Наступление нового, 2021 года — это в то же время и приход третьего десятилетия XXI века, которое может, как это ни печально признавать, оказаться также и «третьей декадой» правления Владимира Путина. События последних недель и месяцев многое добавили к вроде бы уже известной нам всем картине, позволяя оценить, какими могут оказаться основные черты приближающегося периода и как они соотносятся с характеристиками тех лет, которые остались позади.

Логика путинской эпохи в целом выглядит довольно линейной. Все годы его пребывания у власти Россия постепенно превращалась в то, что я называю «коммерческим государством»: в систему, где права и свободы пусть и постепенно, но последовательно урезаются, а элиты беспрепятственно конвертируют властные полномочия в собственность и богатство. Год за годом жители страны наблюдают за тем, как они превращаются из граждан в подданных, в то время как «наверху» начинают возникать элементы кланового общества. Россия становится все более чуждой развитым странам, которые активно переосмысливают свое будущее с позиций расширения прав человека и гражданина. И, судя по всему, режим не сможет изменить этого основного вектора своей эволюции, несмотря на отмечавшиеся уже робкие попытки «модернизации» или «перезагрузки». Система не подвержена ремонту (и ее основные действующие лица это понимают), она может быть только сломана (что маловероятно) или же рухнуть из-за собственной неэффективности (что более реально, но в отдаленном будущем).

Однако это общее направление развития путинской системы не должно препятствовать попыткам понять ее логику и оценить задачи, которые она решала/будет решать в тот или иной период своего существования.

«Первая декада» Владимира Путина — период с его «воцарения» в 1999 году до 2009–2010 годов — представляется не только временем, на протяжении которого Кремль обеспечивал экономический рост с целью «обмена свободы на колбасу», но и периодом, когда новые «собственники» страны вели сложные политические манипуляции с целью закрепить за собой основные рычаги экономического контроля и определить границы тех элитных групп, которые должны были быть инкорпорированы в состав бенефициаров системы. Поэтому власть в этот период реализовывала реформы, направленные на ускоренное развитие экономики (нужно было не только поднимать жизненный уровень населения, но и расплачиваться с внешними долгами, делать страну привлекательной для инвесторов ради повышения рыночной оценки захваченной добычи, создавать элементы «инфраструктуры личного обогащения» за рубежом) и формализацию существующих отношений собственности. В эти годы сформировалась довольно современная банковская система, были упорядочены финансовые потоки и выстроена фискальная вертикаль, капитализация российских компаний достигла исторического максимума. Произошло «слияние» старого и нового олигархата, платой за которое стала национализация «ЮКОСа»; именно в эти годы большие политические игры 1990-х были отчасти превращены в балаган, который сейчас называют «системной оппозицией», а частично вытеснены в маргинальный сектор. Игрокам во многом предоставлялось право выбора — создававшаяся элита не отторгала никого из тех, кто готов был играть по ее правилам, но при этом все жестче блокировала попытки воздействовать на политику со стороны тех, кого она не признавала «своим».

Кризис 2008–2009 годов стал кульминацией этого периода и показал, что пусть не очень умело, но система готова делиться: Россия оказалась единственной из крупных экономик, где реальные доходы населения продолжили рост. Иначе говоря, главной задачей Кремля в этот период было создание основ той системы, которую новые хозяева страны собирались долгое время использовать для собственного обогащения. Политические процессы — от «спасения России от распада» до «обнуления» роли губернаторов и фактического уничтожения российских федерализма и демократии — выглядели во многом вторично и скорее оформляли рамки системы, чем определяли ее содержание. При этом, что представляется мне важным, главной задачей была не легитимация власти Путина (все делалось в целом в рамках закона, а его переезд в Белый дом в 2008 году это лишь подчеркивает), а развитие страны как объекта владения. Получив в 1999 году то, что не все даже захотели бы взять на поруки, команда нового президента — с помощью цен на нефть и силовых мер — сделала это ценным и привлекательным активом, но столкнулась с основной проблемой «второй декады» — проблемой легитимности.

«Вторая декада» Владимира Путина заметно отличалась от первой. Режим столкнулся с важной дилеммой: очевидные успехи 2000-х годов во многом требовали приспособления политики к потребностям экономики и общества, но в то же время было ясно, что это общество угрожает прочному контролю над системой. Легитимность, в первой декаде существовавшая скорее как фон (мы помним выражение «проблема-2008» как отражение первого момента, когда вопрос приобрел реальное значение) стала теперь центральной темой — так как для обоснования несменяемой власти требовались не чисто электоральные факторы, а нечто намного более «высокое», что позволило бы не «заморачиваться» процедурными вопросами. 

Это стало понятно в 2012–2013 годах, когда возможность развития по китайскому или мексиканскому вариантам, предполагавшим смену первого лица при нерушимости системных основ, была отвергнута. Соответственно, контекст бесконечного правления должен был стать иным: с вопросов экономической успешности акцент следовало переместить на «величие страны», и доказательствами нового места России в мире должны были стать и саммит АТЭС 2012 года, и Олимпийские игры 2014-го, а уж захват Крыма, «русский мир» или авантюра в Сирии стали прекрасным продолжением. Ставка сыграла, и к середине 2010-х президент снова стал национальным лидером, а по совместительству и хранителем традиционных ценностей, самости русского народа и имперских установлений страны. Если бы при этом цены на нефть продолжали расти, а иностранные капиталы притекали в страну, стратегия сработала бы на все сто: и вполне вероятно, что, наученные опытом войны в Грузии, которая обошлась без серьезной конфронтации с Западом и даже сопровождалась «перезагрузкой», российские власти не приняли данного риска во внимание. Кроме того, они явно недооценили и того факта, что создание гигантского класса чиновников и силовиков радикально изменило распределение долей общественного богатства и существенно демотивировало бизнес — в итоге экономический рост в 2010-х годах остановился, а уровень жизни населения снизился. Когда сегодня говорят о том, что в начале 2020 года Владимир Путин переписал Конституцию и открыл тем самым новый период, это верно лишь отчасти: его бесконечное правление стало фактом в 2012-м, и все прошлое десятилетие было потрачено на то, чтобы найти для него некое рациональное обоснование. Итогом стала легитимация довольно низкого пошиба: сошлись на том, что мы живем в осажденной стране, которую президент не может оставить своим попечением, что экономикой можно пожертвовать ради идеи суверенитета и «места России в мире» и что абстрактные ценности и принципы важнее прав человека, благосостояния и развития. Общество даже приняло эту аргументацию — уровни доверия стабилизировались, открытая оппозиция режиму слаба, люди фокусируются на своих проблемах и стараются не думать о политике, убеждая себя в том, что перемены опаснее стабильности; однако в Кремле понимают, что задача поиска долгосрочного источника легитимности за 2010-е годы так и не была решена, а потенциал устойчивого экономического развития был за это время существенным образом подорван.

В «третью декаду» режим вступает в условиях отсутствия хороших для себя вариантов. Наращивание градуса конфронтации с миром не приносит значительных дивидендов, а новая «перезагрузка» не только маловероятна, но и способна породить массу вопросов о том, почему же страна живет так плохо, если внешней угрозы как бы и не было (в этом можно проследить и некую параллель с поздним СССР, когда начало реальной разрядки резко переключило внимание людей на внутренние проблемы). Серьезное оживление экономики невозможно ввиду скованности ее силовыми ведомствами и огромных бюджетных расходов, требующих повышения налогов. Энергетический экспорт не перестанет приносить нужных Кремлю средств, но рентному хозяйству теперь соответствует и рентное государство, на потребности которого эти деньги уходят без следа и последствий. В таком контексте 2020 год был потрачен Кремлем на подготовку к новому этапу «работы»: изменения в Конституции обеспечили Владимиру Путину возможность править как минимум до 2030 года; ужесточение законодательства об иностранных агентах закрыло или закроет доступ в политику многим диссидентам, если не большинству; переписывание Уголовного кодекса обеспечит жесткий прессинг, которого, по мнению властей, общество испугается. Очевидно, что история Алексея Навального является новым словом в реализации программы государственного террора: в случае с его отравлением сама топорность действий властей говорит о том, что такие меры расправы с политическими противниками уже не должны считаться экстраординарными, а в эпопее с его арестом и вероятным отправлением в тюрьму на продолжительный срок методы указывают на полное пренебрежение даже видимостью законности. Иначе говоря, система пришла к пониманию того, что не стоит даже пытаться понравиться гражданам — население надо просто «давить».

Именно этот момент кажется мне сегодня наиболее важным. Конечно, режим Владимира Путина имеет два главных достижения: экономика и сейчас находится в неизмеримо лучшем состоянии, чем в 2000 году, а люди живут намного лучше; внешнеполитические авантюры, особенно крымская, создали очередную «скрепу», значение которой не следует недооценивать, поэтому называть первые две декады «потерянным временем» было бы совершенной ошибкой. Однако, похоже, ни в одном, ни в другом направлении невозможно добиться дальнейшего прогресса, и поэтому наступающее время станет временем террора и «чистого» авторитаризма. И мне кажется, что оно придет надолго.

Причины этого, на мой взгляд, многочисленны. Во-первых, в отличие от позднего советского времени, когда людям «нечего было терять, кроме своих цепей», современные россияне ценят то, чего им удалось достичь, и вряд ли готовы массово выходить «из зоны комфорта». Как бы мы ни описывали экономические провалы путинского государства, от него сегодня зависят слишком многие, чтобы его непринужденно смела волна народного гнева. Во-вторых, с самого начала правления «национального лидера» недовольным или не слишком довольным был указан путь на выход — и им воспользовались миллионы людей, отсутствие которых внутри страны делает потенциал общественного протеста гораздо менее сильным. В-третьих, и это очень важно, надо иметь в виду, что за прошедшие двадцать лет Кремль не раз и не два спрашивал у людей, поддерживают ли они его политический курс, — и всякий раз получал одобрительный ответ. Три победы Владимира Путина на президентских выборах, крымская история и недавний конституционный референдум, на котором даже после пенсионной реформы в условиях развала социальной сферы у людей не нашлось сил сказать «хватит», говорят о многом. У режима сегодня нет сил для наступления, но более чем достаточно возможностей для обороны. Она и выступит содержанием «третьей декады» Владимира Путина.

Важнейшими элементами данной стратегии станут использование формально правовых механизмов для реализации сценария вечной власти (как ни крути, сегодня ограничивающие права граждан законы инициируют и принимают те, за кого эти граждане проголосовали) и однозначная идентификация недовольных с предателями (что сейчас будет делаться через законы об «иностранных агентах», да и не только, если послушать выступления в Государственной думе после ареста Алексея Навального). У россиян не остается реальной возможности влиять на принятие новых правовых норм, но неподчинения им в массовом порядке ждать не следует. Мы должны также отдавать себе отчет в том, что аресты и посадки несогласных с властью людей вызывают в обществе все меньший резонанс; они все чаще воспринимаются как норма, и это очень нехороший знак. При этом изображение наиболее активных противников режима в виде «пятой колонны» несомненно оттолкнет от них значительное число россиян, традиционно относящихся к «загранице» с недоверием. И поэтому успех Владимира Путина в подавлении протестной активности в России сегодня выглядит во сто крат более вероятным, чем сохранение власти в Белоруссии в руках Александра Лукашенко. Власть активно «прощупывает» возможность пусть и не большого, но последовательного террора, и, на мой взгляд, эта тактика имеет все шансы на успех. Несмотря на рост числа недовольных, у режима может хватить ресурсов для того, чтобы ограничивать его на вполне комфортном для себя уровне. Оборона эффективнее наступления.

Эта оборонительная стратегия режима сегодня видна во всем. Еще в 2018 году Владимир Путин издавал очередные указы о национальных проектах, как делал это в 2012-м: однако именно в 2020-м, в год, когда были одобрены конституционные поправки, достижение главных целей было отложено с 2024 на 2030 год, то есть за пределы реального «исторического горизонта». Официальные прогнозы не предполагают экономического роста, который мог бы обеспечить заметное повышение уровня жизни населения. Впервые путинская Россия официально говорит о том, что собирается жить взаймы у будущего, увеличивая объем государственного долга. Еще в 2015 году Владимир Путин отправлял войска в Сирию и строил планы размена своих украинских авантюр на новую перезагрузку, а позже заигрывал с вмешательством в американские и европейские выборы, но сейчас мы видим только разговоры об инвестициях в перевооружение и попытки отстоять лишь «самое ближнее» зарубежье. Система со всей очевидностью сгруппировывается, и ни о каком «диалоге» — с предпринимателями, западными партнерами или гражданами — речи уже не идет. 

Как долго может использоваться новая тактика и к чему она в итоге может привести? На мой взгляд, важнейшим моментом, часто ускользающим от внимания экспертов, является оценка масштабов и доли «радикализовавшихся» общественных групп, каждая из которых со своей стороны все более отрывается от реальности. Сейчас большая часть общества не является активными сторонниками ни реального Путина, ни условного Навального: люди решают текущие задачи и живут своей жизнью. Они смирились с воровством элиты, но в то же время и не вдохновляются рассуждениями о законности и свободах. Между тем их насущных проблем не касаются в своих программах ни власть, ни оппозиция. В таких условиях результатом долгого застоя не может не стать появление новых элитных групп, которые попытаются провести реформу системы, отсекая оба маргинальных фланга. Это, а не триумф Навального, будет характеризовать постпутинскую Россию.

Когда можно ожидать подобной трансформации? На мой взгляд, еще не скоро — вероятнее всего, после физического ухода самого Путина, для правления которого сейчас в России не существует значимых угроз или ограничений. Репрессивная машина в порядке, массы активно проявляющих себя недовольных нет, уровень жизни остается вполне достойным той экономики, которую имеет Россия. Поэтому я полагаю, что 2020-е годы станут последней, но полной или почти полной, «декадой» Владимира Путина. После которой и можно будет ожидать значимых перемен…