и быт в лагерях Кузбасса, мало чем отличавшихся от таковых в других лагерях страны, за 30-50-е годы претерпел изменения как в сущностном, так и формальном плане. Если в период становления лагерной системы, в условиях открытой борьбы государства против собственного народа (в 30-е гг.), он выполнял главную функцию устрашения, подавления и даже уничтожения личности, являя собой почти средневековый образ мракобесия, то в годы войны и особенно в послевоенный период, цели и задачи лагерного режима стати меняться, приобретая окраску некоторой человечности. Однако считать, что он служил делу перевоспитания «оступившихся», значит ничего не понять в системе репрессий, насилия и унижения, осуществлявшихся в стране в условиях тоталитарного общества. В послевоенный период лагерный режим окончательно стал служить производственным целям, а его воспитательная функция безвозвратно потерялась в лабиринтах формальной работы культурно-воспитательной части (КВЧ). При нерешаемых бытовых проблемах, воспитательная функция режима нормально работать не могла. Призванный «перевоплощать» человека-преступника в человека-личность, он в конечном итоге достигал иных результатов. «Благодаря» лагерному режиму заключенные окончательно теряли свою индивидуальность и лишь немногие «вопреки» этому режиму поднялись выше, чем они являлись до ареста. Сегодня известны примеры духовного преобразования Д.Андреева, О.Волкова, Д.Панина и других, оставивших после себя высокодуховные произведения. Режим сталинских лагерей, сохранивший свои бесчеловечные методы, глубоко парализовывал души своих жертв, и продолжает делать свое «черное дело» сегодня.

Подведение итогов исследования такого сложного, многоаспектного явления как лагерная система, требует подтверждения концептуального видения проблемы и определения ее последствий, отразившихся, в первую очередь, на личности социалистического общества, изуродовав ее нравственные черты и человеческие качества, во вторую, на социально-экономических условиях нашего общества.

Появление лагерной системы оказалось детерминировано, во-первых, уровнем развития России, во-вторых, идеологической базой большевиков, пришедших к власти, в-третьих, особенностями российского менталитета, где ведущим принципом являлись «авось» и «может быть, обойдется».

Корнями в лагерное прошлое уходят многие современные экономические, социальные, духовные конфликты, взорвавшие общество в послеперестроечный период. В экономической сфере это выразилось в низком качестве многих технологических проектов. Неквалифицированный труд лагерных рабочих привел к созданию некачественных сооружений, вызвавших быстрое их старение и аварийные ситуации на многих предприятиях. В Кузбассе от этого страдали шахты, заводы, где техническое и технологическое обеспечение созданных руками заключенных строений, техники, не выдерживало нагрузок, приводило к трагедиям. В аграрном секторе это проявилось в уникальном явлении передаче местным органам власти территорий и построек закрывавшихся лагерных зон, на базе которых создавались совхозы. В Мариинском районе, например, практически все расформированные отделения Сиблага превратились в совхозы, как например, лагпункт № 1 в с.Первомайском, ставший совхозом «Победитель». Вновь образованным совхозам, лагерем передавались земли, скот, постройки, люди.

Из исследователей истории советского периода практически никто не объяснил, в силу каких причин в начале 60-х годов в стране резко увеличилось число совхозов. Ссылаются на постановления партии о развертывании совхозного движения, однако всем понятно, из ничего создать совхозы нельзя. Будучи государственными учреждениями, они находились на его полной дотации. Выход был найден (не пропадать же добру), их материально-техническая база полностью представлена лагерным хозяйством. Районы, где ранее располагались сельскохозяйственные лагеря, обогатились их производственно-людским потенциалом (с.Котовское – Ижморский район, Орлово-Розово, Новоивановка и др.). А так как лагерное хозяйство само не обновлялось, совхозы в конечном итоге получили изношенное наследство. Рабочие совхозов (бывшие з/к), не умея самоорганизовываться, приученные к «палочной» дисциплине, быстро пустили «по ветру» переданное хозяйство. Сегодня практически каждый второй совхоз в Ижморском, Чебулинском и других районах, территории которых принадлежали Сиблагу, либо уже развалился, либо развалится в ближайшее время.

В социальном плане воздействие лагерной системы в Кузбассе сказалось на высоком удельном весе бывших репрессированных, а также уголовников среди населения. До сегодняшнего дня в области ежегодно оседает около 10 тыс. отбывших свои сроки. Эти люди остаются здесь на постоянное жительство. В одном только г.Мариинске, где, ныне действующих насчитывается четыре колонии, СИЗО и областная туберкулезная больница для заключенных, на каждых четырех жителей приходится один з/к.

Социальная инфраструктура городов и поселков Кемеровской области – оставляет желать не только лучшего, но и просто желать. Во многих городах (Шерегеш, Шалым, Таштагол, Мариинск, Юрга, Прокопьевск, Кемерово, Новокузнецк и др.) как в 30-40-е годы заключенные построили дома культуры, детские сады, магазины, жилой массив, так до сего дня этим местные жители и довольствуются. Ветхость зданий, полуразрушенные заведения культуры, тесные детские садики и т.д. – это тоже лагерное наследие.

Лагерная система повлияла не только на количественные и качественные показатели экономического развития нашего края. Она самым безжалостным образом оказала воздействие, «неоценимую помощь» в формировании «нового типа» человека. По словам В.Д.Губина, была создана уникальная порода людей, «новый советский человек», который не умеет, не хочет и не любит работать, ни к чему не стремится, ничего не добивается и свою посредственность рассматривает как нечто положительное. Идеи X.Ортега-и-Гассета относительно «массового человека» вполне осуществились в нашей стране, по крайней мере, это можно сказать о значительной части населения.

Развивавшаяся в лагерях рабская психология (психология выживания) выплеснулась за пределы «лагерной зоны» и, попав в благоприятную среду на «гражданке», проникла во все жизненно важные сферы. Их можно перечислить: эксплуатация человека нижестоящего по социальной лестнице вышестоящим, готовность и «благодарность» «бывших» за эту эксплуатацию, так как в порядке вознаграждения последние получали какую-либо льготу. Повсеместное жульничество (приписки, халтура (туфта), взаимный обман) и как норма существования – всепроникающий цинизм и культ силы. Агрессивность одних, страх других, апелляция к насилию третьих в поисках защиты и покровительства – всеобщая убежденность в том, что только силовое решение проблем по настоящему эффективно.

Наследием лагерной системы можно назвать и подозрительность к любой инициативе (начальство видело в нем симптомы независимости), нетерпимость к проявлениям человеческого достоинства (в лагерях это означало вызов, бунт, а сами зэки могли усмотреть здесь провокацию).

Единство внутри- и внелагерного миров не сводилось лишь к единой психологии. Они строились по единой программе одними и теми же людьми. Эти миры объединяет единый «человеческий материал»: и «зэки» и лагерные работники с «воли» взяты и на «волю» возвращались, а их миграционные потоки и экономические связи окончательно скрепили административно-хозяйственную систему с лагерной. Ничего удивительного нет в обменном процессе «зона-воля» и «воля-зона». Взаимопроникновение лагерного образа жизни, лагерного мышления и т.д. в «цивильное» общество и обратно стало для советского государства, каждого его региона, неразрывной составляющей, передаваясь из поколения в поколение. И сегодня нам уже трудно разделить, что пришло с «зоны», а что ушло «туда».

Особенностью кузнецкого края периода 30-50-х годов стало превращение его территории в единую «зону». Единовременно здесь находилось (в послевоенное время) 8 (восемь) лагерей с общим числом лагерных пунктов, командировок, колонн, пересылок и т.д. – более 450 с составом заключенных свыше 130 тыс. чел в год.

Тяжелым наследием лагерной системы в Кузбассе можно назвать и экологическую проблему, связанную с массовой вырубкой леса, открытым способом добычи угля, химическим производством (выброс в атмосферу газов почти всей таблицы Менделеева) и т.д. Особенно опасной для области оказалась беспощадная вырубка леса на огромных пространствах, что повлекло за собой высыхание рек и речушек, гибели местной флоры и фауны. А отравление людей химическими выбросами химзаводов, центральных обогатительных фабрик и т.д. привело к новой, доселе неизвестной Кузбассу тенденции – смертности новорожденных и неродившихся детей. В регионе возросла по сравнению с российским показателем смертность по старости, заболеваемость всех категорий населения.

Изучение темы показало, что лагерная система, сформировавшаяся в 30-е и получившая расцвет в 40-е – первой половине 50-х годов – явление в истории страны, и особенно, Кузбасса весьма отрицательное, ставшее губительным как отдельно для личности, попадавшей туда, так и для общества в целом, зараженным психологической заразой. Символы лагерной системы до сих пор живут в Кузбассе – действующие колонии (сохраняется их большое число), высокая преступность среди населения, высокая смертность детей и стариков, травматизм и заболеваемость. Наиболее подвергнутой наследию лагерной системы оказалась молодежь, на которую, с одной стороны, давит своим грузом общегосударственный кризис во всех его проявлениях, а, с другой, сложившиеся традиции уголовно-преступных групп, втягивающих в свои ряды несознательную молодежь.

По материалам диссертации Гвоздковой Л.И.

Источник

---