Все народы учатся у соседей. Перенимают азбуку, осваивают науки и передовые технологии. Но, как показывает мировой опыт, самое полезное – перенимать у соседей обычаи и порядки, улучшающие жизнь граждан.

Прежде всего это борьба со взятками, с разворовыванием денег налогоплательщиков. Даже малограмотный человек понимает, что коррупция бьют по интересам простых людей. Чиновник за откат готов завысить стоимость подряда на строительство дороги, но мы лишаемся многих километров дорог. Зато коррупция позволяет чиновникам и олигархам, обрекая нас на нищету, сколачивать миллиардные состояния. Как от этого уйти?

Полезно узнать об опыте Швеции – одной из самых развитых стран. Она входит и в число наименее коррумпированных государств. Как это может сочетаться? Мы ведь знаем: не подмажешь, не поедешь!

До середины XIX века в Швеции коррупция была повсеместной. Бюрократия процветала. Но пришло время реформ. Чиновников лишили возможности душить бизнес. Государственное регулирование свели к налогам и стимулам, а не к запретам и разрешениям. Был открыт доступ граждан к государственным документам и создана независимая эффективная система правосудия.

Одновременно шведский парламент и правительство установили высокие этические стандарты для чиновников, стали добиваться их исполнения. Спустя всего несколько лет честность и неподкупность стала социальной нормой для шведской бюрократии. И если зарплаты высокопоставленных чиновников поначалу превышали заработки рабочих в 12–15 раз, то с течением времени эта разница снизилась до двукратной. Разве можно подобное представить сегодня в России?

Огромную роль в этих реформах сыграли культура и обычаи шведов. Мы нередко думаем, что все народы живут, как мы. Хотя и понимаем, что обычаи цыган или азербайджанцев сильно отличаются от наших. Мы в большинстве своем спокойно относимся к разворовыванию денег, собранных с налогоплательщиков, к откатам чиновникам, к взяткам. Для большинства из нас власть знает, что делает. И правитель может творить все, что захочет, мы – люди маленькие. Даже граждане влиятельные и образованные предпочитают «не высовываться». У россиян все еще доминирует мораль холопов. А шведы другие. И хотя в Швеции до сих пор есть король – как символ государства, но там не было крепостных, не было Гулага и миллионов репрессированных, не было отрицательной селекции. Может поэтому у шведов иная культура? Если для нас главное – связи, блат, то эти странные шведы считают, что человеку нужна честность, инициатива и предприимчивость. Чудаки, да и только!

Очень странно для нас и то, что шведские социал-демократы, в отличие от российских, так и не купились на ленинско-сталинскую утопию государственного планирования и государственной собственности. Правительства социал-демократов много лет руководили страной, но в сознании большинства шведов по-прежнему сохранилась святость и неприкосновенность частной собственности. Странные эти шведские социал-демократы!

В подходах к борьбе с коррупцией Швеция отличается от англоязычных стран. Если в США или Канаде упор делается на материальную заинтересованность доносчиков – информантов о фактах коррупции, на адвокатов, вчиняющих иски в защиту общественных интересов, то у шведов акцент другой – создавать в обществе атмосферу нетерпимости к коррупции. Шведам с детства внушается, что надо быть честными, соблюдать договора, платить по счетам, и, главное, избегать взяток. Коррупции не место в здоровом обществе. Поэтому шведы так склонны к общественному контролю за работой чиновников и бизнесменов. Даже настоятели церкви, и те убежденные противники коррупции. Сравните их с нашими попами с бриллиантовыми украшениями!

Козырем шведов в их борьбе с коррупцией стала невиданная в мире доступность информации. В Швеции любой человек может позвонить в налоговую инспекцию и, назвав фамилию гражданина, получить сведения о его доходах, имуществе, транспортных средствах. Даже о долгах. Причем не только его самого, но и родственников. Вам скажут все ‒ где работают, сколько получают, женаты ли, замужем, есть ли дети и какой у них доход. Все открыто. Ответ при желании пришлют почтой или по интернету. Такая прозрачность доходов и состояний делает коррупционные доходы чиновников крайне неудобными. Их просто некуда деть, негде спрятать!

Отметим высокий уровень социальной защиты шведских чиновников. Они не чувствуют себя ущемленными материально, а значит не имеют явных стимулов к взяточничеству. При этом выполнение ими профессионального долга рассматривается обществом как наивысшая задача. Потеря чиновником репутации в Швеции – более суровое наказание, чем даже уголовное преследование. Можно сказать, что их страх потерять репутацию – это и есть залог успеха противодействия коррупции в Швеции.

Огромную роль в борьбе с коррупцией в Швеции играют СМИ. В этой стране нет государственных или около государственных СМИ, нет той цензуры, которая фактически существует в России, особенно на телевидении. Поэтому там СМИ предают огласке факты коррупции, невзирая на должности замешанных лиц. Не важно, министр это или сотрудник органов безопасности. Один из начальников тюремной системы Швеции брал взятки при размещении заказов на проектирование новых тюрем. Перед судом предстали полицейские и представители архитектурной и строительной компаний. Это пустяковое для россиян дело стало одним из крупнейших дел о коррупции в Швеции. По нашим меркам – ерунда, а ведь какая была бурная реакция шведского общества!

Шведские граждане охотно передают в СМИ информацию о фактах коррупции. Не боятся. Правоохранительные органы обычно начинают расследование именно по таким публикациям. Поэтому чиновники и бизнесмены Швеции больше боятся журналистов, чем полиции. Предприниматели много потеряют, если их имена «засветятся». Можно лишиться репутации, а это обойдется дороже, чем штраф.

В обществе, где эффективно работают правоохранительные органы, где нет цензуры и журналисты не пренебрегают принципами профессиональной этики, в таком обществе общественные организации избавлены от несвойственных им функций. В России борцы с коррупцией ищут незадекларированную собственность чиновников, их роскошные загородные особняки, раскапывают подробности коррупционных схем. А в Швеции вся эта работа скорее для полиции и СМИ.

Шведские общественники заняты предупреждением коррупции как явления, пагубного для их народа. Если в России Фонд борьбы с коррупцией объявлен «нежелательной организацией», то в Швеции аналогичное объединение граждан под названием «Институт против взяток» – очень влиятельно. Образован этот Институт был еще в 1923 году!

Главной своей целью Институт ставит формирование у шведов нетерпимости к коррупции. Работает институт в основном с бизнес-сообществом. Издает информационные материалы, проводит семинары и лекции, разъясняет тонкости законодательства. В Институте действует комиссия по этике, которая разбирает конкретные случаи и определяет степень соответствия поведения бизнесменов шведскому законодательству. Ориентиры, сформированные Институтом, легли в основу ряда шведских законов и уставов организаций. «Институт против взяток» тесно сотрудничает с прокуратурой и антикоррупционной полицией Швеции. Сравните это с практикой преследования борцов с коррупцией в России, с разгоном Фонда борьбы с коррупцией, с давлением на Transparency Iinternational (Russia)!

Шведские компании, как правило, придерживаются принципов ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития) и положений Глобального договора, принятого ООН. Цель договора – содействовать формированию «общих ценностей и принципов, которые придадут глобальному рынку человеческое лицо». Так вот, шведские компании лидируют в мире по соблюдению принципов этого договора. Они своим примером доказывают, что компании, не использующие коррупционные схемы, могут быть вполне конкурентоспособными.

Не надо думать, что шведские бизнесмены никогда не дают взяток за рубежами своей страны. Такие случаи известны. О чем это говорит? О том, что поведение человека зависит от условий, в которых он живет. Сорвать банан, поднять с земли оброненную кем-то денежную купюру – это так естественно! Как и получить взятку. Чтобы люди не давали и не брали взятки, нужна атмосфера неприятия коррупции. В Швеции она есть, а в Африке, России или Латинской Америке ее нет.

Надо сказать и о таком механизме борьбы с коррупцией в Швеции, как парламентский контроль над работой чиновников. При этом важно понимать коренное отличие шведского парламента от нашего Федерального собрания. Там это не декорация, не взбесившийся принтер, а орган, действительно представляющий интересы шведов. Парламент не только принимает законы, блокирующие коррупцию, но и назначает омбудсменов, которые защищают людей от возможных коррупционных поползновений бюрократии. Сами шведы это хорошо понимают, поэтому процент участвующих в выборах депутатов там просто сказочный – свыше 80%! Сравните это с нашей явкой на выборы!

В парламенте Швеции имеет место политическая конкуренция между партиями, каждая из которых отстаивает свою программу развития страны. Эта реальная конкуренция делает подкуп депутатов маловероятным. Разоблачив факт коррупции среди чиновников, назначенных правящей партией, оппозиционная партия может стать правящей. Почему такой конкуренции нет в России? Потому что мы не желаем решать судьбы своей страны, заниматься политикой, мы в большинстве своем надеемся на доброго царя-президента. У нас по-прежнему средневековое сознание крепостных крестьян.

Но вернемся к шведским омбудсменам, этим защитникам прав граждан. В Швеции омбудсмены, назначаемые парламентом, подотчетны только ему. Один из них контролирует свободу доступа граждан к документам органов власти, другой следит за работой судов, прокуратуры, полиции, тюрем, за исполнением судебных решений, третий контролирует военную администрацию, а четвертый ведет надзор в сфере социального обеспечения. Поразительно, что должность омбудсмена была введена в Швеции еще в 1809 году, то есть на пару столетий раньше, чем в России!

В Европе победное шествие этого правозащитного института омбудсменов, так важного для борьбы с коррупцией, началось с середины двадцатого века. А потом продолжилось и на других континентах. В 1952 году закон об омбудсмене принял парламент Норвегии. В 1953 эта должность была введена в Дании, причем именно «для контроля за деятельностью гражданской и военной администрации государства». В 1967 году омбудсмены были узаконены в провинциях Канады. Сегодня этот институт формально присутствует и в России. Но насколько наши «защитники прав граждан» способны нас защитить, мы знаем на своем опыте.

Фото: Pixabay по лицензии: Creative Commons Attribution 4.0 International

«Оценивая столетнюю борьбу Компартии Китая, мы должны ясно понять, в чем кроется наш успех в прошлом и что может гарантировать наш успех в будущем», – провозгласил генсек ЦК КПК Си Цзиньпин, выступая в Пекине 1 июля на юбилее правящей партии. Тем самым Си сформулировал два главных вопроса о природе успеха самой долгоживущей правящей Компартии в мире.

Во-первых, как же вышло, что КПК не только более 70 лет удерживает власть в огромной и сложной стране, но и превратила некогда отсталый и разоренный войной Китай в державу, соперничающую с Америкой за глобальное лидерство? А во-вторых, как партия намерена удерживать власть и дальше, учитывая не только многочисленные внутренние проблемы КНР, но и растущее благосостояние китайцев, а вслед за ним – требовательность к качеству госуправления и ожидания, что уровень жизни будет неуклонно повышаться?

Коммунисты или мандарины?

Короткий ответ на первый вопрос звучит так: китайские коммунисты сумели построить адаптивную систему власти, которая сочетает в себе элементы однопартийной диктатуры ленинского типа и традиционной для Китая системы бюрократии, воспроизводившейся в разных изводах начиная с III века до нашей эры.

Когда КПК создавалась в 1921 году как борющаяся за власть партия революционеров-марксистов, решающее влияние на ее организацию имела «старшая сестра» – РКП(б). Советские эмиссары сыграли огромную роль и при строительстве КНР после 1949 года, когда коммунисты во главе с Мао Цзэдуном взяли власть, победив в гражданской войне.

Советский опыт был также востребован Пекином и в критический для КПК момент перезагрузки социально-экономической модели в эпоху Дэн Сяопина – только уже не позитивный, а негативный. Глядя на крах КПСС, развал СССР и череду «бархатных революций», похоронивших Варшавский договор, китайские коммунисты учились, как делать не надо.

Возникшая в итоге в Китае система организации власти, экономики и жизни общества органично сочетает и советский опыт, и традиционную для Китая бюрократическую модель. Как и в Советском Союзе, выстроенная по лекалам КПСС партия контролирует все сферы жизни общества, выступая «руководящей и направляющей силой», а партийная иерархия стала реальной нервной системой в механизме управления – в отличие от подчиненной ей иерархии официальных государственных должностей.

В КНР есть крупный госсектор, госкомпании доминируют в стратегических секторах экономики (банки, ВПК, телеком, энергетика и так далее), а внутри госкомпаний партсекретари по-прежнему важнее гендиректоров, хотя в последнее время эти роли нередко совмещаются для улучшения качества управления. Но в то же время в современном Китае есть многие вещи, напоминающие традиционный для страны уклад, – и напрочь отсутствовавшие в советской модели после сворачивания НЭПа.

Прежде всего, это мощная рыночная экономика. Частный бизнес, начавший расти в 1980-х годах с разрешения партии, обеспечивает сейчас более 80% рабочих мест, 70% инноваций и 60% роста ВВП. Подобный гибрид капитализма с сильным госучастием при централизованной авторитарной власти удивляет западных наблюдателей и нередко считается экспериментом, который вряд ли окажется жизнеспособным.

Однако в традиционном Китае такая модель существовала на протяжении многих веков: рыночное хозяйство органично уживалось с императорской властью и бюрократической вертикалью. В конфуцианской традиции чиновничий труд считался более подходящим предназначением для благородного мужа (君子), чем коммерция, но это отнюдь не мешало миллионам людей заниматься торговлей и ремеслами, формировать крупные купеческие дома, конкурировать между собой и следовать законам рынка – с периодическим вмешательством правительства в отдельные сферы регулирования (первый трактат, обсуждающий отношения частного бизнеса и госмонополий, был написан в Китае в I веке до нашей эры).

В этом плане капитализм Китаю исторически не совсем чужой (Макс Вебер даже считал конфуцианскую систему ценностей самой близкой к «духу капитализма» после протестантизма и иудаизма). Короткий период искоренения частной собственности и попыток строить исключительно государственную экономику при Мао – для Китая отход от исторической нормы.

Китайские коммунисты оказались настоящими марксистами в понимании того, что только жизнеспособный экономический базис может обеспечить устойчивость политической надстройки. В отличие от КПСС для КПК таким базисом стала не закостеневшая плановая экономика, а гибкая рыночная. Она дала выход коммерческому таланту и жажде наживы миллионов людей (недаром Дэн Сяопин заповедовал согражданам первым делом обогащаться), встроила страну в глобализацию и мировое разделение труда, обеспечила Китаю движение вверх по цепочкам добавленной стоимости, а заодно позволила партии сохранить командные высоты в народном хозяйстве как регулятору и как собственнику.

Отказавшись от догматического контроля над экономикой и позволив кошке ловить мышей без споров о ее цвете, китайские коммунисты также ослабили хватку в вопросах личных свобод сограждан. В 1990-е и 2000-е партия научилась править, не слишком залезая к китайцам в спальни, на книжные полки или в шкафы с одеждой.

Конечно, уровень цензуры в СМИ и культуре, а также степень контроля властей над общественным сознанием в Китае выше, чем в демократиях и даже сегодняшней России. Тем не менее подавляющее большинство китайцев живут с вполне приемлемым для них уровнем вмешательства государства в частную жизнь.

В «новую эпоху» Си Цзиньпина гайки вновь начали закручивать (особенно для управленцев, а также для представителей деловой и интеллектуальной элиты), но объем личных свобод все равно пока достаточен для большинства китайцев, исповедующих прагматический материализм и стремящихся к вещам вполне земным: обильной и качественной еде, брендовой одежде, дорогим гаджетам и автомобилям, зарубежным поездкам, сексуальным приключениям, долголетию и престижному образованию для детей.

Сама же партия, сохраняя многие ленинские принципы организации, все больше становится похожа на традиционную для Китая систему управления, где узкая прослойка образованных людей по результатам экзаменов получает должности в разветвленной бюрократической иерархии. Конечно, 95-миллионная партия не состоит из одних чиновников (а на рубеже 2000-х в нее по указанию генсека Цзян Цзэминя активно начали интегрировать даже капиталистов), однако партийцы внутри бюрократического механизма давно подчиняются многим правилам, придуманным для управленцев еще в имперские времена – например, запрету занимать крупные должности в родной провинции.

Партия по-прежнему не может отказаться от идеологии «китаизированного марксизма» (马克思主义中国化), но сам «китайский коммунизм» давно отошел от изначального смысла учения Маркса. В юбилейной речи Си Цзиньпина слова «великое возрождение китайской нации» звучали куда чаще, чем отсылки к классикам единственно верного учения. Национализм постепенно становится идеологией правящей партии, хотя выбросить слово «коммунизм» из своего названия и стать просто Китайской партией (中华党) КПК пока не может.

Красная династия на новый лад

Если модель управления КПК все больше напоминает традиционные для Китая образцы, то что должно уберечь ее от повторения судьбы предыдущих династий? Ведь на протяжении многих веков китайская история развивалась по единому сценарию династического цикла (朝代循环): первые правители объединяли и расширяли страну, население прибавлялось и богатело, но затем демографическое давление на землю увеличивалось, налоговое бремя росло, двор все больше погружался в роскошь и интриги, и в итоге династия приходила к краху в результате разрушительного крестьянского восстания, иностранного вторжения или их сочетания. Перефразируя заданный Си Цзиньпином вопрос, что же поможет стране и партии избежать похожего сценария в будущем?

Безусловно, у Китая много проблем: и растущее социальное расслоение (несмотря на объявленную генсеком победу над абсолютной бедностью), и экологическая ситуация, и старение населения, и соперничество с США, которое не может обойтись без издержек, и всякие неожиданные кризисы вроде пандемии коронавируса. Однако нынешняя версия китайской системы власти готова к этим и другим вызовам лучше любой предшествующей.

Прежде всего, в основе системы уже не аграрная экономика, чувствительная к неурожаям, природным катаклизмам, а главное – к количеству едоков (или потенциальных бунтовщиков) в расчете на гектар, вернее, му (亩) земли при сравнительно медленном прогрессе сельскохозяйственных технологий. Сейчас Компартия управляет второй страной мира по размеру номинального ВВП (и первой, если считать ВВП по паритету покупательной способности), самой быстрорастущей крупной экономикой с самыми большими международными резервами.

Пусть Китай не полностью обеспечивает себя продовольствием и природными ресурсами, страна может купить их на глобальных рынках (и поставила на ближайшую пятилетку цель уменьшить зависимость от их импорта), а главное – умеет производить все, от тапок и гаек до космических аппаратов и суперкомпьютеров. Вызванные экономическими катаклизмами массовые восстания, столь часто губившие династии в прошлом, Китаю сейчас вряд ли грозят.

Во-вторых, сама управленческая конструкция «красной династии» заметно отличается от императорских династий прошлого: власть не передается по наследству, родственники руководителей оказывают куда меньшее влияние на дела управления, а сами бюрократы куда более профессиональны, чем мандарины, получавшие чиновничьи должности за умение писать эссе о классических стихах.

Си Цзиньпина справедливо называют лидером, который отошел от сформированной в 1990-е и 2000-е модели регулярной сменяемости верховной власти (раз в десять лет) и коллегиальности при принятии решений. Однако даже Си будет передавать высшие посты в партии и государстве не своей 29-летней дочери Си Минцзэ (习明泽), а профессиональному бюрократу из числа своих протеже, прошедшему сито партийной карьерной лестницы. В этом плане «красная династия» похожа на выдуманный еще в Древнем Китае «золотой век», когда мифические императоры Яо, Шунь и Юй (尧舜禹) передавали власть не своим кровным родственникам, а наиболее достойным сынам Поднебесной.

Си Цзиньпин не отказывается и от сложившейся системы партийной иерархии во главе с ЦК, Политбюро и его Постоянным комитетом, хотя при новом генсеке эти коллективные органы все больше напоминают традиционный для Китая совет верховных сановников при императоре, а не совет директоров современной корпорации с одинаковым правом голоса у всех участников. Зато теперь Политбюро не бывает парализовано из-за вето отдельных руководителей, движимых не интересами державы, а личной и клановой корыстью, как нередко случалось в 1990-е и 2000-е.

Big data наперевес

Еще одним важным ингредиентом пилюли долголетия для китайской Компартии стали новые технологии. Современный транспорт окончательно связал страну воедино, резко повысив мобильность граждан, – китайцы сейчас куда чаще мигрируют внутри страны, чем когда-либо в китайской истории. Важным следствием этого становится все большая однородность ханьского этноса, составляющего свыше 90% населения – и китаизация нацменьшинств.

До середины ХХ века ханьское большинство все еще состояло из субэтносов (民系), которые говорили на малопонятных друг для друга диалектах и жили преимущественно на своих исторических территориях с границами, восходящими к древним царствам первого тысячелетия до нашей эры. Но начавшаяся в 1980-х быстрая урбанизация и значительно возросшая транспортная связанность страны запустили беспрецедентное смешение этих субэтносов в единую нацию, в том числе через браки между выходцами из разных провинций.

Большую роль в этом нацстроительстве играют стандартизованные образовательные программы, а также доминирование общенационального языка путунхуа (普通话). С развитием национальных СМИ и цифровизацией общения он стремительно разъедает разделявшие китайцев веками диалекты, включая даже заметно отличающийся от стандартного языка пекинский.

При Си Цзиньпине власти начали сознательно приближать трансформацию самых мощных диалектов из языков общения в музейные экспонаты. Главным объектом борьбы предсказуемо стал кантонский диалект 106-миллионной провинции Гуандун, на котором говорят и в Гонконге (нормативный путунхуа и гуандунский считаются диалектами одного языка, а не разными языками лишь из-за единства Китая, хотя носители не понимают друг друга на слух – разница между ними как между датским и немецким).

В итоге ситуация, когда императорская власть и элитарная культура с письменным языком вэньянь (文言) и устным «чиновничьим языком» (官话) в роли lingua franca соединяла весьма обособленные друг от друга культурно и лингвистически регионы, за последние полвека сменилась намного более однородной языковой и культурной реальностью.

«Великие силы Поднебесной, долго будучи разобщенными, соединяются, а после продолжительного единения распадаются» (天下大势，分久必合，合久必分), – описывает традиционный для Китая цикл классический роман XIV века «Троецарствие» (三国演义). Представить себе сейчас, что Китай распадется по границам эпохи «сражающихся царств» (战国) V–III веков до нашей эры, гораздо сложнее, чем еще сто лет назад во времена гражданской войны, когда страну примерно по этим линиям поделили силовики-милитаристы.

Современные технологии обеспечили не только беспрецедентную однородность объекта управления, но и невероятную для Китая глубину проникновения управленческой системы в толщу народной жизни. Если раньше не говоривший обычно на местном диалекте уездный чиновник и несколько его помощников были последним звеном властной вертикали, в которой китайская бюрократическая машина пыталась нащупать массу подданных (а с ней и налоговую базу, и рекрутов для войск), то сейчас партийно-бюрократический механизм с ячейками КПК опутывает всю страну: от бедных уездов в высокогорном Тибете до советов директоров торгующихся в Нью-Йорке технологических гигантов.

Никогда еще китайская власть не знала о жизни китайцев так много, как в эпоху развешанных по всей стране видеокамер и оставляемых гражданами ежесекундно цифровых следов, которые объединяются в прозрачные для партии ряды больших данных. Правители Китая получили возможность гораздо точнее диагностировать возникающие проблемы (и нередко – с опорой на объективные данные, которые можно собрать из центра, а не исключительно на доклады местных чиновников) и оперативнее реагировать на них.

Именно технологии могут стать для Компартии рецептом не только долголетия, но и бессмертия. Ведь благодаря им партия теперь может не только контролировать, но и программировать поведение управляемых.

Партия бессмертна?

Идеологию традиционной китайской бюрократической машины нередко описывают как конфуцианство. Однако изречения самого Кун-цзы (孔子, 551–479 до н.э.) и трактат главного конфуцианского философа Мэн-цзы (孟子, 372–289 до н.э.) можно считать лишь отдельными камнями в фундаменте конструкции, которая на протяжении веков оставалась идейной основой для многочисленных зданий китайской бюрократии разных эпох.

Куда большее значение для понимания китайской управленческой идеологии имеет философ Сюнь-цзы (荀子, 313–238 до н.э.), синтезировавший воззрения конфуцианцев (儒家) и их идейных оппонентов – легистов (法家). Именно спор китайского «осевого времени» о природе человека может дать ключ к пониманию того, как Си и его сподвижники видят рецепт бессмертия для партии.

Если не вдаваться в нюансы полемики, конфуцианцы ратовали за то, чтобы управление строилось на воспитании тех же чувств между правителями и подданными, на которых в идеальном мире держатся большие патриархальные семьи. Правитель должен быть подобен заботливому строгому отцу, чиновники – старшим братьям, а подданные – почтительным детям. Для легистов же главным инструментом управления являются не гуманность (仁), чувство долга (义) или сыновья почтительность (孝), а награды и наказания (赏罚).

Коренное различие – принципиально разное понимание природы человека. Для главного конфуцианского философа Мэн-цзы человек по природе изначально добр, а потому управлять людьми нужно моральным примером. Для легистов вроде Гунсунь Яна (公孙鞅, 390–338 до н.э.) и Хань Фэя (韩非, 325–250 до н.э.) природа человека иная: люди не добродетельны от рождения, а воспринимают лишь наказания за плохое поведение и награды – за хорошее.

Человек по природе своей движим жаждой славы и наживы, а также страхом. Поэтому правитель должен закреплять в законах, что такое хорошо и что такое плохо, а затем вознаграждать за правильное поведение (для легистов оно заключалось преимущественно в укреплении военной мощи и богатства царства) и карать за неправильное. Чеканная формула Сюнь-цзы по этому поводу: «Природа человека дурна, а доброе в людях есть приобретенный навык» (人之性恶, 其善者伪也).

Спор китайских современников Платона и Аристотеля о природе человека имел для бюрократической машины Поднебесной большое практическое значение. К идеям легистов о наградах и наказаниях, а также значении писаного права восходят многотомные уголовные кодексы различных китайских династий. Конфуцианские же воззрения сформировали основу традиционной пропаганды и системы образования.

Проблема в том, что на протяжении многих веков, сочетая объединенные Сюнь-цзы конфуцианские и легистские подходы в управленческой практике, властители Китая вынуждены были полагаться на людей с их несовершенной природой и на крайне несовершенные технологии, не позволявшие контролировать ситуацию на местах из далекой столицы. Но теперь в руках у Пекина появляется принципиально новый инструмент – цифровизированная «система социального доверия» (社会信用体系), которую на русский также переводят как «система социального кредита» (китайское слово 信用 имеет оба значения). 

Пока что китайские власти находятся на стадии пуско-наладки системы, которая на основании всей доступной государству совокупности данных и с помощью безличного искусственного интеллекта сможет присваивать гражданам, компаниям и госорганам определенный рейтинг социального доверия, а затем, оценивая их поведение в режиме реального времени, повышать или снижать этот рейтинг.

К значению рейтинга будет привязана система наград за правильное, с точки зрения партии, поведение и наказаний – за неправильное. Причем наказывать и поощрять будут не просто за отдельные поступки, а за всю совокупность «моральных устоев» с накоплением в системе памяти о всех зарегистрированных действиях индивида или компании.

И наказания, и награды будут тотальными – совершив какой-то проступок и снизив тем самым свой рейтинг, человек будет нести потери по всем фронтам, причем не только сам гражданин, но и его ближайшие родственники (например, дети проштрафившихся родителей не смогут попасть в престижную школу, каким бы ни был уровень их знаний). Таким образом, в новом виде будет возрождена традиционная система круговой поруки.

Система социального доверия активно тестируется в разных регионах Китая, и дата ее полномасштабного общенационального запуска пока неясна, поскольку властям предстоит не только решить технологические проблемы, но и ответить на ряд принципиальных вопросов, прежде всего – как сводить человеческое поведение к единому цифровому знаменателю? Условно говоря, сколько баллов к рейтингу может добавить волонтерская деятельность или регулярное цитирование сборников Си Цзиньпина «Об управлении государством» (习近平谈治国理政) и сколько баллов вычтут за регулярное посещение баров или чтение New York Times в обход запретов.

Но если (а скорее – когда) подобные технологические и концептуальные развилки будут пройдены, в руках у партии окажется небывалый по силе инструмент социального контроля, который сможет не только оценивать поведение граждан, но и программировать его – в духе легистского учения о человеческой природе, стремящейся к наградам и избегающей наказаний. О подобном инструменте древнекитайские политтехнологи вряд ли могли даже мечтать.

Одну важную победу при этом партия одержала, еще не запустив систему. По данным исследований, проведенных Свободным университетом Берлина методом онлайн-анкетирования, почти 80% опрошенных китайцев систему поддерживают, а доля людей, выступающих против ее внедрения, составляет всего 1%.

Разумеется, точность подобных исследований оценить сложно – китайское общество стало гораздо более закрытым, и любые социологические данные из КНР не стоит слепо принимать на веру. Тем не менее эмпирические наблюдения за знакомыми из КНР подтверждают эти выводы: большая часть китайцев уверены, что препятствовать введению системы бесполезно; что государство и так давно все знает о гражданах и что зашитые в систему «бонусы» достаточно привлекательны, а штрафные санкции достаточно болезненны, чтобы начать выстраивать свое поведение в соответствии с пожеланиями партии.

Поэтому президент США Джозеф Байден не так уж неправ, когда твердит, что конфронтация между Америкой и Китаем не только геополитическая схватка двух сверхдержав, но и соревнование двух систем, от исхода которого зависит ответ на вопрос, можно ли в XXI веке по-прежнему считать демократию, в определении Черчилля, «наихудшей из форм правления за исключением всех остальных, которые когда-либо испытывались».

Разумеется, пока что выстраиваемая Си «система социального доверия» – лишь субстанция в лабораторной пробирке, над которой колдуют партийные айтишники, гэбешники и политтехнологи, а ее тотальность и функциональность после запуска далеко не гарантированы. И все же, если модель, которую под руководством Си строит китайская Компартия, начнет существовать как постоянно докручиваемая разработчиками операционная система, это станет весомым свидетельством в пользу того, что старые китайские циники вроде Хань Фэя и Сюнь-цзы понимали природу людских масс куда лучше, чем их современник Аристотель или отцы христианской церкви.

Россияне в большинстве своем политически аморальны. Особенно старшего возраста. Аморальность россиянина не в том, что он сам аморален, а в том, что не видит ничего особенного в том, что власть аморальна, коррумпирована. Это привычно. Россияне приспособились к репрессивному государству. «Средний» россиянин – бедный и не инициативный человек. Он привык жить в стране, где власть не подчинена обществу, а административный произвол – норма жизни. Это человек смирившийся, для которого двоемыслие – способ уживаться с властью.

По данным последних опросов Левада-центра, лишь 17% считают, что Путин и его окружение виновны в злоупотреблениях властью. 29% категорически отказываются в это верить. Остальные – а это больше половины – либо признаются, что их это вообще не интересует, либо считают это не важным: «Важно, что при нем жить стало лучше». В начале века из-за роста цен на нефть это действительно было правдой, ведь с 2003 по 2008 год реальные доходы населения росли в среднем на 6–8% в год. Но в последние годы они существенно упали. И все же по опросам 64% россиян скорее одобряют политику Путина.

Большинство понимает, что коррупция, разворовывание денег налогоплательщиков блокирует рост отечественной экономики. Но проблема коррупции не стоит для них на первом месте. Видя коррумпированность власти, они не хотят с этим бороться, просто не одобряют. На первом месте у нас стоит проблема выживания: общее падение уровня жизни, медицинского обслуживания. Эта тенденция наметилась задолго до пандемии, когда в ходе так называемой оптимизации медицины по всей стране стали закрываться медицинские учреждения, амбулатории, больницы, роддома. Сюда же относится и проблема дороговизны лекарств – как часть классической проблемы роста цен, которая лидирует среди тревог россиян.

Сегодня население России в большинстве своем – не нищее. Оно умеренно бедное, но без всяких надежд выбраться из этого состояния. И власти это выгодно. Несмотря на всю риторику о повышении уровня жизни, власть будет делать все, чтобы население оставалось на невысоком уровне жизни. Такая бедность выгодна, ибо с ростом благосостояния растут требования и претензии к власти. Пока наши потребности находятся на уровне возможности прокормить семью, купить на замену новый холодильник, тем более машину, да и ту – в кредит, нам не до политической активности.

Россияне видят политику только по телевизору, да и то – смотрят как футбольный матч и не хотят в этом участвовать. Сегодня до 80% жителей России не видит смысла участвовать в политике ни в каком качестве. Это не значит, что все они поддерживают нынешнюю власть. Недовольных примерно треть. Из них 10–12% – это радикальные противники действующей власти. А еще процентов 18–20 «брюзжат», т.е. недовольны, но не способны даже рационально выразить свое недовольство. Все недовольство ограничивается разговорами на кухнях и постами в Фейсбуке, а не участием в общественно-политической жизни.

Эмиграция для абсолютного большинства недовольных тоже не выход. Хотя больше 20% заявили о том, что хотели бы эмигрировать, среди молодых – почти половина опрошенных. Но это – всего лишь мечты. С начала 1990-х уехало из страны порядка четырех миллионов человек. Эта цифра несравнимо меньше, чем число тех, кто сегодня заявляет о желании уехать. Эмиграция для абсолютного большинства – инфантильные маниловские мечтания.

В желании эмигрировать есть фактор притяжения, то есть желание жить в стране с высокими зарплатами, безопасностью, с возможность профессиональной самореализации, это забота о будущем детей и т.п. Этот фактор является решающим для большей части уезжающих навсегда. Но есть и фактор вытеснения, то есть причины, по которым человек больше не может оставаться в стране. Он сегодня действует только для некоторых, относительно немногочисленных групп населения – для свидетелей Иеговы, политических активистов, блогеров. То есть тех, кого нынешняя власть буквально вынуждает, как в советские времена, покидать страну. Но это не миллионы людей, которые заявляют, что хотели бы уехать, но реально никогда не уедут.

 У тех, кто остается, стратегия выживания – это приспособленчество. Уход в заботу о собственном здоровье, о здоровье и благополучии близких, погружение в семейные и дружеские отношения. Это решение повседневных задач. Горизонт планирования при этом – очень короткий, буквально 2–3 месяца. То есть если завтра останешься без работы, сможешь протянуть какое-то время, а что делать дальше – непонятно.

Люди не хотят и не могут анализировать происходящее. Нет – склонности к анализу. У большинства россиян нет понимания причинно-следственных связей, например, между присоединением Крыма и ростом цен из-за санкций и политики контрсанкций. В большинстве своем они не могут сопоставить рост цен с происходящим во внешней политике, с ее последствиями. В сознании населения внешняя и внутренняя политика полностью разорваны. Внешняя политика вообще относится к разряду мифологии. Нет совершенно никакого понимания того, как внешнеполитические просчеты влияют на повседневную жизнь. Да и в отличие от роста цен в магазине, во внешней политике невозможно ничего проверить. И тут остается только слушать официальную пропаганду и верить, что, к примеру, Майдан устроили американцы. Это опять же на руку власти: возможности манипулирования сознанием населения на поле внешней политики почти безграничны, поэтому все бесконечные политические ток-шоу, Соловьевы и Киселевы поют именно про внешнюю политику, а не про внутренние проблемы.

Россияне «ведутся» на это манипулирование. То есть телевизор по-прежнему побеждает холодильник. Потому что то, о чем вещает телевизор, чрезвычайно важно для многих – это возможность, пусть и иллюзорная, переживать чувство силы, престижа, гордости за принадлежность к большому государству, обладающему ядерным оружием, страны, которую другие должны бояться. Именно об этом свидетельствуют опросы.

 Для забитого, униженного, обозленного и бедного населения осознание принадлежности к супердержаве, какой, по общему мнению, был СССР и на авторитет наследников которого претендует путинское руководство, компенсирует все комплексы неудачников в частной жизни, снимает и травмирующие переживания зависимости от аморальной власти, произвола и т.п. Это, к примеру, психологически повлияло на восстановление – в сознании россиян – статуса «великой державы». Если в начале 1990-х годов большинство опрошенных говорило об утрате страной этого статуса и не видело в нем смысла, то к концу десятилетия фиксировалась острая потребность вернуть этот статус. Сегодня мы видим, что почти две трети респондентов уже живут в «великой державе».

Переломным моментом в общественном сознании был приход Путина, сделавшего такого рода запросы основой своей идеологической политики и легитимности своей власти. И это было ответом на массовые ожидания такого лидера, способного вывести страну из трансформационного кризиса 90-х годов, особенно из экономического кризиса 1998-го и волны терактов 1999 года. Переживание краха советской империи было очень острым и продолжительным, оно усугублялось бездарной, ненужной и несправедливой, по мнению большинства россиян, многолетней чеченской войной, общей дезориентированностью, утратой иллюзий, которые породили Перестройка и последующие реформы, а также безрезультатные протесты 2011–2012 годов.

Поэтому наряду с ростом компенсаторного и защитного русского национализма, идеологического имперского национализма, который назвал себя «государственным патриотизмом» и настаивал на том, что Россия – это особая цивилизация, для которой западные ценности – демократия, права человека и проч. – вещи чуждые, несовместимые с духом ее традиций, культуры, стал очень заметен подъем низовой агрессивной ксенофобии, достигшей пика в 2013 году. Так постепенно происходило вынужденное, заместительное (в том смысле, что оно заменяло российскую реальность) имперское самоутверждение, которое окончательно оформилось на волне эйфории от присоединения Крыма. Тогда мы и убедили себя в восстановления статуса великой державы.

83% респондентов – и это рекордное число, сравнимое только с посткрымским периодом – уверены, что «кругом враги». США относят к числу «недружественных стран» 66% россиян, а Украину – 40%. Конечно, враги у нас не только внешние, но и внутренние. Россия видится осажденной крепостью, а власть – защитницей людей от врагов. На этом и держится то, что примерно две трети россиян поддерживают правящий режим.

В текущей ситуации нет ничего радостного, ни у кого нет настоящей, деятельной готовности выхода из нее. Импульсы нового возникают постоянно, но они быстро гасятся, причем гасятся силовыми методами. В результате мы действительно имеем совершенно безвольное большинство с комплексом выученной беспомощности, с одной стороны, и репрессивный режим власти – с другой.

Вся политическая карьера Путина построена на разного рода милитаристских кампаниях или событиях: там и чеченская война, и Беслан, и война с Грузией, и Крым с Донбассом. Можно увидеть, что после внутренних политических и экономических кризисов часто следуют разные милитаристские акции, которые вызывали одобрение у населения и поднимали рейтинг Путина. На этом и была построена стратегия властей.

Но в 2019 и 2020 годах стало все больше тех, кто недоволен ситуацией в стране, и все меньше тех, кто доволен. Это, конечно, не 40% на 40%, как в конце 2013 года, но и не 65% (довольны) на 22% (недовольны), как после Крыма. Надо ли поэтому ждать каких-то новых потрясений или внешнеполитических выступлений, учитывая, что милитаристский ресурс иссяк?

Четко виден рост массовой тревожности. Сегодня 62% россиян боятся мировой войны, страх перед войной поднялся до рекордных отметок, если судить по замерам, ведущимся с начала 1990-х годов. Выше – только страх болезней своих детей! Внешнеполитические кризисы не вдохновляют людей, а пугают. Война не способна поднять падающие рейтинги. Враждебность к Западу тоже не может их поднять. Потому что в глубинном подсознании россиян прочно сидит ресентимент к Западу, бессильная зависть, которая заставляет одновременно ненавидеть его, но и тянуться к нему, быть на него похожим.

Может ли поднять рейтинг власти «закручивание гаек» внутри страны, война с внутренними врагами? Ведь неопределенный и безотчетный страх перед властью, творимым ею произволом и беззаконием расползается очень широко. Этого боится половина россиян, каждый второй респондент! Люди стали гораздо больше бояться преследования со стороны государства, и хотя сейчас, как и в советское время, они думают, точнее – верят, что все это относится не к ним, а к «иноагентам» и «нежелательным организациям», но подспудно эта нарастающая агрессивность государства пугает, хотя люди надеются, что преследования не коснутся именно их, частных обывателей, ведь они ни в чем не виноваты, они же не выступают против властей, не бунтуют. И тем не менее, неопределенный и безотчетный страх перед властью, творимым ею произволом и беззаконием расползается очень широко – этого боятся 57% из опрошенных в апреле этого года.

Власть продолжает насаждать страх, потому что позитивной повестки, которую можно было бы продвигать, нет. Людей, способных создать позитивные изменения, тоже нет. Это результат отрицательной селекции в рамках отреставрированных тоталитарных структур. У нас ведь сегодня политическая полиция начинает управлять не только политическими процессами, но и экономикой. Ничего хорошего ни для политики, ни для экономики это не сулит. Ситуация патовая, и она отражается в росте общественных страхов.

В обозримом будущем это ничем хорошим не закончится. Это ситуация стагнации. А стагнация, в отличие от кризиса, как говорит академик Абел Аганбегян, может продолжаться очень долго…

 
Фото: Pixabay.com

До выборов в Госдуму остается больше двух месяцев, но списки кандидатов от парламентских партий уже готовы. Зная, какие места в них проходные, нетрудно составить примерное представление о том, кто войдет в новый состав нижней палаты парламента. Политический дизайн для него разработал внутриполитический блок президентской администрации под руководством Сергея Кириенко, и он сильно отличается от уходящего состава, который подбирал предшественник Кириенко, нынешний думский спикер Вячеслав Володин.

Новая Дума должна получить мощный пропагандистский контур, который составят сотрудники государственных СМИ и участники политических ток-шоу на российских телеканалах. Также она станет тренировочной площадкой для кадрового резерва – там окажутся победители и участники конкурса «Лидеры России», который поддерживает Кириенко.

Наконец, привычную для российского парламента функцию – легкое прохождение нужных Кремлю законов – обеспечат опытные депутаты, которые заседают на Охотном Ряду не один созыв, а также бывшие федеральные и региональные чиновники. Эти три элемента должны превратить следующую Думу в многофункциональный инструмент: живую декорацию публичной политики с шоу и шумом, с одной стороны, и тихим принятием законов – с другой.

Трибуна для пропагандиста

Масштабный пропагандистский контур следующего состава Думы – самая яркая новация нового политического дизайна. Телеведущие и провластные политологи становились депутатами и раньше – например, Сергей Марков при Суркове или Петр Толстой и Евгений Ревенко при Володине (хотя их можно назвать скорее умеренными тружениками пропагандистского фронта). Но в этот раз представительство пропагандистов выделяется своим размахом, причем как количественно, так и качественно.

По одномандатному округу в Москве баллотируется ведущий программы «60 минут» Евгений Попов, который периодически выгоняет гостей из студии. На проходном втором месте в региональной группе «Единой России» по Кировской области находится сотрудница телеканала Russia Today Мария Бутина, в ее прошлом – арест в США по обвинениям в незаконном лоббизме.

В ростовской группе списка «Единой России» проходное место получил политтехнолог Александр Бородай. Сейчас он руководит Союзом добровольцев Донбасса, а ранее какое-то время занимал пост премьера самопровозглашенной Донецкой народной республики. Бородай также регулярно участвует в политических ток-шоу.

Их регулярный гость – политолог Олег Матвейчев – занимает пятое место в кемеровской части списка единороссов. Его тоже можно считать проходным, потому что выше по списку стоят те, кто вряд ли пойдет в Думу. Также в парламент от «Единой России» снова баллотируются Петр Толстой (по округу и списку в Москве) и Евгений Ревенко (по списку в Воронеже).

Еще одна часть пропагандистского десанта идет в Думу по спискам «Справедливой России». В общефедеральной пятерке выдвинулся писатель Захар Прилепин, вторым номером по дальневосточной группе идет телеведущая Марина Ким. Другой связанный с Донбассом политтехнолог Александр Казаков находится в крупной сибирской группе под первым номером.

Писатель-ультраконсерватор, один из лидеров движения «Антимайдан» Николай Стариков возглавляет группу списка «Справедливой России» по Крыму, Севастополю и Калининградской области. Политтехнолог Дмитрий Гусев, который вел губернаторские кампании прокремлевских кандидатов и опять же регулярно участвует в ток-шоу, идет первым номером по краснодарской группе.

Бизнесмен-ультрапатриот Андрей Ковалев (автор песни «Владимир Путин») – первый в группе, которая охватывает несколько районов Мособласти. Там же третьим баллотируется телеведущий Глеб Пьяных. Одну из двух московских частей списка возглавляет консервативный экономист Михаил Делягин (тоже частый гость ток-шоу), на втором проходном месте в ростовской группе – политтехнолог и завсегдатай политических программ Сергей Михеев.

Таким образом, пропагандистская фракция новой Думы будет насчитывать примерно полтора десятка депутатов, что немало. Ее участников можно назвать публичными ультраконсерваторами, страстными критиками Запада и либерализма. Они прошли школу российских ток-шоу с выражениями и жестами на грани фола, поднаторели в том, чтобы «ставить на место» других участников, играющих представителей Запада и либералов.

Такие депутаты оживят думские заседания шумной критикой Запада и оппозиции, а то сейчас парламентские сессии мало чем могут порадовать глаз избирателя. Нынешние парламентарии, конечно, тоже могут поругать кого надо, но без огонька, а людям явно не хватает ярких персонажей в политике. Этот дефицит порождает популярность неподконтрольных политических ютьюб-блогеров, набирающих сотни тысяч просмотров. Кремль чувствует эту потребность и идет ей навстречу, как умеет.

Профессиональные пропагандисты должны создать видимость публичной политики в Госдуме. «Ставить на место» Байдена, ЕС и руководство Украины теперь будут не просто телеведущие и участники ток-шоу, а настоящие депутаты. Соответственно, и слова их получат уже другой вес. В такой конфигурации МИД может стать мягче и дипломатичнее. Внешней аудитории представят более сдержанных сотрудников министерства, внутренней – новых депутатов, выступающих без лишней скромности.

Профессиональные пропагандисты могут пригодиться и в борьбе с внутренними оппонентами, в том числе системными. Например, от КПРФ, которая может воспользоваться думской трибуной в условиях растущего социального недовольства, в Думу баллотируются несколько довольно ярких политиков, включая бывшего кандидата в президенты Павла Грудинина. Опытные персонажи из ток-шоу «поставят на место» и их.

Депутаты-менеджеры

Еще одна новация следующего состава Думы – внушительное представительство участников конкурсов «Лидеры России» и «Лидеры России. Политика», любимых проектов Кириенко. Например, по курской части списка «Единой России» баллотируется ректор региональной сельхозакадемии Екатерина Харченко, по архангельской группе – работник «Севмаша» Александр Спиридонов, по красноярской – местный бизнесмен Наталья Каптелинина, и так далее.

Появление таких людей – относительно молодых и амбициозных, не с политическим, а с менеджерским прошлым – это попытка интегрировать Думу в корпоративную систему управления, которую выстраивает Кириенко. Сделать так, чтобы депутатство служило одной из ступеней чиновничьей карьеры. Если после корпоративного конкурса Кремля один из участников немного не дотянул до важного назначения или высоких постов оказалось слишком мало, то ему предлагают пока походить в депутатах – познакомиться поближе с работой госаппарата, пообщаться с людьми, а там подоспеет и подходящая должность в корпорации «Росвласть».

Наконец, третья группа в будущей Думе самая понятная – это опытные депутаты, которые заседают не первый созыв и занимают ключевые посты в парламентских комитетах. Например, руководитель комитета по бюджету Андрей Макаров или глава комитета по законодательству Павел Крашенинников.

Фактически это опытные аппаратчики, почти чиновники, которые знают, как без сучка и задоринки провести через парламент любой нужный Кремлю или правительству законопроект. У каждого такого депутата есть свои визави в президентской администрации или кабинете министров. Каждый знает, кого из коллег в парламенте можно попросить внести ту или иную инициативу, если по каким-то причинам исполнительная власть от своего имени ее вносить не хочет.

Собранные вместе, эти три группы должны сделать новую Госдуму многофункциональным центром корпорации «Росполитика». Ивент-отдел из телеведущих и политтехнологов изображает политику, обеспечивая зрелища и заодно блокируя попытки коммунистов получить трибуну для критики власти. Депутаты-аппаратчики занимаются привычной бумажной работой. «Лидеры России» знакомятся с нужными людьми и готовятся к назначению на должности поважнее. Каждый при деле, у каждого свой круг ответственности в корпорации.

Такая конфигурация не похожа ни на созывы Думы во времена Суркова, ни на уходящий состав, сформированный Володиным. При Суркове в парламенте еще сохранялись какие-то политические споры, а влиятельные игроки старались держать пул своих депутатов. Володин подготовил думский созыв, который стал продолжением госаппарата, а вся его публичность выражалась в безоговорочной поддержке инициатив власти в самых бесхитростных выражениях. Дума Кириенко должна совместить привычную управляемость процессов со зрелищами для избирателей. Вопрос в том, насколько общество заинтересуют привычные ток-шоу, перенесенные из телестудий в парламент.

«Стратегия национальной безопасности Российской Федерации», которую на днях подписал Владимир Путин, – документ особого значения. Это не просто обновленная версия предыдущей Стратегии, принятой в 2015 году, а манифест новой эпохи.

В 2015 году считалось, что отношения с Западом хоть и ухудшились из-за украинского кризиса, но не безнадежны. В ходу по-прежнему была либеральная фразеология, унаследованная от 1990-х годов, а мир еще казался единым.

Нынешняя же версия самого важного стратегического документа идет гораздо дальше. Она затрагивает не только национальную безопасность, но и многие другие вопросы, начиная с экономики и экологии и заканчивая ценностями и обороной. В условиях, когда противостояние с США и их союзниками постоянно усиливается, российские власти недвусмысленно заявляют, что страна возвращается к традиционным ценностям, а такие проблемы, как развитие технологий и изменение климата, становятся определяющими для ее будущего.

Авторы «Стратегии» рисуют мир, переживающий тяжелую трансформацию. Гегемония Запада, по их словам, подходит к концу, но именно это приводит к более многочисленным и интенсивным конфликтам. Подобное сочетание исторического оптимизма (ожидание конца гегемонии Запада) и глубокой обеспокоенности (Запад будет сопротивляться все более ожесточенно) чем-то напоминает знаменитый сталинский постулат об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму.

Западное давление на Россию принимает самые разные формы. В экономике она сталкивается с недобросовестной конкуренцией в виде многочисленных ограничений, нацеленных на то, чтобы навредить ей и замедлить развитие. В сфере безопасности растет угроза силового противостояния. В области морали под ударом традиционные российские ценности и историческое наследие. Во внутренней политике России приходится иметь дело с иностранным вмешательством, направленным на дестабилизацию страны. Причем все эти угрозы рассматриваются в «Стратегии» как нарастающие и долгосрочные.

Обрисовав в общих чертах этот отрезвляющий пейзаж, «Стратегия» делает основной упор на самой России: ее демографии, политической стабильности, суверенитете, межэтническом мире и экономическом развитии на основе новых технологий. Видное место отведено и таким темам, как защита окружающей среды, борьба с глобальным потеплением, и особенно нравственному климату в стране.

Такой фокус на внутренних вопросах растет из исторического опыта – ровно 30 лет назад Советский Союз развалился на пике своей военной мощи и без всякого иностранного вторжения. Сегодня, когда страна вернула себе статус великой державы и успешно перевооружила армию, у российского руководства есть все основания для того, чтобы заняться очевидными внутренними слабостями.

В «Стратегии» приводится длинный список мер для решения самых разных внутренних проблем – от бедности и зависимости от импортных технологий до утраты советского задела в образовании. Все это разумно. То, что с недавних пор Кремль стал уделять особое внимание изменению климата, дает надежду, что российские власти отходят от своего прежнего подхода, когда без особых оснований считалось, что северная и холодная Россия только выиграет от глобального потепления. В конце концов, не так давно кремлевское увлечение цифровизацией помогло дать мощный импульс развитию цифровых услуг по всей стране.

Стратегия не обходит стороной и морально-этические аспекты национальной безопасности. В ней подробно рассматриваются традиционные российские ценности, которым, по мнению авторов, угрожают вестернизация, способная лишить россиян культурного суверенитета, и попытки переписать историю в неблагоприятном для России ключе.

В целом новая «Стратегия» – это важная веха на пути официального отказа от либеральной фразеологии 1990-х годов и замены ее нормами морали, основанными на собственных традициях. Однако здесь документ упускает один важный момент, лежащий в основе многих экономических и социальных проблем России: у значительной части российской правящей элиты вообще отсутствуют какие-либо ценности, за исключением чисто материальных.

В «Стратегии» мимоходом упоминается необходимость искоренить коррупцию, но в действительности эта проблема носит куда более масштабный характер. Как показывает каждая прямая линия с президентом, Россией правит класс, который по большей части обслуживает лишь свои интересы и стремится к личному обогащению, нисколько не заботясь об обществе и стране. Деньги, вернее, Большие деньги стали для этой группы главной ценностью и самым разрушительным фактором в сегодняшней России. В этом, возможно, ее главная уязвимость.

Вопросы внешней политики «Стратегия» трактует довольно общо, но позволяет предположить, чего можно ожидать от будущей «Концепции внешней политики». США и некоторые их союзники по НАТО сегодня официально признаются недружественными государствами. Отношения с Западом больше не в приоритете и теперь упоминаются последними по степени близости, после бывших советских республик, стратегических партнеров, вроде Китая и Индии, незападных организаций (например, Шанхайской организации сотрудничества и БРИКС), а также других стран Азии, Латинской Америки и Африки.

К инструментам сдерживания России «Стратегия» причисляет не только военные базы США и систему союзов Вашингтона. Туда же попали крупнейшие американские интернет-компании, которые занимают почти монопольное положение в информационном пространстве, и американский доллар, доминирующий в мировой финансовой системе.

То есть главная цель новой «Стратегии национальной безопасности» – это адаптировать Россию к миру, который все еще взаимосвязан, но переживает процесс фрагментации и разобщения, когда новые линии фронта пролегают не столько между странами, сколько внутри них. Так что одерживать победы и терпеть поражения придется по большей части в родных стенах. А раз самые большие сложности ждут Россию на внутреннем фронте, то и основные усилия властей должны быть направлены туда же.

Статья опубликована в рамках проекта «Диалог Россия – США: смена поколений». Взгляды, изложенные в статье, отражают личное мнение автора

 

До выборов в Госдуму осталось менее двух месяцев. Перед финишной прямой можно в общих чертах сформулировать предвыборный расклад. Тут есть несколько хороших новостей и несколько плохих.

Первая хорошая новость: рейтинги партии власти очень слабы, и «перезагрузка» «Единой России» с объявлением лично Путиным на партийном съезде первой пятерки во главе с вроде бы популярными Шойгу, Лавровым и врачом Проценко никакого эффекта не дали. Первые же опросы, проведенные после съезда и ВЦИОМ, и ФОМ, показали снижение рейтинга партии власти, причем ощутимое: он провалился заметно ниже 30%.

Трудно сказать, что повлияло здесь больше: эти замеры проводились после начала введения принудительной вакцинации в российских регионах, и наверняка этот фактор сыграл роль. Однако хорошим признаком является то, что ни прежняя стилистика «лужниковских речей» Путина, ни включение на первые позиции в списке «Единой России» людей, которые считаются популярными и уважаемыми, ничем партии не помогли. Очень сомнительно, что за оставшиеся два месяца «Единая Россия» и администрация президента смогут вынуть из шляпы какого-то такого кролика, который кардинально эту ситуацию изменит.

Напомню, что пять лет назад, перед выборами-2016, рейтинги «Единой России» примерно в это же время (конец июня – начало июля) составляли 46-47%, и по итогам партия смогла показать на выборах результат в 54% при самой низкой явке в истории выборов Госдумы (47,8%). При прочих равных результат партии власти в этот раз должен быть существенно ниже 50%. И это хорошо.

Вторая хорошая новость – майские праймериз «Единой России», основная процедура обкатки «административного» голосования и вбросов, показали пределы мобилизации властью контролируемого электората. По данным властей, в праймериз приняли участие чуть более 11 млн человек – это примерно столько же, сколько и в 2016 году, сильно нарастить сгон контролируемого избирателя не удалось. Это очень хорошая новость, так как в этот раз методы сгона бюджетников и выкручивания им рук были куда более тотальными и жесткими. Что такое 11 млн человек? Это чуть более 20% избирателей при такой же явке, как пять лет назад. 20% согнанных бюджетников – давно понятная и, можно сказать, запрограммированная цифра. Справимся.

ЯСНОСТЬ – ЭТО ТОЖЕ ХОРОШАЯ НОВОСТЬ

Произошедшую тотальную зачистку политического поля, как ни странно это прозвучит, тоже можно во многом считать хорошей новостью – по крайней мере это определенность. Раньше оппозиция была разорвана между двумя стратегиями: поддерживать своих кандидатов, даже если они не имели шансов пройти, либо сделать ставку в чистом виде на эффективные способы протестного голосования, чтобы лишить «Единую Россию» большинства. Когда своих кандидатов тотально зачистили и никого не осталось, то и выбора не остается. Теперь будет работать только протестное голосование.

Были определенные надежды на то, что партия «Яблоко» решится выставить на выборы сильный список кандидатов из разных сегментов оппозиционного спектра – тем более что с ними были конкретные договоренности на эту тему. Но ожидаемый отказ «Яблока» от утверждения коалиционного списка и выдвижение на выборы преимущественно непопулярных партийных функционеров ставит крест на возможном проекте проведения в Госдуму оппозиционной фракции по партспискам. Преодоление 5%-ного барьера в нынешних условиях – крайне тяжелое дело. Новым партиям удавалось пройти в парламент при Путине лишь дважды и не без поддержки админресурса: «Родине» в 2003 году (9%) и «Справедливой России» в 2007-м (7,7%).Больше к 5%-ному барьеру никто с того времени серьезно не приближался. Нет нужды говорить, что реалии с тех пор кардинально изменились. Сегодня провести оппозиционную партию через 5%-ный барьер можно было бы только путем очень яркой консолидированной общенациональной кампании, и обязательно при поддержке Алексея Навального, но уже ясно, что такого не будет. «Яблоко» получит свои 1-2% щепетильного избирателя, который «не может себе позволить голосовать за сталиниста», и эти голоса, как поданные за непрошедшую через 5%-ный барьер партию, будут распределены между настоящими сталинистами из «Единой России» и КПРФ.

Это, кстати, касается и всех других партий, кроме «парламентской четверки». Шансы непарламентских партий пройти 5%-ный барьер равны нулю, в этом надо твердо отдавать себе отчет. Именно поэтому администрация президента в этот раз расставила побольше сетей из всяких «новых людей», чтобы заманить избирателя в ловушку «голосования сердцем». Сегодня, судя по опросам, за непарламентские партии собирается голосовать от 7-8% избирателей, по данным ФОМ, и более 13%, по данным ВЦИОМ. Если так и произойдет, то все эти голоса достанутся партиям, преодолевшим барьер, то есть прежде всего «Единой России». Избиратели, выбравшие эти партии как «наименьшее зло» или будучи соблазненными какими-то персоналиями или риторикой, совершат большую ошибку.

«УМНОЕ ГОЛОСОВАНИЕ» И ВАЖНЫЕ «НО»…

Сможет ли оказаться успешной стратегия «умного голосования» – наиболее эффективный из опробованных способов консолидации протестных голосов? Очень хотелось бы, но есть несколько важных «но». Первое – придется преодолеть растущий тренд на безразличие и неучастие в выборах. Даже среди сторонников оппозиции пропагандировать «умное голосование», признаюсь честно, не всегда просто, потому что им предлагается голосовать за кандидатов и партии, которые не вызывают больших симпатий. В этом и смысл действий власти по зачистке выборов от «всего живого». Они прекрасно чувствуют себя на низкой явке, как в 2016 году, когда при 47,8% явке голоса всего лишь менее 30 миллионов избирателей вернули «Единой России» пресловутое «конституционное большинство».

Избирателя очень трудно мотивировать на голосование «от противного». Люди естественным образом предпочитают поддерживать какого-то достойного кандидата. Именно поэтому президентская кампания Алексея Навального так всколыхнула оппозиционно настроенную часть общества в 2017-2018 годах – появилась реальная альтернатива власти. Сейчас приходится долго объяснять, почему потеря «Единой Россией» большинства крайне важна, несмотря на то, что КПРФ, ЛДПР и прочие мало чем от нее отличаются.

В России выборы носят характер «референдума о доверии» власти, и получить сигнал о недоверии общества правящей партии на последних федеральных выборах перед ожидающимся продлением срока Путина в 2024 году – бесценно. Это задаст очень важный для Путина негативный тон на оставшиеся два с половиной года до транзита-2024.

Но объяснять это непросто, так как даже сторонники оппозиции часто мыслят довольно линейными категориями (такова российская политическая традиция): «мне неприятна КПРФ, поэтому не буду голосовать» (или проголосую за «Яблоко», что равносильно подарить голос парламентским партиям, так как «Яблоко» заведомо не пройдет 5%-ный барьер – см. выше). Хотя есть живые примеры, как победы кандидатов от вроде бы сервильных парламентских партий всколыхнули политическую ситуацию в целых регионах (Хабаровск, Москва-2019).

Есть и другая проблема. Среди активных сторонников Алексея Навального много тех, кто смотрит на выборы как на что-то скучное, им интереснее «движуха», они считают, что добиться политических изменений можно только уличными акциями и т.д. Они уверены: успех уличных акций зависит только от того, что Навальный и его сторонники «правильно» всех куда-то призвали, а не от того, что акции приурочены к релевантным политическим поводам, затрагивают интересы реально больших масс людей и могут создать синергию с выборами или другими мобилизующими моментами политической повестки, как это бывало в истории ослабления и падения авторитарных режимов. «Просто так» массовые митинги, приводящие к политическим изменениям, не происходят.

ЗАВЕРНИТЕ МНЕ ТАК, ЧТОБЫ Я ПРИШЕЛ, ПОСТАВИЛ ГАЛОЧКУ, И ПУТИН БЫСТРО ИСПАРИЛСЯ

Было бы, конечно, неверно все списывать только на настроения сторонников. Кампании «умного голосования» в оставшиеся недели нужна резкая активизация, в том числе в плане простых и доходчивых объяснений, почему это работает и почему надо пойти и проголосовать через «не хочу». Отчасти людей сбивает разница в позициях по выборам Госдумы и прошлогоднему конституционному плебисциту. Вроде как год назад призывали людей не ходить, а теперь «последний решительный бой». Объяснять, что голосование по поправкам в Конституцию проходило вне рамок выборного законодательства и там можно было вообще нарисовать результаты, а сейчас у власти так не получится, сложно. Конечно, личное отсутствие Алексея Навального в политическом поле сильно мешает агитации за «умное голосование».

Надеюсь, что нам с коллегами удастся резко усилить продвижение «умного голосования» в ближайшее время. И главная плохая новость на этом пути – настало время плохих новостей – довольно заметный тренд на отказ от участия в голосовании. В последнее время он отчетливо был виден во всех опросах — и ВЦИОМ, и ФОМ, и Левады-центра по выборам в Москве (Левада реже других центров выпускает опросы о выборах). Рост апатии и неучастия естественен на фоне полного уничтожения конкуренции на выборах и закатывания оппозиции в асфальт. На самом деле падение рейтингов «Единой России» оборачивается во многом не ростом поддержки других партий, а именно ростом безразличия и нежелания вообще куда-то идти. Вот это главная негативная тенденция, с которой нам с коллегами по оппозиции придется бороться в оставшиеся недели.

И еще одна плохая новость – и с этим тоже связан всплеск апатии – это рост убежденности в том, что власти все равно нарисуют такие результаты выборов, как им надо, и все предвыборные стратегии бесполезны. С этими настроениями сложно бороться на фоне таких новаций, как электронное или трехдневное голосование, и в особенности опыта Лукашенко, который год назад просто взял и нарисовал в Беларуси такие результаты выборов, какие хотел, без всякого реального подсчета голосов.

Приходится объяснять, что у нас принципиально другая система выборов, чем в Беларуси, что считать все равно придется с участием наблюдателей и независимых членов комиссий, что в десятках регионов (прежде всего на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, русском Севере) нет традиции фальсифицировать выборы. Что даже при трехдневном голосовании есть шансы защитить голоса наблюдением, а потенциал сгона бюджетников для контролируемого голосования ограничен (см. выше). Что электронное голосование будет только в семи регионах, причем не самых крупных. Что оппозиция ведет серьезную кампанию по подготовке наблюдателей, и за свои голоса мы еще поборемся.

Но это все нюансы, а наши люди не очень любят нюансы. Многие предпочитают простые и быстрые рецепты. Заверните мне так, чтобы я пришел, поставил галочку, и Путин быстро испарился. Арест Алексея Навального, разгром оппозиции и масштабное снятие независимых кандидатов с выборов очень сильно деморализуют людей, и их можно понять. Но уныние – плохой союзник, если вы реально хотите перемен.

Термин «новое Средневековье» (the New Middle Ages) стал довольно распространенным и используется для обозначения (в основном гротескного или, правильнее сказать, алармистского) социальных или геополитических трендов конца ХХ и начала XXI века. Я не буду сейчас касаться того, насколько обоснованно применение этого понятия к западным обществам, однако, на мой взгляд, происходящее сегодня в России очень напоминает возвращение в прошлое, причем во многих аспектах.

Петр Саруханов / «Новая газета»

Обычно, говоря о «новом феодализме» в России, политологи обращают внимание на два обстоятельства: на формирование наследственной правящей элиты (безотносительно от того, происходит ли «встраивание» детей элиты в систему государственного управления или окологосударственные коммерческие структуры) и на появление «новой аристократии» (или «нового дворянства») в лице касты силовиков. По сути, происходящее в этих сферах действительно можно охарактеризовать как становление новой элиты, принадлежность к которой определяется (или в ближайшем будущем станет определяться) происхождением человека и его родственными связями, — своего рода аналог noblesse de robe (дворянства мантии) и noblesse d’epeé (дворянства меча) в эпоху французского l’Ancien régime. Я добавил бы сюда и аналог «второго сословия» — стремительно расплодившееся в последние годы сообщество клириков. Сегодня численность правящего «дворянства» и попов (порядка 200–250 тыс. чиновников и силовиков среднего и высокого рангов и около 120 тыс. служителей культа) практически идентична численности дворянства и духовенства во Франции накануне революции 1789 г.˟˟).

якобы слишком особенного, чтобы принять любые иные порядки. Все эти аргументы поразительно совпадают с фундаментальной логикой феодализма, описанной еще Марком Блоком˟˟˟ . Отличие новой российской элиты от советской номенклатуры, задокументированной Михаилом Восленским˟˟˟˟ состоит, на мой взгляд, в средневековой взаимообусловленности власти и богатства: в СССР первая не конвертировалась во второе столь непринужденно, как в России XXI или в Европе XIV века, а компетенции человека не стоили так мало по сравнению с его формальной должностью. Поэтому обозначение России как общества, успешно строящего «новый феодализм», в принципе справедливо (я сам писал об этом еще десять лет назад, критикуя мнение многих западных авторов, считавших, что наша страна изменится по мере того, как поколение советских спецслужбистов заменится теми, кто получал свои MBA в западных вузах и прекрасно знаком с современной цивилизацией˟˟˟˟˟, однако мне кажется, что для более объемной картины стоит обратить внимание на целый ряд весьма важных деталей.

1.

В основе «нового российского средневековья» лежит экономика рентного типа, без которой нынешняя система была бы невозможна. В течение первых двух сроков Путина и президентства Медведева дополнительные (по сравнению с 1999 годом) доходы, обеспеченные ростом стоимости нефти, увеличились в среднем с $33,5 млрд в год в 2001–2004 гг. до $394 млрд в год в 2011–2013 гг., и это закрепило основы нового режима. Феодализм всегда возникал там, где монарх (а несменяемость руководителя страны более не вызывает сомнений) имел возможность жаловать слуг деньгами, собственностью и монополиями, что сегодня и обеспечивается именно рентным характером экономики, пусть даже представлявшая в Средние века основную ценность пригодная для сельского хозяйства земля сменилась месторождениями полезных ископаемых, газопроводами и участками под городскую застройку. В путинской России мы видим восстановление средневековых хозяйственных практик во многих формах, вплоть до практически неизвестной обществам Нового времени системы откупа налогов (которым в чистом виде является, например, система «Платон», «отписанная» Кремлем очередному сановному сынку, равно как и многие программы сертификации).

 

Фото: Влад Докшин / «Новая»

 

 

Фото: Юрий Воронцов /Газета.ру

 

(в частности, Сергей Лавров открыто обвиняет правительства других стран в «произвольной трактовке» поведения Иисуса), пресекая не противоправные деяния, а проявления «ересей» (только так я могу трактовать уголовные преследования свидетелей Иеговы, которым не должно быть места в светском государстве). Каталоги экстремистских материалов также напоминают «Индекс запрещенных книг», издание которого Ватиканом прекратилось еще в 1948 г.

7.

Завершая этот раздел, стоит упомянуть и о начавшемся относительно недавно процессе ревизии принципа всеобщего избирательного права, доведшем число россиян, которые не могут быть избраны в органы представительной власти, до как минимум 9 млн человек, или 8% совершеннолетних жителей страны (в данном случае о возвращении в Средние века говорить рано, но возрождение системы цензов в России принимает весьма специфический вид). В отличие от общества раннего Нового времени права у нас ограничиваются не по принципу принадлежности к определенной социальной страте, не по владению собственностью или имущественному положению, а на основе оценки «благонадежности» индивида, который не должен быть замечен в участии в акциях протеста или «содействии» экстремистским организациям. Ограничение прав на основании отношения к власти явно уводит нас от базовых принципов той демократии, которая установилась на Западе начиная с XVII–XVIII веков и возвращает ко временам «электоров» — системе, в которой власть назначается или контролируется ею самой предварительно отобранными лицами.

Однако совершенно особым (и, наверное, важнейшим) элементом новой системы является возрождение сугубо феодальных черт в организации общества в территориальном и управленческом аспектах.

 

Фото: Юрий Козырев / «Новая»

 

8.

Это общий принцип устройства территории. Речь не идет о сходстве России с постепенно формирующимся феодальным государством, где владетельные графы и бароны обладают передающимися по наследству территориями, — речь скорее идет о ленной системе, в которой власть делегируется в обмен на клятву верности и предоставление определенных услуг. Если в прежние времена таковыми были сбор податей и обеспечение некоего числа вооруженных рыцарей, то в нашем случае речь идет скорее о должном уровне легитимизации центральной власти (главной задачей губернаторов является обеспечение эффектных результатов голосования на федеральных выборах) и обеспечении порядка на территории через соблюдение баланса интересов центральных и местных «элит», власти и влиятельных бизнес-структур. При этом руководители регионов не обладают собственной легитимностью и могут отстраняться от власти по решению Кремля (формально уже одно это исключает возможность называть Россию федерацией, так как права увольнять руководителей субъектов Федерации и назначать наместников, как это делает сегодня Москва, нет ни в одном федеративном государстве). Добавлю, что центральная власть мало вмешивается во взаимоотношения глав регионов с их подчиненными, действуя по классическому правилу «вассал моего вассала не мой вассал»; муниципальные власти взаимодействуют практически исключительно с региональными.

9.

Система управления во многом повторяет старый русский принцип «кормления», хотя и ставший более комплексным. Чиновник отправляется в регион для управления им и «поправки» собственного состояния (в большинстве субъектов Федерации значительная часть бизнесов местного значения — сельское хозяйство, офисные комплексы, логистика, розничная торговля, локальные сети сбыта нефтепродуктов и электроэнергии — контролируется губернаторами и их «близкими людьми»). Собственность накапливается более или менее открыто — самый известный случай, вероятно, — это 650 тыс. га сельскохозяйственных угодий, принадлежащих в Краснодарском крае его бывшему губернатору Ткачеву совокупной стоимостью около $1 млрд; однако феодальные связи не исчерпываются только «кормлением». Наместники Кремля в виде разного рода полпредов и руководителей силовых структур в регионах осуществляют и неформальный сбор дани, отправляя ее в центр регулярно и в значительных объемах. Иначе говоря, конвертация фаворитизма во властные полномочия, а их самих — в деньги и собственность происходит в России постоянно, и ни о каком повышении эффективности управления говорить не приходится. Недавняя «Прямая линия» президента еще раз указала на это: несколько дозвонившихся упоминали угрозы в свой адрес от местных властей, а один проситель-экоактивист подвергся на следующий день нападению и был госпитализирован в Тамбове с серьезными ножевыми ранениями. Россия вряд ли имеет шанс распасться на отдельные княжества, но жизнь в каждом из них становится все менее управляемой по общим правилам и законам и во все большей мере подчиняющейся интересам региональных феодалов.

 

Александр Ткачев. Фото: Михаил Метцель / ТАСС

 

10.

Это выглядит особым случаем отмеченного выше: появляется все больше регионов, где воля этих феодалов намного значимее российских законов. Прежде всего на ум приходит Чечня, «народное хозяйство» которой практически каждый год показывает совокупный убыток по всем основным отраслям и чей бюджет на 89% состоит из федеральных дотаций. В республике практически не действуют российские законы, а чеченские силовые структуры совершают вылазки в разные регионы России, охотясь за неугодными. Однако не стоит считать, что дела обстоят лучше в Дагестане (где аресты мэров городов превращались в войсковые спецоперации), Ингушетии или Тыве (где построено клановое общество, все более погружающееся в архаику и, соответственно, бедность). В данном случае мы возвращаемся к уже отмечавшемуся обстоятельству:

 

роль и степень свободы регионов определяется не их экономическим благосостоянием, а тем, как их вожди позиционируют себя по отношению к сюзерену,

насколько серьезными силовыми возможностями они располагают и в какой мере важны для решения идеологических задач, ставящихся Кремлем. Все это вполне соответствует не современной логике развития, а чисто средневековым реалиям, активно воспроизводящимся в стране сегодня.

Подводя итоги, я обратил бы внимание на два масштабных тренда, которые легко могут быть прослежены в развитии нынешней России и которые явно указывают на возвращение во времена, предшествующие модернити.

С одной стороны, в то время как многие социологи говорят о нарастающем имущественном неравенстве (которое, разумеется, заслуживает должного внимания), куда более важным — но менее исследуемым — является формирование деления всего российского общества на «государевых людей» и «холопов». Сама такая стратификация имеет глубокие исторические корни: даже высокопоставленные люди на Руси привычно именовали себя данным образом перед лицом царя˟˟˟˟˟˟˟˟˟, а формально холопство было упразднено через несколько лет после преобразования России в империю, в 1723 г. У меня практически нет сомнений в том, что именно этот тренд станет ведущим в ближайшие десятилетия — и разделение общества по возможности апеллировать к своим правам и свободам станет намного более значимым, чем любые его градации, основанные на степени материального благосостояния.

 

С другой стороны, я бы хотел обратить внимание на то, что «государевы люди» будут все более произвольно относиться к собственности и имуществу представителей низших классов. Это можно видеть уже сейчас — например, в попытках «государева человека» Андрея Белоусова забрать у «торговцев-металлургов» то, что, по его личному мнению, должно принадлежать казне. Такое отношение будет становиться все более распространенным, что может вызвать дополнительную напряженность в обществе, которая будет попросту подавляться. Здесь же следует отметить, что по мере возвращения России в «новое Средневековье» границы будут становиться все менее проницаемыми, а «государевы люди» займутся более безопасным накоплением капиталов и имущества дома, отказываясь от вывода их за рубеж. Итогом станет постепенная экспроприация олигархических состояний и выдавливание их нынешних обладателей из страны.

Создание устойчивого тренда на архаизацию российского общества — несомненный успех Кремля и его основное достижение. Российские власти совершили нечто практически невозможное: остановили и повернули вспять социальное развитие крупной европейской страны, открытой миру и обладающей полной информацией о происходящих в ней событиях. Он создал совершенное «коммерческое государство», где власть и деньги свободно конвертируются друг в друга, вернул общество в состояние анабиоза, а свободных людей — в зависимых от хозяев жизни субъектов. «Новое Средневековье» стало естественным результатом того бегства от современности, которое Кремль преподал российскому населению в качестве единственного способа ухода от проблем, которые следовало бы решать, а не отмахиваться он них. Это будет дорого стоить России, но подводить баланс придется, видимо, уже следующим поколениям.

 

Скажи мне, чего боишься, и я скажу, кто ты. Это правило идеально подходит к только что подписанной Владимиром Путиным Стратегии национальной безопасности. Это один из доктринальных документов, которые полагается обновлять каждые шесть лет. Предыдущий вариант Стратегии появился 31 декабря 2015 года. Надо сказать, в целом новая Стратегия не слишком отличается от варианта шестилетней давности. Те же обвинения в адрес коварного Запада, который строит козни и придвигает воинские контингенты к российским рубежам. Те же рассуждения о том, как замечательно заживет народ России, когда непонятно, с чего вдруг страна перейдет на новый технологический и экономический уклад. Но есть и существенные изменения. В новой стратегии отчетливо слышится раздраженная старческая усталость, страх перед любыми переменами, желание оставить все как есть сейчас.

Так вариант 2015 года завершался довольно рискованным, как теперь понятно, утверждением, что основными показателями, необходимыми для оценки состояния национальной безопасности, являются: удовлетворенность граждан степенью защищенности своих конституционных прав и свобод, личных и имущественных интересов; доля современного вооружения Вооруженных силах; ожидаемая продолжительность жизни; валовой внутренний продукт на душу населения; соотношение доходов 10 процентов наиболее обеспеченного населения и 10 процентов наименее обеспеченного населения. То есть предлагались некие объективные критерии безопасности. Совершенно очевидно, что, если судить о состоянии российской национальной безопасности по этим показателям, то она как минимум не окрепла. Даже если иметь в виду лукавство отечественной статистики, застой фиксируется практически везде – и с точки зрения размеров ВВП на душу населения, и соотношения доходов самых бедных и самых богатых, и продолжительности жизни. О степени удовлетворенности граждан степенью защищенности их свобод и личных интересов прекрасно осведомлены карательные органы, делающие сейчас все возможное, чтобы раздражение россиян не смогло проявиться в ходе выборов в Думу. Все в порядке только в том, что касается ежегодно растущего количества современных вооружений в армии. Да и то, подозреваю, потому только, что никто не может проверить минобороновские реляции.

Пускаться в год выборов в объяснения, почему не удалось соответствовать критериям, которые сами для себя шесть лет назад придумали, и унизительно, и боязно. Посему нынешний вариант Стратегии начинается, конечно же, с рапорта о достигнутых успехах, проверить наличие которых просто невозможно: «Последовательно проводимый Российской Федерацией курс на укрепление обороноспособности, внутреннего единства и политической стабильности, на модернизацию экономики и развитие промышленного потенциала обеспечил укрепление суверенной государственности России как страны, способной проводить самостоятельную внешнюю и внутреннюю политику, эффективно противостоять попыткам внешнего давления». О том, что именовалось критериями, вспоминают сугубо вскользь. Эти показатели обещают улучшить за счет неких «комплексных мер».

Сам текст написан крайне скверно. Практика работы сотрудников Совбеза над подобными документами обычно заключалась в том, чтобы запросить в ведомствах их варианты разделов, имеющих к ним отношение. А потом свести воедино в соответствии с указаниями и пожеланиями руководства. При этом следовало убрать неизбежные противоречия в трактовках, вызванные ведомственными подходами, и столь же неизбежные повторы. В данном случае ничего подобного сделано не было вовсе. В одной части текста утверждается, что нестабильность в мире вызвана «стремлением стран Запада сохранить свою гегемонию». Однако в другом абзаце читаем: «Военно-политическая обстановка в мире характеризуется формированием новых глобальных и региональных центров силы, обострением борьбы между ними за сферы влияния». В качестве нового «глобального центра силы» на ум прежде всего приходит Китай, с которым у России, как написано в той же Стратегии, отношения «всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия». Теперь же получается, что нестабильность происходит из попыток Пекина расширить свои сферы влияния.

Вся Стратегия полна этими противоречиями. Целый раздел посвящен обеспечению экологической безопасности и борьбе с пагубными последствиями изменения климата. Однако чуть ранее читаем, что под предлогом такой борьбы коварные враги лишают российские компании доступа к экспортным рынкам, сдерживают развитие российской промышленности, пытаются установить контроль над транспортными маршрутами и вдобавок воспрепятствовать освоению Россией Арктики. При этом, даже когда ранее озвученные страшилки не подтверждаются фактами, то эти страшилки все равно остаются в тексте. Так Стратегия утверждает: «Планируемое размещение американских ракет средней и меньшей дальности в Европе и в Азиатско-Тихоокеанском регионе формирует угрозу стратегической стабильности и международной безопасности». Авторов совершенно не смущает то, что на только что прошедшем саммите НАТО битым словом было сказано, что планов такого размещения нет. Ну не доверяют авторы доктринальных российских документов официальным заявлениям потенциального противника.

Мало этого, для Стратегии безопасности – 2021 характерны недостатки текстов, написанных немолодыми, мягко говоря, людьми. У них есть несколько главных идей (в нашем случае страхов), которые авторы пытаются вставить в каждый абзац документа, ничуть не заботясь о логике изложения. У тех, кто писал Стратегию две идеи-фикс. Во-первых, они уверены, что Запад преднамеренно «размывает» и покушается на «традиционные духовно-нравственные ценности» (упоминаются во всех разделах текста 26 раз). Во-вторых, это ощущение, что враги, в числе которых не только иностранные государства, но и зловещие «международные корпорации», которые с помощью неких манипуляций в интернете могут свергнуть нынешнюю власть. В общем, как некогда заявил один из путинских приближенных, вся «арабская весна» гуглом нагуглена.

Выглядит порой очень смешно. Вот очередной абзац начинается во здравие. В современном мире, мол, «все более актуальной становится проблема морального лидерства и создания привлекательной идейной основы будущего мироустройства». Ждешь, что вот сейчас наконец-то тебе объяснят секрет морального лидерства России. Но не тут-то было. Авторы уверенно съезжают на любимую колею, и дальше в очередной раз следует огромный пассаж про то, как «на фоне кризиса западной либеральной модели рядом государств предпринимаются попытки целенаправленного размывания традиционных ценностей, искажения мировой истории, пересмотра взглядов на роль и место России в ней, реабилитации фашизма, разжигания межнациональных и межконфессиональных конфликтов». И лишь спустя три абзаца они вспоминают, что начинали-то про факторы морального лидерства России. Затем следует нечто, что трудно читать без смеха: «Основными факторами, определяющими положение и роль Российской Федерации в мире в долгосрочной перспективе, становятся высокое качество человеческого потенциала, способность обеспечить технологическое лидерство, эффективность государственного управления и перевод экономики на новую технологическую основу». Технологическое лидерство страны, президент которой, не стесняясь, говорит о стратегии «цап-царап», то есть прямого воровства технологий? Эффективность госуправления в стране, лидер которой только что-то занимался починкой крыш в прямом эфире отдельным счастливчикам, которым удалось до него дозвониться? Уж точно мы живем в разных Россиях с авторами Стратегии.

По мере чтения документа все сильнее становится желание узнать, из чего же состоят эти «традиционные российские духовно-нравственные ценности», которые Запад подвергает столь разрушительному воздействию. Оказывается, к таковым относятся «жизнь, достоинство, права и свободы человека, патриотизм, гражданственность, служение Отечеству и ответственность за его судьбу, высокие нравственные идеалы, крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным, гуманизм, милосердие, справедливость, коллективизм, взаимопомощь и взаимоуважение, историческая память и преемственность поколений». То есть, получается, эти ценности по большей части являются, страшно сказать, общечеловеческими ценностями. Подозреваю, что по части свобод, а также гуманизма и милосердия те, кого авторы считают оппонентами, могут дать нынешним россиянам солидную фору. Что же до приоритета духовного над материальным, то любой россиянин безошибочно угадает здесь пассы вокзатребления своих пропагандистских изделий на российском ТВ творят порой такое, что американское или британское телевидение выглядит верхом пуританства. В конце концов из всех обвинений остаются лишь слова о сообществах, «отрицающих естественное продолжение жизни». Получается, что вся защита «традиционных морально-нравственных ценностей» сводится к вульгарной гомофобии. Считать нетрадиционную сексуальную ориентацию угрозой безопасности для великой державы выглядит мелковато. Столь же слабая аргументация характерна и для пассажей об опасности интернета и социальных сетей, через которые враги возбуждают в россиянах нелюбовь к начальству.

Главной загадкой этого текста остается то, зачем он написан и кому адресован. Сотне человек, которые, подобно автору этих строк, будут, подавляя зевоту, сличать эту галиматью с галиматьей шестилетней давности? Никто другой все это читать не станет. Кроме, конечно, халтурщиков, которые уже сейчас строчат заявки на бюджетные деньги, за, как написано в Стратегии, «оказание услуг, направленных на сохранение традиционных российских духовно-нравственных ценностей и культуры, защиту исторической правды и сохранение исторической памяти». Услуги, направленные на сохранение традиционных ценностей. Точнее и не скажешь. Это авторы директивного документа со всем основанием могут отнести и к собственной работе…льного наперсточника перед тем, как облапошить наивного зеваку. Еще интереснее перечисление того, что противостоит исконным российским ценностям. Оказывается, на Западе «абсолютизируется свобода личности, осуществляется активная пропаганда вседозволенности, безнравственности и эгоизма, насаждается культ насилия, потребления и наслаждения, легализуется употребление наркотиков, формируются сообщества, отрицающие естественное продолжение жизни». Насчет пропаганды вседозволенности и безнравственности можно сказать, что авторы, видимо, давно не смотрели развлекательных программ отечественного федерального телевидения. В стремлении удержать зрителей для по

Графика: Михаил Златковский/zlatkovsky.ru

Реакция на отставку основателя и ректора Высшей школы экономики (ВШЭ) Ярослава Кузьминова показала, до какой степени в России персонифицированы все значимые проекты – от театров и газет до университетов. Оценки последствий этой отставки, напоминающие надгробные речи по передовому российскому образованию, обнаружили настоящий масштаб модельного российского университета нового типа – «Вышки» – и личности, его основавшей (на самом деле – одной из личностей).

Уход ректора «Вышки» трудно сравнивать с увольнением министров, включая профильных – образования, науки, просвещения. Было время, когда Ярослав Иванович мог претендовать на министерский пост, но для него это было бессмысленно: степень его влияния как ректора и автора сразу нескольких реформ в разных отраслях была гораздо выше. На смену ему пришел теперь уже бывший ректор Дальневосточного университета Никита Анисимов, делавший карьеру в ректорате МГУ. Его заведомую нейтральность к наследию Кузьминова (о взглядах Анисимова не известно ничего) пока трудно трактовать как негативный или относительно позитивный фактор.Идея университета

Единый государственный экзамен (ЕГЭ), задуманный одновременно как инструмент борьбы с коррупцией и улавливания талантов из провинции, – это интеллектуальный продукт Кузьминова. «Вышка» еще до введения ЕГЭ работала по подобной схеме набора. «Вышка» также первой в России ввела систему «антиплагиат». Болонская система, синхронизирующая образование в России и за рубежом, открывшая окно в мир для российской молодежи, – это тоже Кузьминов.

Стратегические реформаторские документы (почти ничего из них, впрочем, не реализовано), рассчитанные на авторитарную модернизацию, делались при участии в том числе его команды. Консалтинг для власти с надеждой на имплементацию малых дел. Но главное не в этом, а в содержании образования. Оно просто в принципе стало другим – прежде всего благодаря «Вышке».

Кузьминов начал с обучения обучающих: как при Петре I будущие профессора «Вышки», уже совсем не молодые заслуженные советские экономисты с большим опытом работы, отправились переучиваться в Париж и Гаагу. Лекции по экономической теории в Москве им читал академик Револьд Энтов, по математике и эконометрике – Григорий Канторович (не путать с однофамильцем – лауреатом Нобелевской премии).

Опыт нового типа преподавания совсем молодой Кузьминов в 1989 году внедрял на кафедре экономики МФТИ, после чего многие физики переквалифицировались в экономистов. Были подняты деньги – от TACIS до Джорджа Сороса. И подняты связи: первое помещение для занятий студентов ВШЭ – машинный зал бывшего Главного вычислительного центра Госплана, первые кабинеты ректора и проректоров – Институт Егора Гайдара, который, будучи премьером, и подписал бумаги о создании фабрики экономистов для рыночной экономики. Как говорил один из первых профессоров новой Школы, «мы были созданы благодаря ЕС и правительству».

Идея университета нового типа – сначала как небольшой школы для новых экономистов – родилась, согласно апокрифу, во время совместной прогулки Евгения Ясина, тогда работника Комиссии по экономической реформе Совмина СССР, и Ярослава Кузьминова, научного сотрудника Института экономики АН, вокруг памятника Льву Толстому на Большой Пироговке. Они хотели уйти от модели тех университетов, про которые классик в разговоре с художником Леонидом Пастернаком, отцом поэта, сказал: «Дело университетов состоит в том, чтобы оправдывать отжившие основы жизни. Это хуже для молодого человека, чем для девушки – проституция».

Сначала были компромиссы

Потом Кузьминов с Ясиным, используя разные политические крыши, в основном в лице министров экономики, от Якова Уринсона до Александра Шохина, который стал президентом ВШЭ, решили совместить модель маленького качественного вуза (какими остались РЭШ, Европейский университет в Санкт-Петербурге, «Шанинка») и большого социально-экономического, а затем и классического университета.

У каждой из таких моделей есть свои недостатки и свои преимущества, маленькие вузы остались качественными и «либеральными», а Кузьминов построил большой «либеральный» университет, хотя всегда, не только в последние годы, шарахался от этого определения и отказывался сам себя считать «либералом».

Все большое в России со временем стало попадать под жесткий контроль властей. Большие массы людей не должны быть индоктринированы слишком разнообразным знанием и получать чрезмерно разнообразную информацию. Модели свободного университета и свободных медиа на определенном этапе развития российского авторитаризма должны были быть серьезным образом скорректированы.

Университеты типа ВШЭ или РАНХиГС вроде бы до известной степени защищены авторитетом их ректоров, но «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». В этой марксистской максиме в сегодняшних обстоятельствах на место «общества» должно быть поставлено «государство».

«Вышка» вместе с ректором попала в ловушку: Кузьминов сам построил университет с новой культурой и максимальными академическими и студенческими свободами, а потом сам же, чтобы Высшая школа экономики устояла под шквалом претензий верхов, был вынужден эти свободы сворачивать. 

Началось все с компромиссов в виде встраивания во власть – его личное участие в ОНФ и выборах в Мосгордуму при поддержке правящей партии. А закончилось прямым подавлением студенческих свобод (например, журнала DOXA, дискуссионных площадок), упразднением неугодных лабораторий (например, антикоррупционной лаборатории Елены Панфиловой), увольнением преподавателей, многие из которых сейчас составили костяк Свободного университета, перенеся туда академическую культуру ранней «Вышки» или даже прото-«Вышки» образца начала 1990-х. 

За своего аспиранта Григория Юдина, арестованного во время первых протестов 2011 года, университет заступился. За своего студента, попавшего под каток политических репрессий, Егора Жукова, университет уже почти не вступался. Участие проректора Валерии Касамары в выборах в Мосгордуму в 2019 году стигматизировало руководство университета (совсем незаслуженно, в том числе саму Валерию) как едва ли не мракобесное.

«Ловушка Кузьминова» странным образом была похожа на феномен, который в 1980-е называли «дилеммой Горбачева»: Михаил Сергеевич допустил гласность, но эта же гласность подрывала его власть. Ярослав Иванович допустил максимальные академические свободы, но именно они подрывали его власть, потому что высшее государственное руководство требовало все больше компромиссов и послушания. И это уже были не просто звонки из Кремля с требованием убрать того или иного преподавателя. Это были попытки системного разрушения того дома, который построили Ясин с Кузьминовым.

Не для школы, а для жизни

Разумеется, не надо быть включенным наблюдателем, чтобы понять: он сопротивлялся, как мог, будучи не фрондером и оппозиционером, а строителем. Причем успешным строителем нового института. 

Однажды в каком-то разговоре, когда еще было немало оснований для надежд на авторитарную модернизацию, я сказал Кузьминову, что все эти попытки писать стратегические программы – дело абсолютно бессмысленное в силу того, что существующая политическая рамка, как и в догорбачевский период, не допустит никаких реформ. На что он ответил: «Что же теперь – вешаться, что ли?» 

В смысле надо делать дело, до конца выполнять свой научный и экспертный долг, использовать каждое окно возможностей, даже если оно уже больше напоминает щель. Надо, как говорил Лудовико ди Гонзага, служивший пяти французским королям, «продолжать играть в мяч»: классическое состояние либерала (иногда тайного) во власти – уж лучше я, такой умный и либеральный, буду на этом месте, чем кто-либо другой. Тем более если это место человек построил себе сам.

Но, вероятно, наступил такой момент, когда пределы компромиссов исчерпались и форточки возможностей закрылись. А в мяч играть в отсутствие правил тоже уже немыслимо.

То, что Кузьминов останется в качестве научного руководителя «Вышки» – это минимальная гарантия «защиты от дурака», от одиозных решений. Большой университет – это механизм, который не может работать исключительно в режиме авторского проекта. И в этом смысле машина, конечно же, останется работоспособной. 

Однако «Вышка» в том виде, в каком она завоевала свою репутацию, – это и есть авторский проект. Как, допустим, в сфере медиа «Новая газета» или «Эхо Москвы». И она все равно в период после ректорства ее основателя будет другой – как изменилась ее атмосфера, когда уже не мог по состоянию здоровья активно участвовать в повседневной жизни университета Дед – Евгений Григорьевич Ясин. 

Маленькие качественные либеральные проекты вроде Европейского университета или «Шанинки», хоть и не имеют прямого отношения к «Вышке», теперь будут чувствовать себя чуть более неуютно и менее защищенными. Потому что проблемы «Вышки» – это проблемы не одного университета, а всего качественного, современного, вестернизированного сектора российского образования.

Девизом «Вышки» было латинское изречение «Non scholae, sed vitae discimus» – «Не для школы, а для жизни учимся». В стране уже очень много выпускников ВШЭ, в том числе и находящихся на самом верху власти. Но для того чтобы изменить жизнь страны, для чего этих выпускников и готовили, их численная и интеллектуальная масса недостаточна. Чтобы решить эту задачу, нужна не одна, а множество «Вышек».

Впрочем, теперь задача стоит гораздо более скромная – сохранить хотя бы одну «Вышку» такой, какой мы ее знали при отцах-основателях. Задающей образец качественного, глобально конкурентоспособного образования для всей страны.

1 июля, в первую годовщину голосования «на пеньках», ЦИК РФ приняла Положение «Об особенностях голосования, установления итогов голосования при проведении голосования на выборах, референдумах, назначенных на 19 сентября 2021 года, в течение нескольких дней подряд» в окончательной редакции.

Фото: Кирилл Кухмарь / ТАСС

Ранее общественный координационный центр «Гражданский контроль — 2021», партия «Яблоко», движение «Голос», уполномоченный по правам человека в Санкт-Петербурге, общественная организация «Наблюдатели Петербурга» и известный юрист Станислав Рачинский направляли свои предложения и поправки к данному документу. Основными требованиями были перемещение всех бюллетеней из ящиков для голосования в сейф-пакеты в первые два дня голосования, признание бюллетеней в случае отсутствия целостности сейф-пакетов недействительными, обеспечение всех участков видеонаблюдением и беспрепятственный доступ наблюдателей к этим видеозаписям.

Будет ли голосование «на пеньках»? Элла Памфилова обещала, что не будет. Однако в положении сохранена эта возможность «по согласованию с соответствующей избирательной комиссией субъекта Российской Федерации территориальными избирательными комиссиями» для мест, «где отсутствуют помещения для голосования и транспортное сообщение с которыми затруднено». Можно ли надеяться на добросовестность избиркомов субъектов Федерации, которые, впрочем, часто подводят председателя ЦИК?

Перемещение всех бюллетеней в сейф-пакеты 17 и 18 сентября делается обязательным, кроме неких форс-мажорных ситуаций. Каких? Непонятно. То есть у избиркомов остается, по сути, неограниченная дискреция: хотим — помещаем, хотим — не помещаем.

Отсутствие целостности сейф-пакетов и ящиков наконец-то стало хотя бы «основанием» для признания находящихся в них бюллетеней недействительными, но данная норма не носит императивного характера, отдавая решение на откуп комиссиям, которые сами же и не уберегли эту целостность.

В новом положении нет ни слова ни об объеме видеонаблюдения, ни о правилах доступа к видеозаписям с участков.

О будущих препонах для наблюдателей на пути получения видео мы можем только гадать, но избирательные комиссии регионов уже принимают решения по самому ведению видеозаписей. Так, избирком Волгоградской области постановил закрыть видеокамерами всего 50% участков. Напомним, что еще в 2012 году во время президентской кампании видеопокрытие составляло около 91%. С тех пор цены на веб-камеры существенно снизились, технологии хранения и передачи данных продвинулись далеко вперед, но, увы, объем видеонаблюдения упал почти в два раза. Что-то год за годом мешает ЦИКу обеспечить доверие к институту выборов этим самым очевидным способом.

Footboom: Насколько ваши ожидания перед этим матчем совпали с тем, что увидели по ходу игры с Англией?

Александр Сопко: Практически все разошлось. Но главное предчувствие оправдалось. Мы и так попали в плей-офф с большой долей везения, показывали нестабильную игру, хорошие отрезки были лишь фрагментарно. У сборной Украины нет базы, чтобы что-то предложить уверенно, навязать что-то сопернику с позиции силы.

— Андрей Шевченко до поединка с англичанами говорил, что задача выполнена, и поединок 1/4 финала — это бонус…

— Расчет был на то, что после победы над Швеций у сборной Украины должен появиться настрой, что у наших футболистов не будет боязни. А выглядело все так, что команда вышла на поле, посчитав свою миссию на Евро выполненной — присутствовали несобранность, апатия, усталость.

Мы даже ни одной желтой карточки не получили… Не было на поле ни одного обозленного футболиста в «сине-желтой» футболке, никто даже не рискнул пойти на провокацию, чтобы взбодрить команду. Украинцы в матче с Англией, как школьники — их учат, а они — учите, учите, наше время еще придет…

— Почему сборная Украины пропускает голы в самом начале каждого из таймов?

— Это отсутствие концентрации. Никто из украинцев не бился до конца. Это наш уровень. В этом матче проявились все болезни украинского футбола. Но, считаю, это и полезно. Чтобы провести анализ случившегося, понять, как дальше развиваться. Сборная Англии четко указала нам наше место. Мы однозначно уступаем в единоборствах, в атлетизме, в игре защитников.

Тот же Караваев, к примеру, начинал карьеру полузащитником и только по необходимости стал защитником, и ведь никто не составил ему конкуренции… Миколенко мечется между позициями в центре обороны и на фланге, Забарный только начинает свой путь, а Кривцов после невнятного сезона в клубе, так и не стал лидером в сборной.

— Англичане, в то же время, снова сохранили свои ворота в неприкосновенности…

— Сборная Англии показала, что защита — основа игры. Если все в порядке сзади, то и в атаке все будет отлично. А если твои защитники боятся всего, пласируются при любом выпаде соперника, то что-либо создавать затем очень сложно.

— Три гола из четырех «сине-желтые» пропустили после ударов головой соперников. Что не так у нас с этим компонентом игры?

— Наши футболисты выпрыгивают поздно, теряют оппонентов, не демонстрируют жесткости. Все такие мягкие, пластилиновые, все падают в своей штрафной — и Караваев, и Миколенко, и Матвиенко… Если они мечтают когда-нибудь уехать играть в Европу, то такой уровень футбола нужно перепрыгивать.

— Показалось, что Шевченко поздно прибег к заменам, не считая, конечно, вынужденный выход Цыганкова вместо травмированного Кривцова.

— Да, замены можно было делать сразу после второго пропущенного мяча. Тот же Макаренко хорошо вошел в игру, во всяком случае он был заметнее Сидорчука, который вообще потерялся в матче с англичанами — его не было видно ни в обороне, ни в атаке. А ведь это роскошь, терять в таком поединке важное звено. Можно было и Довбика выпускать раньше, чтобы хоть кто-то встряхнул ребят, спровоцировать на характер… Тренерский штаб сборной Украины побоялся делать изменения по ходу игры.

— Все у нас настолько безнадежно?

— Сейчас, сразу после поражения, разное будут говорить — кто-то станет ругать, кто-то хвалить… Но, думаю, сборную Украины следует просто поблагодарить, что дошли на Евро до такой стадии, что заработали много денег, которые теперь, считаю, необходимо вкладывать в системное развитие детского футбола, как это делается в Европе. Мы не должны сейчас заблудиться в оценках.

— Для сборной Англии четвертьфинал сложился как нельзя лучше во всех отношениях…

— Англичане потратили сил меньше всех остальных полуфиналистов, провели хорошую ротацию, задействовали многих игроков. Но в полуфинале все будет по-другому, там все станут цепляться за шанс зубами! Дания — это не Украина. У датчан защита лучше, чем у украинцев, они не будет так проигрывать в единоборствах, в атлетизме. Англии придется сложно.

— Кто из четверки полуфиналистов ваш фаворит?

— В паре Италия — Испания предпочтение отдам итальянцам, у которых более сбалансированный и гармоничный футбол, и нет такой разницы в игре обороны и атаки. У испанцев есть очевидные проблемы в защите.

Что касается пары Англия — Дания, то ставлю все-таки на англичан, поскольку слишком многое на этом Евро сложилось в их пользу — и разъезды, и нагрузки, и класс футболистов. К тому же, обороты набирают лидеры сборной Англии — Кейн, Магуайр, Уокер. И все-таки, футбол тем ведь и прекрасен, что случиться может, что угодно… В начале турнира я говорил о сборной Дании, как о скрытом фаворите, и пока что они подтверждают мои мысли. Поэтому, буду болеть за датчан.

Прошедшая 30 июня прямая линия Владимира Путина пришлась на важный политический момент. С одной стороны, в российском обществе заметно нарастает раздражение из-за пандемии, вакцинации и других социальных проблем, с другой – совсем немного времени осталось до сентябрьских выборов в Госдуму. В этих условиях выступление президента должно было во многом предопределить то, с какими настроениями страна подойдет к одному из главных электоральных циклов обновленного режима.

Советы вместо решений

Прямые линии всегда были возможностью показать умение Путина как популярного лидера. Три-четыре часа в прямом эфире он демонстрировал чудеса погруженности в детали самых разных тем, способность с ходу решать любые проблемы, ставить на место чиновников, отчитывать министров. Прямые линии походили на сеанс политического волшебства, где прекрасное знание любых вопросов сочеталось с сочувствием Путина к людям.

Поддерживать это волшебство с каждым годом было все сложнее. Удовлетворение президента от выстроенной им системы мешало ему выступать на стороне общества, которое стало казаться капризным и даже избалованным.

На нынешней прямой линии власти попытались если не преодолеть, то хотя бы замаскировать этот разрыв между повестками общества и президента, но все равно трудно было не заметить, что роль психотерапевта дается Путину все хуже. Из его ответов на социальные темы торчало повсеместное делегирование и полномочий, и ответственности, что превращает президента из вершителя судеб в передаточное звено – на уровни ниже.

Еще до того как Путин начал отвечать на вопросы, зрителям объяснили, что по 500 тысячам обращений уже приняты соответствующие решения (и никакого Путина не понадобилось) – спасибо ОНФ и волонтерам. Такая автоматизация системы обеспечивает президенту управленческий комфорт, позволяет сконцентрироваться на том, что он сам считает важным. Но есть тут и обратная сторона – режим теряет волшебство политической мощи Путина, который оказывается в роли стороннего наблюдателя, а не того, кто принимает все решения.

Большинство острых вопросов остались без внятного ответа президента. Является ли вакцинация добровольной? Нужен ли новый локдаун? Нужно ли прививаться и как защититься от увольнения в случае отказа? Путин перестал брать на себя ответственность за ясный выбор в пользу того или иного решения, уходя вместо этого в пространные рассуждения «с одной стороны, с другой стороны». То есть теперь он скорее консультирует со стороны тех, кто в итоге должен принимать эти решения. 

В этой логике вопрос о поддельных сертификатах делегируется правоохранительным органам, проблема сетевого «фишинга» – Центробанку, рост цен – губернаторам и правительству. Четыре часа президент в основном констатировал, что органы власти просто должны выполнять свою работу. Сам он при этом не раз пускался в долгие рассуждения, пытаясь объяснить логику проблемы (например, высоких цен во внутреннем туризме). Это выглядело попыткой оправдать и обосновать сложившееся положение дел, которое, собственно, и вызывает недовольство.

В лучшем случае обещания президента сводились к туманным «посмотрим», «примем меры», «подумаем», «еще раз проанализируем». То есть согласие с тем, что проблема существует, сопровождалось признанием, что сам он ею заниматься не собирается. Это как вызвать врача при переломе и получить вместо лечения справку, что перелом имеется, нужна помощь специалиста.

В итоге Путину гораздо сложнее противопоставить себя бюрократии, критиковать ее и тем самым укреплять прямую связь с обществом. Происходит обратное: президент теперь не отчитывает чиновников, а надеется на них как на союзников в решении социальных и экономических проблем. Путин, защищающий народ от бюрократов, превращается в безликого коллективного Путина, включающего в себя бюрократию, что чревато тяжелыми последствиями для популярности президента.

Геополитическое оживление

Правда, президент быстро вернулся к своей привычной лидерской манере, когда речь зашла о внешней политике. Он ясно дал понять, что пока не видит предмета для разговора с президентом Украины Владимиром Зеленским, назвав руководство Украины «недружественным», а русских и украинцев – одним народом, раскритиковал США за провокацию с британским эсминцем и выразил обеспокоенность «началом военного освоения украинской территории». Он также отчитал американский политический класс за инфантильность и неготовность прислушиваться к «уважаемым аналитикам», указывающим на необходимость признать Россию одним из центров мирового влияния.

Не самые народные геополитические темы вызвали оживление и личный интерес президента. Здесь он демонстрировал готовность занимать ясную позицию и делать выбор – то, чего так и не получилось дождаться по социальной проблематике. Но эти темы уже не так трогают общество, как лет шесть назад, и дорогая морковь вызывает гораздо больше возмущения, чем британский эсминец у берегов Крыма. Как власть собирается сшивать эти расходящиеся повестки президента и общества, не очень понятно.

Донастройка к выборам

Наконец, на прошедшей прямой линии прозвучало несколько политических новостей, важность которых не стоит недооценивать. Прежде всего, это тема ухода Путина с поста президента. В последнее время он начал сигнализировать, что не намерен засиживаться в своей должности и всерьез думает о преемнике.

Совсем недавно, в интервью NBC перед саммитом с Байденом, Путин намекал, что сегодня Россия гораздо лучше готова к смене лидера, чем это было в 2000 году. Тогда же он дал понять, что поддержит человека «с конструктивными взглядами» и «преданного стране» в качестве преемника. Сейчас Путин пообещал, что, когда подойдет время, он назовет человека, который «достоин возглавить Россию». 

Возможно, эти разговоры – лишь попытка сгладить негатив от прошлогоднего обнуления президентских сроков. Перспектива вечного президентства Путина непопулярна даже среди многих сторонников режима. В ответ накануне думской кампании президент сигнализирует, что ротация неизбежна, обновление будет.

Это также может быть сигналом, что в Кремле знают о нарастающем конфликте прогрессивно настроенной части общества и все более консервативной власти. Хотя таких сигналов сегодня вряд ли достаточно, чтобы убедить кого-либо, что Путин реально готовится передать власть преемнику.

Вторая важная политическая новость касается предстоящих думских выборов. В ходе прямой линии Путин не просто однозначно поддержал «Единую Россию», но назвал себя создателем этой партии. Это четкий ответ на любые спекуляции о ее демонтаже, реформе, разделении или создании потенциальных альтернатив.

Очевидно, что Путин видит в «Единой России» завершенный и эффективный политический проект, который полностью себя оправдывает и выполняет все необходимые функции, включая принятие непопулярных решений. Путин закрывает тему – никаких других партий власти нет и не может быть, а «Единая Россия» как «фундамент государственности» получит полную и однозначную поддержку всей вертикали в преддверии выборов.

Президент на редкость позитивно оценил работу и всего думского корпуса: хвалил депутатов всех фракций за работу, упомянул о 25% переболевших коронавирусом и четырех умерших. Нет сомнений, что Путин выделяет этот созыв за особые заслуги.

Нынешняя Дума – зона ответственности спикера Вячеслава Володина, политическое будущее которого – одна из немногих интриг надвигающихся думских выборов. По комментариям президента видно, что он считает работу володинской Думы успешной и рассчитывает на преемственность. Госаппарат, таким образом, ориентирован на то, чтобы воспроизвести в новом составе нынешнюю конфигурацию: конституционное большинство «Единой России» плюс те же три партии – КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия – За правду».

Наконец, Путин также объявил о важном решении в сфере госуправления – закреплении за каждым вице-премьером отдельных регионов или федеральных округов. Вопрос обсуждался с руководством правительства, хотя, судя по комментариям президента, инициатива находится на ранней стадии проработки.

Понятно, что вице-премьеры не могут курировать каждый по региону, скорее речь идет о федеральных округах. Но тогда они будут, по сути, дублировать функции полпредов, которые станут избыточными. Параллельно идет обсуждение возможного укрупнения регионов, а обновленная Конституция дает право губернаторам быть членами правительства. Не исключено, что нас ждет масштабная структурная реформа, затрагивающая институт полпредов, статус губернаторов и кабинет министров.

Нет ничего удивительного в том, что с годами любой правитель теряет связь с обществом, становится отчужденным и более зависимым от собственного окружения. Путин естественным образом перестает быть по-настоящему народным лидером, как это было в его первые сроки у власти и сразу после Крыма. Поддерживать социально-политическую эффективность прямых линий с каждым разом сложнее. Формулировки оказываются неудачными, эмоции – неискренними, шутки – двусмысленными. Нарушение коммуникации власти и общества на сегодня – самая серьезная опасность для режима, и прошедшая прямая линия лишь подтверждает, что Кремль далек от понимания ее потенциальной разрушительности.

Первая половина текущего года изменила отечественный политический пейзаж радикальнее, чем весь прошлый год с заменой правительства, новой Конституцией, отравлением Навального и очередным приступом победобесия. За последние шесть месяцев произошли не только знаковые посадки и отъезды российских «несистемных» оппозиционеров, но и серьезные сдвиги в «системных» оппозиционных платформах.

С одной стороны, разумеется, следует отметить всеобъемлющую «зачистку» «несистемной» оппозиции. Основными вехами здесь выступили законы о физлицах-иноагентах, о дополнительных ограничениях участия в выборах, о запрете просветительской деятельности и, наконец, расширительная трактовка закона об экстремизме — в результате произошла, по сути, отмена принципа всеобщего избирательного права: сегодня, по разным подсчетам, от 7 до 9 миллионов человек не могут баллотироваться на выборах любого уровня, и это лишает представительства еще более широкие слои населения.

Навальный — главный возмутитель спокойствия последних лет — сидит в тюрьме; его сторонники Волков и Милов бежали из страны; их организации формально прекратили свою деятельность, попытки призывать народ к протестам прекращены. Разгромлены и иные движения несогласных и не вполне согласных: «Открытая Россия»* уничтожена, и даже безобиднейший Бард-колледж, соучредитель либерального факультета свободных искусств и наук Санкт-Петербургского университета, объявлен нежелательной организацией. Выдавлен из страны вполне конструктивный Гудков; заявившие о намерениях участвовать в выборах депутатов Госдумы депутаты Петербургского ЗакСа Резник и Тверского муниципального совета Хараидзе арестованы по надуманным обвинениям. Яшин, который собрался «всего лишь» в Мосгордуму, просто отстранен от выборов даже без решения суда, хотя и по какому-то недосмотру и остался на свободе (может быть, посадками отмечают только тех, кто ненароком решился посягнуть на более высокий уровень полномочий).

В общем, тут ясно одно: новая Конституция выстроила такой «каркас», в рамках которого никто из открыто недовольных сложившимся в стране режимом и его основными бенефициарами не может даже и мечтать о месте в парламенте. Совершали ли эти люди правонарушения, или нет, обладают ли они депутатской неприкосновенностью, или нет — более не имеет значения: попытка прорваться во властные структуры, а не быть в них кооптированным сегодня расценивается как государственное преступление.

Оппозиция, на мой взгляд, больше не может называться таковой, так как сам данный термин предполагает ее способность при ряде условий законным и демократическим образом превратиться во власть — а такая перспектива сегодня в России полностью исключена. Мы вернулись к тому, от чего ушли в советские времена: к противостоянию власти и несогласных, которые, как и пятьдесят лет назад, являются не оппозиционерами, а диссидентами, и у которых, как и тогда, есть небогатый выбор: сидеть в тюрьме, уехать за рубеж или шушукаться на кухнях, так как даже соцсети давно перестали быть безопасным средством общения. Диссиденты могут серьезно подрывать режим, снижать легитимность власти, будоражить общественное «болото» — но они, как показал опыт перестройки и последующих за нею событий, сами не могут стать властью.

Геннадий Зюганов. Фото: РИА Новости

 

Владимир Жириновский. Фото: РИА Новости

 

За два десятка лет правления короткие моменты общения главного российского начальника с подведомственным народом формализовались до предела и свелись по существу к трем ритуальным мероприятиям. Это – зачитывание Послания Федеральному собранию, точь-в-точь воспроизводящее по стилистике съезд КПСС, с обязательными по команде овациями. Это также ежегодная пресс-конференция, похожая на «Поле чудес» Якубовича, где один чудик, сменяя другого, пытается привлечь внимание главы государства. И, наконец, это «Прямая линия», больше всего напоминающая осовремененный вариант известной картины «Ходоки у Ленина». Граждане огромной страны, неспособные решить при государственном устройстве ни одной жизненной проблемы – будь то наличие отравляющих все и вся мусорных свалок или отсутствие достойных зарплат и пенсий, – с готовностью вываливают все эти проблемы перед единственным человеком, который может решить их в мгновенье ока. Организатор этого мероприятия представляется редактором скандальной газетенки, как его описывал Салтыков-Щедрин. Главный инструмент – огромная картотека, где на бесчисленных ящичках значатся: «Безобразия пошехонские», «Безобразия урюпинские» и далее до бесконечности. И всего делов – в нужной пропорции смешать челябинские безобразия с краснодарским беспределом, дабы у Владимира Путина была возможность явить смердам милосердие, а боярам – строгость. При этом подведомственный народ признает, что никаких прав, кроме права раз в год, если очень крупно повезет, пожаловаться Путину, у него нет.
 

Очередной сеанс этой магии был представлен гражданам под занавес политического сезона для того, чтобы как раз до думских выборов благодарное население помнило путинскую доброту. Дело упрощалось тем, что на сей раз решили отказаться от телемостов и попытались свести все к общению в режиме онлайн. Хоть связь была крайне скверная, что опровергало победные реляции о цифровизации страны, Путин, как водится, старался соответствовать запросам граждан. На сей раз щедрый начальник пообещал найти управу на астраханских чиновников, которые под разными предлогами отказываются выплачивать пособия на детей. Поведал о намерении обеспечить малоимущих школьников средствами для посещения музеев и театров. Заверил, что наладит водопровод пенсионерке Галине Смирновой из деревни Староселье Ленинградской области. Также велел отремонтировать протекающую крышу детсада в Кузбассе, а заодно и разваливающуюся школу в Приморье. А еще приказал найти телефонных мошенников, пытавшихся выманить деньги у жительницы Красноярска Любови Шенделевой. Кроме того заверил тюменских пенсионеров, что немыслимые поборы со стороны управляющей компании будут прекращены. Радетель Земли русской распорядился найти возможность газифицировать дом пенсионерки Светланы Култыгиной из Краснотурьинска, которая успела сообщить, что рядом с ее жилищем стоят газифицированные дома местного начальства. «Если на даче у мэра есть газ, то, значит, труба рядом есть», – со свойственной ему проницательностью заметил главный начальник страны. И тут же сотни курьеров, десятки следователей рванули по стране. Раздавать приказы, наказывать виноватых и выручать несправедливо обиженных. Таким образом, можно констатировать: в результате нескольких недель работы специально созданных колл-центров и сотен специалистов, готовивших «Прямую линию», а также почти четырех часов беспрерывного труда главы государства человек 30–40 решили проблемы починки крыши и газификации.
 

Однако при переходе к вопросам более общим, нежели лужение умывальников онлайн ходокам, главный начальник говорил нечто дежурно-невразумительное. Особенно это было заметно при обсуждении проблем борьбы с ковидом. В день, когда Россия поставила антирекорд по смертности из-за пандемии, Путин вяло рассуждал о достоинствах отечественных вакцин, о необходимости добровольного прививания. При этом едва не произвел сенсацию, сообщив, что после вакцинации заболевают всего лишь…10 процентов граждан (что, вероятно, близко к действительному положению дел, но сильно отличается от официальной статистики). В ответ на вопрос о причинах безобразного роста цен на продукты питания сообщил, что это соответствует общемировым тенденциям, забыв упомянуть, что у «них» цены выросли после того, как западные правительства выделили сотни миллиардов долларов и евро на поддержку своих граждан (чего в России не случилось). Российским же гражданам было предложено радоваться беспрецедентным успехам отечественного агропрома в области экспорта.

Оживился Владимир Путин, лишь когда занялся любимым делом, то есть стал пугать Запад ядерной войной. Рассуждая об инциденте с английским эсминцем Defender, он заявил, что «даже если бы мы потопили этот корабль, трудно представить, что мир был бы на грани Третьей мировой. Потому что эти люди знают, что они не могут выйти победителями из этой войны. Мы знаем, за что мы боремся. За свое будущее, за свою территорию». В общем, как было сказано Путиным года три назад, мы попадем в рай, а им гореть в аду.

Что до внутренней политики, то ей было уделено немного места. Естественно, Путин не мог не поблагодарить самоотверженных думцев. Ведь они в условиях пандемии, можно сказать не щадя живота, денно и нощно штамповали законы, которые должны отсечь путинских оппонентов от легальной политики и обеспечить пребывание нынешнего начальника в Кремле до 2036-го. Путин почти прямо сказал, что пресловутый «транзит» произойдет лишь тогда, когда он сам этого захочет: «Говорят, свято место пусто не бывает. Моя ответственность заключается и в том, чтобы дать рекомендации тем, кто будет претендовать на должность президента. Придет время, когда я смогу сказать, что тот или иной человек готов возглавить нашу страну». По всему видно, Владимир Владимирович уготовил себе долгие годы, которые будут истрачены на починку нескольких десятков крыш и борьбу с повсеместно нерадивыми чиновниками, которых назначили его назначенцы…

Фото: kremlin.ru по лицензии: Creative Commons Attribution 4.0 International