Это в 30-е годы можно было достаточно эффективно скрывать массовые пытки арестованных. Большинство советского общества действительно о них не знало. Не все, но большинство. В наш высокотехнологичный век информационной прозрачности это скрыть невозможно. Так никто и не скрывает. Изуверы вполне намеренно демонстрируют плохо скрытые гримом следы побоев на лице Романа Протасевича и его израненные запястья.

Они знают, что, в отличие от «признаний» Протасевича, в которые не поверит никто, в это поверят все. Потому что все видели массовые истязания задержанных на Окрестина и в других лукашистских застенках. Практически в режиме онлайн. Они показывают нам, что они все могут. Что они могут сделать это с каждым из нас. Чтобы мы испытали чувство бессилия. Чтобы мы все боялись.

СССР начал разваливаться, когда цена «антисоветской агитации» упала с семи лет лагерей до пятнадцати суток административного ареста. «Сутками» советского человека было не напугать. Сегодня «новые автократии» стремятся вновь взвинтить цену открытого несогласия даже не до семи лет лагеря — до пыточных подвалов НКВД 30-х годов. В нашем обществе не так много людей, готовых на годы тюрьмы ради своих убеждений. Но даже среди них далеко не все готовы испытать тот ужас и унижение, которые сейчас испытывает Роман Протасевич.

Современное поколение сформировалось в эпоху общемировой гуманизации, в эпоху «смягчения нравов» и бурного распространения европейских правовых гарантий. Ему трудно себе представить, что к арестованному могут тупо не пустить адвоката и он окажется совершенно беззащитен перед изуверами. Оно не готово оказаться в такой ситуации.

Никто не может осуждать человека, не выдержавшего пыток. У каждого свой предел физических возможностей, а настоящие изощренные пытки вообще во все времена выдерживали единицы из единиц. Человечество веками совершенствовало технологии пыток. Это одно из самых выдающихся его достижений. А современная наука обогатила этот опыт еще и применением подавляющих волю психотропных препаратов.

Точно так же никого нельзя осуждать за неготовность идти на такой риск. На риск того, что тебя могут не только посадить на годы или даже убить, а что тебя могут сломать и раздавить. Пытками заставить публично каяться, оговаривать других. Каждый вправе решить за себя, что ему этого не пережить. И лучше в это не соваться, отойти в сторону, забиться в тину. Но независимо от нашего индивидуального выбора мы все должны понять: пока не сформируется генерация людей, готовых и на такую жертву, омерзительную гадину тирании будет не победить. И да, процесс рождения такой генерации бывает неэстетичен.

Человеческая жизнь — высшая ценность. Но она не будет стоить ничего, если не будет людей, готовых жертвовать своей жизнью ради жизней других. Как не будет свободы без людей, готовых жертвовать своей свободой ради свободы других. Что может дать на это силы? И почему их не хватает сегодня?

Многие уверовали в непреложность «закона Шульман». В то, что в современном мире, в условиях общего снижения уровня насилия и жестокости, даже автократия приучилась соблюдать приличия. Она как тот самый «общенародный крокодил» из самиздатовского стишка конца 70-х: «Ест людей лишь по постановлениям. Только с ордером рвет и терзает». Люди стали думать, что современная автократия не страшная. Стали думать, что зло стало не страшным. Люди разучились ненавидеть зло. Нам придется заново учиться ненавидеть зло.

Тирания не изменила своей природы и не может быть терпима среди людей. Когда фальсифицируют выборы, когда ограничивают свободу распространения информации, выражения несогласия, оппозиционной деятельности, когда запрещают протест, обязательно приходят к расстрелам мирных граждан на площадях и пыткам в застенках. Терпимость к автократии ведет лишь к тому, что это ее мурло рано или поздно вылезает из-под маски «цивилизованности».

Не может быть терпимости к палачам, лжецам и подлецам.

И надо свыкнуться с мыслью, что это нормально — желать Путину и Лукашенко избежать судьбы Милошевича, умершего в камере, соответствующей европейским стандартам обращения с преступниками.

Желать им, чтобы в момент «перерыва в праве» их бы не успели до этой камеры довести и сдать под охрану. Это не значит, что именно так и надо сделать. Но желать этого по-человечески нормально.

Не может быть терпимости к пособникам палачей, лжецов и подлецов. Надо забыть про то, что пропагандистская обслуга узурпаторов и те, кто их публично поддерживает, — тоже люди. И их надо понять, к ним надо найти подход, до них надо достучаться, им надо объяснить. Они тоже все знают про истязания на Окрестина и про пытки в КГБ. И принимают. Оправдывают. Одобряют. Поддерживают. Радуются. Им это нравится. Они — отребье.

Изуверами из НКВД 30-х годов часто двигал фанатизм. Агрессивный, злобный, но хотя бы прикрывавшийся верой в нечто высокое и чистое. Лукашистско-путинские изуверы и их пропагандистские холуи ни во что такое не верят. Ими движет химически чистая злоба и беспредельный цинизм. Возможно, когда они постоят в очередях за гуманитарной похлебкой к военно-полевым кухням союзников, они задумаются о своей исторической вине. И переживут катарсис. Но сегодня они — отребье.